Наш героический эпос о нартах

КАК ЁРЮЗМЕК УБИЛ
КРАСНОЛИКОГО РЫЖЕБОРОДОГО ФУКА

Ерюзмек, сын Схуртука, - всех нартов глава.
Обладал он отвагой и силою льва.
Был он рода простого, но, правдой ведом,
С детских лет он становится нартским вождем.
Большеглазый, с усами, что цвета каштана,
Верный слову и враг лицемерья, обмана,-
Вот каков Ерюзмек, этот нартский уздень!
В детстве много невзгод он терпел каждый день,
И он понял, что самая тяжкая мука-
Безграничная власть красноликого Фука,
Что для нартов страшней притеснителя нет!
Стал он с Фуком бороться с двенадцати лет,
А с двенадцати лет мальчик стал чабаном.

Фук приехал на пастбище, вспомнив о нем.
 "Дай баранов!" - потребовал у мальчугана.
 Ёрюзмек ему выбрал худого барана.
 Поднялась красноликого Фука  рука,
 Дважды плетью своей он огрел смельчака,
 И увел он двенадцать баранов из стада,
 И решил мальчуган: "Отомстить ему надо!"
 Глубоко, до поры, он таил свою месть,
 И росли его сила, бесстрашье и честь.
 Сатанай многомудрую выбрал он в жены,
 Рассказал ей однажды, врагом возмущенный:

"Фук приехал, внезапно и злобно нагрянув,
У меня он потребовал много баранов.
Я и выбрал худого, притом-одного,
Отказался жестокий мой враг от него,
По спине отхлестал меня плетью сердитой,
А на пастбище прибыл он с дьявольской свитой,
Был я молод, ему я казался в забаву,
Учинил надо мной, над мальчишкой, расправу,
Он двенадцать баранов увел у меня,-

Не забуду я этого черного дня!
И язвит он, и жалит меня, краснолик,
И насмешками жарит меня, как шашлык.
Не прощу красноликому Фуку обиду,-
С нартской местью на битву с противником выйду!
Скачет Фук на свирепом и сильном драконе,
А его не догонят ни ветры, ни кони:
Как рассердится, пламя взметнется в глазах,
Как встряхнется, - обрушит утесы в горах !"

Ёрюзмеку совет подала Сатанай:
"Чтобы месть совершить, в камыши ты ступай.
Там живет алмосту, безобразна лицом,
Каждый день она зайца съедает живьем.
Яму вырой глубокую в тех камышах,
Вслед за зайцем направь свой внимательный шаг,
И поймав, привяжи возле ямы косого.
В той же яме ты спрячься до часа ночного.
Как придет алмосту,- ты ее задуши,
И чудовища шкуру надень ты в тиши,
И ступай к завидущему Фуку в сарай,
Там его ты схвати, там его покарай!"

Принял этот совет Ёрюзмек и в тиши
Осторожно отправился в те камыши.
Там он выкопал яму, - упорный, упрямый,
Там и зайца поймал, привязал возле ямы
Да и спрыгнул, и спрятался в яме глубокой.
Стал высматривать чудище нарт сильноокий.

Всюду рыскало чудище сквозь темноту, -
Запах зайца почуяла вдруг алмосту,
И на зайца набросилась, жадная, сдуру, -
Тут возник Ёрюзмек и содрал с нее шкуру!

Облачившись в ту шкуру, пошел он в сарай,
Поступил, как велела ему Сатанай.
Он в сарае засел, у врага во дворе.
В свой сарай понаведался Фук на заре, -
Тут схватил его нарт, полон силы великой,
И утратил сознание Фук красноликий,
В прах зарылось багряного цвета лицо.
Золотое, с печатью, носил он кольцо, -
Ёрюзмек снял кольцо, что так ярко лучилось,
Рассказал Сатанай обо всем, что случилось...

Вместе с джинами двигался Фук красноликий,
С нартов дань собирал он по праву владыки:
Каждый год шестьдесят изобильных столов,
Столько ж валухов, столько ж коров и волов.
Ёрюзмек, рассердившись, затеял с ним спор:
"Тяжкой дани от нас не возьмешь с этих пор.
Много нартам принес ты невзгод и страданий,
Нартской клятвой клянусь: не получишь ты дани!"
Ёрюзмек был могуч, хоть незнатной породу.
Перед ним, красноликий и рыжебородый, -
Перед гневом его грозный Фук трепетал.
Коль хотел Ёрюзмек, то по небу летал,
Разгонял, словно ветер, небесные тучи,
Рассекал он булатом гранитные кручи,
В сердце скал прорубал он ворота с размаху.
Фук не выдержал, скрылся на небе со страху,
В жажде мести раскрыл он со злобою рот,
Проклиная весь нартский воинственный род:
"Пусть не выпадет с неба ни капли воды,
Пусть сожжет солнце мира поля и сады!"

Как сказал - так свершилось. Горела земля
От жары высыхали сады и поля.
Без воды на лугах погибали стада,
Перестало живое рождаться тогда.

Нарты думают думу: "Как биться со злом?
Ёрюзмека, - решили,-мы к Фуку пошлем".
Поклонились они мудрым ведуньям селенья:
"Как нам быть? Посоветуйте без промедленья!"
Помогли эти женщины в скорби великой:
"Пушку старую прячет семейство Алика 
Глубоко под землей. Откопайте орудье,-
Да не будет бесплодья, не будет безлюдья,
Да низвергнется влага из туч и туманов!
В пушку пороха сорок насыпьте батманов,
Пусть ее зарядит молодой Джамбалат,
А в жерло пусть войдет Ерюзмек-нартский брат.
Пушка выстрелит, - выпустит нарта в полет,
Ёрюзмек попадет на заоблачный свод,
Долетит до гнезда красноликого Фука, -
И на этом да наша окончится мука".

Ёрюзмек, как велели те женщины, влез
В старый ствол. Грянул выстрел до самых небес-
И взлетел Ёрюзмек на заоблачный свод,
В то гнездо, где - он знал - красноликий живет
Он воскликнул: "Твой день да пребудет благим!
Слушай, Фук, помириться с тобой мы хотим.
Как покинул ты нас, - солнце землю спалило,
Ни одна жеребиться не хочет кобыла,
Ничего не растет, - ни цветок и ни колос,
И в селеньях младенца не слышится голос:
Перестали-то женщины наши рожать!
Долго ль будешь ты нартский народ обижать?
Да не знаешь ты горя, однако взгляни,
Как страдает народ в эти трудные дни!"

