Костюм как национальная идея
22.11.2011
0
2574
Арина Лазарева,
кандидат исторических наук,
преподаватель кафедры новой и
новейшей истории МГУ им. М.В. Ломоносова
Появление традиционного костюма, который бы воспринимали в окружающем мире как национальный, всегда непросто. С одной стороны, этот процесс занимает длительное время, чаще века, чем десятилетия, с другой - при схожих условиях жизни и традициях возникает вопрос: почему те или иные предметы повседневной одежды в одной стране - "свои", а в другой - "чужие"?
Ответ на этот вопрос кроется в региональной специфике становления национальных представлений. Где-то костюм становится лишь визуальным дополнением к прочной нации, а где- то наоборот - первым робким шагом к появлению национальной идеи. Второй случай - более редкий. Однако в истории есть ярчайшие страницы настоящей "войны" за появление национального костюма. Речь идет о Германии, где в XVII веке развернулась битва за обретение немцами национального костюма. Этот костюм был фактически "выдуман" немецкими публицистами и литераторами того времени, "первооткрывателями" нации в Германии. Именно они стали определять, что пристало носить немцу, а что нет. Рождение национальной одежды шло на фоне кровавых событий Тридцатилетней войны (1618-1648), одной из самых страшных страниц немецкой истории. Германия, по сути, противостояла всей Европе, главным противником была Франция. В этих условиях и начала пробивать себе дорогу немецкая национальная идея. Ее становление связано в первую очередь с разграничением мира по принципу "свой - чужой". "Свое" собирали по крупицам из легенд, а любой интерес к "чужому" воспринимали как предательство. Примечательно, что "чужое" во время Тридцатилетней войны было наряжено во "французские панталоны". Именно внешний вид и костюм стали фундаментом немецкой национальной идеи, на котором уже позже, в XVIII - XIX веках, литераторы и публицисты начали выстраивать прочное здание. Лидерство Франции в Европе XVII века не осталось незамеченным и в немецких княжествах. В первую очередь это проявилось в сфере одежды - немецкое общество было одержимо французской модой. Современники прозвали новых модников "господами (месье) а-ля мод", что дало название и тому специфическому типу культурного развития немецких территориальных княжеств в первой половине-середине XVII века, что вошел в историю под названием "алямодство".
Первоначально слово "алямод", взятое из французского языка, использовалось только для характеристики новой моды, пришедшей из-за Рейна. "1а mode" по-французски означает "модно, модный". Там этот термин давно применялся для обозначения самых последних, модных смелых экспериментов в одежде. В Германии же слово "алямод" получило презрительный оттенок и ассоциировалось со слепым преклонением перед всем иностранным: модой, нравами и обычаями. "Алямодство" утвердилось в первую очередь при дворах князей и курфюрстов, но подражание было слишком утрированным и вело скорее к извращенным представлениям об иностранных традициях и обычаях.
До XVII столетия высшие круги немецкого общества также носили иностранные костюмы. Большой популярностью пользовались, например, испанские платья с их высокими воротниками. Однако в годы Тридцатилетней войны немецкие публицисты выступили с резкой критикой преклонения перед иностранщиной, обусловленной ненавистью к завоевателям немецких земель, какими их рисовала литературная пропаганда.
"Месье-алямодников" можно было заметить издалека. У них были необычно длинные волосы, небольшая острая бородка. Они носили широкополые шляпы с пышными перьями, длинный плащ, богатый камзол с большим количеством различных украшений, многочисленными оборками, воланами и пышными рукавами, кружевной, гигантский воротник, широкие штаны с длинной бахромой и ботфорты с непомерно широким голенищем и узкими носами. Не только мужчины, но и женщины стремились одеваться по моде, чтобы "нравиться господам-щеголям". Чрезмерно широкие юбки, шляпки с плюмажем, кружева и меха отличали "алямодниц".
