Статья из кавполита.
Неолиберализм-фашизм 21 века
Фото: fotokanal.com
Николай Проценко
Заместитель главного редактора журнала «Эксперт ЮГ»
Возрождение фашистской угрозы спустя почти 80 лет после окончания Второй мировой войны – это не просто пугающая риторика, заполонившая в последние недели информационное пространство. Питательной средой для неофашистских движений служит идеология и практика неолиберализма, которая за последние три-четыре десятилетия распространилась во всем мире со скоростью эпидемии.
Происходящее сейчас на Украине – вслед за событиями в Чили, Югославии, Ираке, Ливии, Сирии – вновь демонстрирует миру, что грань между неолиберализмом и фашизмом практически стерта. Сегодня неолиберализм без преувеличения стал глобальным риском для будущего всего человечества, и остановить его шествие может только возрождение левых сил под знаменем новой индустриализации.
Нюансы терминологии
В современном русском языке слово «неолиберализм» редко выходит за рамки экспертных дискуссий. В отличие от популярных слов «либерализм», «либеральный», «либерал», которые для одной части российского общества, считающей себя «передовой» и «европейской», выступают ключевым термином самоидентификации, а для другой – фактически ругательствами, в лучшем случае – несмываемым клеймом.
Однако в данном случае, как это часто бывает при переносе импортных идей на отечественную почву, произошла подмена понятий. Между либерализмом в собственном смысле этого слова, или классическим либерализмом в том виде, как его понимали такие мыслители прошлого, как Адам Смит, Томас Джефферсон, Алексис де Токвиль и другие, и неолиберализмом как теорией и практикой современного глобального капитализма различий гораздо больше, чем сходства. Однако вдаваться в эти тонкости, которые, в конечном итоге, и определяют суть дела, желающих мало – равно как и тех записных «либералов», кто не понаслышке знаком с трудами «отцов-основателей».
твитнуть цитатуКраеугольным камнем классического либерализма были представления о том, что природа человека – это разум и свобода
Краеугольным камнем классического либерализма, представлявшего собой в первую очередь социально-философскую доктрину, были представления о том, что природа человека – это разум и свобода. С подобной точкой зрения были согласны не только те, кого в истории общественной мысли принято называть либералами, но и их идеологические оппоненты справа и слева – консерваторы и социалисты (скажем, того же Токвиля либералы и консерваторы так и не смогли поделить между собой, да и социалистам его идеи вовсе не чужды). Исходя из этого, крупнейший американский социолог Иммануил Валлерстайн вообще предлагает понимать либерализм широко – как весь идеологический спектр, определявший политическую и экономическую историю Западного мира в последние два столетия, вплоть до распада Советского Союза.
В отличие от классического либерализма (хоть в широком, хоть в узком понимании), неолиберализм лишь на самом раннем этапе его становления можно с теми или иными оговорками назвать философией. С либералами XVIII — XIX веков их преемников второй полвины двадцатого столетия связывает разве что акцент на свободе человеческого волеизъявления, однако, поскольку неолиберализм изначально был теснейшим образом связан с крупным финансовым капиталом, эта свобода практически сразу была сведена к исключительно экономическому аспекту. И если наследие того же Адама Смита далеко не исчерпывается его знаменитым экономическим трактатом «Богатство народов» (Смит был в первую очередь виднейшим представителем моральной философии XVIII века), то среди теоретиков неолиберализма – почти сплошь экономисты: Фридрих фон Хайек, Людвиг фон Мизес, Милтон Фридман и прочие.
Парадоксы свободы
Согласно определению крупнейшего современного критика неолиберализма, левого американского социолога Дэвида Харви (его книга «Краткая история неолиберализма» издана в России в 2007 году), эта доктрина представляет собой в первую очередь политэкономическую теорию, выводы которой стали широко применяться на практике. «Согласно этой теории, – пишет Харви, – индивид может достигнуть благополучия, применяя свои предпринимательские способности в условиях свободного рынка».
