Билал ЛАЙПАНОВ
Из тетради:
ЛЮДИ ТЕЙРИ или НЕБЕСНОЕ ПЛЕМЯ
Переводы Виктора Лапшина
О РОДИНЕ
Ты семь пластов земли — и щедрых, и чудесных,
В сиянии светил семь ярусов небесных,
Большой Медведицей повсюду ты со мной,
Семь незабвенных букв, в любом краю известных —
Мой Карачай родной.
В сердечной глубине, просторной, семислойной,
Ты на семи крылах паришь мечтою стройной,
Мой Карачай родной.
В немеркнущем мечтанье,
Как древних семь чудес в любовном сочетанье,
Как радуга, что мир небесный и земной
Покоит радостно в объятьях семицветных —
Семь звуков дорогих, семь букв твоих заветных,
Мой Карачай родной.
Моей недели дни, крылатые мгновенья,
И думы ясные, мои благословенья,
Эдемов и геенн седмица, свет и зной —
Мой Карачай родной!
Навеки я уйду, когда судьба прикажет,
И сердце в отчий прах смиренным даром ляжет,
Объято благодарных песен пеленой,
А ты живи, живи под синевою вечной,
С тобой воскресну я для жизни бесконечной —
Душа моей души, мой Карачай родной!
И КАМЕНЬ, БРОШЕННЫЙ В ПУЧИНУ...
Я не из тех, кто говорит уныло:
"Коль завтра в гроб, неужто жить не грех?"
Хоть помню я, что ждет меня могила,
Я не могу сдержать счастливый смех.
О смерти помню, но по жизни милой
Под черный марш я не пойду долой.
Тот по душе мне бык, что дерзкой силой
Соперничает с грозною скалой.
Не с нами пусть, а с лютою бедою
Разделается горе-маета.
С небесною меня сроднит звездою
Зеленая и стройная мечта.
Вот почему я жажду дел бессмертных,
Я как поэму сотворю судьбу.
И потому, что тлеть нам всем в гробу,
Быть должен год резвей веков несметных,
Опережая времени гоньбу.
Я обречен на смерть, но не премину
То создавать, что по плечу богам.
И камень мертвый, брошенный в пучину,
Дарует волны жизни берегам.
СЕБЯ Я НЕНАВИЖУ ИНОГДА
Себя я ненавижу иногда,
Напрасные дела припоминая
И суетных речей самолюбивый бред.
От запоздалой злости и стыда
Я стискиваю зубы, изнываю,
И мочи нет глядеть на белый свет.
О, дни мои, настало время мести:
Вас разума пронзило острие!
О, сердце, в пламени, и совести, и чести
Горящее мое!..
МОЯ ЛЮБОВЬ
Мрак океанской пучины бездонной,
Взлет дерзновенный заоблачных гор,
Неба бескрайнего синий простор,
В бездне таинственной и студеной
Звездный мерцающий взор,—
Мчится любовь моя без предела
К вам то и дело.
Вешнее поле в пару на закате,
Семени ждущее как благодати,
Неутолимая жажда труда,
Жизнь без вражды и в заботах о брате –
Это любовь моя навсегда.
Трепетных звезд живую красу,
Зыблющих на цветах росу,
Что как сиянье тебе несу,—
Счастье небесной, земной красоты
Даришь, любовь моя, ты!
ТУЧА
Туча мрачная рыдает, за струей бежит струя,
Молча ей земля внимает и дыханье затая.
От немого состраданья — туча легче и светлей.
Небо ширится, яснеет. Солнце блещет веселей.
Горькой жалобой встревожа сердце матери-земли,
Туча радостно пылает белым облаком вдали.
СЕРДЦЕ И ДЕРЕВО
Напастей мелких череда
Грозней для сердца иногда
Судьбы удара иль проклятья...
Глянь, дерево под злобный гром
Стерпело молнии объятья,
Но рухнуло под топором.
ПОЖЕЛАНИЕ САМОМУ СЕБЕ
Если сдернешь, ветер, шапку,—
Крикну я тебе вослед: —
Подари ее таланту,
У кого и кепки нет!
Если праздная, о время,
Мне назначена юдоль,—
Дни мои, на благо миру,
Мудрецам отдать изволь.
Жизнь моя, как благодарен
Я тебе за хлеб, за соль!
СЛЕД
Чем тяжелей громоздкая поклажа,
Тем глубже след медлительной арбы.
И это хорошо ребенок знает даже,
Но лучше те быки, что трут ярмом горбы...
Мы тяготой своей, другому неизвестной,
Невольно дорожим, и в памяти дорог
Под грузом славных дел, под гнетом ноши крестной,
Мы оставляем след — и долог, и глубок.
ПРИТЯЖЕНИЕ
Чудовищна земная сила!
Душа бы в небо не рвалась —
Давно б земля нас поглотила.
Когда бы мы месили грязь,
За звезды дружно не держась,—
Шагнуть сумели мы едва ли,
Но если б не было земли,—
Где б мы, несчастные, блуждали
И как бы, бедные, брели?
МУЖЕСТВО
О подвиге его никто не знает.
Снег безмятежно, как тогда, сияет.
"...Кто мужество мое оценит в злом бою?
Лишь небеса увидят смерть мою.
Живым героям честь и слава в войске
И тем, кто при народе пал геройски.
