Расширенный поиск
28 Марта  2024 года
Логин: Регистрация
Пароль: Забыли пароль?
  • Ана къойну – балагъа джандет.
  • Эринчекни эр алмаз, эр алса да, кёл салмаз, кёл салса да, кёб бармаз!
  • Ач уят къоймаз.
  • Аманны эки битли тону болур, бирин сеннге кийдирир, бирин кеси киер.
  • Джыланны къуйругъундан басарынг келсе, аны башы болгъанын унутма.
  • Эртде тургъан джылкъычыны эркек аты тай табар.
  • Ач къалгъандан, кеч къалгъан къолай.
  • Кёб къычыргъандан – къоркъма, тынч олтургъандан – къоркъ.
  • Аман къатын алгъан, арыр, иги къатын алгъан джарыр.
  • Алма терегинден кери кетмез.
  • Ишге юренсин къоллары, халкъ бла болсун джоллары.
  • Тили узунну, намысы – къысха.
  • Этим кетсе да, сюегим къалыр.
  • Бетинги сатма, малынгы сат.
  • Адамны бетине къарама, адетине къара.
  • Ёпкелегенни ашы татлы болады.
  • Байлыкъ келсе, акъыл кетер.
  • Тилчи тилден къаныкъмаз.
  • Мени джылытмагъан кюн, меннге тиймесин!
  • Тюкюрюк баш джармаз, налат кёз чыгъармаз!
  • Джюрекге ариу – кёзге да ариу.
  • Суугъа – чабакъ, къаягъа – ыргъакъ.
  • Байма, деб да, къууанма, джарлыма, деб да, джылама.
  • Ашхы сёз таш тешер.
  • Къызын тута билмеген, тул этер, джашын тута билмеген, къул этер.
  • Бет бетге къараса, бет да джерге къарар.
  • Зар адамны насыбы болмаз.
  • Аман киши кеси юйюнде – къонакъ.
  • Айыбны суу бла джууалмазса.
  • Чакъырылмай келген къонакъ сыйланмай кетер.
  • Аманны къуугъан, аманлыкъ табар.
  • Ишлегенден, къарагъан уста.
  • Тюз сёз баргъан сууну тыяр.
  • Кёлю джокъну – джолу джокъ.
  • Кёзюнде тереги болгъан, чёбю болгъаннга кюле эди.
  • Бек ашыкъгъан меннге джетсин, дегенди аракъы.
  • Ариу джол аджал келтирмез.
  • Ёмюрлюк шохлукъну джел элтмез.
  • Тойгъа барсанг, тоюб бар, эски тонунгу къоюб бар.
  • Аджалсыз ёлюм болмаз.
  • Уллу суу бла уллу ауруудан башынгы сакъла.
  • Адамны аты башхача, акъылы да башхады.
  • Чомартны къолун джокълукъ байлар.
  • Тамбла алтындан бюгюн багъыр ашхы.
  • Билимден уллу байлыкъ джокъду.
  • Хар адамгъа кеси миннген тау кибик.
  • Аурууну келиую тынч, кетиую – къыйын.
  • Кёбден умут этиб, аздан къуру къалма.
  • Ариу сёз аурууунгу алыр.
  • Билимсиз иш бармаз.

ЭРКЕНОВА ЗОЯ АБУКОВНА (1920 - 2004)

28.05.2005 1 5480

Фатима Байрамукова, 
Москва

 

Во мне живут две войны

Мерки войны... Ёе некоторые меряют пройденными дорогами, другие - ранами на своем теле, третьи - погибшими в те годы близкими. Есть и такие, для которых меркой войны стала ещё боль унижений и бесправия.
Эркенова Зоя Абуковна носила в своем сердце груз двух войн. Эта молодая горянка на фронт ушла в первые дни Великой Отечественной. Она - медсестра, младший лейтенант медицинской службы, с фронта вернулась в декабре 1945 г., вернулась, но, как сама говорила, на "вторую войну". Это была война с голодом, с унижением, с нищетой, с болезнями, которые вот уже три года косили её соплеменников. Это был бой слабого с сильным, жестоким, не придерживающимся никаких правил врагом. И, как бывает часто, у сильного всегда бессильный виноват.

