Домбайский Хайям

Он живет в поселке Домбай, в местечке с романтическим названием "Пихтовый мыс". Голубоглазый горец. Седовласый поэт. Альберт Муссаевич Батчаев. В прошлом - директор Домбайской школы рабочей молодежи и старший инструктор по туризму и экскурсиям. Сегодня - заслуженный деятель культуры Карачаево-Черкесской республики и автор уникальных переводов Омара Хайяма на карачаевский язык.
В насупившем году он отметит два юбилея - свое 70-летие и 960-летие Омара Хайяма. Изучению его творчества Батчаев отдал 50 лет жизни.

Что за общее счастье без толку страдать -
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.

- Вы помните свою первую встречу с творчеством Хайяма?
- Конечно, помню: 1959 год, я студент филфака Карачаево-Черкесского пединститута, неисправимый романтик, начинающий поэт и страстный читатель. Стихи я писал все в духе времени: о Ленине, о партии, о советской родине, читал много, жадно, запоем и порой целыми днями пропадал на книжных развалах.
Однажды в местном магазинчике наткнулся на невзрачную запыленную брошюрку с изящной надписью на обложке: "Омар Хайям. Рубаи". Отряхнул ее от пыли, принес домой, прочитал. Не скажу, что был потрясен, но что-то в ней зацепило меня так, что эту книжку я стал таскать с собой повсюду, читал и перечитывал ее бесконечное количество раз, пока она не исчезла бесследно где-то на руках у знакомых. Я тогда так переживал, будто близкого человека потерял, а не книгу.

- Чем же так поразили советского студента-филолога строки, написанные восточным мудрецом почти тысячу лет назад?
- Сначала я испытал какое-то недоумение: настолько неожиданным для меня оказалось несовпадение и даже противоречие хайямовской философии коммунистическим идеалам. Я начал много размышлять - о себе, о жизни и как будто вошел в другой мир - мир вечного сомнения человека в справедливости мироздания и вечного его стремления постигнуть тайны Вселенной.
Омар Хайям - это кладезь мудрости, учитель человечества - философ, астроном, физик, математик, астролог… Когда он входил, султаны и шахи вставали. С самых дальних земель к нему приходили странники - иногда только затем, чтобы он растолковал им одну строку в Коране.
Вот и я, как те странники, издалека пришел к Хайяму за одним советом, но, потрясенный его мудростью, обратно уйти уже не смог.

- Вашему увлечению не мешала основная работа?
- Если бы не моя работа, я бы, наверное, и не загорелся мечтой перевести на карачаевский великого классика. С 80-го года я работал инструктором по туризму и экскурсиям в туркомплексе "Домбай", и, думаю, мне несказанно повезло в жизни: ведь я был связан с туристами, а через них - со всем миром.
Люди всегда охотно шли мне навстречу: я показывал им самые потаенные уголки Домбая, рассказывал о Хайяме и, признаюсь, даже читал стихи, а они возвращались домой и высылали изданные в их странах хайямовские сборники. А из восточных республик Советского Союза - Таджикистана, Киргизии, Узбекистана - хотя бы раз в месяц мне обязательно приходил конверт с подстрочными переводами Хайяма. Вот так, опираясь на эти подстрочники и на классические русские переводы, в середине 60-х я начал перекладывать рубаи на язык своего маленького народа.

- А когда народ услышал эти переводы?
- Лет через тридцать услышал (смеется). Я ведь начинал переводить не для публики - для себя. Запомню четверостишие, пойду в горы с группой туристов, и там, среди зеленых склонов и белых вершин, целый день перевожу и шлифую четыре коротенькие строчки.
А в 90-х годах один мой русский друг, ленинградский бизнесмен, предложил: "Хочешь, помогу тебе издать книгу?" Я принял предложение. И в 1997 году в северной столице в издательстве "Светоч" вышел "Рубайят Омара Хайяма" на карачаево-балкарском языке. Тираж крошечный - 500 экземпляров, но издание было роскошное - твердый переплет, богатый орнамент, прекрасные иллюстрации.
А в 2005 году в Москве вышло второе, дополненное, издание "Рубайята" тиражом в полторы тысячи экземпляров.

Хранитель языка и памяти
Этот мир - эти горы, долины, моря -
Как волшебный фонарь. Словно лампа - заря.
Жизнь твоя - на стекле нанесенный рисунок,
Неподвижно застывший внутри фонаря.

- Ваши книги называют сокровищницей карачаевского языка - настолько они богаты редкими и почти забытыми словами. А ведь скептики утверждают: языки малых народов слишком скудны, чтобы передать всю силу литературных шедевров…
- Только человеку, не знающему и не любящему свой язык, кажется, что он беден и слов в нем не хватает. Я много лет изучал карачаевский фольклор, ездил по аулам, беседовал со стариками, и мой родной язык раскрывался для меня такими драгоценными россыпями, что дух захватывало!
Когда переводил Хайяма, нужное слово подбирал неделями, месяцами. Бывало, через год его находил - но все-таки находил! Слова родного языка - как камни драгоценные, за ними ухаживать надо, беречь их, любоваться ими. А мы вместо этого зарываем сокровище в землю, забываем, где его спрятали, и теряем навсегда.

