Translit
"Новые имена"
Муминат Будищева,
Нальчик-Москва
Лейла Байрамкулова:
"Я не женщина, а личность..."
Молодой талантливый литературовед Лейла Байрамкулова живет в Нальчике, учится в аспирантуре на кафедре зарубежной литературы Института филологии Кабардино-Балкарского госуниверситета. Сегодня она героиня нашего рассказа, потому что ее неординарные способности проявились не только в научной сфере, но и в поэзии, и в театре. Ее поэтическое творчество ярко и вдохновенно, ее образы удивляют оригинальностью, новизной и красочностью. Ее можно назвать "художником в поэзии", так как ее слог вычерчивает мельчайшие штрихи, донося до нас разноцветье сюжета, диалогов и чувств ее героев.
Вот, например, отрывок из стихотворения "Осенний сквер":
Я сквер зарисую штриховкой небрежной
В тотальном узле облысения.Высотная труппа бетонных статистов,
И - пустошь, и кляксой - прогалина,
И прочерком мерзлым отсутствие листьев
И - фон в густо рыжих подпалинах.
Не будет преувеличением сказать, что сейчас, работая над диссертацией, Лейла каждую минуту своего времени старается провести с пользой, то есть посвятить научной работе. Но она нашла время и ответила на вопросы "Эльбрусоида".
- Когда ты начала писать стихи?
- Я всегда что-то писала, сколько себя помню, хотя теперь мне уже трудно вспомнить, когда и что конкретно. Думаю, что сейчас, попадись мне в руки эти опусы, я бы даже не смогла точно определить жанр. Весь этот процесс вполне можно назвать графоманскими потугами страстного читателя. Что касается стихотворений, то первое было написано лет в 15 и было полностью выдержано в том стиле, который один критик очень метко назвал "ритмизацией подростковых аффектов".
- Что послужило толчком, может, какое-то событие или эмоциональное состояние? Или просто возникла такая потребность?
- Наверное, все вместе. Просто в какой-то момент мне показалось, что я могу и хочу высказать некую внутреннюю информацию и нащупать адекватную для нее форму.
- Есть ли у тебя произведения в прозе?
- В более или менее сознательном возрасте было несколько попыток в этом направлении, но вряд ли можно говорить о каком-то осязаемом результате. Даже вести дневники мне никогда не удавалось, все оставалось на уровне фрагментов. Меня поражают люди, которые способны с неуклонной регулярностью фиксировать свои впечатления или эмоции. Ничто так не выхолащивает и не упрощает даже самое интересное чувство, как попытка передать его словами, и нет такой мысли, которую слова не обесценили бы, не превратили в банальность. Преодолеть эту извечную тривиальность языка смогли только немногие гении, которых я даже боюсь называть, до такой степени они близки к богам.
- Кто или что для тебя источник вдохновения?
- О, в этом качестве мне может послужить все, что угодно, причем как реальные, так и виртуальные объекты. Безусловно, меня воодушевляла чья-то большая творческая удача, иногда хотелось просто воспроизвести чей-то стиль, попробовать свои силы в подражании. Я впитывала в себя и разыгрывала, как на театре, чьи-то темы и мотивы, имитировала тон. Я думаю, что бояться влияния не стоит, этого этапа не миновал никто, и прежде чем обрести свой собственный голос, нужно, может быть, очень долго идти дорогой ученичества. А дальше либо индивидуальность проявляется, либо нет. Вдохновляют, конечно, и реальные люди и сюжеты, но это случается редко. Невозможно каждый день получать потрясающие тебя до основания впечатления, а между тем это топливо для поэтического горения, и оно необходимо.
- Насколько я поняла, период стихотворного зодчества ты считаешь пройденным для себя. Когда и почему ты перестала писать стихи?
- Не будет преувеличением сказать, что всему виной моя профессиональная деятельность. Я жертва литературоведения. У меня натренированный и злой глаз, а когда ты сам становишься слишком вдумчивым и бескомпромиссным критиком, тебе трудно сохранить непосредственность самовыражения. Пушкин говорил: "Поэзия должна быть глуповата". О каком творчестве может идти речь, если, не успев что-то написать, я мгновенно вижу все свои дефекты и могу тут же, не сходя с места, написать злобную пародию на саму себя? Это "горе от ума" всей современной культуры. Постоянная тенденция к рефлексии, к деструктивному сомнению и разъедающее любой лиризм ироническое осознание того, что все уже сказано и пересказано, и создать что-то оригинальное в принципе невозможно, - это трагическая ситуация писателя эпохи постмодернизма, который превратился фактически в литератора, играющего с целым миром цитат, чтобы не впасть в пошлость повторений. Конечно, это знамение времени не могло не коснуться и меня. После многолетнего досконального анализа чужих текстов я уже вижу, как это сделано, и магия пропадает. Невозможно разобрать на части радугу и продолжать в нее верить. А о тех случаях, когда глубокое препарирование текста не помогает мне раскрыть тайну творчества, и магия остается магией, я даже не говорю. Абсолютная гениальность просто повергает в прах. Я знаю, как я хотела бы писать, но так я никогда не смогу, а хуже не хочу…
- Лирическая героиня и автор - это одно и то же лицо в твоих стихах? Или верно пушкинское замечание: "Как будто нам уж невозможно писать поэмы о другом, как только о себе самом"?
