С культурными предпочтениями у людей все примерно так же ? как с кулинарными. Кто-то способен есть фаст-фуд, кто-то вынужден это делать, а кто-то любит это. И даже фактор возможности появления гастрита не останавливает некоторых. Я могу потреблять, условно скажем, фаст-культур, но от этого у меня часто бывает интеллектуальная отрыжка. Тянутся ассоциации с Сартром. Я не помню точно, как ты относилась к Сартру, этот момент, что странно для меня, я упустил в твоей риторике. Но хорошо помню твой вкус. В твоем вкусе не было того, что я бы назвал ? выпуклость чувства. Вообще, выпуклость ? это общая черта культурного контекста нового века. "Страдание" должно пульсировать на лице, "счастье" означает белозубый оскал так называемой ?голливудской улыбки? и в том же духе. Все чувства аранжированы по полочкам. Вот у нас, например, ?ревность?. Так, она красного цвета. Уже чувствуем банальность? Дальше больше? ?ревность?: обязательное битье посуды, слежка и телефонные разговоры ... А вот здесь у нас расположилась ?жадность?, обязательные элементы: долларовая купюра, ухмылочки, потные ручки и т.д. ?Страсть? будет всегда бордовой, непременное наличие какой-нибудь полуголой девицы в кровати с похотливым выражением лица. Вот таким простым перечислением можно исчерпать средства выражения чувств в массовой культуре. Вполне традиционная корреспонденция знака и означаемого в дискурсе массовой культуры не допускают оттенков чувств, сложных чувств, внутренне противоречивых чувств и т.д. Это слишком филигранно для фаст-культура. Хотя то, что во времена Пушкина считалось культурной нормой ? теперь воспринимается как знак элитарности и утонченности. Сложное чувство и достойный артефакт стали привилегией определенного слоя общества, достаточно высокого. Твой вкус очень хорошо отражал принадлежность к кругу. Играет Малер. Пятая симфония в ?С? минор. Из одной волшебной музыкальной фразы родился целый мир воспоминаний. Люди гадают, что им надо для достижения счастья. Я точно не знаю, но моя личная программа минимум пока: научиться жить без сравнений?

[b:db43ec5288]Woody[/b:db43ec5288], раз интервью с тобой нет, что ты думаешь об этом?)) http://www.nytimes.com/2009/04/07/opinion/07Brooks.html?_r=1