В среднем в костюм таких "господ-алямодников" входило 26 предметов, в то время как "нормальный" немец мог обходиться "всего" девятнадцатью. Этот новый костюм не соответствовал немецкому платью рубежа XVI -XVII веков: раньше немцы предпочитали носить короткие панталоны, плотно облегающие камзолы, скромные воротники. Как раз такой костюм и стал считаться "традиционным" в середине XVII века. С критики костюма немецкие публицисты, главные глашатаи борьбы с новой модой, начали свое выступление против "алямодства", постепенно выйдя на более широкую проблему его отрицательного влияния на немецкий "национальный характер".
Литераторы использовали любую мелочь, чтобы высмеять "алямодников". Поводом для осмеяния могла служить почти каждая деталь вычурного пышного иностранного костюма: "Юнкеры сами боятся длинного воротника, / который как змеи Медузы обвивает шею", "репутацию можно заслужить только подвязками". Манера носить длинные волосы вызывала ядовитые насмешки: "Не удивительно, что наши черные как копоть волосы / с косами, похожими на коровьи хвосты, / свисают прядями на лоб и воротник / и уничтожают наш ум", - такие слова приписывали щеголям.
Длинные волосы вызывали также нарекания гигиенического характера. "Их волосы годятся только на домик вошкам", - писали публицисты. Критика костюма переносилась и на личные качества "алямодников": если по придворному этикету щеголь должен был показывать себя отважным, галантным, уметь вести себя в обществе дам, то литераторы видели в них абсолютно противоположные качества: трусость, грубость, хитрость. Следование новой моде стирало в мужчинах мужское начало, так как костюмы были настолько вычурны и пышны, что "с трудом можно определить, где мужчина, а где женщина".
"Мир сегодня полностью испорчен и перевернут <...>, что у нас раньше считалось пороком, грехом, стыдом, сейчас наивысшее благо", - сокрушались противники новой моды. "Господа-алямодники" же отвечали им дружным хором: "Мы непослушные сыновья / Мы отрицаем всецело и полностью заветы отцов, / мы господа la mode и отказываемся от древних немецких традиций". Мир перевернулся именно из-за отказа от древних традиций, к которым постоянно апеллировали публицисты в своих сочинениях. Подражание иностранцам вело, по их мнению, к упадку. Отрицание "алямодства" стимулировало национальные представления: "Кто может удержаться от смеха, когда видит, как этакий фантазер с помощью глупого изменения обычаев и одежды искажает сам себя и со всей прилежностью делает из себя не немца, а своих честных соотечественников старается презирать". "Делать из себя не немца" означало перейти в стан врага, к иностранцам.
Первоначально публицисты просто высмеивали глупость тех, кто хочет "жить по новой моде". Как они писали, "та одежда, которую нынче носит немец, должно быть, выдумана дураками". Однако постепенно главным объектом порицания становилась связь между "алямодниками" и иностранцами - французами, итальянцами, испанцами, шведами. Заискивание перед иностранцами и желание немцев подражать им, даже если они глупо при этом выглядели, жестко осуждали.
Про "алямодников" возмущенно писали: "У этих господ поло¬вина от Франции, другая от Италии", указывая тем самым на то, что у новых щеголей не осталось ничего немецкого. "На их платье столько кружев, как у французов", а сами французы, как считали публицисты, принимали таких щеголей за своих соотечественников. Одним из наиболее емких нарицательных определений стало словосочетание "немецкий француз", появившееся в публицистике и активно использовавшееся литераторами. Сравнение с иностранцами однозначно приравнивалось к оскорблению.
В сочинениях эпохи Тридцатилетней войны стало постепенно распространяться мнение, что "господа-алямодники" довели Германию до того, что она "до корней волос стала итальянской, французской, испанской". Именно в отказе от собственного лица литераторы видели причину современного им упадка и тяжелого положения немецких княжеств. Общим было мнение о том, что "чужое платье, обычаи / притягивают чужих птиц в страну, / которые разрушают весь уклад". "Алямодство" воспринималось немецкой интеллектуальной элитой как иноземное иго, а "господ-алямоде" обвиняли в пособничестве врагу, пытающемуся поработить Германию.
