Translit
"Климат Родины не подходит ему"
02.11.2021
0
4787
Впервые провести в городе Карачаевске траурный митинг в память об умерших во время депортации соплеменниках было разрешено 29 октября 1989 года. Другими словами, этот митинг был посвящен 46-й годовщине депортации карачаевского народа. Там я второй раз встретилась с Балдан Урусовой, вернее сказать, увидела ее там. Для меня, два года назад беседовавшей с ней и записавшей ее рассказ, это было больше чем встреча. Потому что знала, с каким грузом в сердце живет эта женщина. Она сидела, вся вытянувшись, внимательно слушала ораторов и время от времени вытирала с глаз слезы. До конца митинга я невольно следила за Балдан. Ее облик говорил мне больше, чем доклады выступающих...
Балдан Урусова – учитель с 42-летним стажем работы. Она хорошо поставленным голосом одинаково грамотно говорит и по-карачаевски, и по-русски.
– Меня лишили счастья в тот день, когда арестовали отца. И после оно ко мне не вернулось, – начала свой рассказ Балдан. – Видимо, именно в тот день зажгли искру того унижения, которое испепелило наши сердца потом в изгнании. Отца арестовали в 1937 году, вскоре мама умерла от горя, и я осталась с двумя младшими сестренками. Супруг мой, Азрет Бабоев, был призван в армию в 1940 году. Оказывается, он тоже ушел навсегда. Так я осталась одна с пятью детьми – две сестренки и своих детей трое.
Во время оккупации сколько всего натерпелась от фашистов. От верной гибели меня спасли женщины-соседки. Как раз в то время я болела тифом и не могла даже встать. Тогда меня, лежачую больную, оккупанты подняли вместе с матрацем и донесли до порога. Тут женщины пошли на них с топорами. Но и это их, наверное, не остановило бы, если бы они, наконец, не поняли, что тиф заразная болезнь и что я могу всех в тюрьме заразить...
Потом изгнание. Попала я со своими детьми во Фрунзенскую область, Кагановичский район, колхоз имени Сталина. Видите, какие названия! В киргизской школе, естественно, не могла работать. А детей кормить надо. «Забыла», что учительница, пошла батрачить к киргизам: саман делала, белье стирала... Зато вечером приходила то с ведром картофеля, то с килограммом зерна. Не могла себе позволить лечь нормально и выспаться. И при всем этом не могла прокормить детей. Пришла к коменданту и попросила помощи. Он отослал в райсобес.
– Дайте разрешение на выезд.
– Твоей ноги чтобы здесь не было! – закричал он.
Исчерпав все возможности, я написала в Министерство внутренних дел СССР с просьбой о том, чтобы меня перевели в русский район, где я могла бы работать в школе...
Из киргизского района сумели уехать к концу 1944 года в русское село Романовка. Там и прожили до возвращения. Работала в школе. Неплохо себя зарекомендовала, коллеги относились ко мне очень хорошо. Когда директор отлучался куда-нибудь, свои полномочия возлагал на меня. Вообще, кто с нами близко знакомился, они все нас ценили. Но помочь не могли, потому что на нас висело клеймо «спецпереселенцев». Если болеешь душой за ссыльного, то ты против власти, против партии – так все это понималось.
Не хватало на шестерых одной учительской зарплаты. Все, что было у нас, все поменяла на продукты питания, единственно остались золотые часики. Но как быть без часов? Я ими дорожила, так не хотелось с ними расставаться. А однажды вылетело стекло, и я пошла к часовому мастеру. А он – продай и все. Вспомнила своих голодных детей, отдала. Состояние было такое, будто у меня часть тела отняли. За них часовщик дал мне 3035 рублей.
Он, заметив мои золотые коронки во рту, говорит: «Продай и их, хоть с голоду не помрете».
Там же часовщик снял мои коронки, отделил друг от друга, сплющил их и один слиток купил сам, а остальные три и 200 рублей отдал мне. Оставшиеся три коронки поменяла у киргизов на три пуда зерна. Хотя стала беззубой и лишилась наручных часов, но на некоторое время обеспечила детей пищей.
Единственный ребенок мужского пола Осман и в школе на «отлично» учился, и мне старался помогать. Однажды, когда он собирал колоски на уже убранном пшеничном поле, его увидел комендант и избил, а сын, убегая от него, залез в камыши и изрезал себе ноги. В страхе, что комендант может за ним прийти домой, до вечера прятался там в холодной воде, и пришел домой мокрый и без колосьев, побитый и несчастный. Как я могу забыть этот день?!
Осман школу окончил на «отлично». И директор школы Федор Михайлович Нечаев, и завуч Смирнов, и классный руководитель Порваткин рекомендовали Османа на медаль, но из районного центра пришло распоряжение, и медаль получил сын директора сахарного завода Владимиров...
Нет, это не стало помехой в дальнейшей учебе. Он поступил во Фрунзенский политехнический институт, окончил его с красным дипломом. Дело в другом, он остро реагировал на несправедливость.
Уже молодой человек, студент вуза, из-за того, что не было зимней одежды, он и в морозы ходил в плаще, а грудь прикрывал чертежной доской, которую прятал под плащом. А сейчас – больные бронхи, живет в Воронеже – климат земли, где родился, не подходит ему...
Словно дерево, корнями ушедшее в землю, человек невидимыми глазу узами связан с землей, где родился. Именно эти узы и питают сердце, и дают всходы радости. В родном краю и деревья, и камни – все кажется живым, любящим тебя. Ручеек, сбегающий с одного камешка на другой, если протекает через твой аул, то ты начинаешь понимать его язык, его песню. Когда тебе плохо, кажется, что он притих, течение его тише. И наоборот: когда на ночное небо, и на звезды глядишь другими глазами, солнце у дома греет и светит по-особому. Вновь обретшие родину любят ее с болью в душе, совсем не так, как другие. Да, Балдан с сыном – одни из них. Балдан, провожая меня, очень благодарила за то, что я пришла к ней и записала ее «исповедь»:
– Если бы я умерла, не поведав кому-нибудь о том, что я испытала в те годы, могила моя треснула бы пополам... – сказала она.
Комментариев нет