[b:152a08c264]О фильме Талантливый мистер Рипли[/b:152a08c264] Не претендуя на статус рецензии - хочу поделиться своими мыслями. При том, что фильм Мингелы содержит огромное количество смыслов, культурных параллелей и идейных конфликтов, кажется, что можешь ответить на вопрос о чем он - одним словом. Эта лента о несправедливости, о тотальной несправедливости мироздания. Хотя может это только видимость ?несправедливости?? Может, это - ?несправедливость? только в одном дискурсе (например, христианском), а в другом дискурсе ? это приемлемый порядок вещей? Кажется, что основной конфликт фильма ясен как день. На одном полюсе пробивающийся в высшее общество Том Рипли (Мэтт Деймон), которому почти все сразу начинают сочувствовать, на другом ? Дикки Гринлиф (Джуд Лоу), богатенький сынок, транжира, и кутила. Но не все так просто? Мудрость о частой ошибочности первого взгляда в фильме не представлена конечным продуктом, который пихают зрителю для употребления, о нет, здесь все гораздо тоньше, однако именно в эту мудрость, к удивлению, начинаешь по-настоящему верить после просмотра. Зритель постепенно, следя за развитием многоходовки сюжета, убеждается в неоспоримости утверждения Дикки: ?есть в тебе что-то жуткое, Том? (с). Герой Деймона действительно жуткий. Первоначальное сочувствие сменяется жалостью, а жалость отвращением, но и здесь не предел, ведь отвращение может смениться и восхищением... Мингела с помощью закрученного сюжета и простых по форме, но глубоких по содержанию диалогов, пишет психологические портреты двух главных героев, при этом мастерски, словами Бодрийара, ?обращая знаки? (с). Смена отношения зрителя к Тому и Дикки, к двум ?как будто антиподам? ? это энциклопедический пример обращения знаков, когда один и тот же знак (в нашем случае это образ героя) отсылает нас к противоположному означаемому. Оппозиции ?красивое-убогое?, ?богатое-бедное? и, конечно, главная оппозиция традиционного дискурса ? ?доброе-злое?, распыляются в очень (!) реалистичной игре, которой на самом деле и является наша жизнь. ?Плюс? и ?минус? не отрицают друг друга, это всего лишь знаки, которые обратимы под новым углом зрения. Мы привыкли к ярким маркировкам добра и зла, Мингела отбивает охоту верить в прописные истины, в этом главное коварство этого фильма: показать все ? не как в романе, а как в жизни. Если все же попытаться концептуализировать образ Тома, то главный двигатель, на мой взгляд, всех его метаморфоз ? это зависть. Это очень ритуальная зависть, с глубокими корнями. Во всех ритуальных культурах зависть ассоциируется со зрительным (взгляд, глаз, ?сглаз?). Именно вот этим ?тяжелым взглядом? смотрит Том на мир, который ему не доступен. Зависть Тома к Дикки, точнее к миру Дикки, это зависть к миру роскоши, красивых женщин, утонченного джаза и безграничного эстетствования. Том хочет так жить, поэтому он готов на все, на любую перверсию, на преступление ? лишь бы стать им, Дикки, а если точнее ? стать принадлежность мира Дикки. Том любит Дикки так ? как можно любить только того, кому завидуешь каждой фиброй души. Даже отбрасывая мотив физической страсти (сцена в ванной под ?Nature boy? великого трубача Майлса Дэвиса напоминает манифестацию древнегреческого желания, не знающего никаких моральных границ), чувство Тома ? это чувство человека, который волею судьбы, фактом своего социального происхождения, поставлен в униженное по отношению к миру Дикки положение, чувство человека, озирающегося на мир dolce vita и говорящего: ?Черт, а ведь я бы мог тоже так жить, если бы был красивым и богатым, если бы мне больше повезло?. Том борется с этой несправедливостью так ? как может бороться только человек, лишенный всяческих моральных основ. Хотя с другой стороны (вот ещё один пример обратимости знаков) Том борется с несправедливостью жизни ее же методами. Он так же коварен ? как жизнь, он так же полагается на случай, он так же играет, меняет искусно маски, притворяется. Именно в этом его талант. Ему дается шанс ? и он выжимает из него все, он не хочет совершать преступления, он не преступник, но все вокруг, и в первую очередь та самая несправедливая судьба, на которую он не по своей воли обречен, тот самый слепой Фатум заставляет его совершать преступления. Вот в чем лукавство этого фильма ? добро и зло здесь смешаны, неразличимы, рассеяны. Пару слов о Дикки и о его джазовом мире. Дикки похож на Тома только в том, что он тоже амбивалентен (он - не отрицательный и не положительный персонаж). Он просто живет по законам своей социальной реальности, ценит богатство своего отца и воспринимает это богатство, решающее все метафизические проблемы, как само собою разумеющееся, как заведенный порядок вещей. Он наслаждается жизнью, женщинами (в том числе и героиней, которую сыграла Гвинет Пэлтроу) и джазом. Он красив ? как скульптура Аполлона, беззаботен ? как Тадзио из ?Смерти в Венеции? Томаса Манна (кстати, именно с этим произведением много культурных смычек у фильма, и не только в плане фона ? солнечной курортной Италии). Одновременно ? он жесток как ребенок, каждый новый человек для него ? это ещё одна игрушка, которую дарит ему каждый раз благосклонная к нему от рождения судьба. Но это не осознанная жесткость. Если Том унижен судьбой, то Дикки ее любимиц. Незакамуфлированная несправедливость или? закамуфлированная справедливость? Пойди разберись. В образе Дикки воплотился не только социальный слой, которому он принадлежит. В персонаже, который блестяще играет Джуд Лоу, есть ещё много, как и в персонаже Тома, ритуального (и это также подчеркивает неразрывную связь Тома и Дикки, будто бы они стороны одной медали, попеременно сменяющие друг друга в результате все того же эффекта ?обращения знаков?). Дикки будто бы слеплен самой природой ? как некое отражение культа прекрасного и беззаботного. Природа не знает добра и зла, для нее это иррелевантные понятия. Аполлон может быть только играющий и веселый, только увлекающийся и страстный. Если попытаться обвинить Дикки с позиции христианской морали, то обвинение может быть только одно: мирскую жизнь он предпочитает спасению души. Да, это именно так. Но при другом взгляде (например, с позиции древних греков) ? Дикки просто наслаждается тем, что ему дано судьбой, не больше. Помимо любви к женщинам Дикки любит джаз. Это очень показательный момент, именно джаз ? как музыка богемы, беззаботная и нескованная рамками классицизма, всегда живая игра интерпретаций - является стержнем, вокруг которого строится культурный облик тусовки наслаждающихся жизнью и не обремененных заботами молодых людей. Ну и конечно великолепные пейзажи солнечного итальянского берега. Морская гладь, чистое небо, нежное солнце. Это и есть jazzy life style. И в довершении образа Дикки вспомню мысль героини, которую играет блестяще Кейт Бланшетт (очень реалистичный образ женщины, которая, следуя ироничному стечению обстоятельств, влюбляется не в мужчину, а в мир, которым этот мужчина окружен), ее слова: ?Люди нашего круга презирают деньги, но предпочитают общаться с теми, кто так же, как мы, их презирает? (на память). Когда я смотрел этот фильм второй раз, пытаясь глубже его осмыслить, я понял, что возникло больше вопросов, чем ответов, в том числе продолжает актуальным оставаться вопрос о справедливости-несправедливости?. Идейные установки, к которым мы привыкли (всего добивающийся сам, этакий self-made парень ? это обязательно хороший герой, а наслаждающийся ?мажорик? ? это плохой парень) являются настолько же правдой, насколько и неправдой. В этом и парадокс. Но я точно могу сказать, что эта картина очень реалистична. В жизни тоже не бывает сплошного монохрома, т.е. черного и белого, все так же запутано, сложно, противоречиво. И каждый знак может иметь не одно, а множество означаемых в зависимости от того, как мы на него смотрим?