- По моему глубокому убеждению, автор никогда не может быть тождественен своему герою в силу самого факта авторства. Автор изначально неизмеримо больше своего произведения. Он может отразить какую-то грань своей личности или своей проблемы, но о слиянии и речи быть не может. В какой-то момент текст вообще начинает жить собственной жизнью и рождать какие-то свои смыслы, совершенно независимые от авторского намерения. Я согласна с несколько радикальной позицией тех ученых, которые на этом основании говорили о "смерти автора", потому что текст ничего не говорит о личности написавшего или о реальной действительности. Текст говорит только о себе, это замкнутый мир, живущий по своим собственным законам. Я читаю изредка свои вещи и не могу понять, какое они вообще имеют отношение ко мне. Как будто лениво перелистываешь исповедь давно умершего человека, написанную на чужом языке. Связь автора со своим творением загадочна, многогранна и сложна, она сравнима только с отношениями между Богом и человеком.
- Твоя любовная лирика обращена к разным людям или на протяжении всех лет к одному человеку? Это реальный человек или же некий собирательный образ?
- Фактическая основа связана с разными людьми, но, я думаю, что в результате переосмысления сложился целостный собирательный образ адресата с вполне отчетливыми постоянными качествами, некое лирическое "ты", объединившее разных прототипов. У этой лирики странная смещенная хронология, что мне стало понятным только теперь. Иногда событие, которое в стихах отразилось на уровне предчувствия, гораздо позже произошло в реальности, то есть сюжет материализовался, оказался пророческим. Магическую способность слова вызывать что-то к жизни отмечали многие писатели.
- У тебя сильные, порой неженские стихи. Можно сказать, что у тебя мужской характер?
- Мне трудно об этом судить. Один человек сказал обо мне точнее: духовная агрессивность… Но, наверное, такое впечатление производит любая личность с активным стремлением к самоутверждению. Я всегда восхищалась женщинами, которые могли соединить в себе щемящую, старомодную женственность и мощный интеллект. Этого синтеза чрезвычайно трудно достичь.
- Что для тебя главное в жизни?
- Максимальная самореализация, если быть лаконичной. Я боюсь умереть, не успев…
- Есть ли у тебя кумиры? Или люди, на которых ты хотела бы быть похожа? Кто для тебя пример для подражания в жизни?
- Они менялись с течением времени, как и я сама. Сейчас это Вера Холодная, "лицо" немого кинематографа 10-х годов и декадентская "мадонна". Обожаю макияж тех лет, стиль одежды, манеры, вообще эту насквозь игровую какую-то смертельно вычурную форму существования, культ искусственности и вечных метаморфоз. Из ныне здравствующих абсурдная, хрупкая, феерическая Рената Литвинова, которая очень близка мне и как актриса, и как мыслитель. К числу кумиров могу причислить кинорежиссеров А. Тарковского, С. Параджанова, А. Сокурова, Л. Бунюэля.
- А кто твой любимый писатель, поэт?
- Если говорить о писателях, то здесь я предпочитаю различать несколько категорий. Есть огромное количество писателей, к которым я отношусь с уважением и интересом. Есть те, кого я просто считаю своим долгом знать, потому что знать надо по возможности все. И, наконец, есть писатели, благодаря которым я стала тем человеком, которым стала, именно этой, а не иной духовной формации. Достоевский для меня вообще больше, чем писатель, больше, чем предмет исследования, - это судьба. Мне даже трудно как-то обозначить масштабы его присутствия в моей жизни, потому что это некий художественный космос, в котором я хотела бы остаться навсегда. Он гений, небожитель, перед ним исчезают даже самые талантливые и яркие писатели, и без него мировая литература минувшего века была бы иной. И я стараюсь не упоминать его всуе, это каждый раз мучительно, как признание в любви. Преклоняюсь перед Лермонтовым, перед Гоголем, это поэты-мистики, глубину их прозрений и по сей день никто не измерил. Мне безумно дорог весь русский Серебряный век как комплексное философско-эстетическое явление: Блок, Брюсов, Гумилев, Мандельштам, Сологуб, Цветаева. Не скрою, да это, наверное, и невозможно скрыть, что во многом Цветаева "сделала" меня, - и поэтически, и идеологически. Меня восхищает игровая поэтика Набокова, его монструозно совершенный стиль - литература, бесконечно размышляющая о самой себе. Не могу не назвать метафизического запредельного Платонова, Чехова с его волнующей недосказанностью. Если говорить о зарубежной литературе, то это Э.Т.А. Гофман, Э.А. По, Г.Флобер, О. Уайльд, М. Пруст, Ф. Кафка, У. Фолкнер, Г. Гессе, Э.М. Ремарк, С. Цвейг, Т. Манн, Г.Г. Маркес, Х.Л. Борхес, П. Зюскинд.
