Ранее российский президент избегал оценок деятельности Ленина, но несколько раз высказывался о Сталине. Так, в 2002 году он назвал Сталина диктатором, однако призвал не игнорировать его роль в истории, поскольку именно при нем Советский Союз победил в Великой Отечественной войне. В 2013 году Путин также говорил, что «с точки зрения либерального истеблишмента Сталин — такой же кровавый диктатор, как [Оливер] Кромвель».
Но 21 января 2016 года Владимир Путин резко высказался о результатах деятельности и идеях вождя революции Владимира Ленина,которые,по мнению президента,привели к разрушению исторической России.
Таким образом он ответил главе Курчатовского института Михаилу Ковальчуку, который на заседании президентского Совета по науке и образованию процитировал поэму Бориса Пастернака "Высокая болезнь", в которой тот анализирует Октябрьскую революцию и говорит про Ленина: "И вот, его увидев в яви, я думал, думал без конца об авторстве его и праве дерзать от первого лица".
"Ответ такой: он управлял течением мысли и только потому - страной", - продолжил Ковальчук, предложив и в научной среде "найти такие организации, которые должны управлять течением мысли в конкретных направлениях".
"Управлять течением мысли это правильно, нужно только чтобы эта мысль привела к правильным результатам, а не как у Владимира Ильича. А то в конечном итоге эта мысль привела к развалу Советского Союза, вот к чему. Там много было мыслей таких: автономизация и так далее. Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом. И мировая революция нам не нужна была. Вот такая мысль там", - сказал Путин, завершая заседание президентского совета.
23 сентября 2015 года следственный комитет (СК) России заявил о возобновлении расследования уголовного дела об убийстве последнего императора России Николая II и его семьи, а также их свиты.Дело принципиально важное для власти.Но в России не все императоры..Осталось много белых пятен.Пора бы власти всерьёз задуматься о них.Не только в преддверии выборов.Для того, чтобы реально сплотить народ.
Политический вектор о сплочении народа вроде задан.С опозданием, но задан.Нужны реальные действия.Дело очень и очень тяжёлое, но необходимое. В период правления Президента РФ Ельцина вроде начались подвижки,например, было даже извинение первого лица государства за репрессии. Но потом благополучно свернули, серьёзных правовых последствий за преступления против человечности не было.Дали палачам спокойно уйти в мир иной.Так и не ответив за свои кровавые деяния. А жертв преступлений и их родственников оставили в поисках справедливости.До сих пор ищут.Здесь дело и в том, что различного рода партийные функционеры и НКВДэшники смогли обеспечить преемственность во власти.Рассадили своих потомков в нужных кабинетах.Разве они могли допустить, чтобы их отцов призвали к ответу, назвали участниками преступлений против человечности?Конечно нет.А что закон? А закон спал.Спал всё прекрасно зная.Вот такая у нас была зловещая действительность.Она такова и сейчас. На самом деле люди служащие праву, как впрочем вся бюрократия, привыкли держать нос по ветру.Было бы крайне удивительно, если бы в их «огороде» нашлись хотя бы несколько человек готовых пойти ва-банк для защиты интересов жертв преступлений.Вот и сидели прокуроры,следователи, судьи как синички, каждый на своей веточке.Инстинкт самосохранения брал вверх.
А некоторые потомки палачей,люди осведомлённые о «ратных подвигах» своих отцов,одобряя их кровавые деяния, прессовали потомков жертв жутких преступлений их отцов.Логично было бы им молчать,не причинять новую боль.Но спесь бурлила.
Позже, когда им на пальцах объяснили кто есть кто и поговорили о морали, иные тихо умерли.Может замучала вдруг проснувшаяся совесть?Может и так.Всевышний им судья.Не всё вечно под Луной.Время разбрасывать камни-----время их собирать.
Если мы действительно хотим гуманизировать общество, сделать прививку от повторения страшных событий прошлого, то мы должны быть последовательны в своих действиях, на деле сплачивать народ.Называть вещи своими именами.В противном случае, все разговоры в устах политиков о сплочении будут примитивным трёпом, дешёвым трюком для привлечения голосов избирателей ради укрепления своей власти.
Если мы действительно хотим гуманизировать общество, сделать прививку от повторения страшных событий прошлого, то мы должны быть последовательны в своих действиях, на деле сплачивать народ.Называть вещи своими именами
видео по запросу
Программы (передачи) на балкарском языке - Programs in balkar.
