Статьи /
Translit
Когнитивные функции этно-эстетических концептов в эпическом тексте
07.08.2014
0
3276
Когнитивный подход в исследованиях художественной литературы нацеливает на изучение широких связей, которые существуют между тем, что выражено и накоплено в языке, в его “поверхностной” репрезентации, и тем, что скрыто от наблюдения в глубинах сознания человека и составляет внутреннюю, невидимую часть. Данный аспект наиболее важен для понимания процессов и механизмов человеческой когниции в моменты литературно-художественной деятельности. Вербализованные продукты познающего эстетического сознания представляют особый ментальный лексикон, состоящий из концептов, отражающих сущность творческой личности.
Многовековая история человечества и постоянные процессы обновления науки и науки о литературе убеждают и подтверждают, что произведения художественной литературы – это философско-эстетические, творческие (на основе комплекса глубоких познаний, таланта и вдохновения) когниции на тему “жизнь”, которые через “хребты веков и через головы поэтов и правительств”, через авторское самовыражение (благодаря литературно-художественной коммуникации) соединяют поколения и человеческие судьбы.
Художественное слово, начав свой путь в самой глубокой древности с поисков устных форм выражения народной мудрости, с создания мифов и преданий, с определения литературных правил и этикетов, выработало сложную систему освоения действительности, определения в ней роли человека и сформировало особое эпистемическое пространство – литературно-художественный мир, входящий в общую языковую картину мира.
Народное творчество, национальный фольклор оказали огромное влияние на формирование концептуальных моделей и принципы когнитивности национальной новописьменной прозы народов Северного Кавказа. Многие поколения карачаевцев и балкарцев создавали фольклорные сюжеты и героев, вырабатывали приемы их изображения. Основные черты, свойственные фольклорным представлениям, способы их декларирования, когда визуальное и внутреннее содержание объекта изображения мыслилось как единое (более того - полностью адекватное целое), сам характер борьбы добра и зла, главные моменты перипетий этой борьбы, приемы связывания душевных состояний действующих лиц и картин природы, многое другое – в той или иной форме переходит затем в карачаево-балкарскую литературу.
Наблюдения исследователей подтверждают: “…Художественные средства, которыми пользуется автор, создавая образы паразитирующего мусульманского духовенства, несомненно, идут от традиций антиклерикальных сказок карачаевского фольклора и анекдотов о Насра Ходже… Народ всегда издевался над обжорством, развращенностью и алчностью духовенства” [7,134].
Эстетические, гносеологические концепты фольклора, как правило, однолинейны в смысле самого характера их когнитивной значимости. Положительный герой фольклора чаще всего прямолинейно одобряется. Его поступки всегда правильны, он никогда и ни в чем не ошибается. Потребовался довольно большой срок по меркам молодой национальной литературы, чтобы произошло преодоление именно данных аспектов фольклорной традиции.
Фольклор, несмотря на плакатность и некоторую упрощенность заимствованных из него изобразительных средств, подходов и приемов, стал одним из главных истоков балкарской литературы. Письменная поэзия, например, восприняла весь ритмико-мелодический строй устного народного творчества и опередила развитие других родов литературы.
Весьма существенна роль карачаево-балкарского фольклора в деле формирования тех методов реализации когнитивного процесса, которые в дальнейшем использовались в национальной прозе.
Прежде всего это касается самой структуры когнитивного процесса при представлении тех или иных концептуальных систем этического и этико-эстетического планов, например, приемов внешнего описания героев. Анализ текстов нартского эпоса позволяет сделать вывод, что внешние характеристики героя, как правило, находятся в тесной связи с его душевными качествами, но не в меньшей степени зависят, от значимости героя, его роли и места в мире эпических представлений.
Вообще, мы хотим отметить, что чем “ближе”, “новее” отрывки-характеристики персонажей к новейшему времени, тем четче разделение на положительных и отрицательных героев, тем больше сходство персонажей с обыкновенными людьми. Такую разницу особенно ясно можно проследить при сравнении двух вечных “злодеев” карачаево-балкарского нартского эпоса – Красного Фука и Гиляхсыртана Злоязычного. Фук, как следует из различных версий нартских сказаний – не совсем человек, хотя внешне это ни в чем не проявляется. Он краснобород, даже имеет вставные (стальные) зубы, способен злиться, огорчаться, в то же время очевидно, что его происхождение – явно божественное, или, по крайней мере, сверхчеловеческое: “…Во времена нартов, Красным Фуком называясь, одно странное существо жило. Он – когда на земле, когда на небе обитал. На небе у него была своя крепость, построенная из орлиных крыльев…” [9,172].