Ну, я убью врагов десяток, ладно...
Орде потеря эта не страшна.
Кто знает гору, пусть она громадна,
Коль под землей гора погребена?
И если я погибну одиноко,
От вести черной как спастись могу?—
Подлец найдется, скажет всем жестоко,
Что предал я, перебежал к врагу...
Но что со мною, нету в мыслях смысла,
Стыд и позор,— от страха трепещу?
Иль я себе бессмертия ищу,
Когда над Родиною смерти тьма нависла?
К чему мне славы благодарной век иль миг?
Ведь защищаю землю я родную!
Я с нечистью не для того воюю,
Чтобы народ мне обелиск воздвиг.
И перед смертью совесть дорога.
Иль крови нет во мне прадедовской священной?
Я рассуждаю словно трус презренный!"—
Воспрянул и поймал на мушку он врага.
О подвиге его никто не знает.
Себя он одолел, не дрогнула рука.
Бессмертной славы песнь поет ему река,
Как памятник гора заоблачно сияет.
ПОЭТ — НЕ РАБ
Я не раб божий, не раб человечий,
Я горца правнук, вольного Древопоклонника.
Жизнь моею душой свободна,
Простор зеленый мною жив.
Нет подо мной раба, нет надо мной властелина.
Пределы Вселенной восторженно я сокрушил,
И песни пою я вольно:
По безбрежным Поэзии пажитям,
С достоинством поспешая, пусть вечно они влекутся.
Песни мои —
Рабы, избавленные от ярма равносложия,
От бряцающих оков нудных созвучий;
От барабанной поступи ритма.
Душа их — словно безудержный океан!
Как мощный орел, из мрачной теснины
В небо бездонное взмывший,—
Вольны песни мои...
ВЕРШИНЫ НАПОМНЯТ ОБО МНЕ
В глазах моих, когда сорвусь я в пропасть,
Вовек не отразиться никому.
Виновным прослыву перед одними,
Другие упрекнут себя.
Ушел я, как уходит вешний снег;
Лишь след в зеленом пламени трепещет.
Не надо плакать, вас я не печалил.
Погиб я не постыдно во хмелю,
А на тропе высокой в небеса!
И если кто меня найти захочет —
Пусть ищет на вершине.
Вершина та, куда я так стремился,
Ничто в сравненье с высью Бийнегера* :
За жвачкою олени или тур
Мое паденье даже не заметят.
Грозна дорога к вечной высоте,
И ради жизни,
Ради человека,
Во имя несказанной красоты
Высь покорить дерзают молодые,
А иногда бесславно погибают...
Лишь одного я жажду:
Чтоб меня родные здесь похоронили,
В расселине моей скалы заветной,
И душу мне окутает покой.
Тур и олень резвиться будут рядом.
Невольно люди вспомнят обо мне,
Задумчиво взирая на вершину.
*Бийнегер — легендарный охотник
БУДУ СЧАСТЛИВ
Хоть певчему сердцу молчанье смертельно,
Была бы моя немота беспредельна,
Ведь слово бессильно, оно не спасает...
Да сердце пылает и не угасает!
Лаская и нежа — и речью, и взором,
К тебе я иду по родимым просторам,
Как тополь восходит листвою отрадной
К звезде ненаглядной.
Но пусть не звезду обрету я в сиянье,
А молнии ярость приму в наказанье,
Когда обреку тебя на осмеянье.
Неси, как всегда, осторожно и бодро
Печали и радости полные ведра,—
Их горечи дай мне отведать и сласти,—
Тогда у блаженства я буду во власти.
ГОРЕ
С луною не сравню твое лицо:
Её нога топтала человечья;
И солнцу светлому не уподоблю:
Мозг сверлят ярые его лучи.
Я не скажу, что глаз твоих мерцанье
Сиянье звездное напоминает:
Я слишком часто, дорогая, видел,
Как звезды падают и умирают.
Я не скажу, я не скажу, что есть
Другие девушки
На свете белом,—
Ведь не достоин буду я любви:
На всей земле, во всей Вселенной ты
Одна — как жизнь, как смерть, как бог, родная!
Я и врагу не пожелаю горя —
Любви вовек не зная, умереть.
Мир, целый мир мою любовь постиг,
Так постыдись же
Ты ее не чуять:
Что, милая моя,
Понятно всем,
Тебе не в силах я растолковать.
Вот горе так уж горе!..
НЕИЗМЕННО
Как усталый — изголовье,
Как больной — свое здоровье,
Птаха — небо и листву,
Ножны — нож, заклятый кровью,—
Я ищу тебя, зову.
Как скиталец — по Отчизне,
Погибающий — по жизни,
Лист бумажный — по тайге,
Камень — по звезде капризной,—
Я тоскую по тебе.
Как река — на встречу с морем,
Первоцвет — к весенним зорям,
Семена — к земле парной,—
Так я рвусь к тебе одной.
Солнце к солнцу вольно мчится,
Волку дорога волчица...
Как себя я, человек,
Полюбил тебя навек.
И желанье, и томленье,
Вечное к тебе стремленье
И тоскливая мольба,—
Все любви моей волненья
Так же, друг мой, неизменны,
Как изменчива судьба.
Я МИЛОЕ ИМЯ ПРОИЗНОШУ...
Ты есть, дорогая.