Секретный доклад Хрущева на ХХ съезде о сталинских преступлениях породил такую бурю эмоций в стране и мире, что в Москве испугались. Хрущева отправили в отставку. Доклад остался тайной за семью печатями
Смысл хрущевского доклада сводился к тому, что вся вина за преступления ложится на Сталина и на его подручных-чекистов маршала Берию и генерала Абакумова. А остальные вожди ни о чем не подозревали... Главное — не допустить и мысли о том, что массовые репрессии стали закономерным порождением сталинской системы. Ведь в таком случае следовало бы ставить вопрос о демонтаже всей системы.
Что делать с палачами?
Мнения в руководстве страны разделились. Хрущева поддержал министр обороны маршал Жуков. Он добивался в первую очередь восстановления справедливости в отношении расстрелянных и посаженных военных. Георгий Константинович, пожалуй, первым рассказал о том, как Сталин и его подручные утверждали расстрельные приговоры списками.
— Мы верили этим людям,— говорил на пленуме ЦК Жуков,— носили их портреты, а с их рук капает кровь... Они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы... Как скот, по списку гнали на бойню: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то... Если бы только народ знал правду, то встречал бы их не аплодисментами, а камнями. В Донецкой области комиссию по пересмотру дел возглавил секретарь обкома Александр Ляшко.
«Ко мне пришел один посетитель,— рассказывал Ляшко.— Он от звонка до звонка отсидел 18 лет. Его на допросе жестоко избивали. Он сказал: “Я встретил своего палача, избивавшего меня резиновой дубинкой”. И назвал фамилию.
Явившийся по моему вызову сотрудник госбезопасности рассказывал, что их группа, позже откомандированная на Северный Кавказ, получила задание уничтожить две тысячи врагов народа: “Двое держали жертву за руки, а третий набрасывал на шею петлю”. Мне показалось, что в глазах рассказчика мелькнуло безумие: “Я не душил. Я только держал”».
Александр Ляшко ночь не спал, а утром пошел к первому секретарю обкома Ивану Казанцу с предложением исключить преступника из партии и вообще проверить кадры областного управления госбезопасности. Он считал необходимым провести открытые судебные процессы над виновниками массовых репрессий.
Казанец посоветовался с руководителем Украины Николаем Подгорным. Пересказал предложение Ляшко. Николай Викторович вскипел:
— Пусть ваш Ляшко в кадры КГБ не лезет! Это не его дело! Если поступить так, мы за две недели разгоним органы. А без них жить нельзя! В Москве ведь не спешат. Пощипали кое-кого после съезда, да и то негромко. Там у Никиты Сергеевича положение непростое.
Разбитые бюсты
Многие реагировали на разоблачения преступлений вождя весьма эмоционально. Из разных областей сообщали, как люди срывают портреты Сталина и рвут их в клочья, разбивают гипсовые бюсты вождя. Львовский обком 6 апреля 1956 года, докладывая в ЦК о ходе партийных собраний в области, отметил: «Старый коммунист т. Уткин, который лежит больной, после ознакомления его с докладом т. Хрущева поднялся с постели, снял портрет Сталина со стены, поставил в угол и предупредил жену, чтобы она никогда не вешала этого портрета».
Но в информационных сводках замелькали и негативные оценки ХХ съезда: «Зачем все это опубликовали? Подшили бы все это в архив, чтобы не ворошить души народные и не опустошать их… Считаю, что решение не надо было публиковать, оно позорит нашу Родину…»
Отдел партийных органов ЦК подготовил итоговую справку «о работе партийных организаций по разъяснению материалов ХХ съезда КПСС». Составители справки били тревогу по поводу «непартийных и демагогических выступлений отдельных коммунистов, которым руководящие работники не дают политической оценки и должного отпора». Имелись в виду резкие оценки Сталина и системы. Особенно пугали откровенные и искренние выступления работников академических институтов и творческой интеллигенции.
Сталинский аппарат
Хрущев прекратил массовые репрессии. Ему претили сталинские преступления. Лагеря опустели. Следующим шагом должна была стать полная смена кадров, расставание с теми, кто так или иначе соучаствовал в преступной политике. Но убрали только самые одиозные фигуры.
