Тимур Бадалов. "Ак Теке"

Растягиваясь по небосклону, серая облачность громоздких тяжелых дождевых туч, свисая с отвесных круч, сползала по склонам, подгоняемая дующим ветром; чернеющая масса клубящихся облаков сползала по дну ущелья, втягиваясь в долину Уштулу, провисала в междуречье горных потоков Дых-Суу и Карасу, цепляясь воздушными щупальцами за вершины. Скапливаясь по теснинам, скучиваясь, мгла, плотно обжатая хребтами, лихорадочно билась о скалы, оставляя дождевые подтеки по их основаниям. И только далекая голубая кромка над перевалом Урус-Вцек, подсвечиваемая под куполом небес снеговых вершин, одиноко светилась среди хаоса беспорядочно блуждающих свинцовых облаков. Из глубины стянутых туч, над речным потоком, в узких ущельях со своей головокружительной высотой бездонными пропастями, где солнечный свет, пробиваясь через толщу мрачных облаков и зелень отвесных каньонов, застывая в рассыпанных жемчужинах рос, таял, теряясь в густых ваях папоротников, втягивался тончайшими нитями серебристых лишайников, питая горные проплешины редких лужаек своим теплом. 

Среди огромных валунов, накатанных друг на друга, в их темной глубине, откинувшись спинами к холодным каменным стенам убежища, о чем-то тихо разговаривая, сидели двое юношей. Прячась среди навалов, охотники оставались незамеченными: горные козлы, за которыми они пришли сюда могли бы их заметить сверху со склонов, куда они ранним утром уходили дневать, спасаясь от надоедливого гнуса и хищников, для которых туры уязвимы. У подножия вершин, где по ночам животные паслись, отъедаясь зеленой молодой травой, а рано утром уходили на дневку в непроходимые кручи, где мирно дремали после ночных скитаний по пастбищным склонам. 

Иногда вставали, долго всматриваясь вниз, тяжело держа голову, увенчанную серповидными рогами, убедившись в своей неуязвимости, снова ложились, отрыгивая зеленые клубочки травы, перебирая их во рту, сдавливали челюстями, проглатывали сладкую массу, упираясь рогатым лбом в камни. Опаянные чистейшим воздухом, затихали, растворяясь в красках горной пустоши.

Распаковав рюкзаки, все съестное охотники выложили здесь же, среди лошадиной упряжи, разожгли примус: кирогаз загудел как идущий по рельсам паровоз. Язычки синего пламени, толкаясь под походным котелком, заплясали танцующими огоньками; закипающая вода в сосуде, вздрагивая, с шипением начала пузыриться; облачко пара, тонкой струйкой поднявшись над чугунком, потянулась по холодным стенам убежища, вырываясь в просвет, стираясь в прохладе полуденного солнца.

Старший из друзей Аскер возился с двустволкой, запихивая в стволы блестящие позолотой бронзовые гильзы, набитые крупной картечью; тем самым он перебирал свои патроны, рассовывая по кармашкам залитые воском боеприпасы. Биберт поглаживал вороненый ствол своей промысловой мелкашки - эту винтовку подарил ему дед. Длинноствольная, с прицельной планкой, изготавливаемая для охотников-промысловиков, охотящихся на пушнину в таежных районах севера нашей страны, она была приобретена по случаю: один заезжий цыган скупал шкуры лис и волков. Остановившись возле дома Биберта, Апа о чем-то долго разговаривал с мужчиной, пожав друг другу руки; цыган из-под шкур, что лежали в бричке, вытащил замотанную в ветошь винтовку. Расплатившись с цыганом старик крикнул внука, возившегося в стойле с лошадью: "Иди, дорогой, сюда!". Юноша, слышавший весь разговор деда с продавцом ликовал в душе, и сейчас, не скрывая радости, он с горящим глазами подбежал к аксакалу. "Что это, Апа?" - с притворством провизжал юноша, будто бы неведущий о разговоре цыгана с дедом. "Держи! - протянув обмотанную в тряпки малоколиберку сказал старик, - обещанный подарок, только отцу пока ничего не говори". "Да, конечно!", - подпрыгивая от удовольствия выпалил Биберт, с нежностью принимая дорогую вещь от деда.

