Темирканов Юрий Хатуевич

Лауреат II Всесоюзного конкурса дирижеров (I премия, Москва, 1966). Лауреат Государственной премии РСФСР им. М.И.Глинки за концертные программы 1968-1970 гг. (1971). Заслуженный артист РСФСР (1971).Народный артист Кабардино-Балкарской АССР (1973). Народный артист РСФСР (1976). Лауреат Государственной премии СССР за постановку оперы "Петр I" А.Петрова (1976). Народный артист СССР (1981). Кавалер Ордена Ленина (1983). Лауреат Государственной премии СССР за постановку оперы "Евгений Онегин" (1985). Номинирован на премию Grammy записи музыки С.Прокофьева к фильму "Александр Невский" (1996) и симфонии №7 Д.Шостаковича (1998). Кавалер Ордена Кирилла и Мефодия (Болгария, 1998). Почетный член Международной академии наук, промышленности, образования и искусства (США, 1998). Кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" III степени (1998). Лауреат Государственной премии России (1999). Кавалер Ордена Науки и Культуры "Екатерина Великая" (2002). Лауреат Премии Аббиати - "Лучший дирижер года" (2003). Лауреат Премии Президента РФ (2003). Почетный доктор Санкт-Петербургского Гуманитарного Университета Профсоюзов (2003). Почетный доктор Санкт-Петербургской государственной Консерватории имени
Н.А.Римского-Корсакова (2003). Кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" II степени (2003). Лауреат премии "Триумф" (2003).

Родился в 1938 г. в Нальчике.

С 1953 по 1957 год учился в Средней специальной музыкальной школе Ленинградской консерватории.

Окончил оркестровый факультет Ленинградской консерватории (1957-1962), с 1962 по 1968 год - студент и аспирант дирижерского факультета Ленинградской консерватории. В 28 лет становится лауреатом первой премии II Всесоюзного конкурса дирижеров в Москве и сразу после конкурса отправляется на гастроли по Америке с К.Кондрашиным, Д.Ойстрахом и Симфоническим оркестром Московской филармонии.

С 1966 по 1972 год - дирижер ленинградского академического Малого театра оперы и балета. Основные работы тех лет: "Травиата" (1966), "Любовный напиток" (1968), "Порги и Бесс" (1972).

С 1968 по 1976 год - главный дирижер и художественный руководитель Симфонического оркестра Ленинградской филармонии.

С 1976 по 1988 год - главный дирижер и художественный руководитель Ленинградского Театра оперы и балета им. С.М.Кирова. Как режиссер и музыкальный руководитель осуществил постановки спектаклей "Евгений Онегин" (1982) и "Пиковая дама" (1984). С коллективом театра выезжал на гастроли в США, Японию, во многие страны Европы, в том числе - в Англию (впервые в истории театра), Францию и т.д. Первым ввел в практику симфонические концерты с оркестром Кировского театра.

С 1978 года начинает сотрудничать с Лондонским Королевским филармоническим оркестром.
В 1988 году избран главным дирижером и художественным руководителем Заслуженного коллектива России академического симфонического оркестра Санкт-Петербургской филармонии.
С 1992 по 1997 год - главный приглашенный дирижер Дрезденского филармонического оркестра.
С 1988 года - главный приглашенный дирижер Симфонического оркестра Датского радио (Копенгаген).

С января 2000 года - главный дирижер и художественный руководитель Балтиморского симфонического оркестра (США).

Выступал со многими крупнейшими оркестрами мира - Филадельфийским, Берлинским филармоническим, Венским филармоническим, "Консертгебау" (Амстердам), Кливлендским, Чикагским, Нью-Йоркским филармоническим, оркестрами Сан-Франциско и Рима ("Санта-Чечилия"). После военных событий в Афганистане был первым российским дирижером, выехавшим на гастроли в США по приглашению Нью-Йоркской филармонии.

В 1996 году в Риме дирижировал юбилейным концертом в честь 50-летия ООН.