[b:fe443194a4]Пространство любви [/b:fe443194a4] В начале было Слово. И так было каждый раз, когда начинало разворачиваться пространство любви. Например, два года назад было слово то ли о Фрейде, то ли о Юнге. И убейте меня ? не помню, почему именно с них все началось. Она ответила на мою реплику, хотя собственно можно было на нее и не отвечать. Я тоже что-то ответил, хотя тоже можно было не отвечать. Те люди, которые были вокруг в тот день, никогда не узнают, что с этого обыденного разговора начал рождаться новый мир, самодостаточный и замкнутый в себе, в котором были свои законы и свои праздники, даже свой гимн, вечная ? Summertime ?. Я что-то говорил об архетипах, она отвечала и улыбалась. Только тогда я заметил, что, кроме того, что она умная, у нее золотые волосы. Потом был взгляд. Я вообще достаточно долго не осознаю, что я нахожусь в пространстве любви. Мне нужно долго всматриваться и вслушиваться, чтобы понять, что эти волосы и плечи, это лицо, этот голос ? начинают выступать из темноты, из нагромождения других образов, к которым я равнодушен. Мне нужно догнать свою мысль, рассмотреть ее и, не вкусив до конца, оставить на потом, опередив ее чуть-чуть, чтобы сохранилось ощущение, что в тебе живет такая мысль, которая в отличие от всех остальных, может испепелить твой мир дотла. Такая мысль может быть только о женщине. В пространстве любви большой мир будто сужается. Из множества запахов начинаешь узнавать аромат только одних духов, и его ты хочешь узнавать каждый день. Из множества звуков остаются только те, которые связаны с ее голосом или с музыкой, которую слушаешь, думая о ней. Цвета различаешь только по ее платьям. Прикосновения ? это отдельная и достаточно сложно передаваемая на уровне слов тема. Их должно быть всегда чуть меньше, чем хочешь. Каждое желание, осуществляясь, должно оставлять еще кусочек чего-то неосуществившегося. Чем искушенней и утонченней ты становишься ? тем более отчетливо ощущаешь эту грань, на которой нужно делать паузу для нового движения. Вот почему частая смена партнеров ? удел людей, которые патологически не умеют осуществлять свое желание, точнее, осуществляют его как плебеи. Они ищут новое только потому, что сами не могут ничего предложить. Женские и мужские журналы, которые учат техникам любви, предназначены для идиотов и идиоток. В этом глянцевом дискурсе всему пытаются присвоить имя, все назвать, все расставить по полочкам. Тем вещам, из которых состоит пространство любви, нельзя давать имена, поскольку они должны рождаться, существовать и умирать безымянными. Звуки, прикосновения и ароматы нельзя подвергать принудительному именованию, такая процедура уничтожает любовь, опошляя ее до уровня скабрезных анекдотов. В пространстве любви нет мелочей, поскольку оно соткано из этих мелочей. Когда ты ещё неопытный любовник ? ты живешь ?большими? идеями, проецируя свои ?большие? желания на женщину. Подлинное эстетствование приходит только с опытом, когда ты умеешь наполнять детали смыслом, когда в твоем сознании за короткое время может родиться целая ода, посвященная пальцам или коленками. В пространстве любви должна быть какая-то недосказанность и неразрешенность. Главное правило очень простое: ?соблюдай дистанцию?. Желание обладать полностью человеком ? это желание приблизиться и, в конечном итоге, слиться с человеком. Но это невозможно. Для тех, кто делает только первые шаги любви, кажется, что стать ?единым существом? - это та цель, к которой надо стремиться. Это заблуждение, которое таит в себе большую опасность. Стремясь к слиянию с человеком, к обладанию им ? мы в прямом смысле не оставляем пространству любви места. Это то единственное правило, которое, если не предотвращает разочарование, то хотя бы может отодвинуть начало конца. 12 июня 2009