Другой не прошу
Опоры у жизни, пусть слабые просят.
Я милое имя произношу,
И солнечный луч мое сердце возносит.
УВИДЕЛ ТЕБЯ
Дорога взмыла на заре над черною грядой,
На звезды вольно оперлась и радостно парит.
И солнцу стало тесно вдруг в голубизне седой,
Теперь оно в твоем ведре играет и горит.
Мое ты сердце обняла и на руки взяла,
Новорожденное дитя как будто приняла,
Ласкала баловня, несла в прозрачную купель,
Целуя, опустила в грудь мою, как в колыбель.
Из глаз твоих, когда унять я жажду попросил,
Чистейший в мире хлынул дождь и душу оросил.
Веселой стаей голубей
Их тени в синь взвились,
Деревьев тени вслед за ней
Вмиг рощей поднялись.
Друг друга молнии сожгли,
И радуга взошла
Вдали надеждою земли,
Как луч — пряма, светла.
Пространство, Время, Человек
Средь шумной суеты
Радушно встретили тебя.
И мне явилась ты.
ЧЕЛОВЕК САМ ПИШЕТ СВОЮ СУДЬБУ
Уж если не запомните меня
Вы тополем, коснувшимся звезды,—
Не стану жалобно
Я свет вам застить сухою веткой...
Я не знаю, где смерть лютая меня подстерегает:
Под отчим кровом, в битве иль в скитаньях,
Но чувствую, что я умру в тот миг,
Когда вы пожалеете меня.
Где ты родился, от кого, когда —
В том нет греха.
Судьбе благодаренье,
Что солнце ты увидел человеком,
По-человечески с людьми живешь.
Пусть родила тебя в пещере мать,
Но в скорбный час печальные друзья
Твой гроб в молчанье вынесут из дома,
Что ты построил сам..
ИНДЕЕЦ
"Когда умрет родной язык —
Погибнет белый свет",—
Индеец дряхлый говорил, как снег седой старик.
Могильным камнем, сердце, стой, крепись под вихрем лет;
Старик — последний, сгинет с ним народ, язык живой,
Его кручину не объять и бездной мировой.
Мать похоронишь — через год смирился и привык,
Но что же будешь делать ты, когда умрет язык?
Оплачешь всю свою родню — забудешь в свой черед,
Но что же будет на земле, когда умрет народ?
Я СОГЛАСЕН
Милая, готов собакой стать я на твоем дворе,
Преданной тебе дворнягой, не забывшей о добре,
Чтобы в жуткий час на помощь ты могла меня позвать,—
Сволочам, гостям незваным, псам двуногим глотки рвать.
Свет мой, я согласен звякать цепью у твоих дверей,
На меня с лихвою хватит человечности твоей.
Видя взор твой ненаглядный, слыша голос твой родной,
Без сомненья, человеком, обернется пес цепной.
Пусть убийца и грабитель — Смерть и Старость в тишине
К твоему крыльцу крадутся,— их почую и во сне;
Загрызу я эту нечисть, не пущу на твой порог,—
Ты живи, моя любимая, без горя и тревог.
Свет мой ясный, я собакой буду у твоих дверей,
И на нас обоих хватит человечности твоей.
Видя взор твой ненаглядный, слыша голос твой родной,
Непременно добрым станет человеком пес цепной.
БОЛЬНОЙ
Если доживу до вешних дней,
Хворь уймется, смерть меня забудет.
Разве ж после роковой зимы
Смерть возможна?
Лишь бы не погибли
Журавли надежды.
В дальний край
Лишь бы не умчались, лишь бы вняли:
Свет весны, тепло души — Отчизна;
Лишь бы дождались они весны.
Неужели близится она?
Если так — я вновь помолодею,
Юный — стану мудрым, словно змий.
Да неужто близится весна!
ГДЕ ЕГО МЕСТО?
Речь родную он и словом щедрым не обогатил,
Ни единого младенца для народа не взрастил.
Ладно б терем не построил, торный путь не протянул —
Он с дороги прямоезжей даже камень не спихнул.
Не искал он в жизни места, не пустил нигде корней,—
Примет ли земля родная прах скитальца, чуждый ей?
ТАК ЧТО Я ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ НА ЗЕМЛЕ
Судьбою занесенный на вершину,
Я деревцем родился на скале.
Я ею жив, ее я не покину.
Но от меня нет радости земле:
Мне не дано цвести в лесу далеком,
Благоухать над бешеным потоком.
В мороз и в зной, при солнце и луне
Стенает одиночество во мне,
Листвой восходит робкая надежда.
И холодна, и, как жена, близка,
Постыла одиночества тоска,
Она, как смерть лихая, неизбежна,
Ее молчанье — крест мой на века.
Как висельник, вишу над бездной черной.
Я не могу взлететь в зенит просторный.
Земли родной коснуться силы нет.
Кому же нужен мой сиротский цвет?
Ветвями к братьям, молодым и древним,—
В долину райскую влекусь — к деревьям,
Тянусь я к ним — и странно, что скала
Еще неколебима и цела.
О, если бы я мог снискать по праву
Единственного Древа* мощь и славу,
Перед которым, верен божеству,
Клонил мой предок гордую главу;
Иль грозовую славу Прометея,
Чьи цепи вихрь качает на скале!..