В 1998 году заключил эксклюзивный контракт со звукозаписывающей фирмой BMG.

Обширная дискография Ю.Темирканова включает записи с Заслуженным коллективом России академическим симфоническим оркестром, с Лондонским Королевским оркестром, с оркестром Нью-Йоркской филармонии.

Совместно с "Columbia Artists" в 1990 году осуществил запись гала-концерта в Санкт-Петербургской филармонии, посвященного 150-летию со дня рождения П.И.Чайковского. Регулярно проводит мастер-классы в Curtis Institute (Филадельфия), а также в Manchattan School of Music (Нью-Йорк), в Acсademia Chigiana (Сиена, Италия).

"Юрий Темирканов поражает не только высочайшим эмоциональным накалом и своеобразностью интерпретаций, но и огромной силой своего личного воздействия на музыкантов. Он обладает столь ярко очерченной графической выразительностью дирижерской техники, что публика не только слышит, но в буквальном смысле ощущает, как гармонично и точно работает оркестр во власти его дирижерского жеста".

"New York times"

"Феноменальный" - слово, редко произносимое по отношению к дирижерам, однако в случае с Юрием Темиркановым оно должно быть употреблено".

Jyllands-Posten, Copengagen

Жанна НОВИКОВА,
г. Москва

Юрий Темирканов:
"В глубине души все музыканты хотели бы быть дирижерами"

Руководитель Санкт-Петербургской филармонии Юрий Темирканов не боится быть непохожим на других ни в манере дирижирования, ни в своем творчестве, ни в жизни. Несмотря на то, что он - один из самых востребованных дирижеров на Западе и большую часть времени живет в Америке или Англии, своим домом он по-прежнему считает Петербург.

- Вы, помните, когда впервые в детстве ощутили тягу к музыке?
- Я никогда не собирался быть музыкантом. Хотя в раннем детстве мы, мальчишки большого двора, как-то нашли крючки от уличных фонарей и изображали ими духовой оркестр. У нас в парке в Нальчике после войны играл духовой оркестр, который нам очень нравился. В детстве же я мечтал быть художником.

- Каким?
- Живописцем. Я все детство писал акварелью.

- Вам кто-то нравился из художников?
- Ни одного художника я не знал. Да и не то время тогда было. Рисовать я начал случайно. В пионерском лагере я с удовольствием оформлял стенгазеты, потому что меня освобождали от дневного сна. Потом рисовал дома. У меня в детстве было огромное количество рисунков, но мы постоянно переезжали, и они где-то потерялись.

- Вы жалеете, что не стали художником?
- Да, жалею. Проработав всю жизнь дирижером, я понял, что самое трудное - это управлять людьми и иметь много подчиненных. Это очень трудно и ответственно, потому что вы понимаете, как разнообразны люди - как личности. Найти общий язык с коллективом таким огромным, как, например, Кировский театр (сейчас Мариинский), где я 13 лет проработал художественным руководителем, очень сложно. Это же государство в государстве! Собственно, так, наверное, и никогда не получается, чтобы 100% всех твоих подчиненных тебя любили.

- С оркестром Петербургской филармонии тоже было сложно?
- Меня первого и последнего в Советском Союзе не назначили главным дирижером, а выбрали тайным голосованием. И это произошло не потому, что коммунисты вдруг стали демократами, они, может быть, вообще не хотели, чтобы я сюда пришел.

- Почему?
- Я был беспартийным, очень независимым, не очень подлизывался. Они, правда, делали вид, что меня обожают. И то, я думаю, потому, что я много ездил по миру и не убегал.

- Как же вам удалось сделать карьеру и остаться беспартийным?
- Я всегда считал, что понятие российского интеллигента - это немного противостоять любой власти, всегда быть чуть-чуть оппортунистом. Интеллигент - это должность.

- Но ведь вас наверняка звали вступить в компартию?
- Много раз.

