Translit
Воспоминания офицера А.А. Арсеньева "О службе в Кабардинском конном полку" Дикой дивизии
07.01.2018
0
2314
Воспоминания офицера Русской Императорской армии А.А. Арсеньева "О службе в Кабардинском конном полку" Дикой дивизии. Интересный отрывок о храбром и выдающемся балкарском офицере Магомете Абаеве:
"По прибытии в полк я был назначен в 4-ую мало-кабардинскую сотню, которой командовал ротмистр Хан Эриванский, коренной синий кирасир, в эти дни отсутствовавший. Заменял его поручик Магомет Абаев.
Приехав в немецкую колонию Мариенфельд, где была расквартирована сотня, я разыскал дом, в котором он жил, и представился ему по уставу. Абаев оказался человеком 40-45 лет ниже среднего роста, брюнет с проседью и умным, симпатичным лицом. Родом он был балкарец и в полк поступил в чине юнкера милиции. После тяжелого ранения в ноги, за выдающуюся храбрость и находчивость он был представлен к производству в офицеры и оставлен в полку. За боевые отличия, кроме очередных наград, он получил орден Св. Владимира с мечами. Всегда спокойный и вдумчивый, он производил очень приятное впечатление. Ранение его давало себя знать, и ходил он плохо, несмотря на это оставаясь все же в строю и считаясь одним из самых боевых офицеров. По-русски он говорил правильно, с чуть заметным акцентом, много, видимо, читал, но писал очень слабо, что заставляло его в бою всегда держать около себя для писания донесений развитого и бойкого вольноопределяющегося Захарова. Абаев был из небогатых «тауби», то есть кабардинских дворян.
Принял он меня радушно и просто и предложил остановиться у него. Зная меня по отзывам моего друга, поручика Николайчика, он вскоре близко со мной сошелся на «ты», вообще же с малознакомыми людьми был сдержан и осторожен. Меня особенно подкупала в нем его «русскость» и преданность монархии, а также трезвый взгляд на революцию, вести о которой до нас дошли. Они подействовали на него удручающе, и он в разговорах постоянно возвращался к ним. Ковыляя из угла в угол нашей комнаты, он говорил задумчиво: «Плохо, сынок, очень плохо! Ничего из этого не будет хорошего, мошенник этот Керенский-Меренский!..»
Природный ум и здравый смысл делали ему, почти безграмотному человеку, ясным то, чего не понимали и не видели высокообразованные теоретики и творцы «великой и бескровной». Матерьяльно он лично с режимом ничуть не был связан, можно было даже предположить, что с революцией его удельный вес в родных местах увеличился бы и он мог бы сыграть в ней ведущую роль. В полку его любили, и о его храбрости ходили целые легенды. Сам он был очень скромен и говорить о себе избегал. Один только раз я слышал его рассказ с оттенком безобидного юмора об одном бое, где сотня действовала в пешем строю и, попав в безвыходное положение, таяла от больших потерь. Младший офицер сотни, прапорщик Абдурахманов, огромного роста и толщины кабардинец тоже из юнкеров милиции, упал духом и стал готовиться к смерти. «А я ему говорю, — рассказывал с легкой усмешкой Абаев, — сынок, что ты? Видишь, на мне красная черкеска, — у него была такая, черная с красноватым отливом, — когда я ее надеваю, ничего дурного случиться не может. Держись за нее! И он взялся рукой за полу моей черкески, и вот мы оба уцелели…».
Комментариев нет