Танеев на Кавказе

Сергей Иванович Танеев, большой русский музыкант, ученик и друг Петра Ильича Чайковского, наследник и продолжатель его дела. Он  многое сделал для развития отечественной культуры, как ученый музыковед, выдающийся пианист, воспитал несколько поколений музыкантов, среди которых – Серятин, Рахманинов, Метнем, Яворский. Особо нужно выделить его подвижническую деятельность Танеев считал задачей каждого русского музыканта  способствование созиданию национальной музыки.

В этой связи интересен факт пребывания его на Кавказе. Согласно архивных данных поездка состоялась летом 1885 года. В Ессентуках и Кисловодске он проходит курс водолечения

В середине лета Танеев отправляется в научную экспедицию в Сванетию. Его спутниками были университетские профессора М.М.Ковалевский и  И.И.Иванюков. Оба – выдающиеся деятели русской культуры того времени, активнейшие общественные деятели. Танеева всегда окружали подобные люди, его контакты с современниками отмечены той же требовательной взыскательностью, с которой он относился и к себе.

Максим Максимович Ковалевский (1851-1916) был юристом, историком, социологом, этнографом, академиком Петербургской Академии наук, его труды об общинном строе у разных народов высоко ценил Ф.Энгельс. Ковалевский лично знал К.Маркса и состоял с ним в переписке. Иван Иванович Иванюков (1844-1912) – историк, экономист, публицист, профессор политической экономии, автор книги «Падение крепостного права в России».

Путешествие, начатое 14 июля, длится 24 дня. Перевалив  на лошадях через  Кавказский хребет, ученые оказываются в Приэльбрусье. Цель экспедиции – изучение быта и культуры кавказских народов, почти неизвестных в то время в России и Европе. Путешественников сопровождает и  по-восточному  гостеприимно  принимает  в  своем  ауле  князь Урусбиев, великий знаток старинных песен и танцев. От него Танеев записывает множество напевов кавказских горцев.

«Однажды в дождливый вечер князь  Урусбиев играл на кобузе, а С.И.Танеев переводил его игру на ноты; в комнату входил всякий желавший послушать музыку; к концу набралось человек до сорока; слушатели с любопытством и недоумением смотрели на нотные знаки и приходили в неописанное изумление и восторг, когда С.И.Танеев напевал по записанным им нотам только что сыгранную князем мелодию» (И.И.Иванюков, М.М.Ковалевский).

Русские исследователи близко знакомятся с жизнью горцев, посещают празднества, вслушиваются и всматриваются. Мужское пение и инструментальные импровизации, непременно сопровождающие праздничные танцы, тщательно изучаются Танеевым, в результате чего появляется статья «О музыке горских татар».

«Танцы сопровождались пением мужского хора и игрой на дудке; хор пел унисоном, повторяя по нескольку раз одну и ту же двухтактную фразу, иногда с буквальной точностью, иногда с небольшими вариантами.

Эта унисонная фраза, имевшая резкий, определенный ритм и вращавшаяся в объеме терции или кварты, реже квинты или сексты, представляла собою как бы повторяющийся бас, служивший основанием для вариаций, которые один из музыкантов исполнял на дудке. Вариации состояли из быстрых пассажей, часто изменялись и, по-видимому, зависели от произвола играющего. Дудка называется «сыбысхе»…  Участвующие в хоре и слушатели отбивают такт, хлопая в ладоши. Хлопанье это соединялось  с щелканьем ударного инструмента, называемого «харс» и состоящего из деревянных дощечек, вздетых на веревку. По-видимому, хлопаньем в ладоши выражается особое внимание к танцующим (Танеев).

