По страницам литературно-художественных изданий

По страницам литературно-художественных изданий

Sabr 28.04.2015 23:38:42
Сообщений: 7254
Время трагедий. Разговор с Валентином Распутиным
Литература / Сороковины





Фото: Из архива Владимира СКИФА

«Почти двадцать лет, с небольшими перерывами, вели мы эти беседы, итожа годы и происходившие в них события. За это двадцатилетие Россия пережила много что…»
Так Валентин Григорьевич Распутин написал о своих беседах с журналистом «Правды» Виктором Кожемяко, предваряя составившуюся из них книгу. Она вышла в 2012 году под названием «Эти двадцать убийственных лет» и стала фактически последней книгой великого писателя, его завещательной исповедью.
Сейчас издательство «Алгоритм» готовит новый выпуск этого публицистического труда, которому сам Валентин Григорьевич придавал очень большое значение.
К сороковинам выдающегося русского писателя предлагаем читателям «ЛГ» одну из последних бесед, которая состоялась в начале 2010 года. Усилившаяся болезнь В.Г. Распутина прервала дальнейшую работу над циклом актуальнейших его размышлений о времени и о России.



Между жизнью и смертью

- Валентин Григорьевич, вот и еще один год минул 2009-й. Перед новогодним праздником по­лагалось бы настраиваться на радостный лад, но честно скажу: не получилось у меня. Ведь словно по заказу в стра­не нашей подряд столько тяжелых трагедий! Не успели еще опомниться от катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС взрывы на военных складах в Ульяновске, а затем под­рыв «Невского экспресса». Прошла лишь неделя после этой беды жуткое кострище в Перми, унесшее более 150 чело­веческих жизней...
- Да, да! И это далеко еще не все беды минувшего года. Это только самые громкие, небыва­лые, как катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС и пермская трагедия... Но ведь продолжалось еще и изнасилование де­тей, заказные убийства едва ли не достигали уровня ель­цинских лет; дорожные аварии с гибелью людей побили все предыдущие рекорды; через день да каждый день поступа­ют сообщения о бандитских нападениях на инкассаторов, священников, на случайных прохожих, не так посмотрев­ших или не то сказавших. Если это не война, то и не мир.
Можно рассматривать порознь каждую из трагедий, потрясших нас в прошлом году, и у каждой будут свои кон­кретные причины и конкретные следствия. Но, размышляя о причинах и следствиях всех этих бед, невольно опять об­ращаешься к нравственному, а точнее все более безнрав­ственному состоянию нашего общества. Само слово-то это, нравственность, давно уж почти совсем не звучит у нас в общественном обиходе, и многим, особенно молодым, наверное, кажется абсолютным анахронизмом. Не потому ли, например, устроители веселья в пермском ночном клубе «Хромая лошадь» без душевных угрызений покинули вспых­нувшее заведение через известный только им служебный ход, предоставив остальным задыхаться в тесноте единствен­ного для всех выхода?
— А вот это что — распущенность, безнравственность или что-то пострашнее? Всегда ведь было: сам погибай, а товарища выручай. Конечно, и в «Хромой лошади» неко­торые жертвы огня пытались помочь друг другу, но огонь был сильнее. Впечатление такое, что его, огонь, распаляли не только легковоспламеняющиеся материалы по стенам и потолку, но и самое это издевательское название заведения. Странные все-таки вкусы: над гражданами нашими издева­ются, а они приходят в восторг. За пошлость и бесстыдство поднимают цены, а они считают это справедливым. Ведь эта «Хромая лошадь» была чрезвычайно популярна, иначе не случилось бы многократного перенаселения ее в ту трагическую ночь. И набились туда не подростки-несмышленыши, а взрослые люди, как сообщалось, от 20 до 40 лет. С вполне сложившимся вкусом, с немалым житейским опытом.
Это еще раз подтверждает, что со вкусами и житейским опытом в России не все в порядке. Двадцать лет миновало с начала той «судьбоносной» поры, когда наизнанку было вы­вернуто все: и многовековые нравы и традиции, и способы жизни и хозяйничанья, трудовые и воинские победы, тысячелетняя историй... Все охаивалось и отвергалось. Нажитое и выстроенное народом в тяжких трудах за многие десятилетия растащили за полгода. Это походило на то, как если бы свергался последний очаг обезьяньего периода, предше­ствовавшего человечеству, и наконец-то открывались сияющие перспективы.
Не забыли еще: малолетние школьницы, освобожденные от понятий хорошо-плохо, прилично-неприлично, дружно возжелали под влиянием телевидения стать про­ститутками. Такие объявились вкусы. Девушки постарше бросились за границу. Одни в поисках богатых женихов, другие на заработки тем самым ремеслом, которое не требует ни воспитания, ни образования. И миллионы людей более старшего поколения, бывшие инженеры, учителя, кандидаты наук, матери и отцы, потеряв работу, вынуждены были обзавестись профессией «челнока»: за границей купить, дома продать и накормить детей. И это в целомудренном народе, не признававшем барышничества и разврата. Вырвались из коммунизма и ветхозаветных понятий — и уже через десять лет (да раньше, раньше!) тысячи и ты­сячи мамаш школьного возраста, начиная от 12—14 лет и далее, принялись рожать и подбрасывать своих чад под чужие двери или выбрасывать на помойку.
Да разве можно от таких нравов освободиться сразу, если бы даже и захотели освободиться?! Но не очень и хотят. «Передовая» и независимая от всяких ограничений пресса, телевизионные программы, Интернет, уличная рек­лама продолжают свое дело даже и не исподтишка, а открыто и воинственно.
Нравы, нравственность — однокоренные слова, но уже с разошедшимися понятиями. Нравы — ну и нравы! — превратились в нечто дурное, неприятное, а нравственность, мораль покуда еще сохраняют свою чистоту и непогрешимость. Сохраняют в последнее время, по-моему, прежде все­го благодаря церкви. Спасшиеся — это все-таки по большей части верующие.