Фук ответствовал нарту: "Будь проклят вовек.
О, пусть день твой пребудет плохим, Ёрюзмек!
О, на трупе твоем пусть воссядут орда!
Я бежал от тебя до заоблачной мглы,
Ты не дал мне приюта на тверди земной,
Ты не дал мне господства над нартской страной!"
Так ответив, на землю глаза он уставил.
Вынул меч Ёрюзмек и его обезглавил.
И тогда супостат покорился безглавый,
До полудня в тот день лился ливень кровавый.
Но полился потом чистый дождь, светлый дождь,-
В сердце нарта умножил он радость и мощь.
Стала ярче земля, плодороднее, чище.
Ёрюзмек находился в небесном жилище,
Но воздушному, преданному скакуну
Сатанай приказала взлететь в вышину.

Гром гремит - Ёрюзмек на воздушном коне
Приближается к нартской желанной стране.
От насилия Фука людей он избавил,
И его нартский род благодарно восславил.
Он боролся со злом на просторе земном,
Нарты песню такую сложили о нем:

"Ёрюзмек был свободный уздень,
Он трудом начинал каждый день,
Ни пред - кем не склонялся вовек...
Кто же все-таки был Ёрюзмек?
Он родился в горах среди скал,
На равнине он рос и мужал,
Супостатов рубил, полон сил, -
Так рубил, будто сено косил!
Кареглаз, а усы - что каштан.
Богатырский у всадника стан
И каракуля брови черней.
Был он в клятве - гранита прочней.
Враждовал с хитрецом и лгуном,
Волчья шуба в накидку на нем.
Нужно ль место почета ему?
Там сидеть неохота ему!

Если пуля иль сабля сверкнет,
Он и глазом тогда не моргнет.
Незнаком он с двуличием был,
А знаком он с величием был.
Был прославлен коня его бег...
Кем же все-таки был Ёрюзмек?

В удалом нартском войске густом
Он казался железным шестом.
Каждый сказ о нем птицей парил, -
Был он сам, как орел, мощнокрыл,
Был он молниевидным огнем, -
Богатырь на коне вороном!".

САТАНАИ-ДОЧЬ СОЛНЦА И ЛУНЫ

Сатанай рождена милоокой Луной,
Солнце, неба властитель,-отец ей родной.
Джелмауз, бог морской, отнял дочь у Луны
И на остров унес, в дальний край тишины.
Много лет он держал ее в крепком плену,
Он в отчаянье Солнце поверг и Луну.

У Луны потускнели от горя глаза,
Выжигала их солью печали слеза.
Потому-то на небе и шум, и волненье,
И Луны происходит и Солнца затменье,
Потому-то порою все небо во мгле,
Недостаточно света на нашей земле.

Кличут звезды они, чтоб наплакаться вволю,
И на землю взирают с надеждой и болью.
Всем вопрос задают: "Где их дочь Сатанай?
Где ее заточенья неведомый край?"
Но не знает никто, где сокрыта девица,
А спросить Джелмауза-не могут решиться.
Вот и плачет Луна день за днем, день за днем,
Низвергаются слезы на землю дождем,
В сердце Солнца-палящее пламя смятенья,
От него на земле высыхают растенья.

Но пылает ли Солнце, Луна ль горько плачет,-
Их дитя похититель на острове прячет,
Возвратить не желает родителям дочь,
Этот остров окутал он темным, как ночь,
Непроглядным туманом, а сам, в глубине,
На морском, на просторном покоится дне.

Лишь богиня воды лаской девушку тешит
И волос ее золото пальцами чешет,
Но сжимается пленницы сердце тоской,
Ей отрады рассвет не приносит морской.
А слезами легко ль каждый год провожать?
И надумала ночью однажды бежать.
Вот, покрасив лицо, эта узница горя
По земле островной вышла на берег моря.
Увидала она сквозь счастливые слезы,
Что плывет ей навстречу доска из березы.
Села, стала грести, и на влажной дороге
Послужили ей веслами руки и ноги.
Ветер гнал ее к суше, придав быстроту,-
На земле подобрали ее алмосту.

Увели Сатанай, - в темной чаще густой
Угостили обильной и вкусной едой.
Ей высокий почет оказали при встрече,
Только чудища дара не ведали речи.
Занялись они как-то игрой-беготней,-
И увидели холм на поляне лесной.
Исходила тяжелая вонь от холма,
Унесла от чудовищ остатки ума,
Алмосту без сознанья упали мгновенно:
Этот холм дряхлолетнею был эмегеной.

В темной чаще она прожила семь столетий.
Алмосту от нее убежали, как дети.
Сатанай растерялась, на месте осталась,
И все ближе чудовище к ней придвигалось.
Одноглазая к ней приближалась беда!
Сатанай на нее посмотрела тогда,
Красота Сатанай светозарно зажглась,
Ослепив эмегены единственный глаз.

Стала камни кидать она с местью горячей,
Стала глину глотать она в злобе незрячей.
На скалу поднялась и с обрыва свалилась,
О подводные острые камни разбилась.

Сатанай сквозь листву побрела поутру.
Ей одной - одинешеньке страшно в бору.
Листья, звери со всех обступают сторон,
Не пойти ли ей к богу земли на поклон?
Проходила она сквозь густые места,-
Камни гор озаряла ее красота,
Ветры, встретив ее, замедляли свой бег,
Перед ней замирало течение рек.
Устремит она вдаль светоносные очи,-
И становятся яркими темные ночи.
Но безлюдны и лес, и гора, и равнина,
Чтоб поесть, не найдется и крошки гырджына.

Шла и шла, и неделям не знала числа,
Наконец до селения нартов дошла.
На окраине встретилась с женщиной мудрой,-
Эта женщина сжалилась над златокудрой,
И в кладовке своей Сатанай поместила
И, от нартов скрывая, кормила, растила.
Ёрюзмеку о девушке весть принесла,-
Сатанай за отважного замуж пошла,
И уму-разуменью учась у жены,
Ерюзмек превратился в опору страны.
Сатанай стала матерью нартского рода,
Ерюзмек стал отцом и вожатым похода.

 

САТАНАЙ СПАСАЕТ ЕРЮЗМЕКА ОТ ГИБЕЛИ

Жил у нартов сын Фука, бесчинства творя.
Зложелатели в нем обрели главаря.
Он решил умертвить, уничтожить отравой
Ерюзмека со всей его громкою славой.
Сатанай догадалась о замысле злобном
И пришла к Ерюзмеку с рассказом подробным.
Ерюзмеку она продырявила горло,
Хитроумная, трубочку вставила в горло,
И сказала: "Тебе не опасен злодей,
Только помни,-бузу через трубочку пей".

Собрались зложелатели в доме Алика.
Ерюзмек их от мала страшил до велика,
И боялся позвать его недругов круг.
"Я пойду!-закричал мальчуган Сосурук.-
Приведу его, ваши обрадую души,
Если ушки да ножки дадите от туши".

