Translit
Человек-легенда
Арслан Хасавов,
Москва
Я еще жил в Ашхабаде, когда в мои руки попал журнал "Возрождение" с заявленной темой номера "Кумыки" и подзаголовком "История. Культура. Наука. Традиции. Обычаи". Я бы всего этого не вспомнил - уж слишком мал я был в те годы, но журнал этот и сейчас передо мной, и я имею возможность сверять свои смутные воспоминания с тем, что есть в действительности.
Все это было далеко от меня - не сочеталось с моей жизнью, не заполняло ее и нисколько не тревожило, и, позевывая, я спешно продвигался дальше, чтобы в спешке просмотрев, отложить журнал раз и навсегда.
Как вдруг в самом начале раздела "Спорт" я сначала увидел мускулистого мужчину с какими-то орденами на "прокаченной" груди, и закрученными вверх усами. Заинтересованный нехарактерной внешностью этого человека, я посмотрел на заглавие "Победитель Поддубного". И стал читать.
Родившийся в 1880 году в кумыкском селе Буглен в семье крестьянина, он еще в юношестве стал проявлять необычные физические способности, которые удивляли сверстников и односельчан. Автор статьи писал, что вскоре о нем как о необычайном силаче, с которым никто не мог состязаться заговорил весь Дагестан, а вскоре слава его распространилась далеко за пределы Дагестана: в городах Северного Кавказа, Закавказья, Средней Азии, Казахстана, России, Украины - нигде не было ему равных. Однако наибольшую славу он приобрел на спортивных аренах Турции, Ирана, Азербайджана, Китая, Франции.
Г. Адилов утверждал, что Ал-Клыч единственный человек, одержавший победу над "чемпионом чемпионов" и "русским богатырем" Иваном Поддубным, и что последний, как, несомненно, великий спортсмен честно признал свое поражение и вручил Ал-Клычу свой золотой пояс чемпиона мира. Одна из легенд гласила, что Ал-Клыч боролся даже со львом, и что шкура поверженного им зверя хранилась в доме борца. В народе ходили легенды о своем кумире. Став состоятельным человеком, Ал-Клыч закупал много скота, товаров и раздавал нуждающимся бугленцам. Начиная с периода первой мировой войны, Ал-Клыч выступал против самодержавия и боролся за свободу Дагестана, участвовал в революционных событиях в Турции и Афганистане.
Февральскую революцию он встретил восторженно. В период нашествия бичераховцев боролся за независимость Дагестана. Как представитель дагестанского областного исполкома "Джамиатуль исламийе" ("Общество исламистов") много сделал для создания национальной милиции для поддержания порядка в аулах. Во время вторжения в Дагестан деникинцев храбро бился против захватчиков. Однако ревтрибунал - печально известная "тройка", вопреки разуму и совести, 11 июля 1920 года вынес решение о расстреле Ал-Клыча.
Так, в сорокалетнем возрасте трагически оборвалась жизнь человека "феноменальной силы, незаурядного мужества, большой человечности, патриота". Возможно, память о нем стерлась бы с годами, десятилетиями, веками, славное имя его осталось бы укаченным в тихих водах вечности и тишины, но одним поступком он заставил мир помнить о себе - "когда Ал-Клыча вели на казнь, он сорвал рельс-угольник и изогнул его в спираль, оставив потомкам вещественное свидетельство своей уникальной силы".
- Вот это да! - размышлял я, сидя в своей комнате и рассматривая изображение силача- Сорвал рельс-угольник и изогнул в спираль - легко ли!
Безусловно одно - он вызывал уважение. Я должен был побывать в этом месте, прикоснуться к этой рельсе, добиться какого-то единения с давно ушедшей эпохой и ее героем.
Летом, в очередной раз, отправляясь на продолжительные каникулы в родное село Брагуны Гудермесского района, я уже знал того, кто согласится сопроводить меня в Буглен. Дело в том, что дядя мой - Наурдин Хасавов вот уже много лет занимался историей кумыков, исследованиями в области языка, собирает данные о растениях, прораставших на территории Чечни и пограничных республик. Я так ему сразу и заявил:
- Вова (так мы его называем), отвези меня к рельсе изогнутой Ал-Клычем!