В погоне за прибылью

Очевидна, думается, и еще одна общая для многих трагедий года причина: безудержная капиталистическая погоня за деньгами, за прибылью! В той же Перми «экономили» на противопожарной безопасности, сократив, как вы­ясняется, необходимые расходы на нее по городу аж в три раза. В помещение ночного клуба, рассчитанное на 50 чело­век, назвали около 300. Денежки в карман, а люди пусть горят. Закупая по дешевке старые, уже почти негодные «Бо­инги», обрекают сотни людей на гибель, зато хозяева авиа­компаний обогащаются. А Саяно-Шушенская ГЭС? Разве не жадность новоявленных хозяев, не желавших тратиться на своевременный и неотложный ремонт, привела к катастро­фе? Естественный износ техники, еще советской, плюс «ре­форма» энергетики по Чубайсу вот и результат. Однако имя непотопляемого Чубайса, названное комиссией поначалу самым первым среди виновников, очень скоро из того спи­ска исчезло. Случайно?
«Безудержная капиталистическая погоня за деньгами, за прибылью», — говорите вы. Да, настолько безудерж­ная и алчная, что невольно является страшное предполо­жение: а что, если бы в Великой Отечественной войне взял верх фашизм и последовала бы оккупация России со всем тем, что бывает при оккупации: унижение и эксплуатация народа, надругательство над его вековыми традициями и образом жизни, подневольное и унизительное существо­вание, миллионы и миллионы беспризорников, выверну­тая наизнанку школа, разрушенное хозяйство, запущенные пашни и т.д., и т.д., — было бы при таком фантастическом порядке труднее и страшнее? Все, что испытали мы при Ельцине, Чубайсе и К°, сравнить не с чем, и свобода, ради которой якобы потребовались жертвы, ничего не принесла, кроме чужебесия, распущенности, безнравственности, ни­щеты одних и бешеного богатства других. Требуется пол­ностью перевоспитывать наш народ, чтобы он с этим сми­рился. Да оно и идет полным ходом, это перевоспитание, в школах и вузах.
А Чубайс... что ж Чубайс... Он давно уж для власти свя­той... Ну, балуется, ну, вредит, хамит, ну, одиозная фигура, ну, принял участие в трагедии Саяно-Шушенской ГЭС, да ведь весь ельцинский синод прошлого и настоящего у него в по­кровителях, и ни один волос с его головы не должен упасть.
Весь год говорили о мировом финансово-экономиче­ском кризисе, постигшем и Россию. Казалось бы, раз кризис, значит, общество подтягивается, мобилизуется, сокраща­ет расходы, без которых в кризисных условиях можно обой­тись. Казалось бы... А на деле? Разве хоть в чем-то заметно, что богачи наши умерили свои безумства в роскоши и нача­ли думать о других людях, едва сводящих концы с концами? Нет, Абрамович опять приобретает новую сверхшикарную яхту, другой «российский» миллиардер Исмаилов устраи­вает пир на весь мир в Турции по случаю открытия нового небывало роскошного отеля, а его детки, шокируя Европу и сбивая встречных, гоняют на сверхдорогих лимузинах и не­дозволенных скоростях в Швейцарии... У служителей банков и частных фирм многомиллионные «бонусы», у чиновни­ков «откаты», тоже многомиллионные. Призывы свыше к богатым вести себя более скромно раздавались, но вы уве­рены, что кто-нибудь это услышал или услышит?
— Виктор Стефанович, мы с вами продолжаем оста­ваться неисправимыми нравственниками, что давно уже считается занудством и неприличием: сколько уже раз, с той поры как мы начали эти беседы, приходилось обра­щаться к личности Абрамовича и его теперь уже многочис­ленных братьев-олигархов. Ну и что, кого-нибудь устыди­ли? Пьянеют не только от водки, еще больше пьянеют и те­ряют человеческий облик от бешеного богатства. Кампанию против пьянства было бы полезно совместить с настоящей, а не формальной, для вида, кампанией против лихоимства. Пьяница покуражится-покуражится да и заснет в обним­ку с бутылкой в подворотне, а одуревшему от неправедных миллиардов этого мало, он полетит на крыльях удачи в Ев­ропу или Америку, закажет самую дорогую яхту и одновре­менно самый дорогой аэроплан в свою собственность, вы­строит сверхдорогой отель да прикупит в двух-трех местах виллы — и пошла гулять губерния на весь свет.
Пьянство — это зло, и зло тяжелое, ну а разве подоб­ные нравы, да еще и показные, буйные, пугающие осторож­ных европейцев, недоступные пониманию большинства на­ших соотечественников — разве это меньшее зло?
Ну ладно, Абрамович и его друзья-олигархи первого призыва разбогатели в самое воровское время при Ельци­не, с которого взятки гладки, но ведь этот клан небожите­лей разрастался, как на дрожжах, и во все последующие го­ды, и Россия, как курица-несушка, производила их посто­янно. Трудно поверить, но ведь факт: тот самый Исмаилов, о котором вы упомянули, пожалуй, самый матерый милли­ардер, нажил свои капиталы в печально знаменитом и оди­озном Черкизовском рынке, превратившемся под его ру­ководством в небывалый торг опасными продуктами и фальшивыми товарами. И известном к тому же рабством гастарбайтеров, русских и даже китайцев. И что, не веда­ло об этом московское правительство, не доносилась прав­да до российского?
После подобных, прямо-таки великомасштабных нра­вов местнические бравые попытки утереть нос другим, как правило, заканчиваются печально. Не тот калибр риска и вызова. Во Владивостоке к Новому году решили поставить на площади елку небывалой высоты и стоимостью в десять миллионов рублей. Конечно, такая елка не в лесу вырос­ла, а под руками молодцов-мастеров. Поставили, нарядили. Но подул ветер — и елка грохнулась оземь и разлетелась на мелкие кусочки.
Вот и выше всех, вот и десять миллионов.