Август, жарким солнцем подпалив зеленые склоны хребтов, зиявших рыжими разводами пожухшей травы, все более полнился красками идущей на встречу осени. Сосновые непролазные дебри, моховые буреломы по крутинам были усеяны брусникой; вечнозеленые кустики, облепленные красными бусинками, устилались склоны теневой стороны ущелий, терпкие сочные ягоды привлекали сюда всевозможных пернатых, населявших горные отроги. Повсюду по кустам шныряли горные коньки-забияки, нарядные щеглы, передравшись за территорию с овсяницами, потеряв на поле боя свой перьевой наряд, рассевшись в кронах берез, поправляя свою изящную палитру, клювиками разглаживая ощипанные перышки. Грандиозные тетерева со своей гордой осанкой прогуливались среди зелени кустов, задрав важно желтоглазые головки, устраивали смотрины своим собратьям, распуская веером хвост, пускались в танцы.

Далеко за полдень друзья, плотно поев, отлеживались на разогревшихся полуденным солнцем камнях, Аскер, расседлав лошадей, стреножил животных , наблюдая за своим мерином, как тот, жадно хватая, щипал траву, выстригая небольшие лужайки скудной горной растительности. Биберт лежал на огромном валуне, возвышающимся над землей метра на два, просматривая из бинокля склоны, где должны были появиться туры. Осторожные животные, слившись с окружающей серо-желтой средой в небольших лощинках довольствовались сухой травой: здесь, на высоте, на границе вечных снегов лето быстро заканчивая свой срок, вегетация травяного покрова, ее короткая цикличность - сгоняют козлов с вершин, которым приходится в поисках зеленой пищи спускаться к подножию хребтов, где сроки плодоношения растительности намного длиннее, чем в невальном поясе гор. Чувствуя приближение темного времени суток, туры, покинув свои лежки, пересекая лощины, выходили у хребтам, ожидая сумерек.

Солнечный диск, скатываясь за белоснежную гряду вершин, разжег на горизонте, пылающий огнем, уходящий за снежные кряжи гор, следующий вереницей летосчисления день, который уже не вернется вспять, уже не повторится в жизненном цикле общности существа разума человеческого восприятия окружающего мира…

Взяв свои дробовики, закинув за плечи рюкзаки, охотники полезли оп склону вверх, выбирая скрытые места в скалах, маскируясь от чутких животных. Аскер, взобравшись на скальный выступ, засел прямо над тропой: зверь должен был пройти прямо под ним. Выцеливая со своей двустволки камни, лежащие рядом с тропой, он мысленно целился туру между лопаток - в убойное место козла. Сумерки, раскрашивая фиолетовой акварелью синеющие небеса, тенью заснеженных громад стали наваливаться на склоны, лежащие напротив, покрываясь сереющей рябью, отражение теней в видимом пространстве стиралось, исчезая в затухающих всполохах ушедшего за перевал солнца.

Ночь. Включив фонарики, друзья снялись со своих засидок, отыскивая в темноте тропу, стали спускаться к своему убежищу, натыкаясь на камни, спотыкались, пуская булыжники под откос, те, грохоча, неслись по склону, звучно сталкиваясь у подножия, раскалывая воздух оглушающими стуками, эхом вторясь на противоположных склонах гор.

Спустившись в низину, охотники с трудом отыскали каменный грот; слепая ночная чернота, опустившись, окутала долину непросветной мглой; воздух, насыщенный влагой, стал тяжелым; с вершин дул холодный ветер, пахло дождем. Раскатав спальные мешки, друзья улеглись спать. Уже лежа в теплых пуховиках, они долго болтали о предстоящем дне, что до рассвета надо опередить туров, поднявшись по склону раньше их, и устроить в верховьях скал засаду.

Холодные утренние сумерки охотники встречали уже на склоне. Взбираясь по скалам, они лезли по скользящим кочкам овсянца, спешили, карабкаясь среди проломов, уходили все выше, не выходя на открытые места, шли по откосам, и вдруг тревожный свист туров, где-то над их головами - это сигнал опасности: козлы учуяли преследователей, стали пересвистываться. Хорошо зная этот свист, охотники остановились.

Восток скидывал с себя занавес ночи, забрезжил рассветной сиреневой дымкой; малиновые разводы горизонта, все более насыщаясь красками идущего дня, заискрился золотом солнца, колыхнув застоявшуюся ночную прохладу, нанизывая на свои стрелы огня лиловы дождевые облака. Солнечный свет полился с небес, озаряя пики вершин разогретой плазмой горящей звезды.

Светало. Снег переливался в искрящихся лучах, стекая в глубокие ущелья; ночная мгла, размазываясь в текущих горных ручьях, смывалась потоками водопадов, скользящей тенью исчезала под сенью сосняков.

