Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.

И чудаки? ещё такие есть?
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья...

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что "я люблю",?
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви? великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой? и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули...

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови...
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви...

И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья...

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу? и значит, я люблю!
Я люблю? и, значит, я живу!

В стихах ты меня называешь порой
Высокой горой, недоступной горой.
Спасибо. Приятна твоя похвала.
Но нет недоступной горы для Орла.
И как бы гора не была высока,
Орел залетел бы и за облака.
Гнездо себе свил бы и счастье обрел,
Когда бы, то был Настоящий Орел.

Седая голова планеты древней нашей,
Колонна, на которую оперся небосвод,
В тебе - источник рек, ты - каменная чаша,
Ты - великан, что облака пасет.
Горда твоя вершина, непреклонна,
Над нею только синева и тишь,
Твои столпы - крутых отрогов склоны.
Ты ни пред кем колен не преклонишь.
С гранитной кручи, с высоты надменной
Ты смотришь вниз, угрюмый исполин,
На жалкий мир, ничтожный, мелкий, бренный,
Таким порой он кажется с вершин.
Захочешь - в клочья изорвешь ты тучи
И как коня, стреножишь вихрь летучий...
И снова над вершиной непреклонной
Царят, как прежде, синева и тишь...
Твои столпы - крутых отрогов склоны,
Ты ни пред кем колен не преклонишь.
Но на уступах, в небо устремленных, -
Упрямый жгут протоптанной тропы,
И на челе, на глыбах раскаленных -
След человечьей маленькой стопы.

Лодонгийн Тудэв (монгольский поэт),
перевод Я. Белинского

А иногда, ты знаешь, как накрывает,
но надо обо всем молчать.
О, Господи, никто не замечает,
насколько громко хочется кричать.

Друзей очерчивайте круг.
Не раскрывайте всем объятья:
Порой размах широкий рук
Весьма удобен для распятья.

(с) Георгий Фрумкер

Давайте станем чуть добрее,
Не будем злиться на других.
Жить с добрым сердцем веселее.
Ценить друзей, любить родных.

Мы все зависим друг от друга,
Плоха ли жизнь, иль хороша.
Дождь за окном, кружит ли вьюга.
С добром всегда светла душа.

Я молю тебя, господи, ныне:
Лучше в камень меня преврати,
Но остаться не дай на чужбине,
К моему очагу возврати!

Патриарх и основоположник балкарской литературы
Кязим Беккиевич Мечиев.

Ты скажешь эта жизнь — одно мгновенье.
Её цени, в ней черпай вдохновенье.
Как проведёшь её, так и пройдёт,
Не забывай: она — твоё творенье.

Омар Хаям.

Долго ль будешь ты всяким скотам угождать
Только муха за хлеб может душу отдать
Кровью сердца питайся, но будь независим.
Лучше слезы глотать, чем объедки глотать.

Омар Хаям.

Плюшевые волки,
Зайцы, погремушки.
Детям дарят с елки
Детские игрушки.
И, состарясь, дети
До смерти без толку
Все на белом свете
Ищут эту елку.
Где жар-птица в клетке,
Золотые слитки,
Где висит на ветке
Счастье их на нитке.
Только дед-мороза
Нету на макушке,
Чтоб в ответ на слезы
Сверху снял игрушки.
Желтые иголки
На пол опадают...
Все я жду, что с елки
Мне тебя подарят..

Лячин учар бийикге
Жалау кереги кийикге.
Къуш талпынды кекге,
Адам а игиликге

Къаргъа къарайды мыллыкгъа
Мытыр саналады жокъгъа,
Къоркъакъ базынады окъгъа
Асыл киши-шуехлукъгъа

К. Мечиев
1920 г.

Шау болшевикле!

Большевик аман кельди,
Уруп халкъны эки бельдю
Билимлиле саудан елдю
Оу, бизге не халла келди!

Оу бальшевик, шау кадетле,
Къайдан чыкъды бу адетле?
Бир-бирине бек юре итле
Тешилмейди аман дертле

Саз болдула жарыкъ бетле
Аз болдула харакетле
Къалмадыла берекетле
Бузулуп кетелле етле.

К. Мечиев.

ЖАРЛЫ БАЛА

Энтда келди ачы ёлюм,
Аны кюйсюз бетин кёрдюм,
Мутхуздула эки кёзюм,
Аллах берсин манга тёзюм.

Сакъламадыкъ жау къонакъны,
Кече келип, эшик къакъды.
Анга тюбеген а – хакъды,
Ол Аллахдан аман тапды,

«Жолоучубуз, ач», – дедиле,
Жол усталыкъ тиледиле.
Къайдан билдик ким эдиле, –
Бизге бичакъ биледиле!