- И что же вы придумывали, чтобы не вступать?
- Разное. Ну, например, когда Романов (первый секретарь обкома партии Ленинграда) в присутствии человек 20 как-то сказал: "Вот вы все сюда пришли по партбилетам, единственный человек, который пришел по пропуску, - Темирканов. А ведь отец у него был министром, комиссаром партизанского отряда, расстрелянным фашистами, брат - художником, секретарем парторганизации Союза художников, а он (Темирканов) - художественный руководитель Кировского театра - беспартийный". Все заохали. А я ему: "Вы, конечно, обо мне много знаете, но не все. Дело в том, что у меня есть еще один брат, на год старше. А у нас, по законам гор, раньше, чем старший брат, ни жениться, ни в партию вступить нельзя, а он - беспартийный". Так все время что-то и придумывал.

- И тем не менее ваша беспартийность не помешала вам выезжать с гастролями на Запад? Значит, коммунисты вам все же доверяли?
- Насколько доверяли - не знаю, но, по крайней мере, относились с уважением. Они знали, что там я могу быть очень успешным. Но, несмотря на то, что у меня отбирали все деньги, которые я зарабатывал, я всегда возвращался. У меня были свои соображения по этому поводу. Знаете, как Пушкин говорил: "Дернул меня черт с моей душою и талантом родиться в России". Я думаю, что человек должен жить там, где он родился. Я многократно объездил весь мир и сейчас подолгу живу за границей, я никогда не чувствую себя там дома. Но, думаю, и даже уверен, что если бы я даже там остался, это чувство, что я в гостях, носил бы с собою.

- Что для вас понятие "дом"?
- Это довольно трудно сказать. У каждого, наверное, свои ощущения. Вот у меня дом в Лондоне гораздо лучше, чем квартира в Питере, и все-таки в Лондоне я чувствую себя в гостях. Возвращаюсь в Петербург и понимаю, что дома.

- Кировский театр тоже был для вас домом, но вы все же покинули его. Насколько тяжелым было это расставание?
- Поскольку у меня были планы, гастроли, ведь я первым тогда завел практику, чтобы не только балет, но и опера, и оркестр тоже ездили за границу. До меня они выезжали очень редко и только в нагрузку к балету. Я очень горжусь, что я это изменил, а также тем, что несколько спектаклей, которые я поставил, стали значительными событиями в жизни Мариинского театра, о которых до сих пор помнят: "Евгений Онегин", "Пиковая дама", "Петр Первый", "Война и мир", впервые поставленные на сцене Кировского театра "Мертвые души" - спектакль, который я первым поставил в Большом театре, а затем перенес на сцену Мариинки. Я просил у начальства в Смольном, чтобы мне дали какое-то время совмещать эти два дома (филармонию и Кировский театр), но мне сказали "нет". Тогда я ушел, так как для моей профессии гораздо выше положение дирижера филармонии.

- Вам удалось реализовать в Санкт-Петербургской филармонии то, что вы задумали?
- Реализовать все невозможно. Даже умирая, будешь знать, что не все сделано. Конечно, не все. Я думаю, из выдающихся советских симфонических коллективов, коллектив Санкт-Петербургской филармонии сохранил свои высокие позиции, многие другие коллективы по разным причинам этого не сумели сделать. Причем надо было сохранять эти позиции в самые страшные 1990-е годы, когда рухнул Советский Союз и вся культура была отброшена на обочину. Музыканты из высокооплачиваемого, почитаемого класса вдруг оказались нищими. Сохранить коллектив было сложно. Я стал много ездить с оркестром по гастрольным турам, и это давало музыкантам возможность кормить детей.

- Много ушло музыкантов в то время?
- Нет. По сравнению с тем, что потерял оркестр при Мравинском во время еврейской иммиграции, а тогда уезжали самые лучшие, мы потеряли гораздо меньше.

