Лейла Байрамкулова

 

НОКТЮРН

Голосу дай мне воспеть тебя,
О праматерь песен…
             М. Цветаева

Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
             С. Есенин

В моих "взрослых" и "сложных" мирах
Поселился с картавых времён
Безотказно сработанный страх
Перед горькой микстурою "Сон".

То Помпей был безвылазный крах,
То был заворот детских кишок,
То серьёзнее было, чем страх,
Страх, что бука засунет в мешок.

Ночь, гордись! Аммиачный налёт
Помню нёбом: "Так скоро - в постель?!"
Когда тени шмыгали в пролёт,
Топорща отутюженность стен.

Против времени первый протест -
Что смакуешь заглотанный день? -
Или первый бессилья протез,
Или первых притворств дребедень?

Что там было в ребёнке - не вем,
Хоть теперь восемнадцать, не шесть,
Ночь, поныне наш древний тандем -
Безусловная родственность есть.

И Венецией скважин и строф,
Позолоченным вихрем потерь
Я рванусь в высь твоих катастроф,
Недорвавшись, свалюсь на постель.

О! Сваляюсь, как выдранный клок,
Не годящийся и на шиньон…
Вечер. Щупальцы тянет, циклоп.
Страх обычный, как старый шаблон.

***
Оплакивать всех нищих мира
И урод всякий,
И сотворить себе кумира
Из той клоаки,
И с головою непокрытой -
Дыханье - паром -
Греть руки струпьями изрытых
По всем базарам.
Свершивших же разоблаченье
Подделки струпа
Стыдить до слюноизверженья,
Ложиться трупом.
И по дороге к Благодати,
В Иную Область,
Измыслить зло во тьме кровати
И сделать подлость.

 

ПОСВЯЩЕНИЕ

Он и она. Они.
Они. Могут существовать
 как совершенно свободные.
Стихотворения. Чтобы не
Говорить каждый раз я
.

ХУДОЖНИК

Вот и всё. Распалась связь времён.
Я где-то в прошлой жизни это видел,
Как видели Гомер, Сократ, Овидий,
Болезненный и жидкий это сон.
Что ты стоишь, пакуя чемоданы,
Где-то на равнинах Индостана.

В разочаровании песка,
Что ни вёсен нет, ни птичьих трелей,
Ни галопом скачущих капелей
По размытым балкам чердака, -

Ты стоишь, пакуя чемоданы,
И не видишь, как это ни странно,
Очевидной вещи: я - тоска,
Сумрачно-косматая такая
И теперь уже, наверняка,
Долго амплуа не поменяю.
Сделан не по божьему подобью,
Я - тоска, я - камень, я - надгробье.
Что? Я ничего не говорю.
Тебя подводит слух твой утончённый.
Забыла, что косому главарю
Не возражает зрячий подчинённый?
Тоска молчит, как он, убитый ночью.
Тоска молчит молчаньем многоточья.

Но ты…ты…не молчи… Тебе - нельзя…
Ругайся, упрекай, на помощь взяв
Весь арсенал той женской, первозданной
Жестокости - мне невозможно жить -

И вдруг мою открывшуюся рану
- Не уходи! - сквозную, злую рану
- Не уходи! - мою гнилую рану
- Тебе удастся вдруг заговорить…

Ну, вот и всё. Пакуешь чемоданы.
До тебя каких-то два прыжка.
Но ты же на равнинах Индостана.
Ты уже, как детство, далека.
Смотри, ничего не забудь. Чтобы потом не возвращаться…

Натурщица:
 А что?

Он:
Плохая примета.

Она:
Плохой приметой было встретиться с тобой.

Он:
И впрямь.

И если любви катафалк
Готовят с процессией чинной,
Зачем я, как врач-коновал,
Леченьем ускорю кончину?

Ни в здравии трёпаных фраз,
Ни в болести я не приемлю.
Зачем увеличивать грязь,
И так пропитавшую землю?

Когда, где, за что, почему? -
Нет гаже такого дознанья.
Не любишь? - как данность приму,
Как явную вазу с геранью.

Но если в наплыве обид
Любовь только скрылась из виду…
Дитя, груз в пути тяготит.
Оставь. Расскажи мне обиду.

Она:
А ты волос моих коснись.
В палящей нежности разлуки.
Я поцелую Ваши руки,
Зачем-то потянув их вниз.