[b:5c044de3a3]Woody[/b:5c044de3a3], то есть получив то, что хотим... Это что-то просто исчезает?.... Про фразу "... нет ничего вечного под этой луной..." я помню... Но все же?...

Продолжая тему, мысли по поводу фильма "Жизнь ? как смертельная болезнь, передающаяся половым путем" (К.Занусси) ?Анатомия ? это судьба? - сказал Фрейд, ?анатомия ? это судьба? цитирует его Бодрийар, Кшиштоф Занусси снимает пронзительный фильм ?Жизнь ? как смертельная болезнь, передающаяся половым путем?, я отказываюсь от мнения, что Занусси ? это польский Бергман. Занусси ? это не просто бергмановская школа и проблематика, ему удается найти свои самобытные средства выражения в заданной, но не предрешенной кинотрадиции. Рядовой польский врач предпенсионного возраста, не лишенный профессионального цинизма, обнаруживает, что смертельно болен. Рак: медицина, которой он отдал большую часть своей жизни, бессильна. В терминах экзистенциализма ?пограничная ситуация? (нем. - Grenzsituation) - как у Хайдеггера или Ясперса. Занусси следит за бессильными и обреченными попытками рационального человека, который посвятил полжизни спасению других, спасти себя, найти хоть долю смысла в пограничной ситуации, перед ликом смерти, когда все настоящее ? более чем настоящее, когда время идет на дни и часы. Все остальное смотрите сами. Я хотел бы остановиться лишь на одном моменте, который меня особенно зацепил. Главный герой подружился с парнем и девушкой, у которых какие-то проблемы в личной жизни, естественно ? надуманные, от головы и прочее. Он вызывает их себе, дает ключи от своей квартиры: они сами понимают, без лишних назиданий. В них просыпается та самая жажда любви, которая и двигает жизнь дальше. Больше всего меня поразило, как у этих ?поросят?, как называет их главный герой, внезапно исчерпались все проблемы, они неистово и страстно занимаются любовью, эти сцены перемежаются по контрасту кадрами последней ночи смертельно больного тела (не человека!), разлагающегося и безобразного. Вот он, подлинный смысл тела, в котором заключены жизнь и наслаждение, которое при этом обречено на смерть и страдание. Этот фильм неплохая вакцина от разных рефлексий, точнее сказать ? инструкция по избавлению от оных. В продолжение темы я могу поделиться следующими замечаниями. Сексуальность ? это не только эстетическое (читай: интеллектуальное) восхищение. Ведь пол сам по себе агрессивное утверждение жизни, позитивная и не требующая доказательств фраза. Взятая в своей ритуальной монолитности ? сексуальность лечит так же, как бабки заговаривали бородавки, а советские медсестры делали анестезию не столько хлороформом, сколько объятьями грузных тел, все это явления одного порядка. В эти дни я убеждался, что сексуальность не придает жизни смыслу, если он в ней отсутствует, но в некоторой мере снимает проблему ?головы? (см. мою рецензию на фильм Вуди Аллена "Разбирая Гарри"). Причем, что самое интересное, наш сексуальный выбор часто просто ничем не продиктован, кроме как ? ?ее не оказалось на месте, я позвонил другой?. Речь не о неуместном кокетстве, скорее - трезвое понимание, что при различиях в частностях ? общий тренд не меняет своего характера.