Друзья остановились; сверху посыпалась скальная крошка. "Вон там",-еле слышно сказал Аскер. На выступе, словно каменные изваяния, наблюдая за охотниками, пересвистываясь, стояли большерогие козлы. "Неужели они нас опередили ,- понеслось у Биберта в голове, - не может быть". В такой ранний час туры, опередив преследователей, оказались выше их. И опять охота сорвалась. Осыпая охотников камнями туры резво по вертикали уходили в скалы, горда неся увенчанные огромными рогами головы, скрываясь среди нагромождений, перейдя на соседний хребет они долго наблюдали за двуногими хищниками, топтавшимися от досады под скальным козырьком.

"Не переживай, - толкнув плечом друга сказал Аскер, - еще не все потеряно. Рассвет только начался, наверняка, не весь зверь ушел в кручи". Так и порешив, охотники разошлись по своим укрытиям. Биберт, взобравшись на выступ над тропой, подлез под небольшую нишу, присел, затаился, разглядывая склон напротив, откуда, по его соображениям, должны были появиться туры. Аскер со своего скрада любовался утренней горной тишью. Облака, поднятые с долины ветром, кувыркались по хребтам с горы на гору, катились по ложбинам, взъерошив свои ледяные космы. Клубились среди гребней, словно вычесывали дождевые струи из своих лохматых облачных кудряшек.

Вдруг, внизу, на осыпях, послышался шум стекающей каменой крошки - по крутой турьей тропе, по склону поднималось стадо коз с малышами. Турята-сеголетки дружно резвились меж собой, прыгая на отвесные стены, на мгновение повисали на них, стремглав забирались на остроконечные каменные пирамиды бросались с высоты вниз, цеплялись за выступы как заправские скалолазы, лезли по гладким лоткам, заигрывая с козами, брыкались, боясь с симпатичными головками. Толкали в бок турих- улучшив момент, пролазили к вымени, начинали яростно дергать соски, высасывая вкусное материнское молоко.

Игры козлят продолжались недолго: стадо в один момент смело со склона вниз, козы и козлята бросились в рассыпную кто куда в паническом беге, делая огромные прыжки, лавиной скрылись за ближайшим отрогом.

Охотники, недоумевая, переглядываясь меж собой, общались издали жестами рук: Биберт показывал рукой Аскеру вниз, по склону, но тот почему-то не предпринимал никаких действий, а внизу под скалой, на которой находился Аскер, огромный матерый медведь, схватив козу, стаскивал ее по насыпи. Биберт мог стрелять со своего укрытия, но калибр его винтовки малопульки не смог бы пробить жирное тело косолапого, а просто ранить зверя - потом искать его среди скал хуже себе самому. Медведь - зверь жестокий, а раненный - вдвойне. Конечно, такому охотничьему трофею позавидует каждый, но риск большой. Я не припомню случая, чтобы за раненным зверем по кровавому следу пускаться в погоню, кроме одного. Мой односельчанин Батыр, завязавшись в азарте за подранком, был атакован двухгодовалым косолапым. Разорвав на человеке всю одежду, зверь исполосовал ему всю руку когтями, выскочив из густых кустов азалии, но в момент, почему-то, бросил своего преследователя, прихрамывая, исчез в лесной балке. Через неделю, когда тушу животного обнаружил местный пастух, оказалось: будучи раненым ч челюсть, хищник с перебитой лапой не смог серьезно помять охотника, нанеся ему тем самым непоправимое увечье… Аскер со своей засады не мог видеть медведя, так как он находился выше происходящих событий. Скальный балкон резко обрывался, и, чтобы стрелять в хищника, ему, свесившись с каменной полки, заглянуть за нависающий отвесный козырек: но здесь рискованное предприятие могло стоить жизни стрелку.

Огромная туша косолапого исчезла с добычей среди горных разломов. И опять охотники остались без пуха и пера, удача и в этот раз прошла мимо, да и стрелять в коз горцы не стали бы если бы им не помешал медведь, у балкарцев охотников считалось ниже своей чести стрелять в самку тура: ведь тоже самое, что ты убиваешь чью-то мать, лишая детей материнского тепла. Спустившись к своей стоянке, они долго говорили о сложившейся ситуации, взвешивая все плюсы и минусы в своем охотничьем деле. А с висящей низкой облачности стал накрапывать дождь, холодные капли барабанными палочками застучали по каменной крыше убежища; пронизывающий колкий ветер загнал охотников в спальники: "День пропал зазря",- бубнил себе под нос недовольный Аскер.

