Ас салам алейкум джамагъат, хотел поделиться кое какими фактами, всю жизнь я думал про аул Джамагъат в Теберде что он был населен карачаевцами, однако недавно я наткнулся на это
"Мы остановились на месте этого некогда знаменитого аула, населенного абреками из абхазского воинственного племени цебельдинцев, живущих по ту сторону гор и до 1860-х годов упорно сопротивлявшихся русским. Лет 40-50 назад, говорит местное предание, аул посетил мор и унес большую часть жителей. Действительно, за Джемаатом мы увидели на другой день обширное кладбище, огороженное из чувств благочестия карачаевцами. Версты на полторы мы видели кучи камней, остатки бывших саклей. Слава о Джемаатских удальцах далеко распространилась".
"В поэме «Хаджи-абрек» воспет дагестанский аул Джемат. На самом же деле под этим названием не существовало аула в Дагестане, а был аул в пределах нынешней Карачаевской автономной области - абазинский аул Джемагат. Развалины его до сих пор показывают карачаевцы в бассейне реки Теберды. В данном случае Лермонтов использовал лишь название абазинского аула, а содержание поэмы построил на ином, не абазинском материале". Л.И. Лавров. Абазины в творчестве Лермонтова.
исходя из этого я понял что ,
Дьячков-Тарасов воотчию видел развалины аула и воочию услышал от местных карачаевцев, что село было абазино-абхазское, причем сами же местные карачаевцы дали конкретное указание на то, что жители села были именно из племени цебельдинцев. Т.е. не просто абазины или абхазы, а именно цебельдинцы.
пока я склоняюсь мнению что этот аул был абазинским, или абхазским, пока неувижу факты об обратном, есть ли у нас такие факты потверждающие что аульчане именно были карачаевцы? или нет?
Caucasian, аул на р. Джамагъат был основан несколько раз.
Второе поселение помещается на правом берегу Тебер
ды при впадении в нее речки Джамагат. Здесь также со
храняются следы от фундаментов зданий, следы оград
земельных участков, различных по площади и по форме.
Рядом с развалинами находились три могилы, обнесенные
четырехугольными высокими оградами, сложенными из
камня на известковом растворе. Судя по виду развалин
и могил, можно считать это поселение довольно поздним.
Развалины эти пользуются широкой известностью, так как
их связывают с аулом Джамагат, воспетым М. Ю. Лер
монтовым в стихотворении «Хаджи Абрек». Между кара
чаевцами и черкесами идут споры о том, кому из них при
надлежал аул Джамагат. На наш взгляд, этот спор должна
решить археология. В литературе для туристов он припи
сывается черкесам,52 но археологическими данными это не
подтверждается. Высокие в рост человека каменные огра
ды вокруг могил не характерны для черкесских погребений.
Нам пришлось одну из таких могил вскрыть близ аула
Карт-Джюрт, у истоков Кубани. В ней оказалось карачаев
ское погребение. Думаем, что и на развалинах Джамагата
были такие же могилы и что сами развалины являлись
остатком карачаевского аула.
МИНАЕВА Т.М. К ИСТОРИИ АЛАН ВЕРХНЕГО ПРИКУБАНЬЯ ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ДАННЫМ. 1971 г. стр. 36-37
"Тебердинская есть молодая колония Учкулана, где излишек населения побудил многих переселиться; но ещё гораздо раньше с Баксана па Теберду перешли горские татары, аулы которых, однако, вымерли. Сами карачаевцы называют себя родственниками баксанских татар и следующая элегия также указывает на это родство. Дворянин Ахлав Каркмазов (верно: Ахлау Коркмазов, - Ред.) в Тебердинской рассказал нам эту элегию с большим увлечением, на благозвучном татарском языке, содержание которой нам перевел ученик I-й гимназии Ф.Пр…, совершивший с нами эту прогулку. Вот содержание её: Ухабича (верно: Уха-бийче, - Ред.), из рода. Урусбиев, по смерти своего мужа, переехала со своими сыновьями, Алхазом и Мурзой, и племянником Муссусом (верно: Мусососом, - Ред.), сопровождаемая многочисленным народом, с Баксана на Теберду, где она поселилась. Ухабича пользовалась большим авторитетом. Несколько лете они жили в полном довольствии и счастии. Но вдруг появилась злая «эмина» (т.е. холера), от которой Алхаз и Мурза скончались в один и тот же день.
Встала Ухабича со своего ложа, плакала и жаловалась: «В то время, как я погнала стада па пастбище, на моем дворе выросла такая густая трава, что и змее невозможно было проползти; также скоро умерли мои дети, так что я не знаю даже, кого из них первого постигла смерть. Когда на Баксане узнают эту весть, то там соберется столько народу, сколько собирается на свадьбах, и прольют горюя слезы по погибшим. Не стало уже Алхаза и Мурзы; кто же теперь выезжать станет коней аула Мекерского[i]? Кто станет уводить их из аула Мекерского[ii]? Уже снег падает на гор Муху, а хлеб все еще лежит не смолотый на арбе; быки стоят запряжены, но нет никого, кто бы их выпряг. Один Муссус остался у меня, самый скверный из всего рода Урусбиев. Я построила мост через речку Кича-кол, такой большой и крепкий, чтобы он удержался навсегда; плохие балки унесла вода, по лучшие балки остались. А у меня смерть похитила сперва лучших моих сыновей и оставила мне самого плохого. Я не должна плакать и горевать, потому, что алькоран мне запрещает это, но как мне не проливать слез, когда я лишилась своих детей? Люди, пришедшие со мною с Баксана, бежали из аула и живут в горных трущобах; отцы и матери там вымерли, одни дети остались, и нет никого, кто бы позаботился о них. Они плачут, как маленькие козлята, родившиеся в лесу, когда мать их покидает. Должно быть, мы страшные грешники, что Бог так жестоко нас наказал. Хлеб стоит созревший на поле, но нет никого, чтобы собирать его; стада, оставшиеся без пастухов, разбрелись. Прежде никто не смел без моего позволения оставить аул, теперь же все они ушли от меня без спроса; 100 дворов вышло со мною из Урусбиевского аула, а теперь только немного их осталось. Лучше всего было бы умереть и мне!» Так горько плакала Ухабича...
[i] Мекерский аул славился своими лошадьми
[ii] Конокрадство считалось особенным геройством
К.Ф. Ган, В верховьях Кубани и Теберды (июль 1892 г.) /