Так чем измерить ей, Зое, эти две войны? Если бы можно было взвесить их. Которая потянула бы вниз? Или весы, не выдержав нагрузки, сразу поломались бы?
На эти вопросы еще при жизни ответила нам сама Зоя:
- Я на фронт ушла 25 июня 1941 г. из Кисловодска, - вспоминала она. - В тот день из среднего медицинского персонала по собственному желанию уходили на фронт 600 девушек. Когда началась война, я отправила родителям в Учкулан телеграмму, и ко дню отъезда они приехали меня провожать.
- Они не пытались отговорить Вас?
- Нет, отец мой был человеком законопослушным. "В трудный день для страны, будь храброй, дочка", - сказал он прощаясь. А мать... Как и любая мать, плакала... У меня была длинная, ниже колен, коса. За день до отправки я пошла в парикмахерскую вместе с подругой Биджиевой Алиной. Чтобы мне не было грустно, она, как и я, тоже подстригла свою косу, хотя и не собиралась на фронт. Девушки-мастера (видимо, им тоже было жаль моей косы) успокаивали, обещали сделать мне такую завивку, которая сохранится до конца войны. Косу я отдала матери. На вокзале сняла серьги, колечко, часы, все они были золотые, также передала маме. Почему подчеркиваю, что они были золотые? Их мать хранила в позолоченном портсигаре. Когда их выселяли, уже в поезде, учинили им обыск, видимо, специально. И увидев этот портсигар среди вещей, конечно, отобрали. Мать бедная, пытаясь разжалобить солдата, даже показала мою фотографию в военной форме. Но тщетно, он "успокоил" её словами: "Ей драгоценности не понадобятся".

В конце июня 1941 г. в Новочеркасске Зоя приняла присягу. Работала операционной сестрой в полевом госпитале, фельдшером в артиллерийском и авиационном полках. Если взвесить боль своей первой войны ранеными солдатами, которые прошли через её руки, то она была очень тяжелой.

- Особенно тяжело было в первые месяцы войны, когда отступали наши войска. Тот, кто не испытал это сам, вряд ли поймет - вздыхает Зоя. - В одном из сел близ Вязьмы шли ожесточенные бои. Раненных было так много, что трое суток мы не могли отойти от операционного стола. Ноги отекали, невозможно было работать в сапогах, и, в конце концов, пришлось снять их, на меня надели мужские носки, бросили под ноги какую-то тряпку, нянечки нас поили кофе, пытались накормить. Однажды пришлось прооперировать 16 раненых. Ампутировали кому руку, кому ногу, и концу дня из отрезанных рук и ног образовалась целая гора. Оставаться наедине с этой горой было страшно, казалось, что они сейчас начнут тебя бить. …Глядя на стонущих, всегда чувствовала себя виноватой. Некоторые раненные жалобно просили помощи.
Зоя Абуковна помнит, как она, вместе с санитаркой хоронила ампутированные руки, ноги. Это тоже входило в обязанности полевой операционной сестры.

- В Смоленских лесах наш полевой госпиталь располагался в хвойном бору. Однажды наши повара пригнали корову, - улыбаясь вспоминает Зоя. - Мы решили, что будем её доить и поить тяжелораненых парным молоком. Встал вопрос: кто же будет доить? Кроме меня не нашлось человека, умеющего это делать. Там мы находились две недели. Все эти 14 дней я доила и до последней капли отдавала молоко тяжелораненым. Эта корова тогда нам очень помогла.

Из своей армейской жизни она вспоминает еще один случай:
- Когда к нам в полевой госпиталь попадали азербайджанцы, узбеки, казахи, киргизы, обычно звали меня, чтобы говорить с ними. Многие по-русски из них говорили плохо, а мы обычно друг друга понимали. В очередной раз меня попросили поговорить с одним раненым. По фамилии поняла, что он карачаевец. У него была гангрена ноги. Когда узнал, что я карачаевка, тоже очень обрадовался. Поговорили. Но мне надо было ему сообщить, что нужно ампутировать обе ноги. Это было очень тяжело, но пришлось объяснить, что это необходимо, чтобы сохранить ему жизнь. "Сестренка, пусть будет так, как ты хочешь", - ответил он мне. Но, к сожалению, после ампутации ног он умер, не смогли мы его спасти. Похоронила я земляка во дворе школы и написала его брату о случившемся. Потом, через много лет, я встретилась с племянницей того солдата. Попав в больницу, где я работала, она категорически заявила, что не ляжет на операционный стол, если не будет ассистировать Зоя Абуковна. Так и сделали, - улыбается  она.
Эркенова в Торжке ассистировала и знаменитому хирургу Геролафу. Только ей, опытной медсестре, было разрешено делать переливание крови раненым, наравне с хирургом. Она Вместе с ним, он - за  одним операционным столом, она - за  другим Зоя спасла многим жизнь...
А когда была представили её к ордену "Красной Звезды", то вдруг вспомнили, что нельзя ей давать правительственную награду. Но этот случай скорее относится ко "второй войне" Эркеновой Зои.
- Когда наших выселяли, я служила в Горьком в зенитной артиллерии. Отец отправил мне письмо из Саратова, где писал о том, что их "увозят куда-то, но им неизвестно куда и зачем". Потом стала получать письма из Фрунзе, из Киргизии.
Оказалось, солдат и офицеров, представителей депортированных народов, стали отзывать с передовой. Мне об этом приказе не сообщали, пока не пришла персональная телеграмма, в которой говорилось: "Военфельдшера Эркенову Зою Абуковну направить в Сибирский военный округ". Что было делать? Объяснили ситуацию, дали в руки пакет с документами и отправили. Наш полковой комиссар предполагал, что будут из горцев формировать кавалерийский эскадрон и отправлять в Румынию. Никто не знал, что происходит в действительности. Были одни догадки.
Я села в поезд, в руках - литер, приехала в Новосибирск. Вещи сдала в камеру хранения, пошла по намеченному адресу. Собралась сесть на подошедший трамвай, смотрю: оттуда выходят знакомый земляк мой - Эркенов  Магомет, и еще один мужчина с ним.

