Сидя на койке, заключенный смотрит вверх - в окошечко?на чистое синее небо, сегодня так похожее на родное, кавказское.
Просидев долгое время в оцепенении, заключенный поднялся на ноги и начал ходить вперед-назад по трехметровому полу камеры. Из-под старой рваной черкески выпирают его костистые, исхудалые плечи. Он мечется по камере, отсчитывая шаги...
Один, два, три, десять... сто... двести.., тысяча.
Дальше уже не хватает сил, он почти падает на койку, Снова, хватаясь за стену, садится и, закрыв глаза, опускает голову на руки. Просидевшему в одиночной камере год трудно долго ходить, и он ложится, вытягиваясь во весь свой огромный рост.
Рыжебородый надзиратель, следивший за узником в ?волчок?, заметил его лежащим в неположенное время и, сверкая одним глазом, заорал:
? Эй ты, бандюга, кто тебе разрешил валяться? Вставай сейчас же!
Измученный тоской по свободе, тоской по синему небу, которое виднеется сегодня в окошечко, заключенный поднял голову и зло бросил:
? Не гавкай, наемная собака!
Не ожидавший такой дерзости от вечно молчавшего заключенного, надзиратель вытащил из глубокого кармана штанов огромный ключ, отомкнул внутренний замок, вошел в камеру и, стиснув зубы, ударил его кулаком в бок.
?Вставай сейчас же!
Заключенный вмиг забыл о своей усталости и, собрав все силы, как раненый барс бросился на стражника.
Борьба между ними продолжалась недолго. Когда рослый горец, подняв надзирателя в воздух, крутнул вокруг себя и бросил на каменный пол, тот больше и не пошевелился.
Видя открытую дверь, заключенный выскочил в коридор и пустился к выходным дверям. Обогнув угол и заметив впереди просвет ворот, побежал туда. Но выход оказался закрытым густой паутиной железных прутьев, посредине перехваченных огромными замками. Подбежав к этим неприступным воротам, узник озверело начал их трясти. Чугунный замок застучал о решетку, и тюремный двор огласился резким звоном колокольца. В тот же миг открылось несколько дверей и во двор выбежали надзиратели.
Тюремщики налетели на беглеца, как застоявшиеся псы на медведя. Кто дулом, кто прикладом винтовки, они загнали его в камеру. И тут же заковали руки узника в кандалы.
На другой день начальство тюрьмы решило поместить к взбунтовавшемуся горцу еще кого-нибудь. Боялись, как бы он в одиночестве не натворил еще чего.
Под вечер к нему подселили черкеса. Встретившись, горцы с первого взгляда подумали, что они одной нации. Заключенный с закованными руками, несмотря на пережитое в тюрьме, казался бодрее и сильнее своего нового товарища. Год жизни в одиночной камере не сломил его. Он был очень рад тому, что ему дали возможность разговаривать с человеком.
Канамат внимательно оглядел нового товарища, маленького, худенького, с почти детским лицом, но с огромной горской бородой. Он удивился, что на таком маленьком лице может расти столько волос, улыбнулся и спросил:
?Карачаевец?
?Оляхи, нет, мы черкес,? ответил заключенный по-карачаевски, смущаясь, будто виноват перед ним.
?С какого кабаха*?
?С Абух-кабаха.
?А давно попал сюда?
?Правду Аллах знает, мы считаем два месяца.
?Суд был?
?Суд был и дали один год наказания.
?- Что ж, назови свое имя, будем знакомы.
?Мухадин.. Мухадином меня зовут. У вас есть такое имя?
?Кажется, есть... За что посадили?
?Карачаевский язык плохо знаем, не осуждай, если ее смогу объяснить толком,? сказал Мухадмин? Вблизи вашего аула был еще один черкесский аул. Наши похитили оттуда девушку, произошла драка и одного убили. Я не | убивал, оляхи. великий Аллах видел. Но поймав бедняка, богатого не судят. Теперь, если не умрем, отсидим год и I освободимся. А ты сам карачай?
?Да, я карачаевец, и такой же как ты, бедняк.
?Не суди, говорят, не спросишь, так не узнаешь. А тебя зачем посадили и на сколько лет?
?Э-э-э, брат, и не спрашивай обо мне. Я из тех, кого хоронят заживо. По решению суда я должен прожить весь свой век тюрьме. Видишь, они и в этих каменных стенах не доверяют мне,? сказал он и, вытянув руки, показал кандалы .
?Кто ты, почему они так тебя боятся?
Заключенный с кандалами поднял голову и так же, как
он, отвечал допрашивавшему жандарму, ответил, звеня кандалами:
- Я Канамат!
Мухадин почему-то вдруг обрадовался и тихо произнес:
?Канямат, Канямат. Оляхи, я слышал о тебе. Когда; меня привели сюда, здесь был один замечательный карачаевец из Теберды, Осман. Я с ним прожил десять дней. Он рассказывал о каком-то хаджирете Канямате, вставшем против баев, за бедных. Теперь я вас знаю.
Познакомившись, заключенные уже не смогли прекра-тнть беседу, пока надзиратель не приказал ложиться.
Горцы легли на матрацы. Ржавые железные койки заскрипели под их тяжестью. Беседа, длившаяся около двух часов, не прошла бесследно, она встревожила нх сердца. Перед сном Канамат утешительно сказал:
? Не беспокойся, брат, наша правота держит их за горло и не отпустит. Не беспокойси и спи...
Услышав голос Канамата, тюремщик затарабаиил в дверь и крикнул:
?Замолчи!
Когда тюремщик закрыл глазок и отошел от двери, Мухадин сказал шепотом:
?Канямат, тебе надо бежать при первой же возможности,
?Аллах поможет, убежим, Мухадин.
? Если убежишь, приходи к нам, мои братья ? твои братья
?Благодарю тебя... только бы убежать.
Услышав приближающиеся шаги тюремщика, они замолчали.
На второй день к полудню трое тюремщиков вывели Канамата из камеры во двор. Один из них посмотрел на него и показывая пальцем на восток, свистнул: ?ф-ю-ю-ють?.
Канамат не понял и промолчал. Тюремщик свистнул еще раз и сказал:
?Сибирь, понимаешь?
При слове ?Сибирь? что-то кольнуло в сердце Канамата, но он не изменился в лице, как этого ожидал надзиратель ?Да черт с ним, Сибирь или ад, лишь бы уйти отсюда?,? мысленно произнес он.
Надзиратель хотел посмеяться над молчаливым заключенным. но в это время появился урядник с пакетом, скрепленным сургучными печатями, и приказал сдать заключенного конвою.
Сопровождаемый четырьмя конвойными, Канамат вышел из ворот тюремного двора.
Одетый легко, в изорванной черкеске, продуваемой насквозь ветром, он с каждым порывом ветра прятал лицо в короткий ворот. У выхода он остановился, посмотрел в сторону гор и, увидев справа, вплоть до седого Эльбруса, цепь серебристых, сверкающих на солнце вершин, тяжело, прощально вздохнул.
Не в силах оторвать взгляда от синих гор, у подножия которых приютился и его родной домик с оставшейся там несчастной семьей, он вслух произнес, как бы обращаясь к ним:
?Не беспокойтесь, я еще вернусь.
Не поняв смысла произнесенных на карачаевском языке слов, урядник вытянул шею и спросил:
?Что-о?
? Ничего!?ответил Канамат и зашагал против колючего ветра, мерно позвякивая кандалами.

"Голос в Горах" стр. 146-149