[b:acf4abb8fb]Отец[/b:acf4abb8fb] [i:acf4abb8fb]На днях моя подруга рассказывала о своем сыне: "Иногда...вечером... начинает нетерпеливо ждать папу... Смотрит в окно на мост... Потом, спустившись со cтульчика идёт к дверям:"Мама, открывай дверь... Папа приехал"..... *что странно, никогда не ошибается.... не могу понять, неужели в потоке машин, 3-х летний ребёнок может различить знакомый автомобиль?* "[/i:acf4abb8fb] Я тоже ждал папу чуть ли не каждый вечер, и когда постарше был и когда помладше. Он возвращался в одно и то же примерно время ? поэтому мой случай поддается разумному объяснению, ребенок мог привыкнуть ко времени возвращения отца. Я отчетливо помню зимнее пальто и осенний плащ отца, мне иногда кажется, что они до сих пор висят на вешалках в каком-то шкафу. Меня не покидает ощущение присутствия этих предместов в моей жизни. Я помню их запах, фасон, цвет. То время складывалось из вещей. Любая деталь, которую я могу случайно увидеть теперь и которая по форме, запаху, вкусу или цвету случайным образом может совпасть с вещами того времени, воссоздает по крупицам в моем сознании мир, мир детства. Мы привыкли отдавать случайности на откуп только детали, опасаясь, что закономерности, в которые мы верим, могут быть предметом сомнения, но при этом мы совсем не замечаем ? что из этих деталей в итоге и выстраивается мозаика времени. Например, настенные часы, похожие на ТЕ, с круглым циферблатом в оправе из дерева, которые находились в прихожей, отмеряя время, когда должен был прийти с работы папа, они до сих пор переплетаются теснейшим образом с фрагментом его возвращения. Вкус ужина, который уже был готов к его приходу, а ещё чувство радости, которое переполняло меня, когда я слышал звонок в дверь ? в такие моменты все эти вещи, пробуждаясь ото сна, начинают неторопливо расползаться, как пятно от чернил на белой рубашке, по всей поверхности памяти. Мне казалось, что с приходом отца должно случится какое-то масштабное событие в моей жизни. Мне думалось, что если оно не случилось сегодня, то обязательно случится завтра. Помните, как в песне великой Эллы Фитцджеральд, вольно интерпретируя с английского: ?Однажды он придет, человек, которого я люблю. Он будет большой и сильный, человек которого я люблю. Может бы в воскресенье, может быть, в понедельник, может быть во вторник??. Мое ожидание было сравнимо с тем, о котором она пела. Только большим и сильным человеком, которого любят и которого ждут ? должен был стать когда-нибудь я? Я ожидал, точнее я жил ожиданием отца. Секундная стрелка, отбивающая ритм, служила компасом моей мечты, проводником в мир, в котором я хотел оказаться. Там должна была быть ТА, большая жизнь, предчувствие которой я переживал в эти минуты. Мне казалось, что отец приносит на своей верхней одежды ту самую большую жизнь и, оставляя ее на вешалке, он одновременно оставляет висеть на плечиках до следующего утра мир взрослых людей, о котором я видел фильмы и о котором мне читала книги сестра. Мне представлялось, что в том мире, где все серьезно, где все взрослые, где все уже живут ?здесь и сейчас?, а не ?там и потом?, меня тоже будут ждать? апрель 2009

Привет, Алан! надеюсь, ты меня помнишь по старой памяти :smt006 с интересом читаю твои мысли (веренее, читала на старом форуме, пока ты там появлялся), потом где приходилось. сейчас нашла "весь склад" тут. Скажу честно-раньше многие твои произведения были мне непонятны (возможно, просто до них не "доросла"). Сейчас, по прошествии многих лет (а прошло довольно много времени), я пытаюсь понять-изменилась ли я? Или это изменился мир вокруг меня? И помогают в этом, иногда, как ни странно, твои произведения. Впрочем, не буду вилять)) у меня несколько вопросов: 1. ты действительно считаешь, что (цитирую)