Кому власть служит

У нас давно уже очевидно сращивание так называе­мого бизнеса и власти. Получается замкнутый круг: пре­зидент Д. Медведев призывает «не кошмарить бизнес», до минимума сократить всяческие проверки частных пред­приятий и заведений, а результатом становятся трагедии наподобие той, что произошла в «Хромой лошади», где грубейшим образом оказались нарушенными элементар­ные противопожарные требования. Но «усиление контро­ля», как показывает жизнь, тоже мало что дает, посколь­ку зачастую это не реальный контроль, а лишь видимость: пресловутые «откаты» все сводят на нет. Вы не замечаете в такой ситуации некоей безысходности?
— Оказалось, довольно легко сойти со сложившего­ся за многие десятилетия порядка отношений между госу­дарством и гражданами. И оказалось чрезвычайно трудно к нему вернуться.
90-е годы до основания разрушили этот порядок. Госу­дарство осталось с объявившимися корыстолюбивыми бо­гачами-«предпринимателями» и, может быть, еще более ко­рыстолюбивым чиновничеством. А нередко, как мы знаем, те и другие соединяются в одном лице. Народ не мог не ви­деть этого и отошел от греха подальше, в сторонку, забо­тясь лишь о своем выживании. Народовластие как держав­ное понятие оказалось совершенно исключено как из поли­тического языка, так и из практической жизни.
Отсюда и теперешние несообразности и пустоты.
Для меня знаком единения власти и олигархов в абсо­лютной безнравственности стало происшествие, которое я считаю самым позорным в ушедшем году. Скандально знаме­нитый по «истории с девочками» во французском Куршевеле олигарх Михаил Прохоров на сей раз решил «достойно» отметить годовщину своего буржуазного журнала «Русский пионер». И отметить не где-нибудь, а на крейсере «Авро­ра» боевом корабле № 1 Военно-морского флота России. Ра­зумеется, в этом прежде всего был вызов миллиардера «Ав­роре» как кораблю революции: бурная пьянка на борту крей­сера с прыганьем в Неву под матерные песни некоего Шнура носила характер демонстративного святотатства. Но са­мое главное кто принял участие в этом мероприятии! Среди гостей были полномочный представитель президента Клебанов, министр федерального правительства Набиуллина, губернатор Санкт-Петербурга Матвиенко. И никого из них, судя по всему, не смутило, что разухабистая пьяная гу­лянка на корабле, который является музеем, это, мягко говоря, неприлично. Об олигархе я уж и не говорю — нравы прохоровых, исмаиловых, фридманов и абрамовичей давно известны. А как вы думаете, почему люди, представляющие российскую власть, позволяют себе такое?
— Комментировать это событие свыше моих понятий и сил. Но приходится признать неуемную изобретательность олигарха. Что там голые девочки во французском Куршевеле? Тьфу! — плюнуть и размазать! Но вот на «Авроре» шумный и неприличный бардак с самыми знатными чле­нами правительства и президентскими приближенными — вот это фокус! Теперь вся Россия — да что там Россия! — весь мир должен замереть в ожидании: что же дальше вы­кинет богатейший похабник? Ведь он, конечно же, на этом не остановится!
А если представить — случись такое в любой из евро­пейских стран, не говоря уж об Америке, я думаю, скандал прогремел бы с последствиями серьезными, и если не головы у высокопоставленных чиновников, то судьбы полетели бы непременно. Но какой же нравственности ждем мы от своих граждан, какого доверия к сильным мира сего, если «Аврору» осквернили, совесть и стыд публично оплевали — и ничего! Как будто так и надо, чтобы страна не скучала.


