Translit
Из старой тетради
14.09.2016
0
1084
13 сентября исполнилось 100 лет со дня рождения Народного поэта Кабардино-Балкарии, Лауреата Государственной премии КБАССР Адама Огурлиевича Шогенцукова.
Уроженец селения Старая Крепость Баксанского района в 1930-1936 годах учился в Нальчикском педтехникуме и одновременно преподавал кабардинский язык. В Адаме Шогенцукове современники видели не только учителя-словесника, но и перспективного спортсмена: он был чемпионом Кабардино-Балкарии по национальной борьбе, штангистом, будущий литератор увлёкся и альпинизмом, покорял Эльбрус, поднимался на Ушбу. С ноября 1941 года и до окончания войны Адам Огурлиевич сражался на фронтах Великой Отечественной войны. После демобилизации Адам Шогенцуков был старшим научным сотрудником КНИИ, преподавателем КГПИ, в 1954-1956 годах занимал должность министра культуры КБАССР. После окончания высших литературных курсов в Москве А.О. Шогенцуков являлся редактором журнала «Ошхамахо», в течение двадцати лет возглавлял Союз писателей КБР, избирался депутатом Верховного Совета КБАССР ряда созывов. За трудовые и ратные свершения поэт награждён многими орденами и медалями.
ИЗ СТАРОЙ ТЕТРАДИ
Адам Шогенцуков
Летом и осенью 1946 года я и известный историк и этнограф Панаит Георгиевич Акритас исходили почти всю Кабардино-Балкарию. Мы собирали произведения устного народного творчества и регистрировали археологические памятники.
Неизгладимо тягостное впечатление оставило у меня тогда посещение заброшенных и обезлюдевших балкарских аулов, расположенных в Баксанском, Чегемском и Хуламо-Безенгиевском ущельях. Чувство огорчения и разящей боли вызывало во мне всё, что я видел в те дни в Балкарии. Тогда же родились и эти стихи, которые сегодня я предлагаю вниманию читателей.
***
Словно гребни волн реки застывшей,
Скал угрюмых за грядой гряда.
Через дыры мхом заросшей крыши
Льётся в саклю мёртвая вода.
Прогрохочет ли в горах лавина,
Прогремит ли гром грозы во мгле, –
Всё одно и глухо, и пустынно
Без людей на сумрачной земле.
Здесь и ледники, к весне оттаяв,
Ждут в тоске, что к ним издалека,
Как привет от изгнанных хозяев,
Доплывут, качаясь, облака.
Ваши дети с немцем воевали,
Бились в небе, шли на пулемет!
Чем, кому вы неугодны стали?
Для чего был выслан ваш народ?
И обида потрясает душу,
И горит она, как от огня.
«Верь, товарищ!» – крикнул бы.
Но слушать
Здесь сегодня некому меня!
***
Погрустнел этот край без людей.
Даже тучи тоскою набрякли.
Стали грудами мёртвых камней
Эти некогда шумные сакли.
Запустенье и гибель кругом.
Ни скотины не встретишь, ни птицы.
Над остывшим давно очагом
Только холод забвенья струится.
Здесь уже не подхватят вдали
Песню радости эха раскаты.
На лице одичавшей земли
Боль обиды и горечь утраты.
Только раз повстречался мне пес.
Я к нему потянулся, и сразу
Он в ладони уткнул мне свой нос
И взглянул человеческим глазом.
Взять к себе я хотел его жить,
Потянул за собой, но, залаяв,
Он ушел, чтобы вновь сторожить
Саклю высланных в степи хозяев.
***
Обессилел водопад,
Смолкла песнь его живая.
Порастрескавшись, стоят
Скалы, в зное изнывая.
Солнце жаркие лучи
Льет, как прежде, неизменно.
Но не вспыхнет здесь – молчи! –
Радуга над влагой пенной.
Вместо серебристых струй
Водопада – серость пыли.
Их сверканье – не ревнуй! –
Ныне камни позабыли.
Прилетал сюда орел,
Чтоб, напившись, взмыть всех выше.
И скакун резвее шел,
Свою жажду утоливши.
А теперь иссяк поток.
И уходит жизнь из края.
Лишь, шурша, ползет песок,
След былого засыпая…
***
Пашня сорняками заросла,
Не увидеть всходов ржи зеленых.
Шкурою облезшего козла
Кажутся сереющие склоны.
Ни орла не сыщешь в вышине,
Не отыщешь птичьих гнезд на скалах.
Бедная Балкария, ты мне
Кладбищем заброшенным предстала.
Здесь арыков множество текло,
Да иссохло! Рухнули заплоты.
Разом в запустение пришло
Всё без человеческой заботы.
Даже горы не таят печаль,
В скорбной немоте они замкнулись.
Лишь пустым аулам по ночам
Снится, что хозяева вернулись.
Сады Мухола
Ах, какие были здесь сады!
Звали мы их гордостью Мухола.
Ныне не отыщешь ты плоды
На ветвях изломанных и голых.
И до слез мучительно смотреть
На крапивы дебри и бурьяна.
Никогда здесь больше не созреть
Желтым грушам, яблокам румяным.
Облетела завязь до поры,
Без людских забот листва увяла.
К древней башне наверху горы
Путь засыпан камнями обвала.
Даже и на кладбище тропа
Ныне под травой густою скрыта.
Как давно никто здесь не ступал,
Как печальны сумрачные плиты!
Ведь отсюда выслан был народ.
Я кричу: «За что?!» Но гаснут звуки.
И молчат деревья – в небосвод
Протянувши скрюченные руки.
Лишь к ночи, когда вокруг следы
Запустенья скрыты перед нами,
Чудится мне всё:
Опять сады
Набухают светлыми плодами.
***
Здесь путник воды попросит,
День, мол, не пил ни капли.
И для него выносят
Влажный кувшин из сакли.
Щедро льют в чашу большую
Да не воды – айрана…
Вспомню и затоскую,
Словно заноет рана.
Здесь легкой жизни не знали,
Здесь руки в мозолях ценили.
Здесь камни в хлеба превращали,
Над пропастью траву косили.
И коль у кого удача,
Здесь праздник вскипал, как море.
Беда ж с кем случится – значит,
У всех у соседей горе.
А ныне безлюдны дали,
Лишь ветер гудит на обрывах.
О тех, что всем людям желали
Лет долгих, дорог счастливых.
См. также: Полнота и многоцветье жизни
Комментариев нет