Ты помнишь синий абажур?
Три четверти хромого вальса?
Как патефоном баловался
И распугал хозяйских кур?

Ты помнишь "мраморный" эскиз -
Жасмин и желтизна фонтана
И на веранде ресторана
Ключиц беспомощный каприз?

Ты, верно, дурочкой считал
Меня? В кольце жила усмешка,
Пятном на галстуке помешкав,
Скользила умирать в бокал.

И, извергая лепестки,
Неистовствовал обожённо
Смычок какого-то пижона
С лицом засушенной трески.

Соседний столик заказав,
Седая Ночь играла в карты -
Подрагивали воровато
Костяшки пальцев и глаза.
И после "первый опыт" твой
Прошла, как запах, душно рея.
О, даже выемкой на шее
Я наблюдала за тобой!

Скажи, что помнишь. Озари,
Что помнишь, только как-то смутно…
На пике выспренней минуты
Безвкусно правду говорить.

Он:
Тебя не помнить? О, загадка!
Уже я вижу, как один
Я собираю отпечатки
Твои со стёкол и гардин,
Как ты явилась, растревожив,
Как прислонилась, как ушла.
Мне хватит это длить и множить,
Пока не высохнет душа.

Чем был я в бесконечном космосе?
Сигнал прибытья твоего.
Чем буду в бесконечном космосе?
След пребыванья твоего.

Она:
Но потом ты стал чаще и чаще
Уходить от меня…

Он:
О, куда же
Мог уйти я, смотревший три года,
Забывая моргать, - на тебя,
Неотрывно и заворожённо,
Как змеёныш на дудку факира,
Даже ночью тебя беспокоя
Невоздержанным взглядом своим.

Она:
Да! Как смотрят слепые и сфинксы
И таращат пустые глазницыю
Только в первые полумгновенья
Взор ласкающим был и живым…
Но как будто щелчок раздавался -
В подземельи захлопнулась дверка,
И вертлявый насмешливый карлик
Показал мне за что-то язык.
И меня обступали потёмки,
Мошкарой беззастенчивой липли,
Над белейшей из судорог света
Бахромою теней шевеля.
Ты уже шёл чужой - безвозмездно.
Шёл какой-то не мой, углубляясь
В лабиринты холодных тоннелей,
В катакомбы нездешних миров.
Ну, а я, упустив твою душу,
Как ребёнок, каталась по полу,
Причитала, как мать над ребёнком,
Продолжая сидеть и молчать.
И пустым сотрясеньем грудины
О душе вопрошала всех встречных,
О твоей - где она пребывает?
И зачем ей там быть без меня?

Он:
Я искал тебя…

Она:
В узких пространствах…

Он:
Я искал тебя…

Она:
В громких пещерах…

Он:
Я искал тебя…

Она:
На промежутке,
Что от точки до рамки холста.
В саркофагах поделочных мумий,
И в обиженных взглядах вампиров,
В ухищреньях слащавой Джоконды,
И в смертельных укусах  Дали,
В ледяном и замшелом Ван-Гоге,
И в пахучих пучках от Дега.

Он:
Молчи! Не святотатствуй!
Единое есть счастье у творца -
Мученье поиска и поиск идеала.
О мать всех неродившихся детей моих,
Всех ненаписанных картин героиня!
Ты скрепляешь ось земную,
Ты хоронишь и оживляешь,
Воплощая и развоплощая
Мои самые попрошайные и голословные грёзы!
Сукровица жизни!
О, постичь твою лживую сущность!
Шут, я думал - убью и постигну!
Хорошо, что не сделал. Над трупом
Я бы снова о том же спросил:
Как постичь твою лживую сущность?
Как лепечущих глаз этих бледность
И невзрачных зрачков этих мякоть
На немудром холсте передать?
Раскалённые крючья - ресницы,
Перекладины виселиц - брови,
Каждый глаз - пересохший колодец,
Куда голову сунь и кричи
До тех пор, пока собственных криков
Отделить не сумеешь от эха,
До тех пор, пока ты не исчезнешь,
Как соринка в бесцветном глазу…

И я искал твою первопричину.
Заставить холст, сырую мешковину,
Из которой шьют монахам власяницы,
Тобою вымокнуть и промаслиться -
Вот на чём сгорел я, как солома,
Ты же вопрошаешь, где я был…

Она:
Да, теперь я всё понимаю. Да. Ты так любил меня, что забыл обо мне. Так искал, что потерял. Непоправимо. И не потому, что я виселица или колодец, как ты рассказывал. Я не жестока, просто ты - великий художник, и я так больше не могу. Я ухожу.