Никита Сергеевич посочувствовал чиновникам, которым пришлось развернуться на 180 градусов и критиковать то, что они столько лет восхваляли:
— Очень многие товарищи — бедняги (пусть они на меня за это не обижаются), работающие на различных участках идеологического фронта, да почти все товарищи, против «ошибок» которых теперь борются, да и те, которые борются с этими ошибками, сами в той или иной мере замазаны в этом деле.
В зале невесело засмеялись.
Хрущев говорил поэту Александру Твардовскому:
— Мне многие пишут, что аппарат у нас сталинский, что надо бы этот аппарат… Я отвечаю: да, в аппарате у нас сталинисты, и мы все сталинисты. Разгоном всех и вся вопрос не решается.
Прав ли он был? Кто-то, извлекая уроки из трагического прошлого, переменился. А многие остались прежними и с глухим раздражением встречали все новые хрущевские идеи. Первому секретарю клали на стол документы о соучастниках сталинских репрессий. Там значились имена людей, сохранявших высокие посты. Никита Сергеевич как политик делал циничный выбор: тех, кто был нужен, оставлял, с остальными расставался. Эта двойственность сказывалась во всем. Люди, которых следовало посадить на скамью подсудимых, сохранили руководящие должности. Могли они искренне бороться за преодоление преступного прошлого?
«Тот факт, что господин Хрущев на последнем партийном съезде осудил мертвого Сталина, многие сочли признаком изменения идеологии,— отмечал министр иностранных дел ФРГ Генрих фон Брентано.— А что, собственно, случилось? Люди, которые в течение десятилетий были ближайшими сотрудниками и сообщниками некоего господина Сталина, теперь, проявляя прямо-таки отвратительную лживость и лицемерие, отмежевываются от того, что они делали при нем и вместе с ним».
Признать вождя преступником означало взять часть вины и на себя. Они же участвовали во многом, что тогда делалось. А что же чиновники, начавшие карьеру после Сталина? Они не несли ответственности за прошлое. Но партийные секретари сообразили, что, разрешив критиковать Сталина и преступления его эпохи, они открывают возможность обсуждать и критиковать и нынешнюю власть, и саму систему. А вот этого они никак не могли допустить. Народ должен пребывать в уверенности, что власть, люди у власти, хозяин страны — всегда правы. Никаких сомнений и никакой критики!
Между тем решения ХХ съезда, динамичная политика Хрущева открыли новые возможности для общества. Не случайно хрущевские годы — время расцвета науки, литературы и кинематографа. Молодежь откликнулась на его порыв к искренности. Освобожденное от страха и сталинских оков общество ожило.
«Когда стал известен секретный доклад Хрущева о культе Сталина,— писал известный литературный критик Владимир Лакшин, пользовавшийся немалым авторитетом у новой культурной аудитории,— возникло ощущение, что мы становимся свидетелями небывалых событий. Привычно поскрипывавшее в медлительном качании колесо истории вдруг сделало первый видимый нам оборот и закрутилось, сверкая спицами, обещая и нас, молодых, втянуть в свой обод, суля движение, перемены — жизнь».
Признаки вольнодумства в обществе породили в истеблишменте антихрущевские настроения: критика сталинизма разрушительна для социализма, эту критику надо остановить. Хрущев почувствовал недовольство и стал, как говорят моряки, отрабатывать назад. Когда предложили переименовать сталинские премии, Никита Сергеевич возразил:
— А зачем? Да если бы я имел сталинскую премию, то с гордостью носил это звание.
6 ноября 1957 года он выступал на сессии Верховного совета, посвященной 40-летию Октябрьской революции:
— Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе центрального комитета был Сталин. Как преданный марксист-ленинист и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное.
На встрече нового, 1957 года в Георгиевском зале Кремля Хрущев неожиданно провозгласил тост в честь покойного вождя.
Утраченный шанс
Хрущев был не в состоянии осудить саму политическую систему, которая сделала эти преступления возможными. Он не решился на серьезные реформы, которые стали бы продолжением линии ХХ съезда. Не мог себе представить реальную демократизацию, рыночную экономику или свободу слова, которую танками подавил в том же 1956 году в Венгрии. И для его окружения — людей необразованных и ограниченных, не представляющих себе жизни по другую сторону железного занавеса,— все это было каким-то проклятием.
А ведь если бы он дал стране экономическую свободу, то мог бы осуществить то, что позже удастся в Китае Дэн Сяопину, поклоннику советского нэпа. В деревне еще оставался крестьянин, умеющий и желающий трудиться. А в городах — искренне верящие в социализм молодые люди.