Жарлы бала, чыгъып кетдинг,
Бир сагъатдан ёлюп келдинг,
Ананга сен бушуу бердинг,
Жарлы жюрегин кюйдюрдюнг.

Жау къонакъны билялмадым,
Жолдан тартып тыялмадым.
Сени кёрюп туралмадым,
Тилим тартыла, жилядым.

Хурият байрагъын алгъан.
Аны хакъ жолунда баргъан,
Жаш болса да, башда болгъан,
Тюзлюк жолдан ажашмагъан, –

Энди тураса сойланып,
Кёп ишлеринг битмей къалып.
Къапталынга къанынг къатып,
Эгечлеринги жилятып.

Аманла кёп чыкъгъандыла,
Кёп игини жыкъгъандыла,
Сени ала жутхандыла, –
Атангы улутхандыла.

1942

Я слышала, как Старец говорил :
" Не Дай Вам Бог украсть...
Не будьте мерзки...
Но если обокрали всё-же Вас,
Не огорчайтесь... Значит - Вы не бедны..."
Я вижу мудрость в старческих словах.
Был мудрым это Дед, прожив не мало...
А тот кто обокрал Вас - духом нищ,
Ему тепла души недоставало...
Ни чести, благородства не имел...
Брал всё чужое, сам дарить не в силах...
Его простите, не держите зла,
Что бы обида Вас не погубила...
Скупы не будьте людям на добро,
Делитесь теплотой души, улыбкой...
Что б сказанные некогда слова -
Не оказались роковой ошибкой,
Не говорите в гневе бранных слов,
Не проклинайте, даже Вас предавших...
Обиды, слёзы, боль, пусть унесёт -
Осенним ветром и листвой опавшей...

Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!

Юлия Друнина..памяти однополчанки — Героя Советского Союза Зины Самсоновой..

На Земле
безжалостно маленькой,
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды - прекрасным утром - постучалась
к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую и маленькую -
по размерам - шинель.
...А когда он упал - некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня в полный рост!

лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
кто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.
лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над
столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.
лучше тебе не знать тишины, говорить, не
снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного
стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость - самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё – научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов - самых
безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.
лучше тебе не видеть всех этих затертых
пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих
шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.
лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в
ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и
выглядят живо –
на деле
давно
пребывают
в коме.

Муттер и фатер гордятся Отто.
Рост под два метра, глаза как сталь,
тело, осанка, манеры — что ты,
впору сниматься у Риффеншталь.
Он побеждает на скачках конских,
Вагнера темы поет на бис,
даже стреляет по-македонски.
Белая бестия, as it is.

Но каждую ночь, из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз,
Отто является фройляйн Надя
в платье сатиновом. Был приказ –
каждый изловленный партизайне
должен висеть на суку. И вот
Отто с улыбкой "йедем дас зайне"
пойманных русских к допросу ждет.

В двери Надежду впихнули грубо.
Отто глядит на нее свысока.
Наде семнадцать, разбиты губы,
кровь на сатине, в глазах тоска.
Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно – солдаты копают рвы.
Отто вздыхает "Jedem das seine...
Милая фройляйн, мне жаль, увы".

Вдруг исчезает тоска во взгляде,
зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя,
в ухо гадюкой шипит ему:
"Что, офицер, не боишься мести?
Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем zusammen, вместе.
Слышишь? Отныне навек с тобой."

Надю за волосы тащат к вязу
в бабушкин, с детства знакомый, двор,
где ожидает, к суку привязан,
быстрый веревочный приговор.
"Шнапсу бы... Водки бы... Не иначе –
рюмку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей
Надину кровь со щеки платком.

Водка ли, шнапс ли, исповедальня –
все бесполезно. Опять в ночи
Надя из курской деревни дальней
смотрит на Отто, а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!".
Отто хрипит, воздух ловит ртом.
Дойче овчарка глядит на хозяина,
длинным виляет, скуля, хвостом.

Был же приказ и была задача...
Йедем дас зайне. В окне рассвет...
Надя уходит. А Отто плачет -
семьдесят долгих кошмарных лет.

(с) Саша Кладбище

Удачная на днях была охота,
Легко нашел я логово волков.
Волчицу сразу пристрелил я дробью,
Загрыз мой пес, двоих ее щенков.

Уж хвастался жене своей добычей,
Как вдалеке раздался волчий вой,
Но в этот раз какой-то необычный.
Он был пропитан, горем и тоской.

А утром следующего дня,
Хоть я и сплю довольно крепко,
У дома грохот разбудил меня,
Я выбежал в чем был за дверку.

Картина дикая моим глазам предстала:
У дома моего, стоял огромный волк.
Пес на цепи, и цепь не доставала,
Да и наверно, он бы помочь не смог.