Практика же неолиберализма заключается в том, чтобы превратить в рынок все стороны и аспекты жизни человека, в том числе и те, которые традиционно считались общественным достоянием, например, воздух, воду, землю, не говоря уже о таких вещах, как образование и здравоохранение. Поэтому окончательная формула неолиберализма такова: в мире есть только рынок (или деньги), а больше в мире нет ничего – соответственно, все, что еще не стало рынком, должно им стать. Свобода же, с которой начинали теоретики неолиберализма, – «это просто еще одно название», констатирует Харви.
твитнуть цитатуОкончательная формула неолиберализма такова: в мире есть только рынок и больше ничего, а все, что еще не стало рынком, должно им стать
Первый кружок неолибералов – Общество Мон-Пелерин, названное по имени курорта в Швейцарии, – был создан в 1947 году. «Ключевые ценности цивилизации в опасности, – гласит один из манифестов этой организации. – На значительном пространстве Земли важнейшие условия для поддержания человеческого достоинства и свободы уже исчезли… Положение личности и добровольных объединений граждан все больше подавляется произволом власти. Даже наибольшая ценность человека западной цивилизации – свобода мысли и самовыражения – оказалась под угрозой».
Казалось бы, 1947 год – всего пару лет назад закончилась Вторая мировая война, освободившая человечество от нацизма. Так почему же фон Хайек, Фридман и прочие говорят о опасности для свободы? Все дело, разумеется, в том, что понимать под свободой, и о чьей свободе идет речь.
Два послевоенных десятилетия были периодом небывалого успеха социального государства, совпавшим с быстрым восстановлением хозяйства, когда в «первом», капиталистическом мире левые силы если не приходили к власти, то оказывали решающее влияние на политику правящих кругов. Во «втором» мире, соцлагере, после смерти Сталина власти также сделали своим приоритетом повышение уровня жизни граждан с одновременным сокращением репрессивного аппарата. В «третьем» мире началась волна деколонизации, развернувшаяся в настоящий «парад суверенитетов» в Азии и Африке. Свобода действий крупного капитала, прежде фактически безграничная, оказалась под контролем левоцентристских правительств и профсоюзов.
Все это обусловило быстрый альянс неолибералов и финансовой элиты, хотя более чем два десятилетия после своего появления на свет неолиберализм был маргинальным явлением. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто вспомнить, что ставшая «библией» неолиберализма и настольной книгой многих современных бизнесменов книга американской писательницы Айн Рэнд «Атлант расправил плечи» в момент публикации в 1957 году получила массу негативных отзывов (причем вполне заслуженно – произведение это во всех отношениях третьесортное). А в интервью Айн Рэнд примерно тех же лет американский журналист Майк Уоллес представляет ее взгляды, близкие к социал-дарвинизму, как некий экзотический курьез, хотя по нынешним неолиберальным временам Рэнд излагает чуть ли не прописные истины.
Однако уже на рубеже 60-х и 70-х годов мировая экономика входит в кризисное состояние, что в значительной степени было связано с неспособностью социального государства реализовать все обязательства в отношении граждан. И крупный капитал переходит в наступление. Генеральная репетиция внедрения неолиберальных идей на практике состоялась в Чили после переворота, осуществленного генералом Пиночетом в 1973 году при поддержке ЦРУ.
твитнуть цитатуПолноценное начало эпохи неолиберализма приходится на 1979-1980 годы, когда начался демонтаж социального государства и восстановление капиталом своих позиций
Полноценное начало эпохи неолиберализма приходится на 1979-1980 годы, когда премьер-министром Великобритании становится Маргарет Тэтчер, а президентом США – Рональд Рейган. Именно с их именами ассоциируется начавшийся демонтаж социального государства и восстановление капиталом своих позиций, в результате чего замедлившееся после Второй мировой социальное расслоение снова резко усилилось. Еще одним знаковым событием стало вручение Фридриху фон Хайеку и Милтону Фридману Нобелевских премий по экономике (соответственно, в 1974 и 1976 годах) – после этого неолиберализм превратился из маргинального учения в «столбовую дорогу» экономической науки.