Не решился. Не переступил через социалистические догмы. И шанс был утрачен.
А в разоблачении сталинских преступлений видели одни неприятности, и ЦК занялся ликвидацией идеологического ущерба. Комитету государственной безопасности было приказано выявлять и арестовывать «клеветников» и «ревизионистов».
27 февраля 1964 года Твардовский записал в дневнике:
«Мне ясна позиция этих кадров. Они дисциплинированны, они не критикуют решений съездов, указаний Никиты Сергеевича, они молчат, но в душе верят, что "смутное время", "вольности" — все эти минется, а тот дух и та буква останется...
Их можно понять, они не торопятся в ту темную яму, куда им рано или поздно предстоит быть низринутыми — в яму в лучшем случае забвения. А сколько их! Они верны культу — все остальное им кажется зыбким, неверным, начиненным всяческими последствиями, утратой их привилегий, и страшит их больше всего».
Александр Трифонович тонко чувствовал настроения огромного партийно-государственного аппарата. Через полгода Хрущева отправят на пенсию…
Почему крупные чиновники не желали отречься от Сталина и после его смерти? А что же им было делать — признать на старости лет, что они трепетали перед преступником, погубившим столько людей и едва не погубившим страну? Это значило бы перечеркнуть собственную жизнь… А вот если Сталин великий, то и они великие. Однажды в небольшой компании, где присутствовал член президиума ЦК Микоян, речь зашла о том, отчего медленно реабилитируют жертвы сталинских репрессий. Врагами называли громко и публично — да так, что это впечаталось в память людей! А оправдали незаметно для общества. Тихо. Словно стесняясь. Потому реабилитация воспринималась как нечто сомнительное и вовсе не означала осуждения тех, кто губил и преследовал невинных. Вдруг Микоян поднялся с места так стремительно, что все обомлели.
— Почему мы,— сказал Анастас Иванович,— устраивали видимость судебного разбирательства вместо того, чтобы реабилитировать всех сразу? Потому что остерегались, как бы наш народ окончательно не уверился в том, что мы — негодяи. Мгновение Микоян помедлил. Потом заключил: — Негодяи! То есть те, кем и были мы на самом деле! Тогдашние руководители не могли и не хотели все называть своими именами. И понятно почему: пришлось бы признать, что сама система закономерно ведет к массовым преступлениям, к которым и они лично причастны.
В результате общество не узнало и не осознало, что тогда творилось. Не ужаснулось! Не осудило преступников. И себя — за соучастие. Не извлекло уроков из трагического прошлого.
Чего не могут простить Хрущеву
Избавившись от Никиты Сергеевича, брежневское политбюро сформулировало идеологическую платформу, на которой сложилось мировоззрение целых поколений: ошибочно то, что делал Хрущев, а не Сталин. При Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем в истории страны, о победах и достижениях.
Поклонники Сталина осознали, что честный разговор о трагическом прошлом неминуемо ведет к полному развалу системы. То, что произошло после секретного доклада Хрущева о сталинских преступлениях на ХХ съезде, продемонстрировало слабость системы, которая держится только на вертикали власти.
Вот этого не могут простить Хрущеву! Оттого бранят, называя разрушителем государства! Стоит вытащить из этой вертикали хотя бы один элемент — безоговорочное подчинение власти, избавить страну от страха, дать людям свободу слова, и система рушится. Вот почему власти так важно, чтобы ее боялись, чтобы не звучали критические голоса, чтобы не было сомнений и дискуссий. От подданных власть желает слышать только долгие и бурные аплодисменты, переходящие в овацию…
Имеют ли палачи право на защиту чести и доброго имени?
Сергею Борисовичу Прудовскому сейчас 66 лет. Ровно столько было его деду, когда он вернулся домой после пятнадцати лет лагерей. Прудовский застал деда при жизни.