- Почему вы все-таки выбрали профессию дирижера, а не альтиста, ведь вы окончили консерваторию по классу альта?
- Так сложилась моя судьба. Я выбрал эту профессию, потому что она мне больше нравилась. Может, потому, что черты моего характера к ней близки. Мне казалось, то, что делает дирижер, это многократно интереснее, чем то, что делает даже солист. И вообще, в глубине души все музыканты каким-то образом, даже скрывая от самих себя, хотели бы быть дирижерами. В этом собственно корень небольшого антагонизма между дирижером и музыкантами. Каждый из них думает, что, в общем, и он мог бы там стоять. Ведь гораздо проще говорить, как надо делать, чем делать. Знаете старую присказку: кто умеет - тот делает, кто не умеет - тот учит, а кто не умеет ни того, ни другого - учит, как надо учить.

- Вы верите в случай, в судьбу?
- Наверное, что-то есть. Но с другой стороны, жизнь человеку предоставляет все возможности. Другое дело, как он воспользуется этими возможностями. Важно не только иметь талант, главное, чтобы судьба поставила тебя перед возможностью выбора. Знаете, как в той пословице: надейся на Бога... Если ты не бережешь свой талант, то талант не поможет сам по себе. Бог сам не поможет, надо помочь Богу.

- Вы помогали себе и Богу?
- Вначале нет, но когда старался поступить в консерваторию на оркестровый факультет, стал стараться. Тогда уже знал, что хочу быть дирижером. Раньше существовало такое правило, даже закон: на дирижерский факультет не допускали без диплома об окончании консерватории. Тогда мне это очень не нравилось, но сейчас я понимаю, что это правильно.

- И сколько же вы учились в общей сложности?
- Девять лет в консерватории и еще два года числился в аспирантуре.

- А на скрипке сейчас играете?
- Что вы, не успеваю даже послушать свои записи. Правда, и не люблю этого делать.

- Почему?
- Потому что, когда слушаю, меня очень нервирует, что ничего нельзя изменить. Я всегда думаю: "Ах, надо было вот так сыграть, ах, нет, здесь - вот так". И начинаю волноваться.

- Это такое постоянное внутреннее самоедство?
- Думаю, это не только у меня - у всех творческих людей это есть. Некоторые это скрывают, а я нет. Я же уже в том возрасте, когда мне врать даже неинтересно.

- Есть все же записи, которые вам нравятся?
- Конечно, есть, но их меньшинство.

- Можете назвать то, что вам нравится?
- Нет, я не хочу обижать других своих детей.

- Они для вас, как дети?!
- Конечно! Есть записи, которые расхвалили во всем мире, во всех музыкальных журналах писали, что это лучшая моя за запись. Читаю это, и мне, конечно, приятно, но мне самому как раз эта запись, и не нравится. Я думаю, что она не очень хорошо получилась, а почему всем нравится, я не знаю.

- А есть записи, которые вам нравятся, а другие к ним относятся спокойно?
- Есть, конечно. Например, я без репетиции записывал "Спартак" и "Гайане" Хачатуряна в Лондоне с Королевским оркестром. У нас даже репетиции не было. Просто пришли и записали. Строго говоря, это халтура. Но почему-то это так прекрасно получилось.

- Было, наверное, вдохновение?
- Нет, это не только от дирижера зависит. Успех - это стечение обстоятельств.

- Вы суеверный человек?
- И да, и нет. Я немножко суеверный человек, потому что всегда думаю так: раз Пушкин был суеверным... а я считаю, что большего явления, чем Пушкин, не существует вообще. Это явление творческое, человеческое, во всем явление, даже в том, как он прожил жизнь. Я не боюсь, когда кошка переходит мне дорогу, но стараюсь, чтобы этого не произошло. Хотя сам смеюсь над этим.

- А есть суеверия, связанные с дирижерской палочкой? Вдруг упадет - и что тогда?
- Я поэтому без палочки дирижирую. Но, например (знаю, что об этом даже неловко говорить), на сцену выхожу только с левой ноги. Всегда. И я не знаю, почему.