Тем не менее поведение Красного Фука имеет две важные для нас черты. Во-первых, в смысле своих появлений среди нартов и взаимоотношений с ними, Фук – просто феодал в современном понимании, не проявляющий в обычные моменты ничего сверхъестественного. Во-вторых, и это главное – поведение и эмоциональные реакции Фука не всегда могут оцениваться как отрицательные. Можно даже сказать, если отбросить в сторону заведомую симпатию рассказчика текста к Ёрезмеку, Фук в своих человеческих проявлениях вполне адекватен. Его настроение, поступки и поведение полностью диктуются внешними раздражителями – в нашем случае главным антагонистом Ёрезмеком. Пока Фук не встречал противодействия со стороны нартов, он довольствовался лишь регулярной данью, и никаких свидетельств о какой-то непонятной и необъяснимой жестокости в эпосе нет.
Совершенно по-другому предстает в нартском эпосе Гиляхсыртан Злоязычный. Описаний его внешности в нартском эпосе практически нет, но поступки этого героя всегда однозначно негативны, причем, как многократно подчеркивается в текстах, это его качество никак не зависит от внешних обстоятельств: “…А в том нартском селении жил злоязыкий Гилястырхан, и проклятия его сбывались и пожелания. Был он злоговорящий…” [9,290].
Надо сказать, что Гиляхсыртан (или Гилястырхан) одинаков во всех ситуациях – он тщеславен, любит сплетничать и интриговать, он труслив. Эти его качества и поведение, зависящее от них, никак не связано с окружающей обстановкой и проявляется всегда одинаково.
В этом смысле мы наблюдаем когнитивность иного порядка, стоящую ближе к моделям не столько эпическим, сколько собственно к сказочным. Но в целом мультивекторная эстетическая креативность для нартского карачаево-балкарского эпоса не свойственна, его гносеологическое пространство в значительной степени монолитно. Как правило, описываемые объекты нартского эпоса карачаевского и балкарского народов могут оцениваться в разных ситуациях по-разному, по-разному проявлять себя. Сходное явление наблюдается и в других ветвях общекавказского эпоса. Как пишет В.А. Дынник:
“…Нарты не лишены слабостей и недостатков. Даже Урызмаг, полный мудрости и благородства, лучший из нартских мужей, как вынуждены признать все нарты,.. и тот… оказывается способным поддаться раздражению… Сослан, при всем своем уме, бывает опрометчив и часто забывает об осторожности” [5,353].
Северокавказские концептуальные представления, равным образом как и когнитивные модели (даже в рамках одного текста), вполне закономерно обладают признаками дифференциации на самых разных параметральных уровнях. Соответственно, нартские герои могут быть разными, но главное, что всегда наличествует в их характере, – стремление к борьбе со злым началом, к защите своих аулов от врагов, т.е., говоря современным языком, поведение положительных героев нартского эпоса всегда конструктивно. Когнитивная идентификация образа, эстетический креативный процесс происходят в соответствии с главным постулатом этики нартов, а внешняя и внутренняя обрисовка их определяется именно целесообразностью в соответствии с возможностями выполнения этой глобальной и общей для всех нартов задачи. Такое качество нартов отмечает У.Б. Далгат: “…Символом качества эпической идеализации нартских героев являются не только сила, мужество и богатырское могущество. В это понятие входят и критерии исторического содержания, так как идеальный героизм нартских персонажей имеет общественную направленность” [4,153].
Этот момент, вернее, его постоянство, на наш взгляд, не является специфическим качеством “Нартиады” - т. е. именно эпоса народов Северного Кавказа. Характер креативности национального мышления в данном случае полностью или почти полностью детерминирован социальными потребностями, в полном соответствии с которым интерпретируется информация, т.е. когнитивные процессы протекают на тех ярусах рефлексии, которые в определенном смысле к чистой гносеологии не относятся. Поведенческая и этико-эстетическая однозначность фольклорных героев в восприятии их этническим сознанием является одним из базовых положений теории устного народного творчества вообще. Многочисленные сказания различных народов в подавляющем большинстве только подтверждают данный, ставший традиционным, взгляд на суть аксеологического содержания фольклорного концепта. Как по этому поводу замечает В.И. Соколова, народному сознанию было свойственно стремление к полной идеализации даже героев, прототипами которых были заведомо “неидеальные” люди: “…Предания о Грозном показывают, с одной стороны, трезвый взгляд народа на исторические события, его умение правильно оценить прогрессивный характер деятельности Грозного, а с другой - вскрывают ограниченность мировоззрения крестьянства. Все свои надежды народ возлагал на царя, от него ждал освобождения… …казни бояр Грозным он рассматривает как справедливое дело и ему незачем было искать оправданий для Грозного” [10,15].