Он:
Позвать на помощь? Кто услышит?
Ночь - козырь дьявольской игры.
Одной в углу скребущей мыши
Известен тихий наш разрыв.

Она:
Потом пришлёшь мне гладиолус.
Безвкусицы в круженье лет!

Он:
Мне застилает мир твой голос.
Урывками струится свет.
И кто, когда, зачем, за что мне
Тебя на время одолжил?

Она:
Да нас в любви уже не помнит
И самый древний старожил.

Он:
Постой! Куда ж ты уплываешь?

Она:
Я здесь. Твои уловки злят!

Он:
Ах, это жидкость соляная
Мне затуманивает взгляд…

Она:
Ну, полно.
Это уже становится скучно. Стихами говорим, до чего дошло? Сам же сказал, что самое пакостное занятие - этот пытаться задержать любовь.

Он:
А не пытаться задержать ещё пакостнее. Хочешь, я спою тебе песенку про печального аравийского верблюда, который забрёл на рязанские раздолья?

Она:
Где моя блузка из креп-жоржета?

Он:
Хорошо. Спасибо. Слушай.

Песня печального верблюда
(арабская любовная)

Лечь в твоём межгрудье и заснуть.
Опьянеть тобой - не протрезвиться.
Быть, раскинув руки, чем-нибудь
И болеть тобой, как небо птицей.

Где-то между стрелками часов
Лечь и задержать их бег постылый
И наморщить лоб, как богослов,
Разбирая вязь твоих прожилок.

И соцветья нашего пыльцу
Не страшась смахнуть счастливым смехом,
Знать, что ты притронулась к лицу
Вместе с заикающимся эхом.

Видеть клевер, а за ним - тростник
На перекрещенье двух излучин,
Чтобы ты стихала, словно стих,
Целовав без цели и измучив.

Арки радуг - множественный свод,
Вереницей тая на рассвете,
Нам укажут, наконец, восход,
Оглупевшим неподвижным детям.

Мы же не откликнемся на зов -
Пьяный сон влюблённых беспробуден.
Оказалось, мудрость всех веков -
Лечь в твоём божественном межгрудье…

 

Она:
Почему ты вечно орёшь на меня? Я просто спросила, где моя блузка из креп-жоржета. Психопат.

Он:
О, кем бы ты ни стала после смерти -
Любимым ароматом сатаны,
Морским заливом, где суда и верфи,
И пагодой Дракона и Луны,
Чертополохом на отроге мшистом,
Грозой, водой, кругами на воде,
И многократным соловьиным свистом,
Воссозданным расселиной в гряде,
В какой бы закоулок мирозданья
Твой окаянный ни загнали б дух,
Шаману дав как силу заклинанья,
Бетховену - как невозможный слух,
Какой бы жалкий ни остался атом
От всей тебя и мыслей о тебе,
Будь ты на тысячи частиц разъятой, -
Найду, узнаю и прижму к себе!..

Она:
Что воет там? Опять верблюжья песня?

Он:
Нет, ветер. Он застрял в дверной щели.

Она:
Вот видишь, и ему бывает тесно…

Он:
В особенных расщелинах земли.
Ты на поезд не опаздываешь?

Она:
Конечно, опаздываю. Приглашаю тебя на проводы.

Он:
Напрасно.  Пригласил бы по-другому. Если бы я был тобой, я сказал бы это так.
Ждут тебя, грохочут в ожиданьи
Железнодорожные пути.
На назначенное расставанье -
Умоляю - не забудь придти.

Будет весь вокзал в плащах и шляпах
Нарастать, расталкивая нас,
Будет до небес вздыматься слякоть
От подошв, дерущихся у касс.

Будет город плыть подводной лодкой
В море вечно длящихся гудков
И перрон голодным кашалотом
Вытянет перила плавников.

Сделай мне последнюю любезность
Будет всё, как любишь, как любим.
Над акульей пастью этой бездны
Постоим давай, поговорим…

Обещаю холод в каждом слоге
Все поверят, что сестра и брат,
Если бы не плеч моих пологих
Слишком брошенный и рабский скат.

И когда экспресс чугунным смерчем
Разорвёт комки воздушных масс,
Возгласит оракул и диспетчер,
Что он так же разорвёт и нас,

Ни одним невыверенным жестом
Не смущу решимости твоей
Не мелькнёт и мысли о протесте
В моей гулом сжатой голове.