- А с правой не пробовали?
- Нет, но я знаю, что было бы то же самое. Но на всякий случай...

- Расскажите о своем отце. Он ведь был большим человеком.
- Мой отец - один из первых кабардинцев, которых отправили учиться в Москву, в университет. Вернувшись, он стал ректором первого вуза в Кабарде, затем министром культуры в 28 лет, тогда, правда, эта должность называлась начальник Управления по делам культуры. Во время войны он общался с Прокофьевым, Немировичем-Данченко. Когда немцы приближались к Москве, всех театральных деятелей и музыкантов эвакуировали сначала в Нальчик. И поскольку мой отец был министром культуры республики, он был обязан принимать их.

- Вы с живыми классиками тоже общались?
- Я тогда был совсем ребенком. Помню какие-то моменты, как эпизоды в старом фильме. Как, впрочем, и отца. Помню, например, как мы с ним едем в "эмке", и я требую, чтобы мне дали "побибикать", и мне дают. В 1942 году отца расстреляли фашисты - он был комиссаром партизанского отряда, и у мамы нас осталось четверо. Я был самым младшим. У нее не было ни профессии, ни образования. Ей надо было поднять четверых детей, и она это сделала. Было очень тяжело. Вчера она была женой министра, а потом осталась нищей. Вообще это невеселые воспоминания. Я не люблю говорить об этом.

- Вы много лет знали Иосифа Бродского. Что была для вас встреча с этим человеком? Вы дружили?
- Нет, мы не дружили, были просто приятелями. Я даже сначала не очень представлял себе масштабы этого человека. Иногда встречались в Америке, Англии. Ходили в ресторан, выпивали, а потом я его заставлял читать стихи.

- Есть любимые стихи?
- Их много. Но когда он читал свои стихи, его было сложно слушать. Он очень картавил, быстро читал их на одной ноте, да еще и с плохой дикцией. Стихи чрезвычайно сложные, так что в таком темпе разобраться в них было сложно. Нужно потом было доставать сборник и перечитывать их заново. Был случай, когда я всю ночь заставлял его читать стихи, но, правда, тогда я уже знал, что это Бродский.

- А когда вы это узнали?
- Постепенно. Когда я с оркестром был в Америке, в университетском городке Ионаполе, мне за ужином дали телефон Бродского. Я знал, что он поэт, но не читал ни одного его стихотворения. Слышал что-то краем уха про суд над ним. Но я решил позвонить ему. Мне казалось, что если человека вот так выставили из страны, ему, наверное, это будет приятно. Хотя это было довольно рискованное предприятие, ведь тогда с нами в поездки ездили кагэбэшники. Мне, правда, легче было их обмануть, потому что музыканты должны были ходить вчетвером, а я все-таки был начальник и мог ходить один. Поэтому я ему позвонил и сказал: "Иосиф, вы меня не знаете, но мне хотелось бы с вами повидаться". Он очень обрадовался и, ни о чем не спрашивая, сказал: "Я сейчас подъеду". Я испугался, потому что если бы он подъехал прямо к гостинице, я бы погорел. Но он в этом смысле был хорошо осведомлен - остановился за квартал. Я сделал вид, что пошел на прогулку, и сел к нему в машину. После этого мы стали общаться. А потом, когда его похоронили в Венеции, первое, что я сделал, поехал на кладбище его проведать. Раньше я был на этом кладбище, там похоронены Стравинский и Дягилев. Второй раз я поехал туда постоять на могиле Бродского.

- Большую часть своей жизни вы проводите за границей. Насколько вам там комфортно?
- Нью-Йорк я не люблю, а Лондон уважаю. Они похожи с Питером своей выходкой.

- Что вы имеете в виду?
- Ощущение, что находишься в имперском городе. Лондон я даже предпочитаю Парижу.