Что увиделось на Ангаре

Летом газеты писали о путешествии, предприня­том Валентином Распутиным по Ангаре от Байкала до Кодинска. Путешествии не развлекательном, а познавательном и направленном в конечном счете на спасение уни­кальной реки и заповедных мест на ней.
— Да, такое путешествие состоялось, грустное и в ка­кой-то степени загадочно-трагическое. Я ведь и сам с Ан­гары, и Аталанка моя, переехавшая полвека назад перед затоплением Братского водохранилища в гору и принявшая в себя полдюжины соседних деревень, до сих пор жива, хотя и доживает, по всему судя, последние годочки. Поля затопили, леса вырубили, постоянных дорог в большой мир нет, работы нет, надежд не осталось — пустеет Аталанка. Мы на этот раз провели в ней без малого два дня, оставшиеся жи­тели приняли наконец Христово крещение от прибывших с нами батюшек, затем меня попросили указать, где стояла-живала Аталанка до затопления, почти наугад в разли­ве нынешнего моря я это место указал, и товарищи мои опустили в воду поминальные цветы, а «Метеор» наш дал скорбный гудок.
Следующий поселок — Карда — опустел и погиб окончательно, к нему и причалить не удалось. Подволочная (тут когда-то начинался волок на Илим), тоже вобравшая в себя все ближние деревни, еще держится благодаря близости к Братску, но и здесь — заброшенные избы и неуверенность в завтрашнем дне.
Красавицу Ангару только по старой памяти можно на­зывать Ангарой. Три гидростанции — Иркутская, Братская и Усть-Илимская — превратили ее в разбухшую, ограблен­ную и даже опасную старуху. Десятки лет после затопления пришлось ей вымывать из своих глубин и качать на волнах неубранные леса, а затем баррикадами забивать ими свои берега. Острова ушли на дно, воду пить нельзя, рыбу есть нельзя — это результаты работы химических предприятий в Ангарске, Усолье-Сибирском и Саянске. Нельзя, но и рыбу берут, и воду пьют. А что делать? Кому жаловаться?
А впереди еще, уже на воде и земле Красноярского края, — многострадальная и огромная Богучанская ГЭС, строящаяся уже без малого тридцать лет.
Накануне Нового года появились сообщения о заседа­нии в Красноярске правительственной комиссии под предсе­дательством вице-премьера Игоря Сечина. Речь шла о ско­рейшем вводе в строй Богучанской ГЭС. После аварии на Саяно-Шушенской премьер Владимир Путин дал поручение пустить Богучанскую в конце 2010 года или в начале 2011-го. На заседании Сечин констатировал: «запаздываем примерно на семь месяцев», «выполнено только 70 процентов всех запланированных на 2009 год работ», «мешает кон­фликт акционеров». Но ни слова при этом не было сказано о серьезных угрозах, которые несет несовершенный проект Богучанской гидростанции.
Дело в том, что в погоне за той же прибылью верхний бьеф, то есть уровень рукотворного моря, решено было под­нять с запланированных в советское время 185 метров до 208 или даже 211. Между тем авторитетные специалисты предупреждают, что каменно-набросная плотина при этом может не выдержать напора Ангары, что обернется ката­строфой, аналогичной саяно-шушенской. Оказывается, еще в 2003 году, при минимальном напоре, плотина Богучанской ГЭС дала течь и был затоплен котлован, под воду ушло зда­ние гидростанции. К счастью, тогда обошлось без человече­ских жертв. Но чтобы избежать их в будущем, специали­сты, опубликовавшие свою статью в газете «Красноярский рабочий», требуют провести немедленную квалифициро­ванную проработку дальнейшего строительства плотины. Только вот как добиться этого?
— Многострадальная Богучанская... Многострадальная еще до завершения строительства. Гремела, как все ангар­ские ГЭС, в 80-х прошлого столетия, затем надолго затих­ла, когда менялась власть, потом была разбужена и возвы­шена... «Возвышена» — это значит, как вы уже сказали, что верхний бьеф ее для увеличения мощности решили поднять на много метров. Это потребовало переселенных прежде из нагретых за столетия родовых мест снова переселять неве­домо куда. В общем-то ведомо: подальше от Ангары. Тут, на песенной Ангаре, веками жил песенный народ. На встре­чи с нами собирались женщины, как правило, преклонно­го возраста и без особых уговоров принимались петь. Затем плакать. И снова петь. Раньше так провожали на войну му­жиков, теперь так прощаются с родной землей.
В молодости, работая в газетах, я много раз бывал на Братской ГЭС, затем на Усть-Илимской, позже на Красно­ярской и даже однажды на Саяно-Шушенской. Конечно, и тогда при вынужденном переселении не обходилось без слез, и тогда ломались судьбы многих и многих, и тогда по­тери земные и нравственные, если поставить их рядом с ну­ждами цивилизации, были несравнимыми... Но тогда дер­жалось еще доверие к государству: надо — значит надо.
С тех пор в сознании народа много что изменилось. В акционерах видят только олигархов, граждан мира, кото­рым на Россию и на ее народ наплевать, была бы выгода. Притом не какая-нибудь, а бешеная. И участие их в соору­жении гидростанций заставляет подозревать, что сооружения эти могут быть недолговечными.
Богучанскую ГЭС решено запустить через год-полтора. Ну что же, строители могут и поднажать. Но Ангара... это будущее ложе водохранилища — прости, Господи, за этот язык! — могучая Ангара здесь сплошь в чудо-островах, на которых не просто лес, а, считай, тайга на километры и километры... Да леса, еще более могучие, по берегам реки. И если в моих родных местах при сооружении Братской и Усть-Илимской ГЭС леса не были убраны даже и вполовину, и десятки лет (именно десятки лет до последнего времени) они сначала торчали по берегам из воды, затем их вымы­вало и таскало по нашим рукотворным морям тоже годами и годами, а затем забило ими, как баррикадами, все берега, не подойти и не подъехать, что же будет теперь здесь?
Ясно, что будет: то же самое, только в гораздо боль­ших масштабах. Судя по всему, уже готовится — да еще и не обернулось бы катастрофой прорыва плотины, если из-за спешки и погони за прибылью не прислушаются к преду­преждающему голосу специалистов. Надо требовать, чтобы прислушались!
Телевидение летом показало вашу встречу с В. Пути­ным на Байкале.
— Я попросил о встрече с председателем правительства из Кодинска, из города, рядом с которым сооружается Богучанская ГЭС. Путин все-таки несколько лет назад, можно сказать, спас Байкал от грозившей ему беды, когда принял решение отодвинуть нефтяную трубу по берегу Байкала на безопасное расстояние. Мы, болеющие за судьбу уникаль­ного чуда природы, этого поступка, который стоил, должно быть, немалых дополнительный затрат, не забыли. Не забыл и Байкал. В прошлом году Владимир Владимирович опус­тился на глубоководном аппарате «Мир-1» на дно Байкала в самой глубинной его части и тогда мог не беспокоиться о каких-либо осложнениях.
Наша встреча с председателем правительства состоя­лась тоже на Байкале, на дрейфующем посреди озера кораб­ле. Я начал с того, что припомнил слова А.И.Солженицына о главной задаче власти — сбережении народа. А сбереже­ние народа — это не только обеспечение его работой и про­житочным минимумом, но и сохранение России в ее нрав­ственном, духовном и культурном обликах, в сохранении природы — матери народа.
В.В.Путин не перебивал меня, но только до той поры, пока я не заговорил о Богучанской ГЭС, о том, нет ли воз­можности, если не прекратить ее строительство вовсе, то хотя бы отказаться от увеличения отметки верхнего бьефа. Ответ Путина был: уже поздно. А что касается следующей гидростанции на Ангаре (в планах на будущее она сущест­вует), по ней, сказал он, еще нет окончательного решения.
А буквально через неделю после этой встречи грохну­лась Саяно-Шушенская. Конечно, это случайность, что тра­гедия произошла вскоре после нашей встречи. Но какая-то уж очень назидательная случайность.
А ещё позднее стало известно, что на Байкале возоб­новляет свою работу целлюлозный комбинат.
Эта новость повергла защитников Байкала в недоуме­ние и растерянность. Это что же, опять начинать все сна­чала? Я состоял в Государственной комиссии по Байкалу в середине 80-х прошлого столетия, руководил которой Ни­колай Иванович Рыжков. Комиссия в 1985-м приняла реше­ние: к 1993 году работу целлюлозного комбината на Байкале прекратить. Но новая власть в начале 90-х скорее готова была прекратить существование России, о Байкале в то время и речи не могло быть. Но сегодня-то?!