Фашизм под маской демократии
Дальнейшее развитие неолиберальных теорий и практик описывать вряд ли стоит – это прекрасно сделано в упомянутой выше книге Дэвида Харви. Поэтому перейдем непосредственно к тезису, вынесенному в заголовок статьи. Почему неолиберализм, апеллирующий к свободе и повсеместно несущий «демократизацию», возможно и необходимо рассматривать как современную инкарнацию фашизма?
Для ответа на этот вопрос следует вспомнить, что европейский фашизм – в первую очередь итальянский и германский – изначально был «стихийным творчеством масс», то есть явлением, глубоко демократическим по своей природе. И в Италии, и в Германии приход к власти фашистов был следствием неспособности политических элит этих стран удовлетворить интересы широких масс, повысить уровень жизни. «Мы требуем исполнения государством справедливых требований трудящихся классов», – так звучало одно из требований Гитлера, заявлявшего, что вырвет социализм из рук социалистов. Сегодняшним фашистам заигрывание с ценностями масс также не чуждо: можно, к примеру, вспомнить, что главная неофашистская партия Украины называется «Свобода».
твитнуть цитатуВажнейшим, принципиальным условием является то, что справедливость, свобода и прочее «все хорошее» для фашистов распространяется не на всех
Однако важнейшим, принципиальным условием при этом является то, что социализм, справедливость, свобода и прочее «все хорошее» для фашистов распространяется не на всех. Процитированная фраза Гитлера, например, содержит в конце важную оговорку: «на основе расовой солидарности». Похожий принцип лежит и в основе «корпоративного государства» Муссолини: «Фашизм признаёт признает индивида, поскольку он совпадает с государством, представляющим универсальное сознание и волю человека в его историческом существовании». Что при фашистских режимах ждало тех, кто не соответствовал «расовой солидарности» или не «совпадал с государством», рассказывать не надо.
Неолиберализм делает заход на темы демократии и свободы не «снизу», как фашизм, а «сверху» – по сути, неолиберализм возникает в элитных кругах и оттуда транслируется на все общество. Тем не менее, неолибералы признают, что любой человек за счет своих способностей и реализации своей свободы воли способен войти в элитарные круги.
Отсюда и видимость демократии в эпоху неолиберализма. Герои неолиберальной мифологии типа английского «караоке-капиталиста» Ричарда Брэнсона или его российского «клона», спекулянта с рынка «Лужники» Чичваркина, которому посчастливилось стать первопроходцем российского рынка мобильных телефонов, – это не «жирные коты» с Уолл-стрит, это «свои парни», чей путь теоретически может повторить каждый, кто решил стать успешным и эффективным. Но при этом не стоит забывать, что Гитлер и Муссолини тоже были «парнями с соседней улицы», бросившими вызов традиционной легитимности обанкротившихся после Первой мировой элит.
Что же ждет при неолиберализме остальных, тех, кто не намерен подчинять свою жизнь культу успеха и эффективности? Здесь можно вспомнить фразу из поэмы «Москва – Петушки»: «Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам». Именно здесь представления фашистов и неолибералов совпадают на сто процентов: неуспешным и неэффективным в неолиберальном мире просто не остается места.
твитнуть цитатуВ одном представления фашистов и неолибералов совпадают на сто процентов: неуспешным и неэффективным в их мире просто не остается места
«Форд – городу: умри!» – с таким заголовком однажды вышла газета The New York Times в годы президентства Джеральда Форда (1974-1977), когда в Нью-Йорке проводился один из первых неолиберальных экспериментов по монетизации всех сфер городской жизни, которые ранее считались общественным достоянием (подробно об этом Дэвид Харви рассказывал в своей московской лекции 2007 года. Или же можно просто пересмотреть фильм Мартина Скорсезе «Таксист»). А из отечественных реалий сразу же вспоминаются заявления «чикагских мальчиков» во главе с Егором Гайдаром о том, что неэффективные предприятия в России должны умереть – последний раз об этом громко говорилось в кризис 2008-2009 годов, но тогда правительство Путина не повелось на неолиберальные призывы.