Князь Урусбиев был образованным человеком. Он владел русским языком и не просто помнил старинные песни, но и мог определить степень их древности. Его указаниями Танеев воспользовался в описании горской музыки. По всем признакам, князь очень точно знал эволюцию родного фольклора. Его классификация отвечает современным научным представлениям: древнейшие песни – трудовые, затем былины о богатырях, исторические и, наконец, новейшие, среди которых есть и лирические. Сын князя хорошо знал и русскую культуру: позднее, в 1891 году, когда Танеев вторично посетил Кавказ, Урусбиев-младший стал горячо упрашивать его пригласить к ним в гости П.И.Чайковского, чья опера «Евгений Онегин» приводила молодого человека в неописуемые восхищение.

«…У меня до сих пор не изгладилось чрезвычайно поэтическое впечатление той ночи, когда мы, перед перевалом через Донгузорун, расположились на ночлег у костра, на горе Тхотитау, и засыпали под жалобные звуки кобуза, на котором старый князь учил своего сына горским песням» (Танеев).

Танеев не был новичком в изучении фольклора. Мы помним, как горячо он отстаивал необходимость для композитора разнообразных штудий на материале народных песен. В это же десятилетие он записал (от одного любителя) русскую и двадцать семь украинских песен, которые позднее были им обработаны в полифонической манере. Научное освоение фольклора также привлекает внимание Танеева. Он изучает ритмику русских былин, результаты которого обсуждает в 1887 году с Чайковским. Позднее, в 1900-е годы, танеевские изыскания привлекают внимание Андрея Белого, поэта и одного из крупнейших исследователей русского стиха, получившего от Сергея Ивановича «ряд ценнейших … нужных весьма указаний».

Но даже зная о танеевском интересе к фольклору и его опыте в этой области, нельзя не поразиться высокому научному классу кавказских исследований. Ведь фольклор был совсем незнакомый, «чужой», в своем первозданном виде впервые открывшийся европейскому уху. Тем не менее, много в танеевских записях горских мелодий и в комментариях к ним  утратило своего значения и позднее, когда изучение кавказской музыки стало более систематичным и подробным. Танеев тщательно описывает инструменты горцев, манеру игры и пения, мелодические и ритмические особенности напевов, чаще всего двухголосных. Звучание этого двухголосия слышится ему весьма «неизящным», что и мешает композитору, точно его воспроизводить. Сложные ритмические фигуры, «непривычные для нашего слуха», также строго им фиксируются.

В трех песнях гармония до такой степени страна, что кажется совершенно фальшивою. В них встречаются хроматические изменения, не вполне соответствующие величине наших интервалов. Я слышал повышения и понижения менее, чем на ½ тона. Когда, думая, что это ошибка исполнителя, я просил князя проиграть мне несколько раз эти места, то он повторял их всегда одинаково. Надо при этом заметить, что князь отличается замечательною верностью интонации. Таким образом, я должен был заключить, что у горских татар встречаются гаммы с интервалами, меньшими полутона. Известно, что подобные гаммы существуют у восточных народов. В данном случае особенно интересно то обстоятельство, что эти песни исполнялись в два голоса. Подобное соединение мелодий, кажущееся для нас совершенно невозможным, является для горцев естественным и вполне понятным».

В фольклорных исследованиях, современных Танееву, не всегда встречается подобная тщательность и объективность. Слух, воспитанный на европейской музыке, законы которой казались вечными и всеобщими, не часто был способен увидеть в непривычном художественную логику. Даже в отечественном народном творчестве. Известно, например, что интонирование русских народных певцов долгое время в записях точно не фиксировалось, ибо воспринималось как несовершенство исполнения. Только в наше время в нем услышали неповторимую и неотъемлемую особенность народной мелодики.  На  этом  фоне  краткий,  но  необычайно  плодотворный  контакт Танеева с кавказской музыкой воспринимается как одна из блестящих страниц  отечественной фольклористики – это фактически первая работа, удовлетворяющая требованиям подлинного научного исследования.

Сам Танеев не воспользовался записанными им горскими мелодиями. Его композиторские интересы лежали в другой плоскости. Но некоторые из этих тем позднее зазвучали в опере ученика Танеева А.Н.Александрова «Бэла», написанной на лермонтовский сюжет.

      Мухтар Боттаев,
Нальчик