Потери в культуре невосполнимые

Прошедшим летом, когда вы были в Иркутске, на псковской земле скончался выдающийся поборник русской культуры Савва Ямщиков. И в те же дни на земле иркутской вам пришлось провожать в последний путь замеча­тельного русского книгоиздателя Геннадия Сапронова. Что значат такие утраты для вас лично и для России?
— Почти одновременно две такие потери — это для нас жестокий удар. Невосполнимый. Более полугода прошло, а боль не утихает. Да и утихнет ли когда-нибудь?
Иркутянин Геннадий Сапронов за последнее десятиле­тие приобрел славу одного из интереснейших книгоиздате­лей страны. Книги печатал по соседству, в Китае, — там и качество высокое, и дешевле. Много издавал Виктора Астафь­ева, знаменитого литературоведа и публициста из Пскова Валентина Курбатова, меня, некоторых москвичей — искал среди них патриотов. Организовывал ежегодные литератур­ные праздники под названием «Этим летом в Иркутске», пе­рефразировав название пьесы А.Вампилова «Прошлым ле­том в Чулимске», и приглашал на них, а предварительно издавал, самых интересных и талантливых авторов.
Это он, Геннадий Сапронов, организовал нашу поезд­ку по Ангаре. На нем была Ангара иркутская, а краснояр­скую взял на себя его друг, ректор Красноярского педуниверситета Николай Иванович Дроздов, ученый, историк и знаток ангарских древностей. Сбоя под их руководством не было нигде, и если мы не добрались до Енисея, то потому лишь, что общим мнением решено было: впечатлений дос­таточно, все остальное доберем в следующем году. С нами была московская киносъемочная группа «Остров» во гла­ве с Сергеем Мирошниченко, в таком путешествии нельзя было обойтись без Валентина Курбатова, для которого Ир­кутск и Красноярск давно уже почти такая же родина, как Псков, где он живет. Всех наших спутников перечислять пришлось бы долго.
При отправлении из Иркутска наша группа насчитыва­ла более двадцати человек. Мы начинали свое путешествие на комфортабельном теплоходе, продолжили на катерах и машинах, из Красноярска разъезжались по домам на само­летах. И все это надо было организовать, устроить, добить­ся... Не однажды Геннадий Сапронов хватался за сердце, но успокаивал и нас, и себя: пройдет. Успел доехать до дома, но и в Иркутске уйма дел — и сердце не выдержало.
А спустя, кажется, неделю не стало и Саввы Ямщикова. Его знали хорошо по всей России. Реставратор, ценитель и защитник русского искусства, устраивавший постоянно выставки и старых, и современных мастеров, очень боль­ной, но не дававший себе отдыха ни на день, горячий и та­лантливый публицист, постоянно выступавший на радио и в газетах-журналах, не спускавший, кажется, ни одной под­лости нашим ненавистникам, написавший за последние го­ды несколько замечательных книг, которые издавал в том числе и Геннадий Сапронов.
Что и говорить — это невосполнимые потери.
На встрече В.Путина с писателями, которая со­стоялась в начале октября прошлого года, вы поставили во­прос о необходимости поддержать в условиях кризиса так называемые толстые литературно-художественные жур­налы. Письмо главе правительства с такой просьбой под­писали руководители нескольких ведущих, самых известных журналов страны. Конкретно просьба состояла в том, что­бы на федеральном уровне финансировать библиотечную подписку на эти издания, особенно для сельских библиотек.
Некоторое время спустя было объявлено, что соответст­вующее решение принято и деньги на такую подписку выде­лены. Однако на днях главный редактор журнала «Наш со­временник» Станислав Юрьевич Куняев сообщил мне: при­нятое решение (вместе с деньгами!) запуталось и застряло где-то в бюрократических инстанциях никакой дополни­тельной подписки в конце года так и не состоялось. Кста­ти, как вы знаете, далеко не первый и не единственный слу­чай: хорошие решения иногда принимаются, но часто не вы­полняются. Что же делать? Как быть?
— А что мы можем сделать? Если было такое решение и деньги на подписку были выделены, — надо полагать, у правительства есть службы, которые и обязаны отыскать, где эти деньги застряли и сопроводить их по назначению. Понятно, что дорого яичко к Христову дню, то есть для журналов было важно, чтобы обещанная поддержка при­шла вовремя. Но, думаю, лучше позже, чем никогда.


А что будет дальше?