На знойном камне стыну, сиротея,
Так что ж я должен делать на земле?
*Одинокое Древо Родины – Джуртда Джангыз Терек — в языческие времена считалось в народе священным.
ВОСПОМИНАНИЯ
1
Горный ветер, в лес летящий,
Засыпает в синей чаще.
Но живой глагол времен,
Голос памяти глубокой
Вечно сердце мне тревожит.
Разлетится на куски,
Но врагов раздавит камень.
Он джигиту брат родной,
И судьба у них едина.
Смело высится герой
Над врагом крутой скалою.
На развалинах домов
Строят новые жилища.
Наша Мекка — в сердце свет
Мужества и благородства.
2
"Близок враг, свиреп, как сель,—
Щелью глаз, гортанно слово...
То ли Джучи-хана тьмы,
То ли орды Бату-хана...
Кто бы ни был лютый враг,
Что идет на нас грозою,—
Разве мы не устоим?
Что нам делать, говорите!"
Долго горцы-удальцы
И судили, и рядили.
Вождь их выслушал, сказал,
Над толпой копьям потрясши:
"Языки уймем, друзья!
Пусть монголов встретят грудью
Юноши-богатыри,
Остальным — дорога в горы.
Не завидую врагам!..
Но нельзя же всем погибнуть,—
Ведь исчезнет наш народ.
Старцев хилых берегите:
Мудрых речь возносит дух.
Берегите дев и жен,
Пусть их голод не терзает,—
Горцев нам они родят.
И детей как жизнь лелейте:
Завтра примут меч они.
Братья, если будем живы,
Скоро встретимся в ущелье.
Да хранит вас Бог-Тейри*.
Коль причислят нас к святым,—
Не горюйте, не рыдайте:
Как мужчина горец пал,
За родной народ погиб он.
В путь! Я в бой вас поведу".
3
Семь уж дней грохочет битва,
Держит ворога дружина.
У героев по семь ран,
И встречает каждый горец
Как мужчина смерть свою.
Сломаны мечи и копья,
На ногах стоять нет мочи,
Застонать врагу на радость
В гибельном кольце нельзя.
Окровавленные камни
Вождь обвел суровым взором,
И сказал он: "По семь раз,
Братья, стрелы вас пронзали
И кинжалы по семь раз,—
Вы же бились по-геройски,
Всех я вас благодарю!
Семь голов — кинжалом каждым,
Семерых — стрелой одною
Вы сразили, но неверных —
Как волос на голове...
Меч, который вас изранил,
Расколоть способен камень,
Только мужество вовеки
Никакой не ранит меч.
Пусть живет многострадальный
Наш народ в ладу и в мире,
Дух испустим как мужчины:
Не в постели, а в бою.
Совершим же подвиг, братья!
Знают пусть родные горы,
Что и раненый джигит
Выше наглого пришельца.
Привяжите же друг друга,
Горцы храбрые, к камням!.."
С гордостью взирает вождь
На юнцов неустрашимых.
Тут безусые юнцы
С нетерпением во взоре
Предводителя зовут:
"Прикажи исполнить просьбу:
Пусть нас первыми прикрутят
Поскорей к камням громадным
И столкнут на вражий стан,
Это наше завещанье!"
4
Вихрем горные орлы
Ринулись на силу вражью!
Скалы тяжко сотряслись,
Гулко грянули ущелья!
Обнял глыбу человек,
Камень кровью пламенеет,—
Кто такое чудо видел?
В смертном ужасе враги!
Человек летит на камне,
Камень мчится на джигите,—
Люди-камни вниз несутся,
Как колеса, все быстрей!
Вопль, стенанье под горою!
День возмездья, судный день!
Тыщу крат шальное эхо
И грохочет, и гремит!
Под камнями луки, сабли,—
Вражьи черепа трещат!
Как на скакунах джигиты,
Мчатся мертвые герои
Гневной бурей на врагов!
"Будь еще такая битва —
Я без воинов останусь.
Это племя удалое
Никому не одолеть!"—
Злобный хан сказал угрюмо
И увел поспешно войско.
А в ущелье — труп на трупе,
Спят пришельцы вечным сном.
5
Скрыв народ в пещерах тайных,
Горцы бросились в ущелье,
Под собою ног не чуя,
Не жалея головы,
Не страшась обвалов буйных,
Грудь кустами раздирая,
С камня прыгая на камень
Чрез неистовый поток,—
Кинулись они на помощь...
Но кому же помогать?..
Тишь могильная в ущелье...
И открылся взорам горцев
Страшный вид, ужасный вид:
Словно лес повален бурей,—
Исковерканные трупы...
Страх на лицах мертвецов...
Где же братья, где дружина?
Оторопь взяла джигитов:
Видят горцы на камнях
Жуткие друзей останки...
Небо плакало, как мать.
Горы же, гордясь сынами,
Выше неба вознеслись.
К скалам был титан прикован,
Горцы, словно Прометеи,
Распростертые на камнях,
Сокрушили вражью рать.
Гордый пламень Прометея
Блещет в нашем очаге.
Слово огненное ныне
Посвящаю с чистым сердцем
Тем, чья кровь кипит во мне,
Тем, кто вещей речью нартской
Мощный наш вспоил язык.
Бёрюберди, Бёрюкъан**, с миром
Спите, жизнь светла у нас.