На склоны отпустилась густая облачность. Вечерело. Дождь перешел в мелкую снежную морось: капли стыли в холоде. Опустившаяся с белых вершин к их подножию огромная масса белого снега сыпалась мелкой крупной, как из ведра. Шипящий шум снежных комочков, падая на валуны, скатывался, задуваемый на лица друзей. Первые минуты Биберт, открыв рот, ловил мягкие шарики снега, приятно таявшие на языке, доставляя ему удовольствие, на студенистая масса все сыпала и сыпала, покрывая спальники, вещи разложенные в убежище тонким слоем белой снежной скатерти, обжигала лица охотников колкими иглами морозной ночи. "Мы так долго не протянем, - вылезая из спальника, дрожа, проговорил Аскер, - у меня есть целлофан, давай им обтянем наши покои". Улыбаясь, он достал из рюкзака рулон прозрачного непромокаемого материала. Завесив свой бивуак по всему периметру, Биберт, долив из бутылки в примус бензина, разжег его, поставив на него походный котелок с чаем. В наполненной теплом кирогаза оборудованной каменке стало легче дышать; холод, выветриваемый теплом кипящего чая, улетучился. Охотники, наслаждаясь душистым горячим питьем, разомлели, щеки горцев налились живым румянцем. Закончив с трапезой, друзья улеглись спать; ноги от усталости гудели, глаза, слипаясь, тянули ко сну. Приятели, не обращая внимания на гудящий примус, так и не выключили его, пока тот, израсходовав все горючее, сам не затух.

Утро выдалось холодным. Еще вчера зеленые склоны гор теплились в лучах солнца, а сегодня белым-бело - все занесло свежевыпавшим за ночь снегом. Проснувшись, Аскер вылез из спальника, растолкав соню Биберта, который ни в какую не хотел просыпаться, сказал ему: "Пойду, посмотрю наших лошадей, живы ли они". Покрытые снежным инеем животные, как вкопанные, стояли посреди небольшой лужайки; опущенные головы и грустные глаза делали жалкими эти существа, так преданно служащие человеку. У юноши от переживаний глаза налились слезой. Подойдя к своему мерину, он обнял его, сметая с его широкого крупа холод сухого снега. Прихватив с собой седельную суму, в которой был овес, Аскер развязал узел, высыпав на землю зерно. Минуту назад понуро стоящие лошади ожили, увидев еду. Шурша плюшевыми губами, они захрустели питательной массой, довольно фыркая, с благодарностью косили взгляды на хозяина.

Вернувшись в укрытие, Аскер, прихватив патронташ и ружье, вышел на склон, решив по свежей пороше пройти по следам туров, и посмотреть, где более интенсивно козлы пасутся в ночное время суток. Перевалив через небольшой отрог, он исчез из виду. Биберт готовил завтрак, разогревая на примусе консервы.

Оглушая горную округу в той стороне, где за пригорком исчез Аскер, хлесткое эхо выстрелов разорвало заспанное утреннее небо. Схватив бинокль, Биберт выскочил наружу и стал пристально водить окулярами по склону: никаких движений, только белые отроги потянутые на горизонт прозрачными облаками, и альпийские галки черными закорючками парящие в пустоте небосвода.