Цитата

Вот странная мысль - я ведь как личность сформировался в глубоком противоречии и отрицании очень много, что прямо связано с тем местом, где я родился, а теперь вроде это все уже в таком прошлом, будто бы сражался с мельницами Дон Кихота. Но если бы я сейчас был там - мне не хватало бы элементарных свобод. Теперь только светлое осталось в памяти, а все остальное кажется таким комичным, такая теплая ирония... как в "Днях радио" Аллена. Свое родное и очень комичное.

что тебе не хватало элементарных свобод? это выражалось в том, что тебя (скажем правильнее-твое творчество)-подвергали некоторой цензуре ( а это делалось на мой взгляд по одной простой причине-люди просто не доросли) или же ты подразумеваешь какую-то "бытовую свободу" :smt003 по большому счету, для человека существуют только одни рамки-те, которые поставил себе он сам, конечно, не без некоторого влияния "человеческого общежития", социума, среды, в которой человек живет.Ты говоришь о себе, что ты больше человек западный, рациональный, а это говорит о том, что рамки твоего сознания гораздо шире, чем те, которые заложены во многих из нас (мне так кажется). Что же (или кто же) их (в смысле, рамки эти :smt001 ) сформировало? 2. увидим ли мы в скором времени сборник твоих рассказов? ведь согласись-человек пишет для того, чтобы быть услышанным :smt001 3. Про [i:ba84b7bf78]Я скучаю по обеденному столу и шторам в квартире родителей, когда мы с папой углубляемся в предмет разговора, он держит в правой руке свою чайную кружку, его задумчивый взгляд остается все тем же, что и в вечера моего детства, а рядом, растянувшись на ковре, сопит от удовольствия после плотного ужина мой пушистый кот.[/i:ba84b7bf78] :smt001 +1 4. [i:ba84b7bf78]Поэтому не советую верить в жизнь как череду испытаний, как некую муку ?здесь? для счастья ?там?. Я не отрицаю наличие ?там?, равно как и не отрицаю наличие трудностей ?здесь?[/i:ba84b7bf78] Согласна. Но вот [i:ba84b7bf78]Как итог, испытания не прибавляют нам силу, скорее притупляют боль, она становится менее ощутимой.[/i:ba84b7bf78] мне казалось, что иногда боль = испытание. например, если говорить о чувствах.А боль (ужас, переживания) например, когда узнаешь, что близкий человек серьезно болен, и пытаешься его вылечить (а методы лечения есть), уже отделима от испытания (непосредственно лечение человека, хлопоты). впрочем, неважно)) это свой взгляд. удачи! :smt122 :smt122 :smt122

Цитата
увидим ли мы в скором времени сборник твоих рассказов? ведь согласись-человек пишет для того, чтобы быть услышанным

нет, у меня нет дара. Я записываю свои мысли - эточто-то вроде дневников, не больше. У меня более научный склад ума, статьи по праву обязательно будут.

Цитата
мне казалось, что иногда боль = испытание. например, если говорить о чувствах.А боль (ужас, переживания) например, когда узнаешь, что близкий человек серьезно болен, и пытаешься его вылечить (а методы лечения есть), уже отделима от испытания (непосредственно лечение человека, хлопоты). впрочем, неважно)) это свой взгляд.