Для меня одним из показателей нынешнего отноше­ния к настоящей культуре в нашей стране стал захват зданий, ранее много лет успешно работавших на культуру, а теперь силовым способом переходящих во владение новояв­ленных богачей. Перед Новым годом потрясло известие, что добрались, кажется, до знаменитого ЦДРИ Центрального Дома работников искусств. Он был открыт в февра­ле 1930 года, на открытии Маяковский читал вступление в поэму «Во весь голос». И кто только из подлинно великих деятелей нашей культуры не встречался за прошедшие го­ды в этих стенах со зрителями и слушателями! А вот те­перь в ЦДРИ не уверены, что им удастся отметить свое 80-летие. Продолжается, насколько я знаю, и осада здания Союза писателей России на Комсомольском проспекте. Поя­вилось ли там хоть что-то обнадеживающее?
— «Захватили, захватили»... Вот уже двадцать лет мы живем под громогласное эхо этого разбоя. И до сих пор нет твердого закона (или на него плюют), который раз и навсегда отбил бы охоту зариться на чужое. Если решаются на захват, значит, уверены в своей силе. И особенно — как с молотка пошла — посягают на собственность или аренду работников искусств, театров, писательских домов. Если вспомнить наши с вами беседы: пытались ведь и МХАТ имени Горького отнять у Дорониной, и театр Корша, бывший филиал МХАТа, а затем Театр наций, и вот здание Союза писателей России не в первый раз выдерживает осаду... Да и многое что еще... И если эти попытки не прекращаются значит, посягатели, хорошо разбирающиеся в обстановке чуют и наблюдают, что Россия сейчас все более теряет свою славу страны великого искусства и высокой нравственно­сти и что ей достаточно телевизионного балагана.
Вот пример: мы только что справили 150-летие А.П.Чехова. МХАТ имени Горького подготовил к юбилею две пре­мьеры, да и ранее поставленный знаменитый спектакль «Вишневый сад», где Раневскую изумительно играет Татья­на Васильевна Доронина, продолжает с успехом идти. Идет также веселый, искрометный спектакль по чеховским рассказам — «Весь ваш Антоша Чехонте». А еще МХАТ провел и прекрасный, очень душевный вечер, посвященный чехов­ской дате. Но разве откликнулось телевидение на все это? Разве показало стране во всю ширь, как следовало бы?
Увы! И это ведь далеко не первый факт демонстра­тивно несправедливого отношения к театру Татьяны До­рониной, о чем мы с вами раньше уже говорили. Зато всяко­му непотребству поддержка и внимание.
— Абсолютно согласен с вами... А что касается здания писателей России на Комсомольском проспекте, В.В.Путин на наши просьбы о помощи наложил резолюцию: не трогать писателей. Но не трогать — это еще не спасение. Аренда это­го дома стоит денег и денег, прежде нас выручала субарен­да, а теперь ее запретили. Накануне Нового года произошло, надо считать, чрезвычайное, огромной важности событие — объединение Союзов писателей Беларуси и России. Но в тех условиях, в каких оказался наш Союз писателей, это объеди­нение недалеко уйдет. А подобные инициативы надо бы вла­стям поддерживать всерьез. Не за себя печемся.
Невеселый у нас с вами разговор получился. Но есть все-таки и отрадные новости. К ним относится, безуслов­но, присуждение Валентину Григорьевичу Распутину премии правительства РФ за книгу «Сибирь, Сибирь...», с чем я вас искренне поздравляю. Среди лауреатов правительственной премии с радостью отметил также Альберта Лиханова, дилогия которого «Русские мальчики. Мужская школа» пе­чаталась в «Нашем современнике», и особенно, конечно, хор имени Пятницкого, который совсем было исчез из нашей культурной жизни да и сейчас, к сожалению, на телеэкра­не появляется крайне редко. Хочу вспомнить еще спектакль по вашей повести «Последний срок», привезенный прошлой осенью из Иркутска в Москву на театральный фестиваль «Золотой Витязь» и редкостно тепло, сердечно встречен­ный зрителями...
— Я думаю (и вижу), что единой России сейчас нет, она осталась лишь в названии политической партии. В дейст­вительности же Россия разошлась на две противостоящие одна другой силы. Есть и третья — бездействующая, равно­душная, смертельно опаленная ее судьбой. А из двух первых одна — не любящая, не понимающая и даже ненавидящая Россию как историческую, так и современную, но обираю­щая ее безжалостно, не признающая ни песен ее, ни языка, ни народных нравов. А ведь тоже дети России, и тоже вро­де законные. Но поставившие себя выше ее.
Вторая сила — та, из которой слагается народ. Преданная своей земле и в несчастиях, и в редком благополучии. Молящаяся за нее, своих детей воспитывающая в любви к ней, горько страдающая при виде ее запущенных пашен и погибающих деревень, сердцем понимающая, что без дерев­ни Отчизна наша даже в больших городах — это только выселки, а не родство с землей. С болью в сердцах наблюдаю­щая, как власть позволяет отлучать от родного в школах, университетах и приучать к безобразию в кино и на телеви­дении. Чего там — почти всюду. Стоики, воистину стоики, стараются держаться, но опоры от мира все меньше. Опора только в храмах.
Но вот, как вы правильно говорите, отрадная новость последнего времени — список лауреатов правительствен­ной премии. Поверьте, моя радость не за себя (хотя за «Си­бирь, Сибирь...» и мне приятно получить признание), но го­раздо более того радость за многих в списке награжденных. И особенно за хор имени Пятницкого. Вот уж кто словно из небытия поднялся и как запел! И если даже в правительст­ве услышали — хочется надеяться, что этот крен в сторону отечественного искусства не случаен. А уж о наших домо­рощенных недругах позаботится, как она это давно делает, заграница. В том числе и российская заграница.
Sabr 30.05.2015 15:44:20
Сообщений: 7254
АНДРЕЙ РАНЧИН

«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»
О статье Лии Бушканец «ЕГЭ и литература»

Ранчин Андрей Михайлович родился в 1964 году в Москве. Доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ. Автор многих научных публикаций и книг. Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира».