Прошло какое-то время, на отроге показался стрелок: жестикулируя руками, он подавал знаки, чтобы Биберт шел к нему. Схватив мелкашку, юноша полез по склону. От нетерпения быстрей узнать в кого стрелял Аскер, спотыкаясь о камни, скользя по подмякшему снегу, подворачивая свои ноги, хватаясь за холодные кустики травы, подтягиваясь на неровностях в скалах, наконец он вылез на отрог. Переведя дыхание, запыхавшийся Биберт спросил: "Кто там? В кого стрелял?". "Иди за мной", - и Аскер, развернувшись, пошел обратно, наступая в свои следы, протоптанные по снежному насту. Перевалив через небольшой перешеек, охотники начали спускаться по склону. "Вон там, видишь?". "Где?" - переспросил Биберт. "Не видишь что ли? На снегу!" - чуть слышно сказал Аскер. Закинув за плечо ручье, Биберт, оторвавшись, размеренными шагами стал спускаться, утопая в лавинной жиже. Выйдя на крепкий наст, подперевшись на ствол винтовки, юноша съехал вниз. Аскер поспешил за другом. На большом лавинном выносе, примятом снеге кровяное расплывшееся пятно, и больше ничего, кроме строчки следов, уходящих в скалы. Аскер, разведя руками, скоропалительно говорил: "Ведь лежал здесь, я его с того уступа сбил двумя выстрелами. Он скатился сюда и не двигался. Биберт, он был совершенно белый, - вдруг сказал Аскер - даже рога как белый снег, я видел". Охотники, осмотрев место, пошли по следам. Кровавая полоса по снежному склону исчезала за одиноко стоящей пирамиды скал. Зайдя за нее, охотники стали подниматься по склону, следы тура уходили по отрогу вверх. "Если зверь может раненым идти по склону, то рана пустяковая,- на ходу размышлял Биберт,- и зачем мы за ним тащимся?". Охотничий азарт, подгоняя добытчиков, загонял их все выше в непроходимые отвесные отроги. Друзья, взмокшие от пота, упрямо лезли в гору. Два дня, бесцельно прошедшие в засаде, дали о себе знать: наверстывая пущенное юношеский задор неумолимо тащил их за подранком.

Охотники уже не обращали внимание на пугливые свисты туров. С крутых круч, по каменным лабиринтам спугнутые животные, метаясь в панике, скакали по вертикальным карнизам; ошеломленные взгляды козлов на непрошенных гостей ввергли убегающих в мятеж. Туры, стоя на скальных полках, выбивали из-под себя копытами осколки сланцевых пластин, сбрасывая их на преследователей. "Аскер, может дальше не пойдем,- сказал чуть дышавший Биберт,- смотри на них, что они вытворяют". "Подожди, еще метров сто пройдем, видишь, как кровь хлещет, как из ведра",- говорил, уставившись в цепочку окровавленных следов, Аскер.

Охотники, так увлекшиеся погоней за добычей, не заметили, как очутились у вечных снегов. Во всех направлениях до горизонта только горы и горы: величественный Дых-Тау, укутанный в шелковую прядь белесых облаков, дымил громоздящимся у его основания парящимся в лучах горного солнца красавцем ледником. Пороги ледяных наплывов обрывались в глубокие колодцы; голубые ручейки, стекающие по нависающим ледопадам, томились по глубоким трещинам стекловидного глетчера, образовывая в пустотах марен горные озера. "Вот он, вот он!" - показывая на небольшой шпиль сказал Аскер. "А какие у него огромные рога! - промолвил Биберт, - и тоже белые, как и он сам." И на самом деле, прихрамывая по снежной белизне ледопада, увенчанный лежащими на голове жемчужными рогами, полумесяцами смотревшими в небо, по хрустальным полкам льда, с трудом преодолевая каждый метр, шел белоснежный сказочно-красивый горный козел. Подойдя к леднику, охотники остановились: "Без "кошек" не пройдем, резиновые сапоги хорошо держат на скалах, - думали преследователи, - а в резине по льду как на коньках". Аскер навязчиво кинул своему другу: "Пройдем по свежему снегу, по ровному, а где будет начинаться непроходимый лед, остановимся". Медленно двигаясь по зыбкой поверхности, ловцы с осторожностью ступали по сине-зеленой прозрачной шаткой леденящей кровь неизвестности, с каждым шагом их подстерегала беда, провалы и ледяные трещины таились под их ногами. Одинокие следы козла кончались за ледопадом. Осмотрев близлежащие нагромождения льда, в небольшом углублении ледяного панциря охотники нашли тура, мирно лежащего в подтаявшем от кровяных натеков ложе, остальное все белое, безмолвное, все слилось с волшебной аурой снежного пейзажа. И только мудрые большие глаза животного глазами гор смотрели на охотников. Тур, не двигаясь, гордый, не подвластный, преодолевая боль, пристально смотрел на преследователей. Подойдя на расстояние выстрела, Аскер предложил Биберту добить зверя. "Смотри, какой он красавец: весь белый, чистый как все окружающее здесь. Смотри, ему больно, а он не отпускает голову перед нами." Переведя глаза к ране, которая давала о себе знать, тур слизывал сочившуюся кровь. "Нет, не буду стрелять, - отказался Биберт, - он безоружен и в добавок беспомощен. У меня руки трясутся как у лихорадочного добивать такую красоту". Приятели подошли к козлу на расстояние вытянутой руки. "Давай его завалим и по законам Шариата перережем ему горло", - вытаскивая из ножен кинжал, говорил Аскер, водя пальцами по острию клинка. "Неужели этот кусок мяса полезет к тебе в горло? Ты посмотри на него, он от боли плачет". И на самом деле, до сих пор не знаю, от чего шли у тура слезы, хрупкие, как дождевые капли, скатывающиеся по шерстяному покрову: то ли от чувства смертельной опасности, то ли он в последний раз в своей жизни прощался с миром вечных снегов, со своей горной обителью, где прошла его, хоть и не долгая, но бурная, достойная белого рогача, жизнь, украшающего, горную лунную пустошь своим великим волшебством заоблачного царства, великолепных картин, рисованных райских уголков неповторимая Балкария.