В 1955‑м, когда дедов срок закончился, семья Прудовских приехала в Москву из Тбилиси (там служил отец) — встречать его. Сергею Борисовичу было тогда шесть лет, он помнит, как увидел Степана Ивановича Кузнецова, своего дедушку, в первый раз: в окне Измайловской больницы, куда тот попал сразу после освобождения (с больным сердцем). Уставшее лицо, длинная седая борода, усы. Шестьдесят шестой день рождения дед встретил в больнице. Прямо туда ему принесли справку о реабилитации. Приговор отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Вот история деда Степана
Справка «Новой»
«Харбинская операция», запущенная главой НКВД Николаем Ежовым, имела формальные сроки с 1 октября по 25 декабря 1937 года. На деле в ее рамках людей арестовывали и многими годами позже. План арестов по «харбинской операции» составлял 25 тысяч человек — столько людей выехало из Харбина в рамках эвакуации, к ним прибавили и уехавших оттуда в 29—30-е годы в ходе конфликта с Китаем. «Агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п., — говорится в приказе Ежова. — В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».
По «хабринской линии» с 37-го по 38-й год репрессировано 46 317 человек, из них 30 992 — приговорены к расстрелу.
Степан Иванович Кузнецов был агрономом. Он окончил Тимирязевскую академию, устроился работать в Наркомзем. В 1929 году его командировали в китайский Харбин — узловую станцию Китайско-Восточной железной дороги. Его отправили закупить большую партию соевых бобов, но в итоге оставили для изучения культивирования сои. К 32‑м году он там стал уже начальником земельного отдела. Но через три года СССР продал долю в КВЖД самопровозглашенному государству Маньчжоу-го (под контролем Японии) и спешно начал эвакуировать оттуда своих граждан.
Позже почти все вернувшиеся были признаны японскими шпионами (см. справку).
Кузнецова тоже допрашивали в 1938 году, как и всех харбинцев, но поначалу отпустили.
Арестовали только в 1941‑м. Суд прошел быстро: обвинение в шпионаже в пользу Японии.
Дали полторы «катушки» с «намордником» (15 лет лагерей и 5 лет лишения прав).
Дедушка Степан оставил после себя две исписанные чернилами тетради. В них — 5129 дней, Лефортово, Сухановская особорежимная тюрьма, Бутырка, Устьвымлаг, Степной и Песчаный лагеря в Карагандинской области.
Справка об отбытии всего срока и освобождении (слева) и справка о реабилитации — выданы с разницей в полтора месяца
23 фамилии
Первая фотография Степана Ивановича Кузнецова на свободе — после 15 лет лагерей
До своих шестидесяти Сергей Борисович Прудовский не интересовался содержанием тетрадей, оставленных дедом. Точнее — знал, про что там, читал по молодости, но сам не проживал, не пропускал через себя. А потом «просто пришло время». Так говорит сам Прудовский.
В 2009 году Прудовский завел живой журнал, который так и назвал — dedushka-stepan. В этом ЖЖ он полностью перепечатал воспоминания деда о его заключении. В одну из тетрадей был вложен лист с 23 фамилиями. Прудовский видел его и прежде, но никогда не спрашивал себя: кто эти люди, почему их фамилии сошлись рядом, в одном списке? Теперь этот вопрос все больше его волновал. Именно с этого списка началось его большое расследование. Сергею Прудовскому, наверное, было назначено стать орудием исторической справедливости, если она есть на свете.
Прудовский собрал документы, подтверждающие родство с дедом. Это нужно было для того, чтобы в архивах ФСБ получить том его дела: на это имеют право только родственники реабилитированных, если со дня приговора еще не прошло 75 лет. Дела упомянутых в дедовом списке выдавали по запросу — их арестовали раньше, 75‑летний срок как раз истек.
С каждым новым запросом эта история затягивала его все больше и больше. Он становился смелее и смелее. Опытнее. Наконец, он раздобыл в архивах дела почти всех людей из того списка. Что сумел выяснить? Все они работали в Харбине на КВЖД в те же годы, что и дед, очевидно — общались, дружили. Из списка выжили только четверо: двоих не смог найти, остальные расстреляны.
Из каждого изученного дела Сергей Борисович выписывал все встречавшиеся фамилии. За пару лет он раскопал 1700 имен. Его дедушка Степан даже и не знал всех этих людей, но все они имели отношение к «харбинской операции».
На сегодняшний день Прудовский полностью ознакомился с 230 делами. Знает номера дел 602 человек. Знает, когда были арестованы 994 и когда приговор был приведен в исполнение. Из них по 475 именам нет данных в базах «Мемориала» и Сахаровского центра. Эти люди забыты, а Прудовский заставляет мир их вспоминать.