Чтение статьи Лии Бушканец «ЕГЭ и литература. Две вещи несовместные?»[1] оказалось для меня одновременно отрадным и печальным. Отрадным — потому что, по-моему, впервые ЕГЭ по литературе — и типичные задания, и критерии оценивания, и процедура проверки — стал предметом пристального и вдумчивого анализа, а не поверхностной критики и тем более не истеричного отвержения или бездумного прославления. (А ведь такие несдержанные и непрофессиональные высказывания о Едином государственном экзамене, увы, не редкость.) И ровно по этой же самой причине это было чтение безрадостное.

Совершенно справедливы замечания автора о размытых критериях оценки заданий с развернутым ответом (8-е, 9-е, 15-е и 16-е) и мини-сочинений (17-й пункт в экзаменационных версиях)[2]. Действительно, абсолютно права Лия Бушканец, когда, например, она пишет о том, что превалирующие в ЕГЭ по литературе «темы сочинений „про героев” сами по себе провоцируют пересказ», в то время как, согласно 2-му критерию оценки мини-сочинений, школьник должен для получения высокого балла продемонстрировать высокий «уровень владения теоретико-литературными понятиями» (стр. 151). Не соглашусь лишь с тем, что «многим великим филологам были не нужны термины» (стр. 151). Многим великим филологам нередко не хватало терминов уже имеющихся — и потому они вводили новые, как это делали, к примеру, русские формалисты. «Остранение» Виктора Шкловского — это, конечно, изначально метафора, причем ее автор слово написал с орфографической ошибкой (одно н вместо положенных двух). Но ведь эта метафора стала полноценным литературоведческим понятием, причем интернациональным.

Нельзя не согласиться с тем, что разница между баллами в соответствии с существующими критериями оценивания порой совершенно эфемерна и неразличима даже в самый совершенный «мелкоскоп». Неясно, как должны в заданиях 8 и 9 совмещаться опора на авторскую позицию и (только при необходимости!) обращение к «своей точке зрения». Насколько нестерпимой нуждой должна быть такая необходимость? И что такое «прямой связный ответ», за который могут отвесить аж 3 балла? От чего его должно отличать: от «непрямого связного» за 2 и от «кривого бессвязного» за 1? А требуется еще и убедительное обоснование экзаменуемым своих тезисов, причем все это следует сделать на пространстве в 5 — 10 предложений. (Больше можно, но не нужно.)

Правда, автор статьи при рассмотрении заданий ЕГЭ сам допустил ошибку, утверждая о мини-сочинении: «На выбор… традиционно предлагается одна из трех тем (первая — по русской литературе первой половины XIX века, вторая — по второй половине XIX века, третья — по ХХ веку)» (стр. 145). На самом деле к первой теме (нынешнее задание 17.1) относятся также «Слово о полку Игореве», «Недоросль» Фонвизина и «Памятник» Державина, причем если сиротливое стихотворение певца Фелицы стать предметом сочинения никогда не сможет из-за мизерности объема, то «песнь» об Игоревом походе (с маниакальной настойчивостью именуемая в версиях ЕГЭ поэмой, хотя такой жанр древнерусской книжности, конечно же, неизвестен, жанр же «Слова…» остается нерешаемой загадкой) и пьеса о незабвенном Митрофанушке в вариантах ЕГЭ встречаются. (Кстати: «Слово…» в них неизменно дается в вольном стихотворном переводе Заболоцкого, но об этом из кодификатора ЕГЭ узнать не дано.)

Но это мелочь. Лия Бушканец совершенно права, когда упрекает авторов контрольно-измерительных материалов (или — говоря языком «человечкиным», попросту — заданий) в сотворении «заданий, в которых о героях спрашивается как о жителях соседней квартиры». Пример: «Почему Свидригайлов покончил жизнь самоубийством, а Раскольников нет?» Автор статьи точно замечает: «Так надо было Достоевскому! Потому приходится выкручиваться: надо и авторскую позицию раскрыть, и о героях как о живых людях поразмышлять, и нравственные декларации куда-то вписать» (стр. 148). Между тем, на мой взгляд, эта тема была бы вполне корректной при такой, например, формулировке: «Авторская позиция и образы Раскольникова и Свидригайлова в романе Ф. М. Достоевского „Преступление и наказание”». Или при такой: «Как соотносятся между собой сюжетные линии Раскольникова и Свидригайлова?» Сейчас же получается, что экзаменаторы обязаны «сечь» учеников за отсутствие литературоведческих терминов, когда формулировка темы никакой терминологии не предполагает. А ведь такие темы и правда являются типичными для ЕГЭ. Ну вот еще несколько примеров навскидку из официального набора тем, изданного соответствующим, так сказать, уполномоченным органом — Федеральным институтом педагогических измерений, ответственным за все контрольно-измерительные материалы Единого экзамена: «Каким предстает образ лирической героини в поэме А. А. Ахматовой „Реквием?”»[3]. Формулировка предполагает: надо незатейливо описать, что чувствует и о чем думает ахматовская героиня. (Между прочим, в поэме, пусть это и лирическая поэма, — строго говоря, лирического героя быть не может.) А надо бы: «Средства создания художественного образа героини поэмы…» Слово «предстает» дает простор для импрессионистического субъективизма. Кому предстает, каким предстает?

Задания под номером 15 — анализ лирического произведения: «Каким чувством проникнуто обращение поэта к России?» (о стихотворении «Россия» Блока)[4]. Или вот еще: «Как меняется внутреннее состояние лирического героя по мере развития сюжета приведенного фрагмента?» (о «Необычайном приключении…» Маяковского); «Какие чувства к Родине испытывает лирический герой?» (о «Запели тесаные дроги…» Есенина)[5]. Для выполнения таких заданий нужен пересказ. Квалифицированный пересказ — это вариант филологической интерпретации; он необычайно плодотворно применялся таким замечательным филологом, как М. Л. Гаспаров, например, при исследовании мандельштамовской и пастернаковской лирики. Но одно — такая энигматичная, «темная» поэзия, и совсем другое — лозунговое стихотворение «лучшего и талантливейшего поэта» советской эпохи.