Он пришел, передал приглашение-зов:
"Если хочешь, иди, но поклясться готов,
Что тебя не добро ожидает, а зло".
Закричал Ёрюзмек: "До чего же дошло,
Коль посмели за мною прислать малыша!"
У могучего нарта вскипела душа.

Он явился на пир, что возглавил сын Фука.
"Испытаем, кто лучше стреляет из лука,-
Он сказал.-Цель-подпорка железная дома".
Всем была его нартская меткость знакома,
Испугались и стали стрелять, но вошла
В ту мишень одного Ерюзмека стрела.
Хоть старается каждый, усилия множит,-
А никто ее вытащить, право, не может.
"Я попробую!" - крикнул малыш Сосурук,
И стрелу без усилий он выдернул вдруг.

Посмотрел Ёрюзмек на врагов-силачей:
"А теперь мы начнем испытанье мечей".
Принесли два отчаянных головореза
Толстый вертел, что был сотворен из железа.
Вынул  меч  Ёрюзмек и  сказал сыну  Фука:
"Ты вглядись, да вперед тебе будет наука,
Твоего обезглавил отца этот меч,
Но, когда голова его падала с плеч,
Я случайно задел его зуб коренной,
С той поры и зазубрился меч мой стальной".
И мечом на две части он вертел рассек,
И, погладив, упрятал свой меч Ёрюзмек.

Предлагают воителю место почета,
Но занять это место ему неохота.
Пьют хмельную бузу всей веселой оравой
И  ему предлагают бузу,  но  с отравой.
Через  медную  трубочку пьет он  бузу.
Льется наземь буза, - лужа, лужа внизу!
"Пьян старик, под себя он мочиться привык,
Да умрет он сейчас!"-поднимается крик.

Поднял чашу свою злоязычный смутьян,-
Поднял чашу с проклятием Гиляхсыртан:
"У врага, у которого зубы кабаньи,
Да затупятся зубы в тоске и страданье,
Да съедят кабана до кости муравьи!"
Но слова Ёрюзмек возглашает свои:
"Да вовек не затупится зуб кабана,
Муравьиная рать да не будет страшна!"

Как сказал он,-так сразу же дверь на запор,
Вынул меч,-да врагов покарает, остер!
Зложелателей кровь заалела вокруг.
"Всё убил, порубил!"-закричал Сосурук.
Вышиб стену ударом, ворвался он в дом,
Ёрюзмека он на руки поднял с трудом,
И отнес его мальчик к воде ручейка,
И от грязи и крови омыл смельчака.
Посадил на коня и отправил домой.
Стал беседовать нарт с многомудрой женой.

Вопросила его Сатанай: "По добру,
По здорову ль пришел? Что узнал на пиру?"
"Был там ловкий малыш. Как в года он войдет,
Будет всюду его славословить народ".
"Ты хотел бы, чтоб это был младший твой брат?"
"Не хотел бы: недаром у нас говорят:
Коль сильнее ты брата,-имеешь ты брата,
Коль слабее,-имеешь ты в нем супостата".
"Ты хотел бы, чтоб мальчик был сыном твоим?"
"Я хотел бы, да счастьем богат ли таким?"
"Так узнай: он твой сын. Он-опора-скала,
Чтобы старость твоя опереться могла".

 

КАК СОСУРУК ДОБЫЛ ОГОНЬ

Нарты скачут в поход. Проскакали немало,
И без трута остались они, без кресала.
Говорит Сосурук: "Я огонь вам добуду",-
И погнал скакуна. Было мрачно повсюду,
Только в дальней пещере мерцал огонек.
Там храпел эмеген - одинок, одноок.
Молодой Сосурук устремился к огню
И схватил, не слезая с коня, головню.
Отскочил уголек, отскочил, не погас
И попал эмегену в единственный глаз.
Протянул свою руку сквозь сон эмеген,
Взял он с пламенем вместе и всадника в плен,
И опять захрапел, и в глазу великана
Нарт, и конь, и огонь очутились нежданно.

Вот храпит он, бесчувствием сонным объят,
А из глаза горячие искры летят.
Как проснулся, поспав до желанного срока,
Вместе с пламенем вытащил нарта из ока.
Удивился: "Эй, кто ты? Откуда ты взялся?
Почему ты в глазу у меня оказался?"

Тот ответил: "Мы, нарты, помчались в поход.
Чтоб огонь раздобыть, я пустился вперед.
Но со сна заграбастал, закинул ты нас-
И меня, и коня - в свой единственный глаз.
Не заметил во сне ни меня, ни коня,
Ни того, что пылает в глазу головня".

"Не из ваших ли-нарт Сосурук?
Много ль славы Принесли ему игры его и забавы?"

"Как же, знаю такого в родной стороне.
Сколько раз Сосурук забавлялся при мне!"

"Ну, а много ль забав у него? Говори!"
"Ох, и много! Тебе ж подойдут только три.
Я о первой забаве рассказ поведу.
Я на гору взбирался у всех на виду,
Отрывал непомерные глыбы от скал
И с вершины к подножью горы их бросал.
Там стоял Сосурук, богатырь молодой,
Отбивал он те глыбы своей головой,
И летели за гору огромные глыбы".

"Разве так забавляться и мы не могли бы?-
Закричал эмеген. - Поднимись для игры!"
Нарт поднялся тогда на вершину горы.
От скалы отрывал он огромные камни,
Вниз бросал их, и с криком: "Забава легка мне!"-
Эмеген отбивал их своей головой,
И взлетали они высоко над травой,
И над нартом бесстрашным кружась, как орлы,
Улетали потом за вершину скалы.
"Говори: я играю, как нарт Сосурук?"
"Ты гораздо ловчее, чем давний мой друг!"
Эмеген: "Я веселье почуял, играя.
Говори: какова же забава вторая?"

"Сосурук удивляет друзей-смельчаков:
Раскаляет в огне шестьдесят сошников
И глотает. Когда их живот охладит,
Облегчается сразу же ловкий джигит".

"Вот игра так игра, вот забава по мне!
Собери сошники, раскали их в огне,-
Сошниками набил он живот до отказу,
Вот собрал, раскалил сошники Сосурук,
Повелел великану: "Глотай!" И обжора
Стал глотать эту жаркую пищу, и скоро
Сошниками набил он громадный живот,
А потом их изверг подчиняясь приказу.

Говорит великан: "Неплохая забава!
В животе моем жару прибавилось, право!
Не гадал, что себя так сумею согреть я.
Какова же забава, - поведай мне, - третья?"