Аналогичным образом следует поступать и с теми, кто не соответствует представлениям неолибералов о том, какой должна быть демократия. И здесь параллели с событиями между двумя мировыми войнами XX века вполне очевидны. До какого-то момента США и их европейские союзники могли заниматься «демократизацией» по всему миру практически без каких-либо санкций международного сообщества – в Чили, Югославии, Грузии, Ираке, да и на Украине времен «оранжевой революции». Примерно так в отношении Гитлера в тридцатых годах державы-победители Первой мировой проводили политику «умиротворения агрессора», «скормив» нацистам Австрию и Чехословакию, а затем, уже в начале Второй мировой, сдав Германии и Италии Югославию. Однако это лишь сильнее разжигало аппетиты Гитлера, и к чему это привело, хорошо известно.
Капитал без труда
В одной из недавних статей о причинах нынешних украинских событий мы с соавтором обращали внимание на то, что одним из главных действующих лиц Евромайдана (а теперь и карательных акций на юге и востоке Украины) стал так называемый субпролетариат, или «внесистемный “некласс”», как определяет его российско-американский социолог Георгий Дерлугьян. В контексте разговора о неолиберализме как угрозе для мира на планете придется еще раз вернуться к этой группе общества.
Чаще всего в описаниях субпролетариата акцентируется его промежуточный характер: как правило, к субпролетариям относятся люди, которые уже оторвались от традиционного, сельского образа жизни, но еще не нашли свое место в современном, городском укладе. «В разных странах их называют люмпенами, деклассированными элементами, маргиналами, подклассом, базарной толпой, посадскими, босяками, фавелудос, обитателями “дна”, или городского “чрева”, либо, как говорят на Ближнем Востоке, просто улицей», – перечисляет Дерлугьян многообразие определений субпролетариата.
Однако в последнее время еще одним значимым источником пополнения этой группы стала очередная волна технологического замещения человеческого труда, развернувшаяся в качестве реакции капиталистов на мировой экономический кризис (первым об этой новой волне написал пять лет назад живой классик американской социологии Рэндалл Коллинз ). В истории капитализма самым ярким и хорошо известным эпизодом технологического замещения был так называемый луддизм – движение английских рабочих начала XIX века против вытеснения их труда машинами, которые рабочие крушили, считая их виновниками своих бед.
С вытеснением ручного труда машинным тогда удалось справиться благодаря созданию многочисленного среднего класса – «белых воротничков». Однако новая волна технологического замещения коснулась в первую очередь уже этой группы, которая в последние годы стремительно вымывается из западного общества, хотя в России миф о Западе как мире «победившего среднего класса» до сих пор живет и здравствует.
твитнуть цитатуОдной из причин того, что на смену «офисному планктону» приходит новое поколение машин, является снижение нормы прибыли капиталистов
Одной из важнейших причин того, что на смену «офисному планктону» приходит новое поколение машин, несомненно, является снижение нормы прибыли капиталистов. Это происходит потому, что в мировой экономике так и не произошел запуск нового технологического витка, который должен был прийти на смену буму компьютеров и оргтехники в последние десятилетия прошлого века.
Природа капиталистического производства такова, что на каждом этапе технологического развития появляется «товар номер один» (исторически ими были, к примеру, ткани, сталь, автомобили, нефть, компьютеры), который дает его производителям – первоначально очень ограниченному кругу – сверхвысокие прибыли. Однако по мере того, как процесс производства этого товара осваивает более широкий круг игроков, норма прибыли снижается, и капиталисты начинают искать новый товар, который хотя бы на небольшое время даст им монопольное положение.
Некоторое время назад считалось, что следующим «товаром номер один» станут биотехнологии, которые позволят существенно продлить жизнь человека (а следовательно, и пропорционально расширят традиционные потребительские рынки). Однако чаемой биотехнологической революции пока не свершилось, и капиталисты вынуждены эксплуатировать старые идеи (например, планшетные компьютеры, о которых было известно давно, но массовые продажи их начались тогда, когда норма прибыли по традиционной оргтехнике резко упала).