Но как только выйдешь за ограду -
Если ты спиной, то снят запрет, -
Уходи! Каким я буду взглядом
Ласкать твой уходящий силуэт!

Петлёй затянутой - всё туже, туже! -
Опутаю: любовь - удав, лоза…
Схватить тебя, держать, обезоружить,
Смотреть, пока не вырвали глаза…

Ждут тебя, грохочут в ожиданьи
Железнодорожные пути.
На назначенное расставанье
Умоляю - не забудь придти.

Она:
Ну и придурковато. Фактическая ошибка. Ухожу я, а не ты.

Он:
Совершенно верно. Я только стенаю о том, что хотел бы быть тобой, говорящей мне так. А что бы ты ответила мне на это, если б была мной?

Она:
А кромка льда на ране всё алее,
Сквозь льдистый панцирь просочилась жизнь,
Но, мчась по гравированным аллеям,
За памятную надпись не держись.

И письмам, что состарились, немея,
Ты примененье лучшее найди,
Их преврати в летающего змея
И запусти в нахальные дожди.

Хвосту нераспечатанных печалей
Ты помаши на пенном берегу…
…Все любящие что-то там теряли,
А ты…ты только шарфик на бегу.
Вот так я ответила бы, если б была тобой. И тогда ты бы, наверное, заплакал, будучи мной. А я ушла бы ожесточённо и гордо. Но это всё были бы не мы. То есть, мы, но слившиеся. Значит, они. Свободные, как стихотворения. Как ветер, без зазоров. Ты - я, я - ты, но поскольку… Что с тобой? Опять верблюжья песня?

Он:
Нет, я - ты, и я - плачу. Я плачу…

Она:
А я - соответственно - ухожу.

Уходит.

Он:
(без знаков препинания)

Медведи гризли
Орехи грызли
В лесах Канады
И близ Невады

Затем что воды там глубоки
Там воды глубоки
Затем что небо там волновалось
Затем что солнце там невозможно
Но притаилось в твоём изножье
Затем что ходят там пеликаны
Не убиваемые камнепадом

Легко обидеть вам пеликана
И тихо съёжившийся в тумане
Он будет бледно глотать тот камень
            Где отпечатается тоска
И не пожалуется он маме

А небо пасмурно волновалось
Кора хрустела ветвисто щурясь
И одурманенный солнцепёком
Сидел чарующий пеликан

И в мягком нёбе тесал он звёзды
Как одинокий ночной тесальщик
Мельчил молчаньем до звёздной пыли
Их твердолобый сухой костяк

Ты посмотрел и сказал учтиво
Ну кто обидел вам пеликана
Кто мог обидеть вам пеликана
Не плачьте девушка над судьбой

У вас болезненный блеск суставов
Вам нужно искренне отоспаться
Вам нужно бархатно опрокинуть
 Возникший памятник из льда

Мерцанье скользкого перелеска
На перегрызенном перешейке
Какой-то срамной твоей Канады
Медведь разделанный под орех

Зачем вам это Умрите с миром
Так много в мире упорных славных
Простых улыбчивостью вещей
И как всегда налетели грифы
И наклевались словесной падали
Когда сквозь каменный ком и в рифму
На твой вопрос Чаю вам не надо ли
Отвечу Да Но не надо чаю мне
У меня сегодня полное отчаянье.

Медведи гризли
Орехи грызли

Послесловие

Постучи по мне.
Ты знаешь - музыка.
Тишина в сосуд звенящий
Поймана.
В пойму губ моих
Стеченьем вложенный,
Ты - беспочвенная влага
Молодость,
Охлаждённая и недопитая.

Постучи по мне
Раздельно: му-зы-ка.
Пузырится крупно
И невежливо Кровяной клубок
Систем сосудистых
В гибком и незлящемся
Виске.
Постучи по мне.
Зачем завистлива,
Опосредованность опровергнутая?

Я - кроваво. Гулко. Переливчато.
Берегусь за стенкой
Белых жил,
На руке, которую шлифуешь ты,
Чтобы солнце падало и падало
В тот сосуд, который обнадёжился
Тем, что я есть он и я - сосуд.

 

Остальные стихи Лейлы Байрамкуловой будут напечатаны в новом разделе "Библиотека Эльбрусида".