Пусть сгниет в земле оружье,—
Мужеством, наследьем отчим,
Всех орудий я сильней.
Горы вечно неизменны,—
Будем же заветам нартским
В счастье, в горе мы верны!
6
Унесли друзей останки
Горцы на косматых бурках,
Забрели высоко в горы,
Молча вырыли могилу,
Белой обняли оградой
С дорогими именами.
Старец на горе державной,
Как бы на вершине мира,
Пел над бездною времен:
"Завещая храбрость горцам,
Вы ушли в родную землю,
Как булат в тугие ножны.
Подвиг ваш — сиянье гор,
Пики он преодолеет
И священною легендой
Правнуков одушевит!
Но не ради громкой славы
Или удальства пустого —
Вы пожертвовали жизнью
Ради Родины своей,—
Подвигу сиять вовеки!
Величавым мавзолеем
Будет вам седой Кавказ".
ЛУНА В РЕКЕ
Сразу все я высказать не в силах,
Чем душа с младенчества жива,
И слезами на глазах унылых
Набухают жгучие слова.
В пропасть пролилась луны лавина —
И река на берег взмыла львино!
Сердцем я смирил дерзанье рук, —
Сердцу путь загородили руки;
До крови кусаю губы в муке,
Но тебе — ни слова, милый друг.
В скалах путь прорывшая сурово,
Увидав луну,— напрасно к ней
Рвется ввысь река, уже готова
Захлебнуться в глубине своей.
ПРОШУ ВОЗМОЖНОГО
Река от лютой стужи промерзает;
И душу мне пронзает лед.
Что ж так ее терзает?
Мать-природа!
Не для того я ночью жду восхода,
Чтоб ты на завтрак солнце подала,
Как апельсин, на ломти разделенный.
Душе иного хочется тепла...
Не обдели судьбою благосклонной!
ОЛЕНЬ СОРВАЛСЯ СО СКАЛЫ
Олень сорвался со скалы,
Где вихрь небесный да орлы...
Я затужил, как ни крепился.
Не волк помчался по пятам,
Не лучник притаился там,—
Олень могучий оступился.
Где б ни был я — везде печаль,
Повсюду множит смерть страданья —
Людской гордыне в назиданье...
Но все же мне оленя жаль,—
Упал он со скалы отвесной,
Что берегла над грозной бездной
Его надежду и любовь.
Уж лучше б волк настиг рыскучий,—
Тогда б я знал, кого за кровь
Карать мне пулей неминучей...
Осиротевшая скала!
В немом ты вопле замерла,
В недвижных корчах над
нагорьем,—
Как сердце, раненное горем...
ИЗ РАЗДУМИЙ МОЕГО ДЕДУШКИ
Если словно зарею омоется
И душа засияет моя,—
Лишь тогда я — воистину я.
Если сердце глухое раскроется,
Как под пахотой вешней земля,—
Лишь тогда я — воистину я.
Если в сердце мое непокорное,
Словно в берег волною упорною,
Жизнь ударит внезапной бедой,
Если немощной рухну громадою,—
Не осудят ли: дескать, преградою
Задержал я поток?.. Боже мой!
СКОЛЬКО МНЕ СКАЗАТЬ И СДЕЛАТЬ НАДО
Как вешний день — душа озарена.
Шаги мои гремят в ущелье эхом;
Смеюсь — и звезды вторят звонким смехом...
Дни радости и счастья, как волна.
Травы весенней,— трепет и прохлада...
Как дерево в цвету, мои мечты.
Ах, сколько мне сказать и сделать надо!
В груди неведомые звезды так чисты!..
ЛЕКАРСТВО ИЗ ЯДА
Ядом враг меня морил,
Но ему не до веселья:
Я целительного зелья
Из отравы наварил.
СЕРДЦЕ-СОЛНЦЕ
1
Жизнь — гора, поэзия святая —
Горная вершина, чье сиянье
Взор влечет и к небу нас возносит.
Камень одинокий рухнул в пропасть,
Друг за друга держатся другие.
Прадеды в седые времена,
На медведя шедшие ватагой,
Жили мирно и семьей единой,
Угождая братьям без корысти.
Но не ум, а вечная нужда
Вместе жить охотникам велела.
Поровну они делили пищу,
Как дарили Солнце и Луна
Свет высокий всем равновелико.
Завистью не маялся никто.
(И чему завидовать? Неужто
Нищей и беспомощной душе?)
Пресмыкаясь в ужасе пещерном
Пред грозой, вулканами, штормами,
Стали люди жертвы приносить
Небу и земле, не понимая,
Тьмой какой чревато поклоненье...
Тейри-бога пламя согревало
Весь аул; и бушевал костер,
Весело треща, и днем, и ночью,
Пожирая хворост и дрова...
Люди помнили, что утро жизни
Женщины заря знаменовала,
Что жена — священный рода ключ.
Так и жил мой пращур простодушный.
...Поумнел — и словно обезумел:
Обуян гордыней, смастерил
Лук и стрелы, выковал кинжал,—
Брат родной — убил родного брата,
Властелином чувствуя себя.
И от власти гибельной хмелея,
Начал друг охотиться на друга...
Звери, глядя на людей, смеялись.
Грозные настали времена.
2
Как прежде, падают ручьи
На берег жизни небывалой.