И в ответ богатырь Сосурук произнес:
"Ты опустишься в озеро в лютый мороз.
В этом озере, что поросло камышом,
Под водою пять дней простоишь нагишом,
Только будет торчать над водой голова.
Хорошо ли мои ты запомнил слова?
Как вода станет льдом, - ты на лед поглядишь
И, встряхнувшись, поднимешь и лед, и камыш:
Так привык Сосурук забавляться-играть!"

Эмеген опустился в озерную гладь,
В тихом озере, что поросло камышом,
Неподвижно пять дней простоял нагишом.
Как вода стала льдом от дыхания стужи,-
Поднатужился там эмеген неуклюжий,
Зашумел, затрещал раздвигаемый лед.
Нарт в испуге сказал: "Перепутал я счет,
Десять дней, а не пять, нам нужны непременно!"

Был хитер Сосурук, обманул эмегена,
Сосуруку поверил глупец-великан.
Порешил Сосурук: "Мне поможет обман",
Камышовые метлы сорвав на ходу,
Он заделал все трещины-щели на льду,
А затем обратился он к богу-тейри:
"За пять дней холода пяти лет собери!"

Наступил неожиданный лютый мороз,
И казалось, что миру он гибель принес.
В лед, что камня прочней, превратилась вода.
"Эй, встряхнись, эмеген!" --март воскликнул тогда.
Тот попробовал двинуться, но у обжоры
Сил не стало. А лед неподвижен матерым!

"Я бессилен, дитя человечье! Докука
Для меня, как я вижу, игра Сосурука!"

"Эмеген! А ведь я - Сосурук. И мой меч
Заблестит и снесет тебе голову с плеч".
"Как с горы стал ты камин кидать, сильнорук,
Я подумал, что ты, может быть, Сосурук.
Я стою и вздыхаю. А знаешь о чем?
Эту голову ты не отрубишь мечом!
Острый нож у меня в волосах ты найдешь:
Обезглавит меня только собственный нож!"

Нарт подумал: "Не кроется ль тут западня?
Не погубит ли чудище это меня?"
Толстый шест протянул к голове Сосурук,-
Взвился нож и на дерево кинулся вдруг.
Где коснется шеста, - перережет его,
А чудовищу нравится скрежет его.
До руки Сосурука дошел наконец,
Но схватил его за рукоять удалец,
Обезглавил ножом колдовским эмегена,
Взял огонь и направился к нартам мгновенно.

        НАРТ ДЕБЕТ
ПРО ПЕРВОГО НАРТА

Над богами владыка, тейри грозноликий
Так промолвил, весь мир озирая великий:
"Я дыханием уст сотворил небосвод.
Облака? Это дым моей трубки плывет.
Звезды? Искры, которые высек кресалом,
А земля-то, что жизни пребудет началом.
Беспредельное море я создал навеки,
Повелел-заблестели и хлынули реки
По земле, мною созданной в полдень погожий:
Превратил я в нее лоскуток моей кожи.
Из хрящей моих создал высокие горы,
И сквозь них сотни рек прорвались па просторы.
Из волос моих создал деревья и травы,
Запестрели сады, зашумели дубравы,
Свищут птицы в лесах, рыщут звери на воле,-
Этот мир эмегенам достанется, что ли?
Иль чудовищам всё я отдам однооким,
Что возникли из желчи моей ненароком?
Мне назло, ради зла, помышляя о зле.
Расплодились они па цветущей земле!"

Так, подумав, промолвил богов повелитель,
Озирая с тоскою земную обитель.
И тогда в сердце бога, познавшем страданье.
Родилось неизвестное прежде созданье:
Это был первый нарт, это был человек.
Для пего часть души всемогущий отсек,
Чтоб сиял изнутри разумения светом,
И назвал он его Златоликим Дебетом.
Молвил первому нарту, исполнен любви:
"У подножья горы Минги-тау живи".
Обучил его хитрому делу творец:
Первый нарт нам известен как первый кузнец.
Он железо добыл- и свой труд он прославил:
На земле он впервые железо расплавил.
Стал он уголь сжигать, он из стали впервые
Стал ковать и щиты, и мечи боевые.
Он кольчугу на диво сработал, затем
Изготовил неслыханной крепости шлем,
Меч, в огне закаленный, назвал он Сырпыном...
Шлем надев, станет страшен боец исполинам,
В той кольчуге и трус не подвластен испугу,
Рвется к бою, как только наденет кольчугу.
А мечом я, незрячий старик, на скаку
Минги-тау, вершину вершин, рассеку.

* * *
Но порой о Дебете в народе у пас
По-иному ведется старинный рассказ.

 

НАРТСКИЙ КУЗНЕЦ

Это было в давнишнее время седое.
Обитало в пещерах всё племя людское,
В те года, когда каменным было корыто
И повсюду из дерева делалось сито,
Бог огня стал супругом богини земли.
Загремело вблизи, загремело вдали,-
И земля зачала. Становясь всё круглен,
Ожидала дитя девять лет, девять дней.
Вот разверзлась земля и родился Дебет,
И богиня воды искупала чуть свет,
Напоила водой родниковою, звонкой,
И кормить, и воспитывать стала ребенка,
И учила его, и следила сама,
Чтобы нартского мальчик набрался ума.

У Дебета в груди ярко пламя горело,
Было крепким м твердым железное тело,
И растягивались, точно лук, сухожилья,
И при этом сжиматься могли без усилья,
Л сустав его каждый, круглясь и играя,
Разгибался легко, точно петля дверная.
Были кровь и душа у него из огня.
Как рукою дотронется он до кремня,-
Раскален докрасна, расплавляется камень:
Сочетались в Дебете железо и пламень.
Бог огня научил его пламенной речи,
Бог земли научил его каменной речи,
Бог воды ему пищу давал и питье,
И открыл он Дебету наречье свое.
Вот взобравшись однажды на горный хребет,
Там беседовать начал с камнями Дебет,
Он узнал их совет, услыхал наставленье,
И набрал он камней, и спустился в селенье.

В душу каждого камня он чудно проник,
Потому что камней понимал он язык.
Как лепешкой ячменной, камнями питался
И камней существо он постигнуть пытался.
Бог огня Помогал ему, полон веселья,
Из камней всевозможные, делать изделья,
А железо, как тесто, покорно, любовно
Подчинялось могучему беспрекословно.

Говорил он с огнем, говорил он с водой,
И наречье земли понял нарт молодой.
Он впервые постиг кузнеца ремесло.
Всё, что в камне таилось, Дебета влекло,
Извлекал из камней всё, что людям потребно,
Ибо в их естество проникал он волшебно.
Он из камня щиты мастерил и кольчуги,
Он искусством прославился в нартской округе,
И такого умения даже достиг,
Что из гладких камней жарил вкусный, шашлык!