Сергей Борисович выстраивает факты, добытые из дел, в строгую таблицу. Таблица — бездушная сетка, бесстрастно фиксирующая уничтожение целых семей. Вот семья пианистки, семья заведующего гаражом, портного, дирижера, помощника контролера, парикмахера…
И есть отдельный список: «Палачи». Так файл на компьютере и называется.
Палачи
Про десятки тысяч харбинцев было ясно: арестованы, невинно осуждены, почти все реабилитированы. Но наседала другая неизвестность: кто крутил это ужасное колесо? Какие установки давало это неведомое начальство? Как рядовые сотрудники распределяли между собой обязанности?
Фамилии этих людей выплывали из дел, прочитанных Прудовским. Но когда Сергей Борисович начал запрашивать архивные уголовные дела сотрудников НКВД, в архиве ФСБ он получил отказ. Формально там ссылались на Закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Дело в том, что многие сотрудники НКВД осуждены и нереабилитированы. А в законе четко сказано: доступ к материалам дел могут получить родственники репрессированных и позднее реабилитированных. Закона «о нереабилитированных» в России нет! Значит, и документы можно не выдавать. Наверное, так рассуждают в архивах.
Кто-то пробовал судиться с ФСБ по поводу такой практики: в 2012 году во Владивостоке суд вынес отказ по одному из таких дел. И вот абсурд: получается, нам было бы на руку в сложившихся обстоятельствах, если бы палачей реабилитировали. Это бы дало возможность пробраться к их архивным уголовным делам.
Государство, укрывая имена этих преступников, видимо, руководствуется здесь такой логикой: раз люди осуждены — то они и достаточно наказаны. Но у Прудовского логика другая: их позор должен быть вечным, несмываемым, длящимся. Он должен быть назиданием. Почему это их приговоры должны защищать их от осуждения потомков?
— Если никто не виноват — нынешним тогда чего стесняться? — рассуждает Прудовский. — Сегодняшние даже не думают: завтра власть сменится, тогда нам башку оторвут. Они понимают свою безнаказанность. Многих из тех, кто выколачивал показания, фальсифицировал дела, самих расстреляли. Но и после этого ведь не выпускали тех, кому они приговоры подписывали! В сознании наших людей нет этого — настигнет тебя кара. Поэтому мы имеем сейчас все эти «болотные дела».
Но пока что дела нереабилитированных энкавэдэшников спрятаны в лубянских подвалах. Так что Прудовский ищет другие пути, чтобы вытащить на свет их деяния.
В списке дедушки Степана был такой человек — Магон Генрих Яковлевич. Судьба у него сложная и туманная. Магон был из крестьянской семьи, по молодости работал на лесопилках, потом был фельдшером, членом исполкома рабочих и солдатских депутатов. В 1918 году был арестован офицерами эстонского белогвардейского полка, приговорен к повешению, но сбежал из тюрьмы. Нелегально прибыл в Ригу, там его поймали, этапировали в концлагерь, но по дороге он снова сбежал. Вернулся в Россию. Здесь его карьера пошла в гору: следователь отдела по борьбе с контрреволюцией, председатель ГубЧК… В 30‑е — начальник морского управления народного комиссариата путей сообщения СССР, член ревизионного комитета КВЖД (тогда он, вероятно, и познакомился со Степаном Ивановичем Кузнецовым), с 34‑го — начальник Черноморского пароходства в Одессе. В Одессе и расстрелян — в 1937 году.
Прудовский, пытаясь выяснить судьбу Магона, написал в одесский архив СБУ. Но там затребовали подтверждение родства. Тогда Сергей Борисович запросил дело в архиве СБУ в Киеве. Неожиданно Киев прислал документы. Вот они — отсканированные тома с наклейкой «Исследователям не выдавать». Узнаем из дела: Магона тоже обвинили в шпионаже на японцев, взяли вместе с женой, обоих расстреляли. У них осталась двухлетняя дочка.
(Судьбу маленькой девочки Прудовский тоже раскопал. В архивах нашел номер одесской газеты «Знамя коммунизма» за 1989 год со статьей о деле «японских шпионов». На статью в следующем номере был опубликован отклик няни семьи: женщина писала, что сначала девочку она забрала себе, даже хотела удочерить, но ее упекли в детдом для детей «врагов народа». А в один из визитов сообщили — умерла. Больше ничего о ней неизвестно.)
Дело Магона и его жены вели следователи Раев и Шнайдер. Позже они были осуждены военным трибуналом за незаконные методы ведения следствия и необоснованные аресты.