А рядом с ним, стояла моя дочь,
И весело его хвостом играла.
Ничем не мог я в этот миг помочь,
А что в опасности - она не понимала

Мы встретились с во́лком глазами.
"Глава семьи той",сразу понял я,
И только прошептал губами:
"Не трогай дочь, убей лучше меня."

Глаза мои наполнились слезами,
И дочь с вопросом: Папа, что с тобой?
Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала,
Прижал ее к себе одной рукой.

А волк ушел, оставив нас в покое.
И не принес вреда ни дочери, ни мне,
За причиненные ему мной боль и горе,
За смерть его волчицы и детей.

Он отомстил. Но отомстил без крови.
Он показал, что он сильней людей.
Он передал, свое мне чувство боли.
И дал понять, что я убил ДЕТЕЙ.

Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещённою стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истёртой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно жёлтой.
Стол пустовал. Поблёскивал паркет.
Темнела печка. В раме запылённой
застыл пейзаж. И лишь один буфет
казался мне тогда одушевлённым.
Но мотылёк по комнате кружил,
и он мой взор с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.

Ночь идет на мягких лапах,
Дышит, как медведь.
Мальчик создан, чтобы плакать,
Мама — чтобы петь.

Отгоню я сны плохие,
Чтобы спать могли
Мальчики мои родные,
Пальчики мои.

За окошком ветер млечный,
Лунная руда,
За окном пятиконечная
Синяя звезда.

Сын окрепнет, осмелеет,
Скажет: «Ухожу».
Красный галстучек на шею
Сыну повяжу.

Шибче барабанной дроби
Побегут года;
Приминая пыль дороги,
Лягут холода.

И прилаженную долю
Вскинет, как мешок,
Сероглазый комсомолец,
На губе пушок.

А пока, еще ни разу
Не ступив ногой,
Спи, мой мальчик сероглазый,
Зайчик дорогой...

Налепив цветные марки
Письмам на бока,
Сын мне снимки и подарки
Шлет издалека.

Заглянул в родную гавань
И уплыл опять.
Мальчик создан, чтобы плавать,
Мама — чтобы ждать.

Вновь пройдет годов немало...
Голова в снегу;
Сердце скажет: «Я устало,
Больше не могу».

Успокоится навеки,
И уже тогда
Весть помчится через реки,
Через города.

И, бледнея, как бумага,
Смутный, как печать,
Мальчик будет горько плакать,
Мама — будет спать.

А пока на самом деле
Все наоборот:
Мальчик спит в своей постели.
Мама же — поет.

И фланелевые брючки,
Первые свои,
Держат мальчикины ручки,
Пальчики мои.

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила *собака*,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

alan111, жылама)))

сейчас выложу веселое..))

В комнате у дяди Вани,
Там, где кресла и шкапы,
Жили в маленьком диване
Злые, рыжие клопы.
Их морили голодом,
Выводили холодом,
Посыпали порошком,
Поливали кипятком,
Их травили газами,
Керосином мазали, -
Ничего не помогало -
Сыпь не сыпь и лей не лей!
Всё, что в битвах выживало,
Становилось только злей.. .

Надоело дяде Ване
Между кресел и шкапов
У себя держать в диване
Злых, коричневых клопов.
Выводить их холодом
И морить их голодом,
Посыпать их порошком,
Поливать их кипятком
И травить их газами,
Керосином мазать их.. .
Взял и продал он диван.
Хитрый дядя был Иван!

Цитата
бездушный кролик пишет: alan111, жылама)))

ты всегда рядом, когда тяжело на душе)))))

"Что ты ржешь, мой конь ретивый,
Что ты шею опустил,
Не потряхиваешь гривой,
Не грызешь своих удил?
Али я тебя не холю?
Али ешь овса не вволю?
Али сбруя не красна?
Аль поводья не шелковы,
Не серебряны подковы,
Не злачены стремена?"
Отвечает конь печальный:
"Оттого я присмирел,
Что я слышу топот дальный,
Трубный звук и пенье стрел;
Оттого я ржу, что в поле
Уж не долго мне гулять,
Проживать в красе и в холе,
Светлой сбруей щеголять;
Что уж скоро враг суровый
Сбрую всю мою возьмет
И серебряны подковы
С легких ног моих сдерет;
Оттого мой дух и ноет,
Что наместо чапрака
Кожей он твоей покроет
Мне вспотевшие бока".

Стих из далекого детства, пытаюсь вспомнить, когда и как было, копошатся воспоминания, но ничего не вспоминается. )

Цитата
zarbuzan пишет: Стих из далекого детства, пытаюсь вспомнить, когда и как было, копошатся воспоминания, но ничего не вспоминается. )

в школе..Пушкин..

Что-то клинит в одной из схем.
Происходит программный сбой.
И не хочется жить ни с кем,
И в особенности с собой.
Просто срезать у пяток тень.
Притяжение превозмочь.
После - будет все время день.
Или лучше все время ночь.