От неожиданности мы просто потеряли дар речи. Не смогли по-карачаевски слово вымолвить... Конечно, было очень обидно, когда узнала,что с ним поступили так же, как со мной. В самое трудное время войны мы, не жалея своих жизней, воевали за Родину, а когда пришло время раздавать награды, нас ни за что очернили, вывели с фронта... Из тех, кого я знаю, были представлены к званию Героя и не получили его Канаматов Ажыу (он был в кавалерии) и Алиев Мухтар. Мой отец, во время высылки, по пути в Киргизию, на станции Луговой в одной из армейских газет, случайно попавшей ему в руки, прочитал, что Мухтар представлен к званию Героя. Через эту газетную информацию, которую отец показал его жене, она нашла мужа.
- Итак, в Новосибирске Вы встретились с этими ребятами, - напомнила Зое прерванный ею же рассказ.
- Они рассказали, что они здесь уже 3-4 дня, что каждый вечер ходят на вокзал встречать вновь пребывающих своих соплеменников, что остановились в военном городке, что еще не заходили в отдел кадров военного округа.

В отделе кадров военного округа, куда они меня привели, было много народу. Там же - представители и других депортированных народов. Поговорили с кавалеристами-ингушами. Они нам сообщили, что с ними был и лейтенант Эркенов Солтан. А он двоюродный брат моего отца. В тот день я насчитала 17 офицеров-карачаевцев.. Какие это были ребята! Один лучше другого, еще не сломленные, знающие себе цену, отличившиеся в боях. Все в таком возрасте, когда кажется, что весь мир у твоих ног. Из них кого я запомнила? Эркенов Солтан, Чеккуев Кемал, Гочияев Юсуф... В той ситуации самое удивительное было то, что все, включая и меня, рвались на фронт. Мы еще раз хотели доказать, что никакие мы не бандиты и предатели...
Среди офицеров, отправленных в Новосибирск, Зоя была единственной женщиной. И именно она пошла в отдел кадров узнать о дальнейшей судьбе прибывших фронтовиков. Начальник отдела кадров, капитан медицинской службы Мажарова, просмотрев документы Эркеновой,  в недоумении воскликнула: "Все, кого сюда откомандировали, имеют отличные характеристики! Тогда почему вас сюда отправили?!" Зоя не могла дать ответ на этот вопрос, потому что сама тоже не знала.

Так как она на место назначения приехала на пять дней раньше и, видя, что капитан, тепло её встретила, Зоя попросила разрешения на эти дни съездить в Киргизию к своим. Без всяких проволочек Мажарова отпустила её, предупредив лишь о том, чтобы к сроку приехала без задержки. Рассказав обо всем этом ребятам, она  в тот же день уехала в Киргизию.
- До Луговой доехала нормально, - вспоминает   Зоя. - Но  там комендант изрядно помучил, не разрешив взять билет в Мерке. Потом с ним попала в один вагон и даже подружилась. Приехала в Мерке. Вышла из поезда, молясь Богу, чтобы он помог встретиться с кем-нибудь из знакомых.
Ехала 17 часов, а надо пройти еще 18 километров, до колхоза имени К.Маркса, где жили родители. Выхожу из вокзала, две женщины пристально смотрят на меня и одна из них говорит: "Правда, похожа на дочь Абука, на Зою". Я, и узнав их, улыбнулась. Тут же они меня тоже признали. Это были Эркенова Хаулат и Хубиева Супият. Они сообщили мне, что отец мой только что  уехал на арбе, угостили меня малиной и нашли девочку-подростка, которая сможет меня довести до родителей, и я со своей спутницей отправилась к своим.