Публицисты выдумывали для "алямодников" изощренные кары. Вначале щеголей только предупреждали: "Вы, господа ala mode, обратите свой взор и разум к немецкой одежде и чести". Правда, в скором времени в качестве орудия борьбы с "алямодством" на многочисленных листовках стал изображаться огромный нож, который "обрежет все оборки и кружева с камзолов", "обкорнает волосы" и "вернет немцам их немецкий облик".
Довольно быстро немецкие публицисты обрели в своей борьбе мощного союзника: иностранная мода вызвала протест властей. Борьба с "алямодством" стала первым из отправных пунктов к широкому изданию законов об одежде. Это были кодексы правил, которые касались в первую очередь внешнего вида, регламентировали некоторые вопросы, связанные с церковными обрядами и бытом.
"Сегодня каждое сословие в наших многочисленных княжествах и землях нарушает древние благотворные постановления и почти ежедневно использует легкомысленную иностранную одежду (!)", - говорилось в баварском законе об одежде 1626 года. Наряду с утверждением, что "каждый должен быть одет с подобающими его достоинству и сословию различиями", отныне жителям городов возбранялось "подражать англичанам, французам, итальянцам и носить английские, французские, итальянские платки, подвязывать чулки на английский манер, запрещается использовать слишком длинные воротники, широкополые иностранные шляпы". В общем - "должно исключить странные, бесформенные иностранные костюмы". Лишь "традиционная" одежда признавалась "абсолютно удобной и соответствующей немецкому духу", а возвращение немцев к "древнему благочестию" ставилось во главу угла. Нарушителей законов об одежде штрафовали, причем штрафы были суровые: от 2 до 20 гульденов, в то время как ремесленник, например, мог за целый год заработать лишь 30 гульденов.
В целом борьба с "алямодством" стала одной из составляющих становления немецкой национальной идеи. Она способствовала осознанию и выработке новых стереотипов, построенных на противопоставлении "свой - чужой". Эта схема особенно четко проявилась в оценочных суждениях о "себе" и о представителях других "наций". Немецкому национальному костюму предстояло пройти еще длительный путь до ассоциирующихся с Германией баварских кожаных коротких штанов, белой рубашки, жилета и обязательной шляпы с коротким пером. Однако первые шаги в этом направлении были сделаны еще в XVII веке.
Ответ на этот вопрос кроется в региональной специфике становления национальных представлений. Где-то костюм становится лишь визуальным дополнением к прочной нации, а где- то наоборот - первым робким шагом к появлению национальной идеи. Второй случай - более редкий. Однако в истории есть ярчайшие страницы настоящей "войны" за появление национального костюма. Речь идет о Германии, где в XVII веке развернулась битва за обретение немцами национального костюма. Этот костюм был фактически "выдуман" немецкими публицистами и литераторами того времени, "первооткрывателями" нации в Германии. Именно они стали определять, что пристало носить немцу, а что нет. Рождение национальной одежды шло на фоне кровавых событий Тридцатилетней войны (1618-1648), одной из самых страшных страниц немецкой истории. Германия, по сути, противостояла всей Европе, главным противником была Франция. В этих условиях и начала пробивать себе дорогу немецкая национальная идея. Ее становление связано в первую очередь с разграничением мира по принципу "свой - чужой". "Свое" собирали по крупицам из легенд, а любой интерес к "чужому" воспринимали как предательство. Примечательно, что "чужое" во время Тридцатилетней войны было наряжено во "французские панталоны". Именно внешний вид и костюм стали фундаментом немецкой национальной идеи, на котором уже позже, в XVIII - XIX веках, литераторы и публицисты начали выстраивать прочное здание. Лидерство Франции в Европе XVII века не осталось незамеченным и в немецких княжествах. В первую очередь это проявилось в сфере одежды - немецкое общество было одержимо французской модой. Современники прозвали новых модников "господами (месье) а-ля мод", что дало название и тому специфическому типу культурного развития немецких территориальных княжеств в первой половине-середине XVII века, что вошел в историю под названием "алямодство".