Когнитивные модели позиционированы в системах эстетических представлений в строгом соответствии с их утилитарным потенциалом и ресурсами. Герой положителен в силу полезности для общества – вот универсальная формула определения положительного характера, но если в эпических сказаниях внешность может нести следы влияния иных, ставших уже непривычными критериев красоты и “полезности”, то в фольклоре внешняя красота и вообще внешний облик всегда соответствуют духовному.
Как правило, отступление от норм описания действующего субъекта-героя в фольклоре в случае его “положительности” допустимо лишь в сторону той или иной формы временной недееспособности в сюжетно незначимом промежутке времени. Это может быть неподвижность героя в молодые годы (Илья Муромец) или же неоднозначность его поступков, когда поведение героя изменяется от обыденно-приземленного до героического (Куйцук).
Примечательно, что, как уже говорилось, отрицательные герои в своем поведении неизменны во всех случаях, естественным следствием чего является постоянная оппозиционность положительных и отрицательных героев в произведениях народного устного творчества.
Поведение, характер, общий параметральный набор фольклорного концепта, если рассуждать логично и определять отношение к ним народа. Однако в ряде случаев карачаево-балкарский нартский эпос представляет альтернативные формы оценочных норм, применяемых по отношению к субъектам действия, что ярче всего проявляется на примере отрицательных персонажей.
Так, трикстер, имеющий различные имена в различных версиях “Нартиады” - “Сырдон”, “Шырдан”, “Гиляхсыртан” – постоянный участник событий в мире северокавказского эпоса, но ни разу не зафиксирован в качестве положительного действующего лица. В этом смысле он вполне однозначен. Но, с другой стороны, Гиляхсыртан – отнюдь не изгой в нартском сообществе, и, кочуя из одного эпического конфликта в другой, он продолжает оставаться нартом, что нельзя расценить иначе как этическую толерантность сознания народа.
Следы последней заметны и в сказаниях о Красном Фуке, и в описании некоторых других героев-антагонистов нартов. Можно ожидать, что герои “положительного” ряда, как более мобильные в рамках оценочной шкалы эпоса, свою этическую толерантность будут проявлять более четко.
Действительно, ни один из положительных героев карачаево-балкарского эпоса не представлен в качестве образа с характерным гипертрофированным комплексом “возвышенного” героического поведения, столь свойственного персонажам подобного типа.
Ёрезмек способен длительное время провести в образе собаки, предварительно проявив несвойственную ему слабость, Сосурук в столкновении с эмегеном идет на хитрость, Сатанай наделена целым рядом эпитетов, характеризующих ее вполне определенно – “ведьма”, “ведунья” и т.д. В этом же ряду явлений находятся и инверсивные моменты в поведении Карашауая и Нёгера (Жёнгера).
Все же наиболее показательным с этой точки зрения представляется образ Рачикау. Один из обладателей наиболее широкого спектра качеств, необходимых положительному эпическому герою, Рачикау тем не менее не совершает ничего выдающегося. Его конфликт с Гиляхсыртаном Злоязычным (“Рачикау и Гиляхсыртан Злоязычный”), история его гибели являют собой пример как нельзя более яркой демонстрации нефункциональности героического поведения, если можно так выразиться, в “чистом” виде – в общем объеме этико-эстетических систем карачаево-балкарского эпоса.
Даже поверхностный обзор нартских сказаний позволяет сделать вывод, что “Рачикау и Гиляхсыртан Злоязычный”, пожалуй, единственный отрывок, где заведомо положительный герой не вознаграждается полной победой над врагом, терпит фактическое поражение и единственная причина подобного развития событий – именно отсутствие вариативности в поведении Рачикау, тем более что перед нами отнюдь не фатальное противостояние, описываемое в сказаниях других народов (например, “Святогор и тяга земная”).