Девочка раньше меня зашла в дом и сообщила маме о моем приезде. Она поспешила не ко мне, а побежала к отцу, который полол в огороде. А отец, увидев бежавшую мать, подумал, что что-то случилось с бабушкой...

Вот в этот день и началась для Эркеновой Зои её "вторая война". Это было летом 1944 года, июнь или июль месяц.
- Голод страшной силы косил всех депортированных. Весна и лето 1944 года - это  был самый страшный период для всех сосланных. Вся Средняя Азия и Казахстан превратились в человеческий могильник. Кладбищами нельзя было называть те места, где закапывали умерших. Не хватало мужчин для того, чтобы вырыть могилы, - рассказывает  Зоя. - Депортированные  ингуши, чеченцы, балкарцы, карачаевцы вымирали семьями. Стонала земля, хотя этого никто не хотел слышать. Чем только не питались спецпереселенцы? Голодные, разутые, раздетые, больные, грязные, никому не нужные, бесправные… Короче говоря, несчастные  это были люди.
Родители за меня получали офицерский паек. Кроме этого, они, думая, что их могут отправить в Сибирь, обмотали ноги овечьей шерстью и обулись в валенки. Эта шерсть им очень пригодилась потом. И еще зерно, которое им разрешили взять с собой, когда мать показала солдатам мою военную фотографию. Оно тоже помогло им спастись от голодной смерти. Отец рассказывал, что у них на день ссылки не оказалось совсем денег. Они строили дом в Красном Октябре. За день до трагедии, отец купил за тысячу рублей духовку, оставшиеся две тысячи одолжил русскому знакомому, в доме которого он останавливался в станице Зеленчукской. Сын того знакомого вернулся с фронта раненым, и им понадобились деньги. Имея их в кармане, отец не мог не дать. А наутро - ссылка. Вещей взять не разрешили, а денег не оказалось. А солдаты издевались над ними: "В Сибири на перинах будете спать, там не нужны будут ваши вещи!"

Побыла я с родителями два дня и уехала обратно в Новосибирск. По прибытию туда от увиденного был нервный срыв, и я сильно заболела. Поднялась температура, все тело горело, а душа - еще  больше. Все увиденное стояло перед глазами. Эти голодные дети, которые копались в мусоре, чтобы найти хоть что-нибудь съедобное, эти трупы у дороги… Это униженное, бесправное положение, в которое ввергли этих некогда гордых людей. Депортация наших мужчин загнала в тупик. Представьте себе: мой отец, этот гордый и независимый человек, чтобы не отвлекать от дела маму и сестренку (они пряли нитки из шерсти), сам сидел у очага и топил печку кураем. Он не только семью, но и самого себя не мог прокормить. Я не могла с этим смириться... И теперь, когда вспоминаю это, не могу спокойно рассказывать.

Как говорит Зоя, был такой период в начале ссылки, когда мужчины  - старики, ребята подростки, инвалиды - оказались  на иждивении женщин, сами совершенно растерялись, не находили себе применения, не могли что-либо заработать. Рассказывают, были случаи, когда женщина, отпускала мужа, сказав ей: "прокорми себя сам". Беда многолика, в особо тяжкое время не все могут оставаться нравственно безупречными. Сама беда безнравственна.
- Офицеров в Новосибирске, как резерв, продержали целый месяц, - продолжает   свой рассказ Зоя. - Представьте себе, каково было молодым, боевым офицерам, с правительственными наградами на груди, бездействовать в то время, когда наша армия, вдохновленная предчувствием скорой победы, быстро шла вперед. Те, кто побывал за это время у своих, как и я, приехали подавленные, несчастные и горько шутили друг с другом: " Что, здесь женишься, или вернешься к нашим карачаевкам, которые ходят в тряпочных тапочках?"
Я после вынужденного отпуска попала в авиашколу на станции Поспелиха.
Если бы знала, что получится так, то можно было остаться в Москве - в Главном
Санитарном Управлении, где мне предложили, изменив несколько букв в фамилии, стать еврейкой Эркиной. Но я рвалась на фронт и отказалась, а тут - авиашкола, фельдшер 7-й эскадрильи. Там готовили для фронта летчиков. С питанием было нормально, но перед глазами стояли голодные люди,  и в горло ничего не лезло.