Но на закате века я
Взглянул на сумасшедший мир —
И сам едва не обезумел!..
На гребне всемогущих лет
Уже мы смело звезд коснулись,
Но нет нам мира, нет покоя.
Остался шаг, последний шаг!..
Сдружи людей, спаси нас, Разум!
На вечный свой, на тяжкий путь
Я пламень адский не обрушу,
Я ужас войн превозмогу!
3
Во все глаза глядите, люди:
Беру я сердце человечье
И вместо солнца возношу!
Дивитесь, как оно сияет!
Вы слышите в его огне
Зов и предсмертный стон ребенка,
Коня увечного рыданье,
Собачий плач в деревне мертвой...
Вы язвы видите на нем —
Как на скале следы снарядов.
Оно под танками рвалось —
И сокрушало, как граната!
На нем несчастий всех времен
Незаживающие раны,—
Рой стрел разит, град ядер бьет,
Сжигают печи Бухенвальда,
Испепеляет Хиросима...
Все вынесло, стерпело все,
Чего не выдержать и камню.
Да, это сердце человечье,—
Оно вовеки не умрет..
4
Во все глаза глядите, люди:
Держу я сердце человечье!
Теперь оно сияет в небе
И дарит зренье вам любовно.
Начнет соседа человек
Томить безжалостно иль мучить —
И мрак печальный мир покроет,
И летом залютует вьюга.
Но будет зло посрамлено,—
Благословит нас сердце-солнце!
Весны нетленной благодать
На всей земле восторжествует...
5
На плечи сердца моего
Поэзии взвалил я бремя.
У всех я на глазах вознес
Высоко сердце человека.
Раскайтесь, глядя на него,
Не истязайте, не пятнайте
Его ни бранью, ни оружьем,—
Я лишь об этом вас прошу!
СЕРДЦЕ-КАМЕНЬ
Сердце так пылает жарко дни и ночи напролет,
Что нырнуть бы радо в прорубь или вмерзнуть в вечный лед!
Так мучительно желанье, так безумствую любя,
Что невольно начинаю ненавидеть я тебя!
Вещая звезда упала, долетела до земли,—
Не мерцающее чудо — черный камень мы нашли.
Но когда под своды храма мы внесли, в заветный час,
Этот камень,— он навеки стал святынею для нас.
Даль не краше и не шире, не светлее высота,—
Землю не преобразила звездная моя мечта.
Как звезда сгорело сердце, в песне дышит тяжело.
Словно камень черный в храме, где от глаз людских светло.
НЕ ЗНАЛ Я
Не знал я,
Что светлая страсть, в твое сердце которая рвется,
Из глаз ненаглядных твоих, дорогая, слезами прольется.
Не знал я,
Что в душу мою тот ручей устремится горючий,—
Как душу теперь успокою, спасу от тоски неминучей?
Не знал я,
Что бурной рекою любовь моя хлынет далече
И светлой, как жемчуг,
Вдруг тучей вернется в ненастье.
Не знал я,
Что облако это мне ласково ляжет на плечи
И, плача, зашепчет,
Родная, о горестном счастье.
ГОЛУБЬ И ЗМЕЯ
Когда мы видим голубка —
Пргладить тянется рука,
Но вряд ли кто в родном краю
Захочет приласкать змею.
Но целовались, видел я,
Однажды с голубем змея.
Нет дива в том, друзья мои:
У голубя — глаза змеи!
О, змеи в виде голубей,
О, голуби с глазами змей!
Вам низко небо и тесна
Земля, чтобы блуждать без сна;
О, твари тьмы, во все века
Дорога зависти одна
Для вас вольна и широка.
ГДЕ НАШ ЛЕОНАРДО
Хоть через силу — днем с людьми он ладит,
А ночью, ночью сердце лихорадит:
Студена одиночества вода.
Собою недоволен — до презренья,
Унять не может за людей стыда.
Весна титанов духа, Возрожденье,
Неужто не вернется никогда?
Где карачаевский наш Леонардо?
Молчат седые горы в горький час...
Молчит сурово и могила Нарта,
О том же немо спрашивая нас.
ИДУ СПОТЫКАЯСЬ
Я ошибался много раз,
Не ангел я и ныне.
О камни гибельной тропы
Немудрено споткнуться.
Но камень не один и тот же
Мне давал подножку:
Я падал, вскакивал —
И шел вперед неудержимо.
Змея ползучая — вот кто вовеки не споткнется!
Я многих знаю, у кого змеиные повадки...
Не извиваясь, не скользя,
Иду я, светлый, к свету,
И пусть колени разобью — останусь человеком.
ЗНАЮ
Ягненок крохотный,
Во сне толкая вымя,
Посасывает молоко.
Я знаю, самый зычный на земле —
Новорожденного младенца голос.
Не рухнет Древо жизни никогда,—
Друзья мои, нам нечего бояться.
Я знаю, радости отрадней нет,
Чем глаз любимых нежное сиянье.
Вовеки не иссякнет скудный ключ,
Самозабвенно утоляя жажду.
Я знаю, небо для добра живет,
Мужское сердце — для деяний славных.
И будет пусть душа твоя чиста,
Как озеро, чье дно ласкают звезды.
Я знаю, как желанна и сладка
С луною полной дерева беседа.
Ветвям цветущим уподобил я
Твои добру открытые объятья.
