ДЖУККАЕВ АХМАТ ИСХАКОВИЧ

Ильяс Байрамуков,
Теберда.

Он живет на солнечном склоне горы, подошвой своей упирающейся в Верхнюю Теберду. Оттуда все село видно как на ладони, но его обиталище из села не увидишь, сколько не приглядывайся. Все заросло его уникальными посадками.

Спрашиваю у кучкующихся мужчин, как мне найти Ахмата Джуккаева. Все они недоуменно переглядываются и переспрашивают, какого, мол, такого Джуккаева Ахмата. После минутной заминки находится один, постарше возрастом:

- А-а, так тебе нужен Чегет-Ахмат?

- Ну, да, мне нужен тот самый Ахмат, который живет в лесу.

- Так бы сразу и спросил, а то - Джуккаев да Джуккаев… Вон он там, на том склоне, - показывает он мне пальцем вверх. - Видишь лесок, который как бы особнячком от основного леса? Вот там он и живет.

Я поднялся к нему на старенькой "Ниве" с подозрительно дергающимся рычагом переключения передач, за рулем которого сидел тринадцатилетний внук Ахмата - Ибраш. Он чуть ли не всей головой просовывался под руль, чтобы достать ногами до педалей.

…Чегет-Ахмат смотрит на тебя открыто, не просто глазами - всем лицом. Может, оттого морщины на его лице кажутся гладкими и равномерными разводами одного целого ока. Роста небольшого, слегка сгорбленный. Пока стоит, производит впечатление сдавшего годам старика, но стоит ему двинуться с места, как это впечатление улетучивается мгновенно - только поспевай за ним. И зачем ему, думаешь, посох-обманка в руках.

- Ахмат, зачем вам эта палка, вы и без него хорошо ходите.

- Да что ты! Я уже старый. Нет-нет да устают суставы. Мне ведь, если не ошибаюсь, уже за семьдесят.

Ох и лукавый старик, думаю про себя: у него прекрасная память, он не то что по годам, по конкретным дням помнит события из своей жизни.

- Прочитал как-то в журнале об уникальных саженцах кустарника, который не произрастает в наших горах. И вот 24 марта 1984 года я выехал за ними в Армавир. С какими мучениями я добирался обратно! Было очень холодно, я боялся, что саженцы мои могут замерзнуть, и окутывал сумку своей курткой. Из Минеральных Вод добирался на перекладных: сначала на "Камазе", водитель которого никак не мог понять, зачем это я мерзну, накинув куртку на сумку. "Может, - говорит, - она у тебя рваная и ты стесняешься надеть ее?". "Нет, - отвечаю я, - она у меня целая и вполне теплая, но у меня тут в сумке саженцы". А он смеялся и про себя, наверно, думал, что я сумасшедший. Довез он меня только до Черкесского цемзавода. Время было уже ближе к вечеру, автобусов нет, проезжающих машин мало. Нашелся еще один сердобольный и довез до Карачаевска. Можно было, конечно, там у родственника переночевать, но не люблю я ночевать в чужом доме. А до Верхней Теберды доехал на грузовике. Замерз как собака, но зато саженцы сберег. Вот растут. А как они цветут и благоухают весной, просто глаз радуется!.. Люблю я эти разные всякие растения и цветы - таким уж Бог меня создал…

Ахмат живет сам, не то, чтобы отшельником в полном смысле этого слова, но просто сам по себе в километре над селом. Он огородил чем попало свое владение, построил сарайчик для скота, для инвентаря поставил подсобку, поднял сюда вагончик в качестве собственного и отдельного жилья, и стал тут жить-поживать да растительность всякую сажать. За эти годы на его территории пустили свои корни более ста разных экзотических растений: японская айва, китайские вишни и лимонник, акации сиреневые и розовые, немецкая мушмула, орех медвежий, астильба и катальпа, дейция кустовая и колонновидная яблоня, гумий, маклюра, лаванда, кипарисы, черный барбарис и полукустарниковый бабовник. Да, еще и съедобная жимолость...

К его порогу ведет узенькая, заросшая с двух сторон тропинка. Хозяин не стал нас приглашать в свой вагончик, а предложил сесть на скамеечку у порога. Здесь, говорит, свежо, погодка хорошая и запахи всякие приятные.

Он был женат как минимум три раза (установить точное количество браков так и не удалось). Не ужился ни с одной из жен. Ну не смог он как-то вот "осемеиться". И тогда он решил уйти к своей первой любви.

- Лет двенадцать мне тогда было, - вспоминает Ахмат. - Я пас овец вот на том противоположном склоне ущелья. Увидел небольшой кустарник, расцветший мелкими такими, очень красивыми цветками. Я раскопал его корни руками и принес вечером домой. "Вот, говорю, мама, я решил посадить его в нашем огороде. Он тебе нравится?". Мама моя рассмеялась и позволила посадить мой дикий кустарник на краю огорода. Вот с тех пор я питаю принципиальную, так сказать, слабость ко всему зеленому.