Первоначально слово "алямод", взятое из французского языка, использовалось только для характеристики новой моды, пришедшей из-за Рейна. "1а mode" по-французски означает "модно, модный". Там этот термин давно применялся для обозначения самых последних, модных смелых экспериментов в одежде. В Германии же слово "алямод" получило презрительный оттенок и ассоциировалось со слепым преклонением перед всем иностранным: модой, нравами и обычаями. "Алямодство" утвердилось в первую очередь при дворах князей и курфюрстов, но подражание было слишком утрированным и вело скорее к извращенным представлениям об иностранных традициях и обычаях.
До XVII столетия высшие круги немецкого общества также носили иностранные костюмы. Большой популярностью пользовались, например, испанские платья с их высокими воротниками. Однако в годы Тридцатилетней войны немецкие публицисты выступили с резкой критикой преклонения перед иностранщиной, обусловленной ненавистью к завоевателям немецких земель, какими их рисовала литературная пропаганда.
"Месье-алямодников" можно было заметить издалека. У них были необычно длинные волосы, небольшая острая бородка. Они носили широкополые шляпы с пышными перьями, длинный плащ, богатый камзол с большим количеством различных украшений, многочисленными оборками, воланами и пышными рукавами, кружевной, гигантский воротник, широкие штаны с длинной бахромой и ботфорты с непомерно широким голенищем и узкими носами. Не только мужчины, но и женщины стремились одеваться по моде, чтобы "нравиться господам-щеголям". Чрезмерно широкие юбки, шляпки с плюмажем, кружева и меха отличали "алямодниц".
В среднем в костюм таких "господ-алямодников" входило 26 предметов, в то время как "нормальный" немец мог обходиться "всего" девятнадцатью. Этот новый костюм не соответствовал немецкому платью рубежа XVI -XVII веков: раньше немцы предпочитали носить короткие панталоны, плотно облегающие камзолы, скромные воротники. Как раз такой костюм и стал считаться "традиционным" в середине XVII века. С критики костюма немецкие публицисты, главные глашатаи борьбы с новой модой, начали свое выступление против "алямодства", постепенно выйдя на более широкую проблему его отрицательного влияния на немецкий "национальный характер".
Литераторы использовали любую мелочь, чтобы высмеять "алямодников". Поводом для осмеяния могла служить почти каждая деталь вычурного пышного иностранного костюма: "Юнкеры сами боятся длинного воротника, / который как змеи Медузы обвивает шею", "репутацию можно заслужить только подвязками". Манера носить длинные волосы вызывала ядовитые насмешки: "Не удивительно, что наши черные как копоть волосы / с косами, похожими на коровьи хвосты, / свисают прядями на лоб и воротник / и уничтожают наш ум", - такие слова приписывали щеголям.
Длинные волосы вызывали также нарекания гигиенического характера. "Их волосы годятся только на домик вошкам", - писали публицисты. Критика костюма переносилась и на личные качества "алямодников": если по придворному этикету щеголь должен был показывать себя отважным, галантным, уметь вести себя в обществе дам, то литераторы видели в них абсолютно противоположные качества: трусость, грубость, хитрость. Следование новой моде стирало в мужчинах мужское начало, так как костюмы были настолько вычурны и пышны, что "с трудом можно определить, где мужчина, а где женщина".
"Мир сегодня полностью испорчен и перевернут <...>, что у нас раньше считалось пороком, грехом, стыдом, сейчас наивысшее благо", - сокрушались противники новой моды. "Господа-алямодники" же отвечали им дружным хором: "Мы непослушные сыновья / Мы отрицаем всецело и полностью заветы отцов, / мы господа la mode и отказываемся от древних немецких традиций". Мир перевернулся именно из-за отказа от древних традиций, к которым постоянно апеллировали публицисты в своих сочинениях. Подражание иностранцам вело, по их мнению, к упадку. Отрицание "алямодства" стимулировало национальные представления: "Кто может удержаться от смеха, когда видит, как этакий фантазер с помощью глупого изменения обычаев и одежды искажает сам себя и со всей прилежностью делает из себя не немца, а своих честных соотечественников старается презирать". "Делать из себя не немца" означало перейти в стан врага, к иностранцам.