Прудовский также запросил их дела в украинских архивах. Архив СБУ и их выдал: четыре тома общего дела — Раев, Шнайдер, Рыбаков, Зислин. Из этих материалов проступила фигура более крупного начальника — того самого, кто отдавал незаконные приказы. Это был начальник одесского НКВД Киселев Павел Петрович. Он тоже был позже арестован — за шпионаж. Не за то, что убивал людей бессудно или отправлял их на каторгу. И это еще один аргумент, зачем во всем этом стоит разбираться: нередко палачи бывали осуждены не по своей «профильной» статье, а просто их затягивала в себя та же машина по перемалыванию людских судеб.
Украина выдала дело Киселева. Вот его копия на компьютере Прудовского: списки, лист за листом, фамилии и рядом — «первая категория». То есть расстрел. Это имена всех тех, кого убили по приказу именно Киселева. Некоторые страницы написаны от руки, все — за его подписью.
На Украине нашелся и еще один документ, который Прудовский так и не сумел достать в России. Это закрытое письмо Ежова, приложенное к приказу о «харбинской операции», по сути — инструкция по проведению репрессий. В нем даны конкретные указания, кого брать и по каким критериям. Шестьдесят фамилий с личными характеристиками: этот ходил на автотракторные курсы, этот изучал машинопись, этот был однажды арестован китайской полицией…
В России это письмо засекречено до 2044 года. Люди, перечисленные в нем, реабилитированы, а письмо засекречено. Раздобыть его помогли такие же стихийные исследователи, как и сам Прудовский — невидимая группа поддержки, люди читающие ЖЖ Прудовского и его фейсбук.
Дело в том, что свои тяжбы с ФСБ, в том числе и по поводу этого закрытого письма, Прудовский освещал в своем фейсбуке. Суд он закономерно проиграл, готовился уже к апелляции. И вот после одного из постов ему пришло личное сообщение… от главы архива СБУ Игоря Кулика. Оказывается, он давно следил за деятельностью Прудовского. Написал: хочу помочь коллеге из России. Игорь Кулик опубликовал текст закрытого письма.
Когда это письмо уже было на руках у Прудовского, Верховый суд РФ рассмотрел апелляцию Прудовского — и отказал, прикрыв память палачей.
— Если не будем знать правду, нас ждет такая же судьба, — пожал плечами Прудовский. — Это не ветряные мельницы, это не бессмысленно. Тогда СССР сам эвакуировал харбинцев, а потом назвал всех шпионами. Кто знает, что скажут в следующем году про украинских беженцев, которых Россия спасала?
И — продолжил свою работу.
Между тем недавно, в 2014 году, на Украине открыли свободный доступ к рассекреченным в 2008—2010 годах документам бывшей советской спецслужбы — ЧК-НКВД-КГБ.
«Нынешним чего стесняться?»
Те самые «виртуальные помощники» Прудовского часто становятся вполне реальными друзьями. Совершенно бескорыстно в суде ему помогает юрист Дарья Сухих из «Команды 29» — бригады юристов, пришедших на смену «Фонду свободы информации», когда тех признали иностранными агентами. Китаец какой-то написал из Америки: «Ищу репрессированных по харбинской линии, пишу научную работу»… Или вот Максим Гальперин, московский предприниматель, наткнулся на страницу Сергея Борисовича в интернете. Дедушка его жены — тоже «враг народа», его расстреляли; в 57‑м году реабилитировали. Сейчас Гальперин и Прудовский вместе добиваются доступа к делам сотрудников НКВД: Сорокина, Вольфсона и Постеля (см. справку). Только из архивных уголовных дел мы узнаем, что сами палачи говорили о своей работе, на кого спихивали вину, как «обеляли» себя. В архиве ФСБ дела выдавать отказались, предоставили только сухую справку.
Вольфсон решил судьбу деда жены Гальперина, поэтому этот суд — личная борьба Максима. Но этими людьми список всех, кого надо вытащить из спокойного небытия, не ограничивается. Это пока только те, чьи дела в ведении Управления ФСБ по Москве и Московской области. Областное УФСБ упирается, дела палачей не выдает. Кстати, среди них есть прокуроры и судьи, вынесшие приговор дедушке Сергея Борисовича. В 1955 году они же отменили свой приговор и реабилитировали его. Никто из них не понес наказания.