Речь, по всей видимости, можно вести об устойчивом комплексе этических оценок, свойственных карачаево-балкарскому эпосу (даже шире – всей “Нартиаде”) и представляющихся нам одной из его основных специфических черт. Способность к изменению поведенческих норм персонажа, целесообразность его действий и вытекающая из этого лояльность в оценке морально-нравственных обликов представленных героев видятся нам главными, определяющими чертами эпического повествования карачаевского и балкарского народов. Герои карачаево-балкарских сказаний, таким образом, готовы к приспособлению, к оправданной трансформации, что осознается национальным эпическим сознанием как сугубо положительная черта; вследствие этого они имеют свои возможности и запасы развития, поэтому сюжетные линии героев столь протяженны в карачаево-балкарском, точнее – в нартском эпосе. Ведь случаи наблюдаемого в сказаниях старения героев достаточно редки, а нартский эпос имеет по крайней мере несколько таких персонажей.
Подобная шкала этических оценок, свойственная эпическим героям в карачаево-балкарском фольклоре, прослеживается и в более поздних произведениях. Многие герои карачаевских и балкарских сказок также могут решиться на неоднозначные поступки в случаях, когда это идет на благо их близким. Ситуация, свойственная эпосу, повторяется, где меняется лишь масштаб интересов:
“…Как только парни уехали, снова появился старичок, ведя в поводу своего петуха.
- Салам алейкум, молодой, гостей принимаешь ли?
- Да такого гостя, как ты, принять по поляне идущего не хочу, сел бы на скакуна своего, я бы тебя подобающим образом и принял, поддержал бы, почетным гостем сделал бы, – ответил Темир-Болат.
- По гостеприимству и уважению твоему я и подарок тебе сделаю, да посмотрю, как гостей ты принимаешь, - сказал старичок и повернулся, чтобы сесть на петуха. В этот момент парень ударил его большим ножом…” [2,158].
Способность к целесообразному поведению, таким образом, является типической чертой героев карачаево-балкарского и эпоса, и фольклора. В более общем выражении это означает онтологическую детерминированность концептов фольклора и, естественно, совершенно определенную стадию развития эстетической когниции как таковой.
В самом деле, главными типическими характеристиками героев эпоса и фольклора балкарцев и карачаевцев является их принадлежность к тем силам, которые живут и действуют, принося пользу народу и родной земле, или (в сказках) – своему ближайшему окружению. Это, как нам кажется, и является основным принципом отбора и интерпретации информации в процессе когнитивной деятельности, которому, уже как дополнительные, сопутствуют различные моменты аксеологического уточнения.
Когнитивный процесс в сущности заключается в оппозиционировании концептов в социальном пространстве. При этом внешние детерминативы концепта в фольклорных произведениях зависят и точно отражают его сущностные, в данном случае - социальные характеристики, что наблюдается и в архаичных, и в новых произведениях. Более того, как утверждают некоторые исследователи, внешность героя важна лишь постольку, поскольку она отражает меру его “полезности”: “…Красота – только одно из многих качеств Сатаны и, пожалуй, не самое главное. Да, Сатана красива и определение… “красавица” довольно употребительно. Но что интересно: если в отношении других красавиц он почти постоянен, то к имени Сатаны он не проявляет такого стойкого постоянства… видимо, какие-то не менее важные черты вытеснили на второе место это определение – “красавица”. Первым же достоинством героини становится ее ум… Если в этих сказаниях ум Сатаны реализуется в остроумие, то в других, обретая общественное звучание, становится мудростью” [1,379-380].
Этот основной метод, определяющий направления когнитивного акта и локализации концептов, оказал решающее влияние на художественное творчество народов Северного Кавказа.
Библиографический список
1. Абаева З.В. Сатана - Сатаней-Гуаша (эпический образ и художественный контекст)// Сказания о нартах - эпос народов Северного Кавказа. - М., 1969.
2. Балкарские народные сказки. - Нальчик, 1992.
3. Белинский В.Г. Статьи и рецензии. - М., 1971.
4. Далгат У.Б. К вопросу идеализации эпического героя (на материале кавказского эпоса)// Специфика фольклорных жанров. - М., 1973.
5. Дынник В.А. Сюжетика осетинского нартского эпоса и его идеальный герой// Сказания о нартах - эпос народов Северного Кавказа. - М., 1969.
6. Журбина Е.И. Теория и практика художественно-публицистических жанров. - М., 1969.
7. Караева А. Очерк истории карачаевской литературы. - М., 1966.
8. Карачайлы И. Несколько слов о Карачае // Ислам Карачайлы и современность. - Карачаевск, 1999.
9. Нарты. Героический эпос балкарцев и карачаевцев. - М., 1994.
10. Соколова В.К. Русские исторические песни 16 века// Славянский фольклор. - М., 1951.
Доктор филологических наук, профессор
Витковская Л.В.
Комментариев нет