На скалистой вершине он кузню поставил.
На земле он впервые железо расплавил,
Он впервые стал каменный уголь сжигать,
Сделал кожаный мех, людям стал помогать.
Добывал он руду, прорубая скалу,
И растягивал, точно густую смолу,
Он железо своими большими руками,
И, чтоб нарты расправились быстро с врагами,
Делал стрелы, в кольчуги людей одевал,
Днем и ночью для войска оружье ковал.
Смельчаки восхваляли его мастерство,
И такая гремела молва про него:
Есть в мечах его сила! Возьми что попало,-
Всё разрежут они, как курдючное сало!
Метким стрелам его не преграда - скала,
Не пройдут сквозь кольчугу ни меч, ни стрела!
Он готовил на северном  склоне оружье,
Потрясая и громом, и звоном оружье.
А потом, протянув через горы, на юге
Закалял в Черном море мечи и кольчуги.
Не пугала стрелу безграничная даль,
Превращал он железо обычное в сталь.
Для воителей много он выковал стрел,
Скакуна Гемуду он в кольчугу одел,
И кольчугу чудесную эту рассечь
Не могли ни стрела супостата, ни меч,
Ну, а стрелы, которые делал Дебет,
Пробивали насквозь даже горный хребет,
И надменно, с громадою каменной споря,
Достигали просторного Черного моря.
От кузнечного, нужного всем ремесла
Сила нартского войска росла и росла.
Чем хитрее кузнец, тем храбрее боец.
Вот каков был Дебет, первый нартский кузнец:
Он деянья помог совершить боевые,
Из руды раздобыл он железо впервые,
Он железную силу дал нашему телу,
Научил он потомков кузнечному делу.

 

ГУ И ЧЕХИИ-СЫНОВЬЯ ДЕБЕТА

Ради крепости дома, для чести и славы
Старцу-нарту Дебету тейри светлоглавый
Даровал девятнадцать сынов-соколов,
Девятнадцать сердец, девятнадцать голов.
Старший сын Алауган всех поздней стал женат,
И слова всех поздней про него зазвенят,
А сейчас я о первом поведаю горе,
Что познал человек на подлунном просторе.
Расскажу я о нартах, о Гу и Чехии,
Расскажу, как погасли их светлые дни.
Эй, отважные нарты, мужи-силачи,
Плачут горы по вас и тоскуют ключи!
Здесь впервые земля обрела свою муку,
Брат на брата здесь поднял без умысла руку,
Здесь людей темный ужас впервые потряс,
Кровь людская была пролита в первый раз.

Гу, второй сын Дебета, старательный Гу,
Пас отцовское стадо на горном лугу,
А Чехии, третий сын, был могучим, суровым,
Несравненным охотником и звероловом.
Знал повадки зверей, знал и вольницу птичью,
Старца - нарта отца он кормил свежей дичью.
Вот однажды зажегся семейный очаг.
Стал Чехии похваляться с насмешкой в очах,
Стал над братом смеяться охотник умелый:
"Ох, и зорок мой глаз, ох, верны мои стрелы!
Заприметил я лань на вершине седьмой,
А с шестой я настиг ее быстрой стрелой.
И тебе, бы, мой брат, поохотиться надо!
Ты, как видно, все дни проводя возле стада,
И беседуя только с овцой и бараном,
Стал и зрением слаб, да и слух твой с изъяном,,
Берегись, украдут твоих лучших ягнят!"

С лаской младшему старший ответствовал брат:
"Эй, ты сокол мой зоркий, мой волк быстроногий!
Я с тобою сравняюсь ли, слабый, убогий!
Здесь и в зимнюю пору и в летнюю пору -
Тишина; где тут взяться нежданному вору!"
Темной ночью, дыханье свое затая,
Подбирается к стаду Чехии, как змея.
Он ползет и не сдвинет ни стебля, ни ветки.
Что задумал охотник удачливый, меткий?
"Ох, и буду же завтра над братом смеяться!
Кто же выкрал баранов? - спрошу я у братца".

Но не спит и не дремлет прилежный пастух:
Гу сидит у "остра, напрягает свой слух.
Где-то чудится шорох. Иль ветки шумят?
Но смекает, что хочет потешиться брат:
"Подползает к отаре Чехии озорной,
Посмеяться над старшим решил, надо мной,
Дай-ка, сам я над ним подшучу: позабавлю
Я себя -и его испугаться заставлю".

Крикнул Гу-словно грянул с угрозою гром.
От его богатырского крика кругом,
Как песок, полетели утесы во мглу.
Черный лук натянул и пустил он стрелу.
Словно буря, сквозь чащу кустов, загудела,
Заревела стрела, устремясь без прицела.

Стон протяжный ответил ей из-за куста,
Из-за изгороди для загона скота.
Но нашла она цель, устремясь без прицела:
Держит Гу, обнимает холодное тело.
Ранен в сердце-Чехии оперенной стрелой,
Кровь течет и кипит светло-алой струей.

Нарты плакать не могут, их жребий таков:
Не дал бог стальногрудым ни слез и ни слов,
Чтобы выразить боль о тяжелой утрате.
Но о друге своем, о возлюбленном брате
Горевал бедный Гу, предок всех горемык.
Он к холодному телу всей грудью приник,-
Светло-алою кровью окрасилась грудь.
Если б душу в безгласное тело вдохнуть!
Закричать бы-но кто же на крик отзовется?
Зарыдать бы-не то его грудь разорвется!

Но тейри положил его горю предел,
Волю дал, чтоб несчастный о брате скорбел:
Обратил неповинного братоубийцу
Повелитель богов в быстрокрылую птицу,
В красногрудую чайку: видать, неспроста
Кровью брата была его грудь залита.
Реет чайка с тех пор над пучиной морскою
И о брате убитом рыдает с тоскою.

 

КАК ЗЛО ВОШЛО В РОД МАРТОВ

Не хотите вы с веком вступать в разговоры,
Но откройте нам тайну, предвечные горы,
Ты поведай нам, рек и озер властелин,
Говорливый старик, океан-исполин:
Как возникло средь нартов бесхитростных зло?
Как предательство в чистые души вползло?
Кто измену и зависть занес в те сердца,
Что па свет появились из сердца творца?

Отвечал исполин, светлых вод властелин,
Загудели в ответ камни горных вершин:
"Хватит с нас наших собственных тайн вековых,
Мы и знать не желаем о тайнах чужих.
Знает ветер: простор облетая бескрайний,
Он приучен чужие выведывать тайны".