Ахмат Джуккаев ни чем особенным в общественной, так сказать, жизни не проявлял себя. Пока жил внизу, в селе, работал школьным сторожем. Ну да и все тут. Ему самому о том периоде своей жизни не особо-то и охота рассказывать.

Его настоящая, своя жизнь, началась двадцать с лишним лет назад, когда он решился-таки уйти. Уйти одному в горы, немного, но подальше от пыли, как он сам говорит. Здесь, повторяет Ахмат, и воздух чище и душе гораздо спокойнее.

У Ахмата тут своя небольшая библиотека, состоящая в основном из книг по ботанике и биологии. Вечерами в свете керосиновой лампы он любит также читать о животных, обитающих в самых разных уголках планеты. В книгах аккуратными стопочками лежат письма тех, с кем Ахмат переписывается уже много лет. Это все его единомышленники, которые делятся с Ахматом опытами растениеводства и предлагают обменяться семенами растений.

- Поразительно, - говорит Ахмат, - до чего же богата и многообразна земля! Взгляни поближе даже на один лепесток простого цветка. - Ахмат протягивает руку и осторожным движением срывает цветок с куста. - Эти мелкие упорядоченные линии, особые оттенки зеленого, округлость форм. В природе, кстати, нет ничего с острыми углами, это человек их придумал, когда обособился от природы. Попробуй как-нибудь изменить эту форму лепестка, согнув его или оторвав кусочек - сразу заметен изъян. А вот целые лепестки как угодно можешь прикладывать друг к другу, от этого не чувствуешь изъяна. Так и в жизни: приращивай изначально данное Аллахом, но не привноси изъяна в созданные им элементы. Я так понимаю, - многозначительно заключает Ахмат и приглашает на экскурсию по своим владениям.

- Люди не знают о полезных свойствах трав. Привыкли уже к таблеткам и чуть что, бегут в аптеку, - говорит Ахмат, ловко продвигаясь сквозь ветки деревьев и кустарников. - Сам я никогда не пил таблеток - только чай из различных трав. Бывает, если чувствую себя плохо, настаиваю травы или листья и хворь как рукой снимает. Сколько себя помню, никогда к врачам не обращался… Смотри, какой красивый куст, - останавливается Ахмат. - А понюхай, как он пахнет. Как духи какие-нибудь французские, правда?

- Да, - говорю, - действительно очень приятный запах. Мягкий и проникновенный.

- В Теберде уже многие знают, что лучше уж лечиться травами, - возвращается Ахмат к теме лекарств. - Приходят, спрашивают. Я всегда с радостью помогаю. Если нет ничего готового, собираю и готовлю настой, отношу вниз, а потом проведываю больного. Слава Аллаху, говорят, помогает.

Предметом особой гордости Ахмата является участок с соснами и елями. Он становится посреди них и предлагает просто полюбоваться их красотой. Затем он ведет меня к цветам, к плодовым деревьям, потом к кустарникам. И каждое растение у Чегет-Ахмата имеет свою историю.

Все это время он не выбрасывает из рук сорванный цветок, на примере лепестка которого объяснял мне свою жизненную философию. Держит его то в одной руке, то в другой и так до самого конца нашей встречи.

- Два года назад я составил список того, что у меня здесь есть. Получилось 127 наименований большого и малого всего. Но пришли журналисты с телевидения, попросили его с собой увести. Собрался составить новый список, но все никак руки не доходят. Участок разросся, надо за всем следить, но не успеваю. Видите, многие плоды перезревают и портятся - некому собирать. Больно мне на это смотреть. Вы уж, гости дорогие, возьмите с собой все, что сможете.

Чегет-Ахмат очень переживает: кому все это его богатство достанется, кто захочет унаследовать уникальный растительный участок и позаботится о нем в дальнейшем.

- Жить мне не так уж долго осталось. Приглядываюсь к внукам и племянникам, предлагаю им пожить со мною, научиться ухаживать за этим хозяйством. Замечу, что у кого-то сердце к этому лежит, тогда и помирать будет легче.

Внук Ибраш стоит рядом, улыбается, но при этих словах деда Ахмата отводит взгляд в сторону.

Я вдруг представил себя, как это все может зарасти бурьяном, как завянут и переломаются редкие цветы, как распилят и по камням стащат вниз красавицы-ели, а его вагончик с библиотекой и письмами превратится в загон для скота…

Мы все садимся в машину Ибраша и спускаемся в Верхнюю Теберду. Ахмат везет с собою просушенный пучок растений. Говорит, что это для старушки, страдающей головной болью.

- Мне лучше приготовить это на месте, у нее дома: надо опустить в кипяток на пять минут, затем процедить и сразу дать ей выпить. Горячим.