Младший лейтенант медицинской службы Зоя Эркенова вернулась с первой войны в декабре 1945 года. Один год она еще ходила свободной - не попав в список спецпереселенцев. А после, хотя был на руках военный билет, в паспорте появилась зловещая печать спецкомендатуры. Надо было научиться терпеть унижения, бесправие и еще многое другое.
- Я еще на учете не состояла, когда сестра Тамара вышла замуж, - вспоминает Зоя Абуковна. -  Её  избранник жил в Чалдоваре, это в 60-ти километрах от нас. Надо было ехать на свадьбу. Безусловно, взяли у коменданта разрешение, поехали. Не помню, на чем мы добрались туда. Но как обратно ехали - это  у меня в памяти осталось на всю жизнь. Нас было человек 20. Это было где-то в начале 1947 года, страшный голод был уже позади. Смогли достать только два билета на поезд. Не поверите: этими двумя билетами сумела посадить на поезд всех! Тот, который прошел контроль, незаметно возвращал билет нам. И так все вроде как с билетами. И все сели на товарный поезд и вернулись домой. А когда встала на учёт, никак не могла смириться с тем, что на любой выезд нужно было брать разрешение у коменданта.  Каждый раз идти к нему на поклон - это  было ужасно, унизительно. Много раз уезжала без этого злополучного разрешения, и были случаи, когда меня задерживали. Однажды  даже три дня продержали в КПЗ.

По возвращении с фронта меня пригласили в Беловодск в районную больницу работать операционной сестрой. Я согласилась. Хирург Терехов был мной очень доволен. Во время операции он часто спрашивал меня: "Правильно делаю?". Настолько он мне доверял. Но вскоре пришло новое начальство в районный НКВД, а жена его была медсестрой. И стали давить на Терехова. Он долго упорствовал, не подписывая мои бумаги об увольнении. "Она спецпереселенка, нельзя ей доверять такую ответственную работу", - говорили руководству больницы. Начальник районного отдела здравоохранения Бухман тоже не хотел меня отпускать, поэтому, преодолев многие препятствия, он меня поставил заведующей фельдшерским пунктом.
Ничего не стоило взять и уволить любого спецпереселенца без всякой причины. Так поступили в нашем районе с Джанкезовым Хусеем. Почему? Потому что ты - спецпереселенец. Когда им нужен был специалист, они несмотря, что ты из ссыльных, брали на работу, а если кто-то из своих хотел на твоё место, то тут ответ был краток: освобождай место и уходи, потому что ты спецпереселенец. Хотя все признавали наше трудолюбие…

Зоя с удовлетворением рассказывала о том, что спецпереселенцы были  внимательны   друг к другу, очень помогали соплеменникам.

- В Карачае сирот никогда не бросали, не отдавали государству. А в то время, особенно в первые два года ссылки, многие дети умерли с голоду, а многие остались круглыми сиротами и попали в детские дома. После, когда люди стали немного приходить в себя, когда стали пахать, сеять, родственники, знакомые стали забирать детей из детдомов. Мой супруг Алиев Ракай Таукъанович  в  городе Оше забрал двух мальчишек-балкарцев из детского дома, привез во Фрунзе, нашел их родственников и передал им. В настоящее время они живут в Нальчике, один из них врач, другой - композитор, - рассказывает  Зоя Эркенова.
Муж её был единственным карачаевцем, который в те годы работал в Центральном Комитете Киргизской ССР.

- Это было в 1954 году, - вспоминает  Зоя. Дома Ракай кому-то рассказывал о пережитом, и случился с ним инфаркт. Тогда он работал уже в министерстве. Когда к остальным  ранам  прибавился и инфаркт, пришлось оставить работу. Но и после покоя не знал, хотя был уже инвалидом. Он вошел в группу, которая ходатайствовала о возвращении карачаевцев на Кавказ, ездил с ними и в Москву.

Чтобы узнать мнение народа, из столицы приехал некий Ивлев. Нам в Киргизии предлагали остаться, обещали автономию. Ивлеву надо было выяснить мнение старейшин на это предложение. Ракай его сопровождал в поездкепо населенным пунктам, где проживали спецпереселенцы, организовывал с ними встречи.

А когда разрешили вернуться на Родину, он, оставив всех нас (свою мать, детей, меня), первым уехал на Кавказ. Вернулся за нами, когда разрешились все организационные вопросы связанные с возвращением карачаевцев на Кавказ…

(Нет голосов)

  • Нравится

Комментарии (1)

    Джаратама0
    иллюзия
    06.07.2014 04:01:25
    Спасибо автору за статью! Какие сильные духом люди все же были в то тяжелое время! Сколько вынесли тягот и страданий, не потеряв своей чести ! Кажется, они уже недосягаемый пример для нас, молодых. Но все, будем помнить, гордиться и учится у них мужеству и нравственности.