В ситуации отсутствия сверхприбылей капиталу приходится всеми силами бороться с издержками, в том числе на персонал, что, в конечном итоге, и рождает новую волну технологического замещения. Кроме того, оказывается, что куда большую прибыль дают не инвестиции в реальный сектор, а финансовые спекуляции, не требующие привлечения значительного количества рабочих рук. В результате на улице оказываются десятки тысяч людей без особых перспектив в будущем – ничего, кроме офисной работы, они делать не в состоянии, поэтому их дальнейший карьерный путь – неквалифицированные, временные или сезонные работы, то есть траектория, типичная для субпролетариев.
Однако для неолиберальных капиталистов такая ситуация более чем приемлема. Сверхприбыли, которые приносят финансовые спекуляции, вовсе не обязательно реинвестировать в производство – можно тратить их на сверхпотребление (отсюда и кажущийся парадокс: рынки предметов роскоши в разгар мирового экономического кризиса показывают отличный рост). А то, что технологическое замещение пополняет армию субпролетариев, финансовому капиталу не слишком грозит, ведь субпролетарии не имеют классовой солидарности, а манипулировать ими чрезвычайно легко. Что, кстати, и показали украинские события, когда, апеллируя к воле «народа», несколько представителей «офшорной аристократии» мобилизовали субпролетарские массы и развязали гражданскую войну. Продолжая развивать аналогии с «классическим» фашизмом, можно вспомнить, что значительную часть социальной базы германского нацизма также составлял люмпен-пролетариат.
К новой левой повестке
«Заветной мечтой, которую капитализм может предложить будущему, по-прежнему остается мир, где никто не занимается реальным производительным трудом, но все являются финансовыми манипуляторами», – делает вывод Рэндалл Коллинз, анализируя новую волну технологического замещения. Действительно, важнейшей особенностью неолиберального капитализма является его непроизводительный, а стало быть, паразитический характер. В качестве иллюстрации можно привести еще один фильм Мартина Скорсезе – «Волк с Уолл-Стрит», фактически подводящий жирную черту под 40-летней историей неолиберализма.
твитнуть цитатуВажнейшей особенностью неолиберального капитализма является его непроизводительный, а стало быть, паразитический характер
Тем не менее, путь выхода из того кризиса, в который загнали почти весь мир неолиберальные теоретики и практики, вполне очевиден – это пресловутая «новая индустриализация», о которой говорит не только Путин, но и все больше экономистов и предпринимателей в Европе и Америке.
Но индустриализация – это не только создание новых промышленных предприятий, это еще и трудовая мобилизация огромного количества людей, которым, как показывает историческая практика, в отличие от «офисного планктона» и субпролетариев, свойственна классовая солидарность. Это, в свою очередь, означает, что крупному капиталу предстоит изначально пойти на серьезные уступки трудящимся. Именно так, по нашему мнению, должна сейчас звучать актуальная повестка партий и движений, называющих себя левыми. А создание максимально возможного количества рабочих мест в реальном секторе с достойными условиями труда, соответственно, требует принципиальной перестройки всей системы образования и социального обеспечения, которые сейчас также оккупированы неолибералами (характернейший пример – «реформы» российского образования, проводимые министерством Д. Ливанова).
Безусловно, все эти тезисы нуждаются в дальнейшей конкретизации и широком обсуждении. Однако нет никаких сомнений, что именно таким сегодня должно быть содержание политического процесса не только в России, но и в Евросоюзе и США. У нашей страны нет и не может быть принципиальных расхождений с народами западных стран – пресловутый антагонизм с Западом возникает там, где интересы сил, выступающих за новую индустриализацию, сталкиваются с неолиберальным финансовым капиталом. Возможно, что судьба этой повестки сегодня и решается на Украине и во многом находится в руках восставших трудящихся Донбасса.
И главное - не спутать реверанс, чтобы не кланяться тому кому не нужно ...
не рассчатала))))