он достаточно точный

Вряд ли такую глубокую привязанность к изыскам и утонченным вещам можно назвать в моем случае врожденной, но она была точно приобретена в раннем детстве, когда сестра, читая вслух отрывки из ?Графини де Монсоро? Дюма, сама, может быть, не ведая, создавала во мне то представление о прекрасном, которое на всю жизнь стало спутником моего мироощущения. Эти смутные силуэты, сошедшие со страниц романов и кинопленки, запечатлелись в памяти как образы из мира грез. Они волнуют меня и по сей день, но намного реже, обнажая пропасть между реальным и воображаемым, причиняют дискомфорт, наверное, потому, что я могу теперь себе позволить использовать их как лекало, как собственную аппликацию действительности, согласно которой должен преображаться окружающий меня мир и люди в нем. Выбирая новое место свидания, советуя новое платье подруге, находя новый маршрут прогулки или новый город на карте для путешествия, старательно изучая музыкальных фон для страстной ночи ? погружаясь в свои мечты и предвкушая будущие наслаждения, я будто пишу свой собственный роман, сюжет которого хотя мне и неизвестен, зато общие ощущения предсказуемы, а окружающие декорации продуманы. С возрастом я становлюсь все более требовательным к деталям и, может быть, в вопросах любви менее великодушным. Одна приятельница назвала мои чаяния - капризами, а мои предложения - причудами, но это, наверное, потому что она пишет какой-то свой роман, а очередной главе моего повествования не суждено было сбыться, такое тоже бывает, но это меня недолго расстраивает, потому что в таких городах - как этот ? всегда можно найти новые впечатления. Единственное, чего мне не хватает ? это времени, поэтому я проникаюсь глубоким восхищением по отношению ко всем этим рантье из прустовских романов, вся жизнь которых протекала в приготовлениях к званным обедам и за изучением биографий деятелей искусства. С другой стороны, вряд ли будет таким сладким то, что не пришлось отвоевывать у враждебного мира, в котором тебе, быть может, было уготовлено совсем другое место. 05.05.10 г.

[b:c0b821e057]Потом был взгляд. Я вообще достаточно долго не осознаю, что я нахожусь в пространстве любви. Мне нужно долго всматриваться и вслушиваться, чтобы понять, что эти волосы и плечи, это лицо, этот голос ? начинают выступать из темноты, из нагромождения других образов, к которым я равнодушен. Мне нужно догнать свою мысль, рассмотреть ее и, не вкусив до конца, оставить на потом, опередив ее чуть-чуть, чтобы сохранилось ощущение, что в тебе живет такая мысль, которая в отличие от всех остальных, может испепелить твой мир дотла. Такая мысль может быть только о женщине. [/b:c0b821e057] +100 :smt127