Вот что ветер крылатый поведал в ответ:
"Первый нарт на земле-Златоликий Дебет-
Народил девятнадцать сынов-силачей
(Не в обычае нартов считать дочерей).
Брили голову нарту, вступавшему в зрелость,
И впервые, чтоб силу явил он и смелость,
Молодому вручали оружье, коня:
Издавна так ведется до нашего дня.
Был еще один старый обычай вначале:
Как джигиту коня и оружье вручали,
В эту пору, - гласят стародавние были, -
Не джигита, а младшего брата женили.
Вот и выросли старца Дебета сыны.
Каждый сделался мужем почтенной жены,
Родились у них дети, пошли у них внуки,
Лишь у самого старшего-беды и муки:
Алаугану жениться пора не пришла,
Не пришла, хоть давно отошла, отцвела.
Побелела у нарта волос половина
И с морщиной морщина, с кручиной кручина-
Сетью старости стали, покрывшею щеки,
И бродил он в унынье, как зубр одинокий.
Дети дразнят его-холостого, седого:
"Ты бы пряхою сделался, верное слово,
Ты без бабы, - так бабьей займись ты заботой,
Не ходи нагишом, сам одежду сработай!"
Если ссорились взрослые между собой,-
"Алаугановой будь наделен ты судьбой!"-
Изрекали такое проклятие, споря...

Не стерпел Алауган поруганья и горя.
II предстал сын-старик перед старцем Дебетом,
Сиял папаху, с поклоном придя и с приветом,
II пред ложем сказал: "Изволение дай,
Мой отец, отпусти меня в северный край,
Истреблять эмегенов - чудовищ я буду.
Надо мной уже люди смеются повсюду:
"Сиднем сидя в дому, поседел он давно,
Удаль нарта свою просидел он давно!"

Алаугану ответствовал старый Дебет-
Мудрым был прозорливого нарта ответ:
"Если хочешь разбить эмегенов - врагов,
Заслужить похвалу властелина богов,
Завещавшего нам уничтожить дотла,
Нанести пораженье исчадиям зла, -
То на это я благословенье даю,
И оружье даю - да поможет в бою:
Меч Сырпын, крепкий шлем, что страшат супостата,
Я для старшего в роде сковал их когда-то,-
И коня Гемуду: он породы стальной,
Он из стали когда-то был выкован мной.
Бог вдохнул в него жизни восторг и веселье,
И теперь он хозяина ждет в подземелье...

Всё тебе отдаю, что потребно в бою,
Ты же дай богатырскую клятву свою,
Что из края врагов, на коне боевом
Ни с одним не приедешь живым существом,
А иначе повергнешь в беду нартский род.
Эту клятву исполни, но знай наперед,
Что, вернувшись, в живых не застанешь меня".

Алауган, богатырское слово храня,
Так поклялся отцу: "Эмегенов карая,
Из безбожного края, полночного края,
Возвратившись домой на коне боевом,
Ни с одним не приеду живым существом".

То не черная туча упала с вершины,
То не молния дол озарила пустынный,
Это всадник-старик на могучем коне
Истребляет чудовищ в полночной стране.
Блещет молнией острый Сырпын над врагом,
И грохочут удары меча, словно гром.

Слышен раненых стон и предсмертный их вой,
Поднялись горы трупов в степи вековой,
Разлились черной крови кипучие реки,
И на север, где не было жизни вовеки,
Обезумев, бегут эмегены поспешно,
А за ними, как утро за ночью кромешной,
Неотступно летит неизбежною карой
На могучем коне Алауган, воин старый,
И кого настигает седой исполин,-
Рассекает сверкающей сталью Сырпын.
Вот пустыня пред ним, край песков и бесплодья.
Натянул Алауган посильнее поводья.
Осадил Гемуду-и увидел мгновенно,
Что в пещере запрятались три эмегена:
Сын с отцом вносят черный котел в свой тайник,
А котел закопченный-не мал, не велик:
У пего-сорок медных, широких ушков,
В нем улягутся, сварятся сорок быков,
А старуха сшивает скалу со скалой,
Камень с камнем сшивает проворной иглой
И дрожит, вход в пещеру свою зашивая,
А игла-то ее-как сосна вековая.

Крикнул нарт на коня, вынул саблю из ножен
И к пещере помчался, как месть, непреложен.
Видит нарт: из реки, из сверкающей пены,
Поднялась голова молодой эмегены.
Словно золото, косы горят на заре,
Под ресницами очи-как угли в костре.

Говорит Алаугану красавица-дева:
"Не губи моих близких, исполненный гнева!
Поднимусь я к тебе, старику, из воды,
Я не буду гнушаться седой бороды,
Так и быть, стану старому нарту женой,
Хоть красивей меня нет на тверди земной!"

Алауган, покосись на нее исподлобья,
Вынул меч-и стремительных молний подобье
Засверкало-был сын-эмеген обезглавлен!
Из речного потока, что был окровавлен,
Показалась по пояс красавица-дева,
И как тополь, как самое стройное древо,
Эмегена была высока и стройна,
Горным снегом блистала ее белизна.

Стала нарта молить, стала руки ломать:
"Хоть отца мне оставь, пощади кою мать!
Или ты не пленен красотою моею?
Где ты видел прекраснее груди и шею,
Стан стройнее и руки белей и круглей?
Алауган, ты моих стариков пожалей!
Эта грудь к тебе крепко прижмется, мой милый,
Эти руки тебя обовьют с чудной силой,
Буду вся я твоей, буду вся я твоей,
Только старость моих стариков пожалей!"

Нарт желания полон и полон боязни-
Видит он свою гибель в прелестном соблазне.
Стиснув зубы, пылая от злобы и страсти,
Эмегена - отца рассекает на части.
Тут девица заплакала плачем беды,
В полный рост поднялась на песок из воды,
Перед нартом предстала, блестя наготой,
И красой молодой, и косой золотой:

"Посмотри, господин, вот я вся пред тобою!
Я навек тебе стану покорной женою,
Если ты пощадишь мою старую мать,
А не то кинусь в воду речную опять,
Утону я и рыбам отдам свое тело...
Ты, чье сердце, как камень, давно затвердело,
Рыбы ты холодней, ты забыл состраданье!"

Закружилось у нарта в глазах мирозданье,
В голове - словно грохот и скрежет обвала,
Словно птица, в груди его сердце дрожало.
И старик ей ответствовал хрипло и глухо:
"Пусть живет! Пусть уходит скорее старуха!
Только ты подойди, подойди!"-
Но едва Старый всадник промолвил такие слова,
Придавила кольчуга воителю грудь,
Шлем заставил от девы глаза отвернуть,-
Вместе с шлемом и вся голова повернулась,
Сталь меча на старуху сама замахнулась,
А отцовский скакун, умный конь Гемуда,
Крепко оземь ударил копытом тогда
И сказал человеческой, ясною речью:
"Помни, нарт, что отцу, как поехал на сечу,
Ты поклялся великою клятвой святой!"