- А почему Нью-Йорк не любите?
- Нью-Йорк - вавилонский город. Может, там надо родиться, чтобы к этому привыкнуть и чтобы он стал частью твоей жизни, он должен быть в крови. Я вообще не люблю американские города, но я люблю поразительные музеи этих городов. Люблю Америку как страну - это поразительная страна. Очень симпатичный народ - в принципе они как дети, а вот города их я не переношу. Меня поташнивает от них.

- Почему?
- Там негде гулять.

- А где в Питере любите гулять?
- По всему старому Питеру.

- Я читала, что вы бросили курить, а вы, смотрю, курите?
- Да, я бросил курить, но вот иногда сигары курю. Это я так чуть-чуть обманываю себя.

- Как вы отдыхаете?
- Я вообще не отдыхаю. Один раз в жизни ездил в Англии в место, отдаленно напоминающее санаторий, и то меня уговорили туда поехать. Там можно было по желанию пройти курс оздоровительных процедур, и вот врач мне назначил лечение голоданием.

- Это как?
- На завтрак давали только чашку горячего кипятка и немножко меда. То же самое - на обед и ужин. И так в течение трех дней.

- Но это было однажды, а в остальное время где вы любите отдыхать?
- Я всю жизнь езжу в Нальчик. Там мои родные: мама, пока жива была, братья, теперь уже один остался, сестра, их дети. В общем - семья. Раньше я надолго мог туда поехать, потом все меньше и меньше. Сейчас не больше десяти дней раз в год получается. Но и это тоже не отдых. Надо каждый день за столом сидеть: друзья, знакомые, начальство республики. Это гораздо тяжелее, чем работать.

- Выпивать, наверное, просят?
- К счастью, поскольку я очень уважаем, там меня не заставляют пить. Иначе бы я умер. Но все равно, сидеть за столом долго - это тяжелая работа. Это такая же тяжелая работа, как ездить с оркестром по всему миру. Все время новые города, новые фестивали, и после каждого концерта, вместо того, чтобы пойти в гостиницу и отдохнуть, я вынужден идти на приемы и всем улыбаться. И отвечать на глупые вопросы всех этих богатых старичков и старушек.

- И что же чаще всего спрашивают?
- Почему дирижируете без палочки?

- И почему же?
- В советские времена дирижерские палочки были в большом дефиците. Мы покупали их у старого музыкального мастера, который делал их легкими и удобными. Мастер умер, все мои палочки сломались. И тогда я стал дирижировать без палочки. В конце концов, я понял, что это совсем не важно, каким способом дирижер добивается результата. Важно, чтобы он был.

- А музыкантам не сложно понимать вас без палочки? Что для них важно: ваша мимика, жесты, настроение?
- Все. Они следят за руками, за мимикой, за глазами, за тем, как я поворачиваюсь. В этом и ужас профессии, что нет никаких рецептов. В нашей профессии нельзя сказать: вот так правильно. Ни по какому поводу. Никогда нельзя сказать: вот единственно правильный способ дирижирования. Есть люди, которые делают все наоборот, и у них все получается.

- То есть все субъективно?
- Да, в нашей профессии все субъективно.

- По-моему, вы первым ввели эту традицию дирижировать без палочки. А теперь у вас есть и последователи.
- Да, может быть, и я. Последний раз я взял палочку в Балтиморе (США) год назад. Бурчуладзе, замечательный певец, попросил сделать с ним оперу "Борис Годунов". А у него хобби: он собирает палочки известных дирижеров. Узнав, что я дирижирую без палочки, на следующий день принес мне их целую кучу и попросил выбрать одну и подирижировать. Что делать? Пришлось взять. На репетиции весь оркестр, улыбаясь и смеясь, смотрел, как я ею дирижирую. Эту палочку я ему тут же и вручил.