Большой Краснохолмский мост скован вечерней пробкой: габаритные огни машин сливаются в красно-желтый поток, напоминающий огненную лаву. Бессмысленная толчея за право попасть на тот берег реки, чтобы там кануть навсегда. Что-то вроде большой метафоры короткой жизни. Играет музыка из ?Шербурских зонтиков? Мишеля Леграна. Для нас, интеллектуалов, искусство выполняет функцию религии. Видимо, такая таблетка от материальности мира легче абсорбируется. Жаль, что в титрах не пишут о побочном действии и эффекте привыкания. Говорят, на Рю де Порт в Шербуре до сих пор существует магазин зонтиков. Возможно, что там до сих пор девушки из галантерейных магазинчиков носят светлые осенние пальто и не дожидаются любимых. В кино всегда присутствует элемент неправды, ловкость рук режиссера ? и вот из шляпы, будто белые кроличьи уши, на белый свет появится другой мир, созданный человеком, мир павильонных декораций, который и не старается походить на реальность. Ведь если все реальное, как писал Жан Бодрийар, представляет собой разочарованную форму мира, то, по-моему, искусство - утешительный приз, не требующий веры в собственную реальность, достаточно лишь раз очароваться? Разочарованная форма мира, говоришь, а в телефоне до сих звучит голос девушки в светлом осеннем пальто: ?Сейчас только ленивый не цитируют в культурологических статьях на любые темы Бодрийара?. Я хотел бы, чтобы он звучал дольше и только для меня. Но я забыл, что так не бывает даже в кино. Я хотел просыпаться и смотреть подолгу на нее, чтобы этот образ осталась в моей памяти: овал лица, нарисованный в мягких тонах, золотые волосы в импрессионистской манере и грациозная линия плеч и бюста. Позади сигналят, светофор перемигнул, надо ехать дальше. Надо ли? Если бы у меня только была возможность, я бы переписал некоторые сцены своей жизни словно сценарий, составленный в большой спешке, слишком много было в ней ?шума и ярости, но ничего не значащих?. С позиций кинематографа кадров с продолжительными поцелуями и любованием красотой должно было быть намного больше, чтобы зритель успел влюбиться в героев. Сцену прощания можно было бы перенести из мая в октябрь, добавив те важные реплики героя, которые он не решился озвучить. Все получилось не так, как хотелось, но и после редакторской правки вряд ли стоило бы переписывать концовку, хотя соблазн велик. В этом сложно признаться, но ведь голливудский финал смотрелся чересчур реальным. В ?Шербурских зонтиках? тоже. Чтобы стать искусством истории любви совершенно не нужен такой финал, на нем собственно она бы и завершилась. Зритель, даже зная, что все закончится с обыденной точки зрения ?плохо?, должен мечтать снова и снова о счастливой развязке, втайне надеясь, что сцена на вокзале не будет последним отголоском любви, отражающимся в стуке колес уходящего поезда, который обрекает любимых на разлуку. Но как же прекрасна Женевьева, остающаяся на перроне? Недавно меня спросили о том, что необходимо реальной девушке, чтобы стать музой. Я что-то говорил об удачно упавшем свете. Было бы глупо долго рассуждать о зыбких стандартах женской красоты ? сомнительное это дело. Все проще: необходим тот самый эффект "кинематографичноти". Красота должна быть воспета, она должна утвердиться в поэтической форме, хоть на миг. Пускай это будут не сотни восхищенных взглядов, а лишь один, главное, чтобы он был по-настоящему очарованным. Ведь правильно когда-то сказал Ив Сен Лоран: для того, чтобы быть красивой, женщине достаточно иметь черный свитер, черную юбку и идти под руку с мужчиной, которого она любит. Что же разглядел Жак Деми, а в последующем Луис Бунюэль, Роже Вадим, Франсуа Трюффо и Ив Сен Лоран в юной и пока неизвестной широкой публике Катрин Денев, помимо правильных черт лица, почти лишенного мимики, и белокурых кудрей? Вряд ли получится сказать, что она наделена таким даром перевоплощений как Изабель Юппер или таким актерским мастерством как Жана Моро. Но каким-то непостижимым образом для Катрин Денев роль продавщицы зонтиков, влюбленной в автомеханика по имени Ги (Нино Кастельнуово), стала пропуском в мир большого Кино. Может тайна кроется в том, что в этом образе совпали чаяния поколения зрителей, уставших от испытаний и потрясений самой страшной войны в истории человечества, поколения, тосковавшего по светлой и немного наивной истории любви? Женевьева должна быть красивой и утонченной француженкой. Этими качествами сполна обладала юная Денев и этого было бы достаточно для мюзикла, выстроенного по всем законам жанра. На этом можно было бы остановиться, но? в этом фильме произошло одно редкое совпадение, которое позволило картине выйти за рамки жанра, а Денев стать киноидолом нескольких поколений ? это гениальная музыка Мишеля Леграна. Без музыки Леграна этот фильм был бы обречен стать очередным набором банальностей. Мелодия Леграна ? это великий гимн любви, расцветающий радужными красками словно сказочный цветок, вокруг стебля которого собираются все кадры фильма. Проникнутая собственным драматизмом, эта мелодия преображает все, что попадает в кадр, магия этого перевоплощения столь велика, что кажется будто простодушная Женевьева рассказывает историю сразу всех женщин в мире, которые не выдержали разлуки, а автомеханик Ги - сразу всех мужчин, которых постигла участь быть преданными. Обычно трудно смириться даже не с тем, что все прошло, а с тем, что все проходит именно так. Винить женщину в нарушении клятв и обещаний могут только те, кто не знает, что любовь в принципе обречена - как мелодия, которая после кульминации обязательно находит собственное разрешение в финальных аккордах. Когда по утрам нет желания просыпаться, а ночью засыпаешь только от чувства усталости, в такие моменты трудно собраться и приняться что-то писать так, как прежде, когда в папке ?неотправленные? было столько длинных электронных писем. Все это, конечно, грозит преждевременным старением. Единственное, что неподвластно времени ? это магия пленки вечно молодых лиц, зонтиков и изогнутых улочек Шербура, люди которых прячутся от непогоды в маленьких кафе, заказывая ?ля коньяк?. Стихли последние звуки в динамиках, появились титры и ты уже на другом берегу реки, пора двигаться дальше, оставляя большой мир воспоминаний для новых воскрешений в столичных пробках? ноябрь 2010