Но, сверкая прекрасной своей наготой,
Эмегена приблизилась к парту седому,
И ту клятву, что дал, уезжая из дому,
Ту священную клятву презрел Алауган,
Отравил его нартское сердце дурман,
Всадник на руки взял эмегенову дочь,
Чтоб отсюда навек увезти ее прочь,
Чтоб исчадие зла, свой закончив поход,
Как супругу ввести в нартский дом, в нартский род.

Чистой нартской земле на погибель и зло
Алауган эмегену сажает в седло,
Но не снес Гемуда этой ноши, и вдруг
Весь хребет, что из стали, согнулся, как лук,
Все четыре ноги подогнулись в бессильи
И уста скакуна по-людски возгласили:

"Мой хозяин, Дебета безгрешного сын!
Вас обоих мне трудно везти, господин!
Храбрый воин, послушай мой добрый совет:
Чем ломать под исчадием зла мой хребет,
Нагрузи меня лучше котлом, что старик
Эмеген притащил в ту пещеру-тайник.
А котел и без мяса для нарта хорош:
Только воду нальешь и огонь разведешь,-
Бычьи туши увидишь ты-сорок числом!
Дорожить надо этим чудесным котлом,
И пока в старшем нартском роду, что безгрешен,
Тот котел будет в доме Алика подвешен
На священной цепи,-будет вечным, как время,
Не познает и голода нартское племя!"

И покуда скакун говорил,-молодая
Эмегена молчала, той речи внимая,
Лишь в глазах ее черное прыгало пламя,
Да скрипела она в лютой злобе зубами.
Но едва кончил слово скакун боевой,-
Алаугану сказала с усмешкой кривой:
"Прежде выкуп давал за невесту жених,
Нынче-жены мужей выкупают своих.
Что ж, бери мой котел, да садись на коня,
Без котла ты, видать, не прокормишь меня!"
Алауган принял слово коня и пошел,
И достал из пещеры чудесный котел,
И на плечи взвалил он его, словно раб,
И, казалось, под бременем этим ослаб.
Обливался он потом, а рядом надменно
Восседала на чалом коне эмегена.
Алауган тихо-тихо бредет из похода,
Как медведь с тяжкий ульем запретного меда,
А молва, словно заяц бежит... О, помилуй,
Сжалься, смерть, награди Алаугана могилой:
Кто священную клятву презрел, пусть умрет!..

Зло впервые вошло в нартский дом, в нартский род.
***
Но дошла и другая до горских селений
Стародавняя быль о жене - змегене.

 

КАК АЛАУГАН ЖЕНИЛСЯ

На земле нету нартского рода славней!
Девятнадцать Дебет произвел сыновей.
Алауган - самый старший, отвагой богатый,
И давно были все его братья женаты,
Лишь один Алауган в одиночестве жил,
Но, как будто, жениться и сам не спешил.
Наконец холостой удалец Алауган
К разговорам прислушался односельчан:
"Где найдет себе женщину воин такой?
Нартских жен устрашает он мощью мужской!"

Он пытался жениться, - увы, ни одна
Не могла с ним ужиться подруга-жена.
Годы шли, появилась тогда поговорка,
Было слушать ее и позорно и горько:
"Он остался, как нарт Алауган, без жены!"
Стали дни Алаугана грустны и темпы.
Оседлал он коня и отправился в путь:
Может быть, он отыщет жену где-нибудь?

По горам, по долам едет-скачет в тоске.
Перед ним возвышается холм вдалеке.
Но, приблизившись, трепет почуял мгновенно:
То не холм, то - страшилище, то - эмегена!
Между пальцев - иголка, - потолще бревна,
А длиннющая нитка аркану равна.
Свирепея, единственный щурился глаз.
А земля под чудовищем гулко тряслась.
Груди были за плечи закинуты; сало
Живота до земли - слой за слоем - свисало;
Ямы, трещины - раны на теле земном -
Эмегена латала иголкой-бревном.

И когда она так восседала угрюмо,
Алауган к ней приблизился сзади без шума,
Крепко губы он сжал, и на миг задохнулся,
И губами грудей эмегены коснулся.
Повернулась и крикнула, вместо проклятий:
"Эй, моим неожиданно стал ты дитятей!
Жаль, груди моей ртом ты коснулся тайком,
А не то б оказался отменным куском!"
Молвил нарт: "Мы вступили б с тобою в сраженье,
Но груди я твоей оказал уваженье".

Алауган эмегене пришелся по нраву:
"Заживет с моей дочкой, - решила, - на славу!"
И задумала всаднику дочь показать, -
Мол, из нарта хороший получится зять.
"Дочь моя, - говорит, - хороша и мила".
И в пещеру свою храбреца повела.
Говорит: "Привела тебе, дочь, муженька!"
А у нарта спина широка и крепка,
Зубров он изловил, сам их стал свежевать, -
Силы некуда рослому нарту девать!

Эмегенова дочь в нашу дверь не войдет,
А войдет, так косяк непременно сорвет.
И подумал тогда Алауган: "Толстовата,
Словно дерево в три иль в четыре обхвата".
Он женился па пей, взял с собою жену,
Поскакать повелел Гемуде - скакуну.
Великанша была и толста, и кругла,
Для коня эта ноша была тяжела,
И увязли тотчас глубоко его ноги
В землю долгой, неслыханно трудной дороги.
Вот и прибыл скакун к долгожданному месту.
Нарты видят впервые такую невесту!
Эмегенова дочь стала нартской снохой,
Но женою она оказалась плохой:
Как родит она, тут же дитя поедает.
А супруг ее молча и больно страдает.

Он вернулся однажды печальный домой.
Вопрошает жена: "Слушай, муж, что с тобой?"
Отвечает жене Алауган удрученный:
"Нет, не так ты рожаешь, как нартские жены.
С каждым днем на душе у меня тяжелей,
Счастья ты не даришь, не даришь сыновей.
Ты рожаешь детей, - почему же из них
Никого, никого не осталось в живых?
Если нарта жена разродиться должна.
На трубу очага залезает она,
Разродившись, спускается вниз по трубе.
Это все, что сказать мне хотелось тебе".

Родов день наступил. Эмегена с трудом
Поднялась на трубу, сотрясая весь дом.
Ждал внизу, под трубой очага, Алауган.
Подхватил он дитя: это был мальчуган!
Задушил он щенков, положил их в корыто,
Взял дитя, сел в седло,-застучали копыта,
На Эльбрус он взобрался поверх облаков:
Да сосет этот мальчик сосцы ледников,
Да растет он, своей ожидая судьбы!