Старавшийся всем односельчанам и родственникам привить интерес к истории собственного народа, он не без удовольствия согласился. Вместе с этим, я узнал, что в Дагестане есть и успешно функционирует турецкая школа-интернат, и попросился съездить туда тоже. Дело в том, что в последний год моего пребывания в Ашхабаде, я учился в туркмено-турецкой школе-интернате, и школы эти, разбросанные по всему земному шару были объединены единой структурой и целями.
И если поездка к рельсе Ал-Клыча была плодом детского любопытства, то посещение турецкой школы, было сравнить с посещением близкого родственника, с которым ты в силу обстоятельств никогда доселе не виделся.
По пыльным дорогам, сквозь мягкие бугорки гор и холмов, с пересадками на многолюдных рынках, мы пробирались туда - к рельсе Ал-Клыча. Нас трое - я, отец мой, и наш старший - Вова, который, как рассказывали, был способен нарисовать наиподробнейшую карту Северного Кавказа, самостоятельно, не прибегая к дополнительным материалам, и уж тем более не срисовывая с других карт.
Это был необычный человек, больше чем кто бы то ни было знавший о словообразовании родного языка, часами готовый самоотверженно объяснять любому заинтересовавшемуся историю кумыкского народа, уклад его жизни, традиции, адаты. Это был самоотверженный исследователь жизни своего народа, никогда не получивший ни титула какого-нибудь, ни благодарности со стороны научного сообщества.
Закат застал нас на дороге - в желтого цвета маршрутке, прорезавшей себе путь среди невысоких гор. И на одной из гор - узор, чешуйчатое переплетение, словно в муравейнике.
- Стадо, - уловив мой взгляд, пояснил Вова.
Я готов был ехать сутки, двое, трое, месяцами, если бы это понадобилось, на перекладных, я никуда не торопился, наблюдая за меняющимся, но неизменно прекрасным пейзажем за окном, как вдруг маршрутка остановилась.
- Мальчик, вон там рельса Ал-Клыча! - сказал дядя.
Кажется, все уже знали меня, и цель, с которой я к ним заявился. Женщины мне приветливо улыбались, а я, стесненный, что стал предметом их внимания, стал выбираться из уже открытой для меня двери.
- Поднимись наверх! - сказал кто-то из металлического тела машины, когда я уже твердо стоял на земле этого самого села Буглен.
На каменистой горе, увидев эту железку на фоне заката, я стал пробираться к ней. Путь был близким, и совсем скоро, я был возле нее. Помню, я не знал, что мне делать дальше. Маленький еще, я стоял на каменной поверхности, возле изогнутой в спираль рельсы, о которой читал еще в Ашхабаде. Разум подсказал, что нужно бы прикоснуться к ней, раз уж я здесь.
Папа крикнул снизу:
- Разогни, если сможешь!
Я и вправду попытался, но скорее для того, чтобы потешить пассажиров, ожидавшей меня маршрутки, нежели чем всерьез. Понятное дело, разогнуть рельсу я бы не смог, да и не в силах это простого человека.
Отсюда я, наконец, увидел кафе на той стороне узкой дороге - кафе "Ал-Клыч". А рельса одиноко стояла подле меня, и ни таблички с описанием поступка победителя Поддубного, ничего. Мне стало обидно за память великого человека. В той самой статье, которая и сейчас передо мной, так и написано в заключении: "Все, что зависело от него, Ал-Клыч сделал при жизни. Воздать должное его светлой памяти - долг живущих ныне".
Я думаю, Ал-Клыч остался бы доволен, увидь меня возле памятника своей силы, погладил бы меня по голове, своей мощной ладонью - я не знаю.
Быстро погрузившись обратно - маршрутка должна была продолжать свой путь, я поехал дальше - прочь от тяжелых мыслей - почему же нет таблички, которой без сомнения был достоин этот поступок.
- Раньше их было две - одну кто-то украл, - поведал Вова, но легче мне от этого не стало. С тяжелым сердцем, я отправился в живописном месте расположенную школу. Но что я мог сделать? И что могу сделать теперь?
Ал-Клыч, я с тобой, свято чту память о тебе, и история эта тому доказательство. Не знаю, сможет ли она изменить ситуацию - думаю, что нет, но я хочу, чтобы ты знал - это не моя вина, не в слабости моего пера таится она, а в глухости народной и жизни сегодняшним днем. Ты же сделал все, чтобы жить вечно, в сердцах таких, как я, и, думаю, для тебя это не малая награда.
Комментариев нет