Хорошевский районный суд города Москвы на последнем своем заседании постановил, что Управление ФСБ по Московской области законно отказало Прудовскому в выдаче запрошенных дел. Суд в своем решении ссылается на статью Конституции о праве на защиту своей чести и доброго имени.
Но это дело времени. Прудовский своего добьется.
Справка «Новой»
Вольфсон Илларион Иосифович, бывший начальник 2‑го отделения третьего отдела УНКВД Московской области. Производил незаконные массовые аресты лиц без наличия каких-либо компрометирующих материалов. В практике своей работы применял метод обмана — подписывал заранее составленные им признательные протоколы путем уговаривания. Этим методом «уговорил» арестованного Ли-Мина подписать составленный им заранее протокол о его контрреволюционной шпионской деятельности, в который были включены десятки фамилий китайцев, неизвестных Ли-Мину. Данный протокол был размножен на ротаторе в количестве 300 экземпляров и вкладывался в каждое дело на арестованных китайцев как компрометирующий материал. …Китайцев арестовывали по списку, просто по установочным данным, нередко брали не тех, на кого были выписаны справки на арест. От плохо понимающих русский язык китайцев добивались показаний в шпионаже, фабриковали протоколы. Вольфсон был осужден к высшей мене наказания с заменой 15 лет тюремного заключения. В реабилитации отказано.
Сорокин Иван Григорьевич, в 1937—1938 годах начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области. Установлено, что он и другие бывшие сотрудники УНКВД допускали массовые необоснованные аресты советских граждан и фальсификацию собственных дел. В 1939 году приговорен к высшей мере наказания. «Аресты проводились по случайным материалам, следствие по делам велось крайне поверхностно». Из показаний: «Было арестовано много невинных людей по признакам их иностранного происхождения. При ведении следствия от них добивались признания в шпионской деятельности, признаний часто нелепых, вроде передачи в виде шпионских сведений данных о режиме льдов в Северном ледовитом океане». В реабилитации отказано.
Постель Аркадий (Арон) Осипович, начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области. Признал, что во время проведения массовых операций в 37—39 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев, болгар и других национальностей аресты проводились без наличия компрометирующих материалов. Во время допросов избивали, как следствие — оговаривали. «Как дело было с латышами. Взяли списки всех членов латышского клуба — арестовывали без разбора. Чтобы было основание, избили заведующего латышским клубом, больного старика, который начал давать показания как руководитель организации при клубе. Так арестовали и репрессировали около 80 человек», — так на допросе рассказывал Постель. Арестован 9 января 1939 года. Расстрелян. В реабилитации отказано.
Назовите эту систему как угодно, но поймите, что татарский народ хочет жить в суверенном Татарстане, а не в Казанской губернии, осетинский - в республике Северная Осетия - Алания, а не во Владикавказской губернии, карачаевский народ - в Карачае, а не в Карачаево-Черкесии, балкарцы - в Балкарии, а не в Кабардино-Балкарии...
На 100% поддерживаю Билала Лайпанова.
Но не всё так просто. Всем не угодишь.
Речь в теме шла об автономиях и губерниях в свете возможных трансформаций,но никак не о том,как хотят жить карачаевцы и балкарцы.Не стоит делать акцент на этом или переводить дискуссию в иную плоскость.Заданная игра слов совсем не к "гаражу".Модератору не мешает обратить внимание.
Sautulu пишет:
Речь в теме шла об автономиях и губерниях в свете возможных трансформаций,но никак не о том,как хотят жить карачаевцы и балкарцы.Не стоит делать акцент на этом или переводить дискуссию в иную плоскость.Заданная игра слов совсем не к "гаражу".Модератору не мешает обратить внимание.
речь шла и о том, как и где хотят жить коренные народы. И я это поддерживаю, так как эт моноэтничные автономии это возможное спасение для языков, не собираюсь тему переводить в иную плоскость. Прочто высказал мнение, что не так просто это сделать. Так как под бомбу (автономизация) заложили ещё бомбы, создали конфликтные ситувции в Дагестане, чечне, ингушетии, осетии, кбр, кчр... К нашим конечностям привязали нити, и могут легко стравить с помощью них, или разогнать силой.
Если ты не согласен со мной, то сам подумай, захотят ли карачаевцы полной реабилитации? Я про восстановления Карачаевской мононациональной автономии. Уверен, что да, но не в границах 1943 года.