- Стоять на страже драгоценных слов - главная задача писателя?
- Нет, это главная задача лингвиста. Так же, как задача историка - светить в темноту веков прожектором, писать о том, что высветилось, научные труды и указывать в аннотации: "Для широкого круга читателей".
А у писателя другая задача - вдохнуть жизнь в научные термины, наполнить их звуками и красками, а потом это живое и трепещущее поднести к чьему-то сердцу, постучаться и протянуть в открытую дверь. Поэтому не ученый, а писатель - главный хранитель языка и памяти нации.

- А у вас как у хранителя памяти не возникало желания обратиться к исторической судьбе своего народа?
- Уже несколько лет я работаю над поэмой об одной из самых трагических страниц в истории карачаевцев - депортации народа в годы сталинского режима.
Мне было пять лет, когда нас выселяли, но отзвуки трагедии врезаются в сердце, не разбирая возраста. Я помню ноябрьское утро 1943-го - шум, плач, лай собак. Помню, как увозил в Казахстан нехитрый багаж воспоминаний - синеву неба и зелень гор Карачая, и как тосковал по этим горам и этому небу на чужбине.
Нас всех невыносимо тянуло на Кавказ, даже тех, кто не помнил о нем ничего. Я был богаче, потому что помнил зеленый образ Родины. Я и писать начал хоть и вдали от Карачая, но благодаря ему. Первое стихотворение я написал в Азии после того, как однажды поздней весной поднялся на тянь-шанские горы, поросшие арчовыми лесами, и мне почудилось, будто я вернулся в родной Карачай.
Я вообще безмерно благодарен судьбе за то, что родился и живу в Домбае. Все, что я создал, я создал только благодаря этому краю. Среди мощной и божественной красоты кавказских гор и Хайям с его мучительными размышлениями о тайнах бытия звучит совсем по-иному.

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число лизоблюдов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.

- Красота родного края помогла вам проникнуться Хайямом. А чем помог в жизни сам Хайям?
- Как любой человек, я пережил много горьких минут и тяжелых потерь. Хайям всегда был рядом и учил: горе и радость идут в жизни рука об руку, печаль неизбежна, и, в конце концов, человек, как листочек, как веточка дерева, упадет в землю. Это закон Вселенной. Жизнь - только мгновенье. Прожить это мгновенье достойно - большой труд и великое счастье.
В моей жизни было немало соблазнов. Я инструктор по туризму: у меня работа такая - брать людей за руку и вести к прекрасному. А люди в ответ нередко пытаются отблагодарить меня как-то очень по-земному: вот, к примеру, один небедный человек предложил недавно стать совладельцем его строящейся гостиницы...
Я ведь не случайно говорю о Домбае с таким воодушевлением. Потому что не раз видел, как его красота "переламывает" сознание, потрясает, завораживает людей. Человек переживает очень сильные эмоции, а если он привык мерить радость жизни деньгами, то просто не знает, как их выразить по-другому. Потому и восклицает: "Альберт, давай я подарю тебе машину!" Ему ничего не стоит сделать такой подарок, и говорит он совершенно искренне, но я отвечаю: "Спасибо, я не умею водить".
Кто-то назовет это неумением жить, а я скажу так: у меня было искушение стать богатым, а я выбрал остаться честным.

- Омар Хайям немало страдал за свою честность, а к вам окружающие относятся с пониманием?
- Недалеко от дома у меня есть несколько квадратных метров земли - мой маленький кусочек природы, где я могу творить в тишине: с вековыми деревьями, у которых стволы - в два обхвата, с тенистой беседкой и тонким ручьем талой ледниковой воды. Но у нас в Домбае сейчас эпидемия гостиничных застроек, и передо мной уже машут бумагами, уверяя, что мой "кусочек природы" продан, что деревья здесь вырубят, беседку снесут, русло ручья завалят камнями и возведут новую гостиницу на зависть конкурентам.
Я им говорю: "Вы меня лучше не трогайте, я владею пером. Это сильнее автомата". Но современные дельцы в силу слова не верят, им такие угрозы - как наивное ребячество.
Что тут скажешь? Между дельцом и поэтом - огромная пропасть и вечный спор. Вот и сегодня: делец мечтает построить в моем поселке еще одну прибыльную гостиницу, а я - маленький книжный магазин "имени Омара Хайяма" с библиотекой и читальным залом для тех, кто хочет услышать главное:
До того, как замрешь на последней меже,
В этой жизни подумать успей о душе,
Ибо там оказавшись с пустыми руками,
Ничего наверстать не успеешь уже.

Фатима Магулаева,
Газета "Открытая", 2008. - № 52.