Я знаю, не новы мои слова,
Но древняя и вечная питает
Их нартов речь.
Зарозовел восток,
И день грядущий, дорогие, краше,
Чем нынешний!..
В ТОТ ДЕНЬ
Барашек связанный лежит покорно
На травке, головою на восток .
В глазах беспомощно мерцает беспокойство.
На пастбище отара мирно блеет,
Журчит в долине резвый ручеек.
Как жизнь сладка!
Барашка гладит мальчик,—
В руке — кувшин, студеною водой.
Он перед смертью напоил бедняжку...
Засучены у взрослых рукава,—
Барашка им не жаль, они мечтают
О шашлыке... Дрожа, мальчонка смотрит
В глаза овечьи, добрые по-детски,
На губы мягкие с присохшею травинкой,
И что случится — видится ему
Ужасным и несправедливым... Солнце,
Немое солнце навсегда угасло
В глазах ягненка... И глаза, и нож
Кровавый не забудет сердце мальчугана,
Когда поэтом станет он уже.
КТО МЫ ТАКИЕ
И тьма ночная в сокровенный час
Невольным страхом потрясает нас;
Иллюзиям и миражам, однако,
Мы отдаемся, не боясь их мрака.
Когда же небо басом громовым
Заговорит пророчески над нами
И ослепит зловещими огнями,—
Тогда нам ясно, кто мы перед ним;
Кто мы такие — в горе сознаем,
Когда грозит потопа беснованье,
Огня разбой, планеты содроганье,
Лавины рев и камнепада гром...
Увы, людская память коротка,
Кумиров сотворяем на века —
И сокрушаем их рукою скорой,—
Нет бы друг другу верной стать опорой!
Страннее нет существ наверняка!
САФИЯТ
Героине одноименной поэмы
Азрета Уртенова*
Она метнулась в воду на бегу,
А в платье на пустынном берегу,
Пронзительное горло в складках пряча,
Под ласковым и вольным ветерком
Лежит и корчится от муки ком
Страдальческого возгласа и плача.
Она в пучину с головой ушла...
Река живую душу приняла,
Но тело белое земле вернула.
От той души, мутна я холодна,
Река прозрачной стала вдруг до дна
И, присмирев, уснула...
И на каменьях не могла она
По воле злой на берегу ютиться,
А ныне прах
Покоится в цветах.
И даже, слышал я, воздвигнута гробница...
*Азрет Уртенов — классик карачаевской литературы.
СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Пылает сердце, мозг горит!..
Когда умру — похороните
В громаде ледяной Эльбруса,—
В студеном отдохну огне,
Остыну в пламени морозном:
Я, как железо, раскален
В тревогах и заботах мира!..
Но я услышу в некий час
Взбирающихся на вершину,
Меня пронзающих шипами,
Бессмертие берущих с бою,
Смерть презирающих мужчин.
Они обуздывают вихрь,
Арканом укрощают небо,
Идут нарочно без дорог,
И мужеством они едины.
"Жизнь — в вечной жажде восходить
И умирать в пути над бездной!"
С надеждой гляну я на них,
Восстав из ледяной могилы,—
Они же... "Снежный человек!"—
Воскликнут в суеверном страхе.
Я испугаюсь и уйду, не усладив свиданьем душу...
О да, я снежный человек!
Когда разгневали меня
И в сердце полыхнуло пламя,
Бежал я в горы от народа
И тьпцу лет во льдах ютился,—
По людям я тоскую ныне!
Пусть я их тоже испугал —
Как мне желанна встреча с ними!
Да-да, я снежный человек!
Украдкою на храбрецов
Смотрю я — и благословляю
Людей, оставшихся людьми;
И всем мое благословенье,
Кто тяжко всходит на вершину
С названьем гордым — Человек.
МЫСЛИ ВСЛУХ
Не прокляни меня, не осуди!
Без крика не страдает и ворона.
Я — человек, не может же без стона,
Без муки
Чувство выйти из груди.
Любой силач не богатырь еще,—
Ему сильнее всех быть не придется,
Покуда он, любя, не обопрется
На хрупкое, на девичье плечо.
ДОЖДЬ. ДЕРЕВО.ЧЕЛОВЕК
Хлынул дождь.
Во весь опор
Он помчался в лес окрестный.
Человек в тени древесной
Подхватил с земли топор.
Ливню дерево назло
Бедного уберегло,
Он же волосы поправил —
Пень от дерева оставил.
РЕКА
Река, презрев родные горы,
Метнулась бешено со скал:
"Скорей на вольные просторы,
Тесны камней-сердец затворы! "-
И морю бросилась в оскал.
Мрачнели каменные глыбы,
Когда рассказывали рыбы,
Куда бедняжку шторм унес...
Небесной синью неминучей
Река домой вернулась тучей —
И хлынула потоком слез.
ДЕРЕВЬЯ
Свет любви, живые стрелы в зыбком пламени луны,
Свергшие на синь земную тьму ночную с вышины
И пронзившие любовно трепетную плоть земле,—
На ветру дрожат деревья в голубой прозрачной мгле.
О могучие деревья, в небесах вы рождены!
Сатаная и Нарта* страстью надо мной вознесены.
Вы грозы весенней дети, молний бег у вас в крови,
Вечно юные деревья человеческой любви.