- В конце 1990-х годов вы стали инициатором создания Международного зимнего фестиваля "Площадь искусств". Это было довольно рискованное мероприятие, ведь зима не лучшее время года в Питере для искусства.
- Фестиваль зимой - это была задача фантастическая. Для иностранцев зима в России - собачий холод. Хотя у них так же холодно. Но, видимо, срабатывают стереотипы. Тем более что этот фестиваль проходит на Рождество, которое на Западе принято встречать дома. Поэтому было довольно сложно сделать зимой фестиваль. И все-таки это удалось. Я подумал: у нас единственная в мире Площадь искусств - рядом театры, музеи, филармония, и никогда их не соединяли. Я хотел, чтобы все эти храмы искусств стали участниками настоящего музыкального фестиваля, не такого, как сейчас в каждой деревне делают. А здесь - балет, театр, музыка.

- Вы много занимаетесь благотворительностью и даже создали в прошлом году Международный фонд культурных инициатив маэстро Темирканова. Расскажите о его проектах.
- В честь юбилея Победы на деньги фонда мы организовали благотворительный концерт для ветеранов Великой Отечественной войны и вручили каждому из них подарок. По случаю Дня защиты детей дали благотворительный концерт для детдомовских ребят, тоже с подарками. Также в рамках фонда лучшие студенты консерватории им. Римского-Корсакова в Санкт-Петербурге награждаются моей личной стипендией. На самом деле стипендия существует давно, но раньше я просто переводил деньги, а теперь проводится специальное мероприятие. Иногда мы доплачиваем пенсионерам филармонии. Есть еще много проектов в рамках этого фонда. По-моему, мы - те, кто может это делать, - должны заниматься благотворительностью.

- Говорят, что книги - это ваш наркотик?
- Да, раньше я читал много. В последние лет десять читаю только воспоминания, биографии, переписку, хроники исторические, какие-то документальные вещи. Когда это очень надоедает, то с большим удовольствием беру и перечитываю, например, "Анну Каренину". Замечательная книга! Или Достоевского.

- А кино, театр присутствуют в вашей жизни?
- Фильмов в последнее десятилетие хороших нет. Что касается театра, то когда Лев Додин (художественный руководитель Малого драматического театра в Санкт-Петербурге) приезжал со своим театром в Лондон, я ходил посмотреть. Я с ним вообще в добрых отношениях и очень ценю его как режиссера. Шекспировский театр - это интересно.

- Подарки больше любите дарить или получать?
- И дарить, и получать люблю. Когда мне было 60 лет, мне подарили много дорогих подарков. Например, президент Кабардино-Балкарии подарил мне коня. И тут вышел Кирилл Лавров и сказал, что БДТ не такой богатый, чтобы дарить коня. Но они мне подарили нечто более дорогое - музыкальные партитуры с моими карикатурами. Дело в том, что когда я был студентом, подрабатывал в оркестре БДТ. И вот они нашли их в архивах театра. Вот это был подарок! Как тонко, как трогательно!

- В вашу честь, я знаю, уже назвали самолет. Как вы отнеслись к такому подарку?
- Когда мне об этом рассказали, я подумал, что это трепотня. Но представители Калининградской авиакомпании прилетели ко мне в Петербург и привезли фото лайнера "Боинг-747", действительно названного в мою честь. А на днях ректор одного питерского вуза пригласил меня к скульптуру, который вылепил мой бюст. Я ему никогда не позировал, но симпатично получилось. Вы знаете, я всегда смущаюсь в таких ситуациях, хотя сказать, что не хочу, тоже нельзя.

- Вы говорили, что ваша мечта - сыграть все симфонии Малера. Она осуществилась?
- Еще нет. Я надеюсь, что у меня еще есть время.

- Сколько уже сыграли?
- Пять симфоний, осталось четыре.

- Если бы у вас был выбор, в какой эпохе вы хотели бы жить?
- В XIX веке.

- Почему?
- Мне там все близко. А здесь я чувствую себя немного чужим...

Журнал "Прямые инвестиции" №07 (39) 2005 г.