Эмегена спустилась с очажной трубы
И поспешно щенков проглотила, сочтя,
Что свое поедает родное дитя.
Тяжко дышит, и злобою сердце полно,
И вращается дом, словно веретено!

Так сказал Алауган: "Ты прославь нартский кран,
Я даю тебе имя- Карашауай!"
Подарил ему панцирь и меч Алауган:
Знал, что вырастет нартом его мальчуган.
Посадил он его на коня Гемуду,
И направил он сына к родному гнезду,
И сказал он: "Будь счастлив, Карашауай,
Землю нартов от лютых врагов защищай!"

 

НАРТ КАРАШАУАЙ КЛЯТВА КОНЯ И ЮНОШИ

Был прославлен Карашауай, великан.
Был отцом его доблестный нарт Алауган.
Мать младенца была рождена эмегеной.
Ледники были пищей его неизменной.
Он, трехдневный, погнался за белым маралом,
Но по росту казался он трехгодовалым.
Мальчугана скрывали от матери жадной,-
Чтоб не съела, томима алчбою, нещадной.
А как только он вырос и силой своей
Эмегеновой дочери стал он сильней,
Посмотрел на него Алауган: юный воин
Впрямь ли сыном его величаться достоин?
Он увидел, что сын богатырь и храбрец,
И почувствовал сильным себя и отец.
Мальчугана Карашауаем тогда
Он назвал и сказал: "Вот тебе Гемуда.
Если нартом ты станешь, - поскачешь на нем,
Познакомься с бесстрашным и верным конем".
Поклялись конь и юноша клятвою чести:
"Если жить - так вдвоем. Умереть, - значит, вместе!"

Перешли они реки, ущелья, низины,
Поднялись на вершины, спустились в долины.
Если конь ненароком вздыхал среди луга, -
Не выдерживала никакая подпруга.
Попросил удалец, чьей отваге - хвала,
Чтобы кожу сама Сатанай закляла, -
Получилась подпруга булата прочнее!
Скромный юноша бурку надел победнее,
Гемуда еле ходит: скакун-то хромой! -
Опустив свои уши, плетется домой...
Все смеялись над всадником и над конем;
О их мощи не ведали в крае родном.
Но устроило скачки Схуртука селенье, -
И хромой Гемуда всех привел в удивленье...

Хочет в скачках участвовать всадник забитый,
Но с собой не берут его нарты-джигиты.
Наконец Ёрюзмек разрешил: "Будь смелей,
Да не падай, смотри, под копыта коней".
И Карашауай, средь ущелий и скал,
Всех поздней поскакал, - всех быстрей прискакал.
На коня его ставку не делал никто.
Крикнул некто: "Вручить ему дар? Ни за что!
Не достоин такой богатырского счастья:
В наших скачках он даже не принял участья!"

Тут Карашауай вспыхнул жарче огня.
На руках он обидчика поднял коня,
Опустил его около клеветника,
Перед этим помяв ему крепко бока,
И сказал: "И коня, и награду возьми!" -
И ушел, он, безвестный, обижен людьми.
Был он сыном воителя и великанши,
Но сильнейшим никто не считал его раньше,

Он с приветом и лаской встречал бедняка,
На богатых и сильных смотрел свысока.
У Карашауая был сладок язык,
Богатырь злоязычных прощать не привык.
Он седло от отца получил с малолетства
Да хромого коня Гемуду - друга детства.
Он не знал, что такое сомненье и страх,
Не боялся преград в чужедальних краях.
Как ударил копытом своим Гемуда,-
Из земли поднялась голубая вода.
Конь и всадник отважный сказали вдвоем:
"Чирик-Кёл" - так мы озеро здесь назовем".
Всею мощью обрушился конь исполина, -
И Чегема расширилась сразу теснина,
Водопады низверглись, шумя среди скал.
Юный всадник к Дыхтау - гoре поскакал,
Там, где конь пробежал, - зашумела река,
Что и ныне виднеется издалека.

Вот Эльбрус предстает восхищенному взору.
Перепрыгнуть решили вдвоем через гору.
Наточили копыта, мольбу изрекли:
"Да поможет нам бог - повелитель земли!"
Чрез Эльбрус перепрыгнул джигит на коне
И на миг оказался на той стороне,
Перепрыгнул назад чрез вершину горы,
Но копытами гору задел, - с той поры
И возникла известная всем седловина,
Двухголовою стала Эльбруса вершина.

Был доволен Карашауай Гемудой:
Напоить его надо шипящей водой!
Гемуду он очистил от грязи и пота, -
Ведь коню непростая досталась работа!
Смастерил он корыто из крепкого льда,
Для коня закипела в корыте вода.
Порешили скакун и седок-великан,
Что отправиться надо на гору Казман.
Разогнали на самом верху облака, -
Оказалась вершина светла и мягка.
Конь и всадник присели, довольны друг другом,
Высоко над тесниной, над бархатным лугом.
Юный всадник разрушил утесов подпорки
И коня накормил он травой на пригорке.
Как железо - две челюсти у Гемуды,
А четыре копыта - прочнее руды.

Всадник сел на коня, слился с ним воедино, -
Конь, казалось, есть часть существа господина.
Конь, собравшись в комок, устремился в прыжок, -
Он, казалось, огнем всю окрестность обжег!
Понеслись на восток, с ураганами споря.
Доскакали до берега синего моря.
Там увидели скачки: скакали там кони,
На морском состязаясь взволнованном лоне,
Но, заметив воителя на Гемуде,
В темном страхе в морской они скрылись воде.

Отдохнули немного и всадник, и конь.
Смотрят - алой горою поднялся огонь,
От подножья пылает до самой вершины:
Развели это пламя, наверное, джины.
Всадник молвил: "Как цели теперь мы достигнем?
Неужель через гору огня перепрыгнем?"
Конь сказал: "Только слушайся, всадник, меня, -
Одолеем с тобою и гору огня".
А воитель в ответ: "Словно ветер, твой бег,
Мы с тобой, верный конь, подружились навек,
Для тебя не преграда - для смелого друга -
Ни вода, ни земля, ни огонь и ни вьюга.
Будем вместе в полете и вместе в ходьбе,
Словно кожа твоя, буду я на тебе,
А теперь я прошу - перепрыгни скорей,
Эту гору огня одолей, одолей!"

Был длиною прыжок в человеческий крик, -
Гемуда колдовского пыланья достиг.
Вышел пар из ноздрей, заклубился, густой, -
Паром гору огня залил конь, как водой.
Два джигита промчались по белому свету,
Возвратясь, обо всём рассказали Дебету.

 

РАЧИКАУ, СЫН ЧУЖЕЗЕМЦА.

Переводы С. Липкина

Из книги "Дебет златоликий и его друзья", Нальчик, 1987.