Первоначально публицисты просто высмеивали глупость тех, кто хочет "жить по новой моде". Как они писали, "та одежда, которую нынче носит немец, должно быть, выдумана дураками". Однако постепенно главным объектом порицания становилась связь между "алямодниками" и иностранцами - французами, итальянцами, испанцами, шведами. Заискивание перед иностранцами и желание немцев подражать им, даже если они глупо при этом выглядели, жестко осуждали.
Про "алямодников" возмущенно писали: "У этих господ поло¬вина от Франции, другая от Италии", указывая тем самым на то, что у новых щеголей не осталось ничего немецкого. "На их платье столько кружев, как у французов", а сами французы, как считали публицисты, принимали таких щеголей за своих соотечественников. Одним из наиболее емких нарицательных определений стало словосочетание "немецкий француз", появившееся в публицистике и активно использовавшееся литераторами. Сравнение с иностранцами однозначно приравнивалось к оскорблению.
В сочинениях эпохи Тридцатилетней войны стало постепенно распространяться мнение, что "господа-алямодники" довели Германию до того, что она "до корней волос стала итальянской, французской, испанской". Именно в отказе от собственного лица литераторы видели причину современного им упадка и тяжелого положения немецких княжеств. Общим было мнение о том, что "чужое платье, обычаи / притягивают чужих птиц в страну, / которые разрушают весь уклад". "Алямодство" воспринималось немецкой интеллектуальной элитой как иноземное иго, а "господ-алямоде" обвиняли в пособничестве врагу, пытающемуся поработить Германию.
Публицисты выдумывали для "алямодников" изощренные кары. Вначале щеголей только предупреждали: "Вы, господа ala mode, обратите свой взор и разум к немецкой одежде и чести". Правда, в скором времени в качестве орудия борьбы с "алямодством" на многочисленных листовках стал изображаться огромный нож, который "обрежет все оборки и кружева с камзолов", "обкорнает волосы" и "вернет немцам их немецкий облик".
Довольно быстро немецкие публицисты обрели в своей борьбе мощного союзника: иностранная мода вызвала протест властей. Борьба с "алямодством" стала первым из отправных пунктов к широкому изданию законов об одежде. Это были кодексы правил, которые касались в первую очередь внешнего вида, регламентировали некоторые вопросы, связанные с церковными обрядами и бытом.
"Сегодня каждое сословие в наших многочисленных княжествах и землях нарушает древние благотворные постановления и почти ежедневно использует легкомысленную иностранную одежду (!)", - говорилось в баварском законе об одежде 1626 года. Наряду с утверждением, что "каждый должен быть одет с подобающими его достоинству и сословию различиями", отныне жителям городов возбранялось "подражать англичанам, французам, итальянцам и носить английские, французские, итальянские платки, подвязывать чулки на английский манер, запрещается использовать слишком длинные воротники, широкополые иностранные шляпы". В общем - "должно исключить странные, бесформенные иностранные костюмы". Лишь "традиционная" одежда признавалась "абсолютно удобной и соответствующей немецкому духу", а возвращение немцев к "древнему благочестию" ставилось во главу угла. Нарушителей законов об одежде штрафовали, причем штрафы были суровые: от 2 до 20 гульденов, в то время как ремесленник, например, мог за целый год заработать лишь 30 гульденов.
В целом борьба с "алямодством" стала одной из составляющих становления немецкой национальной идеи. Она способствовала осознанию и выработке новых стереотипов, построенных на противопоставлении "свой - чужой". Эта схема особенно четко проявилась в оценочных суждениях о "себе" и о представителях других "наций". Немецкому национальному костюму предстояло пройти еще длительный путь до ассоциирующихся с Германией баварских кожаных коротких штанов, белой рубашки, жилета и обязательной шляпы с коротким пером. Однако первые шаги в этом направлении были сделаны еще в XVII веке.
(Журнал "Этносфера", №7 за 2011 г. )
Комментариев нет