Вы тоска земли по небу, устремленной на восход,
Руки вы невесты нежной, что любимого зовет.
Пощадит судьба влюбленных наяву и в сладком сне,
Тяготеющих друг к другу, словно ветви в вышине;
К небу рвущиеся ветви — знак любви и красоты,
Пусть же крепнут корни ваши, и глубоки, и чисты.
*Сатанай и Нарт — герои народного эпоса.
МЫ КАК РЕСНИЦЫ
Как ресницы мы с тобой:
То в объятьях, то далёко,
Будто бы зеницей ока,
Дорожим одной судьбой.
ТУДА...
Прочь от исканий и ничтожных, и напрасных,
От слов пустых и разговоров праздных,
Прочь, в горы вечные, к сияющим снегам,
Чтобы из сердца крик восторженный рванулся
И молнией метнулся
От радости по молодым лугам.
Туда, где с древности безлюдела громада,
Туда, где и болтун замрет в немой тиши,
Страшась лавин, лютующих от взгляда.
Пускай на миг, но все ж туда спеши,
Чтоб раны заживить тоскующей души,
Чтобы не мучила досада:
Ты зубра счастья изловить хотел,
Но даже тур за скалы улетел.
Пускай не насовсем, но все ж туда, подальше,
Чтоб ладить с совестью без страха и без фальши,
Чтоб, радостей и бед земных постигнув рок,
Своих ты устыдиться мог.
Пускай не навсегда, стремись, не уставая,
В те дали светлые, где бездна голубая
Души очистится дыханьем высоты,
Где человечества воспримешь ты
Все думы и мечты!
СВЕТ В НОЧИ
Я свет померкший погасил
И лег,
Но не могу заснуть и не могу
Я ничего осмыслить.
Дышат окна
Весною, а дороги к милой нет.
Говаривал я гордо прежде:
"Если Луна заходит — то в мое окно.
Заря из дома моего взмывает!"
Собою я остался, но теперь
Я думаю иначе.
Я загнал
Лань белую поэзии,
Мечтая
Избавить человечество от хвори
И от грехов чудесным молоком.
Я в одиночестве, уйдя в себя,
На лань аркан примерился накинуть,
Но тут же замер и оцепенел,
Как Бийнегер* на гибельном утесе...
Тогда, бесшумно разрывая тишь,
Сдирая с сердца тернии сомнении,
На голос милый я метнулся вниз...
* Бийнёгер – легендарный охотник
ВЕСНА И Я
Вот и месяцу конец,
С ним не хочется проститься,
И когда б сказал гонец,
Что ко мне он возвратится,—
Я и в старости глубокой бодрый был бы, как юнец.
Не сводил с весны я глаз,
Ненасытно любовался;
В небеса взмывал семь раз,
Но с землею не расстался.
Свил я белую чалму
Из невинной тучки нежной,
И не Мекку я саму,
А тебя в дали безбрежной
Вдруг нашел, и славно стало, радостно, как никому.
Жжет меня луны хула:
Я пленен ревнивой силой,
Негой летнего тепла —
Как любовницей постылой,
А весна, моя невеста, безутешная ушла.
Я ее войти молил
Навсегда в мой домик тесный,
Но и след весны простыл,
Лишь невестин шлейф чудесный,
Только шлейф моей любимой я в отчаянье схватил.
Верно я храню его,—
Счастье он и мука ныне,
Знамя дома моего,
Жребий вечный и святыня.
Если б видела весна,
Как я шлейф ее лелею,
Поняла б, что жив я ею,
И вернулась бы она.
КОЛОДЕЦ
Глянул я в сухой колодец,— даже дрожь меня взяла:
В нем сплошная паутина, и седа, и тяжела.
Мерзко гадами, червями и кишел он, и смердел.
В сердце черное твое я с содроганьем посмотрел.
Воду лил в сухой колодец, лил я воду дополна
И не знал, что в яд смертельный превращается она.
Тяжко мучился и чахнул тот, кто воду пил мою.
И тогда ошибку понял я жестокую свою:
Не проснется ключ в колодце, не заблещет небо в нем,—
Будет мертвою водою влага, что в колодец льем.
Глянул я в сухой колодец,— и озноб меня забил:
Неужели он таким же и в иное время был?
В сердце черное твое я с отвращеньем посмотрел:
Неужели в нем от века свет небесный не горел?
Что же делать мне с колодцем,—
Может, до ночной звезды
Выкопать его поглубже,
Чтоб добраться до воды,
Иль землей засыпать яму, чтоб никто и никогда
С бесполезною надеждой не заглядывал туда?
КАК ТОПОЛЬ ТЯНЕТСЯ К ЗВЕЗДЕ
Как тополь тянется к звезде, так и в морскую глубь река
Не ниспадает — вверх и вверх влечется сквозь века.
И небо — море для души, и море — вещая звезда,
Когда с любовною тоской на них любуешься всегда.
Твоя любимая — звезда, она и море из морей...
Подобно морю и реке, навеки ты сольешься с ней,
Но все равно, но все равно, как та над тополем звезда,
Она светла, и холодна, и недоступностью горда.
Да, море и звезда — она, везде любимая, везде...
В морскую даль спешит река, и тополь устремлен к звезде.
Но суждено им на пути
Дойти — и все же не дойти.