Переглянувшись меж собой, друзья повернули обратно, молчали всю дорогу, не обронив ни слова. Они грустные вернулись в лагерь. Спустившись к подножию, охотники засобирались в дорогу: им предстоял еще нелегкий путь в туманном горном ненастье отыскивая обратный путь.

Вернувшись в теплый отчий дом, Биберт рассказал все своему деду об их злосчастных приключениях , и ч то он больше не ходок на охоту. Старик, выслушав внука, немного помолчав, сказал: "Ты, сынок, сделал все правильно. Я не осуждаю тебя как охотника. У балкарцев есть поверия: увидев белого тура в горах загадай желание и оно обязательно сбудется, а кто посягнет или лишит жизни Ак Теке, будет проклят на века вместе со своими детьми и внуками. Вы молодые и, не зная это сказание, переступили закон горцев, но вы подарили ему жизнь, не убив его, а рана на нем заживет, ведь он не простой тур, а священный Ак Теке".

Прошла зима, весна с ликованием перелетных птиц входила в свои права. С гор потекли веселые ручейки. Солнце, разогрев лесистые хребты, утопила в зелени узенькие проулки аула, в мухолке занерестилась форель, купаясь в серебре рос, ожили луга. В один из погожих весенних дней дедушка послал Биберта к себе: "Собирайся, поедешь со мной". "Куда, апа?". "Будем в ущелье веники березовые вязать". Оседлав лошадей, старик с юношей двинулись в путь.

До обеда Биберт рубил березовый хворост, стягивая его по склону к деду, тот связывал хворостинки в тугие охапки, прилаживая туки к седлу. Возвращались родные когда солнце, перевалив по небосклону добрую половину своего пути, скатывалась за горизонт. У небольшого валуна, пробиваясь сквозь опавшую прошлогоднюю осеннюю листву, бил родник. Старику смолоду нравилось здесь оставаться на отдых, напиться с холодного ключа вкусной талой воды. Дед приказал внуку стреножить лошадей, пустив их на луг пастись.

Сам, взяв бинокль, долго водил оптикой по склонам. "Иди сюда быстрей,- в какое-то мгновение сказал он,- вон, смотри, видишь ту вершину? Держи бинокль прямо под нее!" Биберт подвернул окуляры под гору и вскрикнул: "Апа - это он - наш козел - ак теке!". "А ты больше ничего не видишь," - внук перевел увеличивающие стекла выше по склону. "Вижу, вижу!" - радостно воскликнул он,- на зеленой лужайке, среди небольшого стада коз резвились два белых козленка. "Смотри, сынок, смотри, загадывай желание: увидеть сразу трех белых туров - это большая удача, все твои желания будут трижды исполнены". "Да, аппа. Первое мое желание, дедушка, чтобы ты не умирал". Старик обняв юношу, прослезился, с счастливым лицом, прошептав на ухо внуку: "Любимый мой, спасибо тебе за добрые слова",- еще крепче прижимая к себе пылкое юношеское сердце.

Наш герой, упоенный счастьем ребенка, счастливо переживал увиденное им; в мыслях не раз переносился в весеннюю полянку гор, где живой и невредимый Ак Теке, с гордым видом победителя, перед смертью безмятежно пасся среди своего бесчисленного рода, где продолжателями его жизни были белые козлята, священные белые туры, дарующие юноше надежду на исполнение его желаний.

Возвращались в аул когда золотая солнечная палитра дня угасала, размазываясь по сереющей весенней сельской округе; тучные вереницы овечьих стад струйками водяных курчавых волн скользили по склонам гор, спускаясь в сельские овраги. Тень вечерних горных громад покрывалом кутала сакли горцев; вечная страна Балкария убаюкиваясь шумящим монотонным звуком речного потока Черека, отходила ко сну…