- Многие из тех, кого ты назвала, не просто писатели, но и выдающиеся философы. А кто тебе близок в области "любомудрия", как выразился бы Шишков?
- Из философов назову тех, кто определил всю гуманитарную проблематику ХХ столетия: Ф. Ницше, М. Хайдеггер, А. Бергсон, Ж.-П. Сартр, Л. Витгенштейн, Ж. Деррида, Ж. Бодрийар, М. Мамардашвили.
- Сейчас ты учишься в аспирантуре, какова тема твоей диссертации?
- Я исследую творчество известной английской романистки Айрис Мердок. Конкретный аспект, который меня интересует, - это интерпретации Шекспира в ее произведениях. Защищаться буду на кафедре зарубежной литературы филфака МГУ имени М.В. Ломоносова.
- Следишь ли ты за современным литературным процессом, и какие имена ты можешь выделить?
- Да, стараюсь следить, хотя сейчас так много всего и разного, что голова идет кругом. Чувствуешь, что тебе просто не хватает двадцати четырех часов в сутки. Хроническая болезнь филолога: это еще не прочитал, и это тоже надо, и это не мешало бы… Я благодарна моим "продвинутым" друзьям, которые держат меня в курсе и как-то ориентируют. Выделю тех, кто и так у всех на слуху и уже прочно занял свое место в русской прозе последнего десятилетия: В. Сорокин, В. Пелевин, Л. Улицкая, Т. Толстая, Л. Петрушевская, Б. Акунин. Все они, конечно, отражают разные, иногда прямо противоположные тенденции в современном литературном процессе, но все талантливы и интересны для меня. Последним сильным впечатлением был однако японец - Харуки Мураками. Это тот редкий случай, когда мое скептическое отношение к литературной "моде" не оправдалось.
- Откуда взялась такая тяга к филологии? Может, по наследству передалась или любовь к литературе привили педагоги?
- Нет, в школе у меня не было таких педагогов, которые могли что-то привить, тем более тягу к филологии. Скорее, я могла им привить ее, не в обиду им будет сказано. Просто я не мыслю себя вне литературы. С малолетства. С тех пор, как прочитала в 4 года сказку Вильгельма Гауфа "Карлик-Нос". Меня ушибло тогда - раз и навсегда. И до сих пор. Поступая на филологический факультет, я знала, что обрекаю себя на полуголодное существование. Но призвание оказалось сильнее практических соображений. Я ни о чем не жалею.
- Во время учебы ты пробовала себя как режиссер в университетском театре КБГУ. Расскажи, что это были за постановки и откуда возникло желание проявить себя в этом жанре?
- Театр это еще одна большая страсть моей жизни. Хотя я не отграничиваю ее от страсти к литературе. В младшем школьном возрасте я собирала во дворе своих друзей и инсценировала с ними эпизоды из разных кинофильмов. А взрослые люди смотрели на нас со стороны и никак не могли понять, что мы делаем: дикая жестикуляция, возгласы, странные телодвижения, беготня… А в университете я познакомилась с прекрасными творческими ребятами, которые заразились этой идеей. В пушкинский 1999 год мы поставили "Цыган", позже была сделана видеозапись, которую транслировали по местному телевидению. Потом с несколько изменившимся составом участников мы работали - только, не падайте! - над "Вишневым садом" А.П. Чехова. Мы решились на эту дерзость, потому что как-то по-своему увидели пьесу, почувствовали, что этот отчаянный эксперимент, не претендующий ни на что, кроме огромного удовольствия для всех участников, как-то обогатит каждого из нас. Нам была важна не цель, а процесс, сам процесс игры, состояние поиска. И что удивительно, этой студенческой работы оказалось достаточно, чтобы я кожей и, так сказать, в миниатюре ощутила, что такое работа режиссера. Говорят, это не женская работа. Я думаю, что это и не мужская работа, это нечеловеческая работа вообще. Как кто-то идет на это добровольное сумасшествие? Безумству храбрых поем мы песню. У меня были срывы, депрессии, полное разочарование, сто раз возникало желание все бросить, двести раз чуть не поссорилась со всеми исполнителями, которые злостно пропускали репетиции, с начальством, с которым приходилось воевать за то, чтобы вырвать хоть час работы в актовом зале… Но я выстояла. Сейчас вспоминается только хорошее. Наша университетская публика устроила нам устрашающую овацию, чуть не выломав дверь того помещения, за которым мы хотели укрыться… Меня с многими из моих "актеров" разлучила жизнь, кто-то окончил университет, кто-то уехал. С теми, которых я и сейчас встречаю, мы говорим о том, что неплохо было бы возобновить. Но где, как? Университетское руководство не проявило никакой заинтересованности в нас, а без моральной и материальной поддержки творить искусство, как это ни прискорбно, невозможно.
- Какие у тебя планы на будущее?
- В ближайшей перспективе - защита диссертации, а потом… Может быть, нарушу свою давно продуманную жизненную стратегию и подамся в театр… Но это нельзя назвать планом, так, мираж, привидевшийся на рассвете.
Комментариев нет