Здесь необходимо небольшое отступление — отнюдь не лирическое. Подход к персонажам как к живым людям — это грех, присущий отнюдь не только составителям заданий ЕГЭ по литературе. Это, прости господи, отрыжка белинщины, добролюбовщины и писаревщины — словом, так называемой реальной критики, рассматривавшей художественный текст как зеркало или, скорее, как увеличительное стекло, сквозь которое внимательный и дотошный критик-публицист рассматривал и социальную реальность, и внутренний мир человека[6]. Позиция автора при этом может вообще не приниматься во внимание. Размышления о том, верно или неверно поступила Татьяна, отвергнув Онегина, безапелляционное утверждение, что Ленский уж точно не стал бы настоящим поэтом, спор о Катерине Островского как о «луче света» (то есть о настоящей нигилистке-эмансипе), возможный лишь при полном пренебрежении точкой зрения автора «Грозы» и при игнорировании содержания образа героини, — проявления этого стародавнего и неизжитого подхода. Менее всего я хотел бы оскорбить сказанным память этих критиков. Им действительно принадлежат глубокие суждения о литературе, несоизмеримо более ценные, чем тома псевдоученой лжефилологической схоластики. (Можно вспомнить хотя бы набившее оскомину принадлежащее Белинскому определение «Евгения Онегина» как «энциклопедии русской жизни» — в некотором смысле зерно всех замечательных комментариев к пушкинскому роману в стихах.) Но, по существу, подход «реальных критиков» не имел ничего общего с подходом историко-литературным. Они — Белинский меньше, другие едва ли не полностью — воспринимали литературу как поле для высказывания своих социально-политических идей. Чего и не скрывали.

Досадно и горько, что отношение к литературоведению, к филологии, названной С. С. Аверинцевым «службой понимания», в современных околопедагогических и околитературных кругах исполнено нигилистического презрения. А ведь не только задания ЕГЭ, но и изучение литературы в школе должно неизбежно основываться на литературоведческом, на историко-литературном подходе: только в этом случае возможна правильная, неискаженная перспектива, лишь при этом условии возникает возможность диалога с прошлым или, лучше сказать, надежда на него. Надежда прикоснуться, приблизиться к тому, что хотел сказать писатель.
Увы!.. Не только многие задания ЕГЭ, но и, например, рекомендация Министерством образования в качестве школьного учебного пособия блестящей, искрометно-остроумной и исключительно «вредной» для учеников книги Петра Вайля и Александра Гениса «Родная речь. Уроки изящной словесности.» свидетельствуют о том, насколько извращено может быть представление о преподавании этой самой изящной словесности[7].

А вот пример уже совсем недавний. Составители книги «Матрица» — сборника написанных современными прозаиками и поэтами эссе о произведениях и/или авторах школьной программы — решительно заявляют о преимуществе писательской эссеистики перед литературоведением, нудным и зашоренным: авторы сборника — «не ученые, а писатели и поэты. С литературоведческими трудами они, в большинстве своем, не знакомы. В этом смысле они такие же „простые читатели”, как и мы с вами, — но, будучи сами писателями, они в силу устройства своего ума способны заметить в книгах своих почивших в бозе коллег нечто большее, нечто более глубинное, нежели обнаружит самый искушенный филолог. <...> Можно сказать, что они не музейные работники, а бойцы на передовой, и потому тщательное изучение „шпаги Лермонтова” или „пулемета Бабеля” имеет для них самый что ни на есть практический смысл: всем этим арсеналом нужно уметь пользоваться, чтобы научиться бить без промаха»[8].

Не знаю, как кого, а меня этот антифилологический милитаризм не воодушевляет, а символы Лермонтова и метафоры Бабеля мне милее «шпаги» и «пулемета». На чем основывается презумпция преимущества писателя перед филологом при разговоре о классике — неизвестно. Поэт, как утверждал еще Платон, существо одержимое и безумное, ему диктуют стихи сами боги, и знать, как создается художественное произведение, ему не дано. Разумеется, писателям приходилось высказывать о литературе множество блестящих догадок и даже гениальных суждений. Но такие наблюдения и идеи — как, например, у Набокова или Бродского — обретали весомость, только когда писатели, по существу, становились филологами. (Впрочем, и многие настоящие литературоведы не чурались опытов в стихах и прозе: Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Д. Е. Максимов, А. К. Жолковский, А. М. Песков, Е. Г. Водолазкин; и в отдельных случаях эти опыты нужно признать блистательными.)
Кстати, о Набокове. Автором «Машеньки» и «Дара» как-то раз заинтересовались на кафедре славистики Гарвардского университета. «Любую кандидатуру сперва полагалось обсудить на заседании кафедры. Роман Якобсон, светило гарвардской славистики <...> раскритиковал Набокова за неординарное отношение к Достоевскому и к другим великим русским писателям. На это сторонники Набокова возразили, что он сам великий русский писатель. Якобсон ответил: „Господа, даже если допустить, что он крупный писатель, мы что же, пригласим слона быть профессором зоологии?” Парировать этот выпад не смог никто»[9]. Якобсон был, видимо, пристрастен, а Набоков обладал несомненным филологическим даром. Но «слоновий» аргумент от этого не теряет силы.

Существует, впрочем, и аналогичный аргумент «рыбий», принадлежит он Ю. М. Лотману: «...как ихтиологу не обязательно самому становиться рыбой, так и при изучении интуитивных процессов желательно пользоваться более совершенной методикой, нежели та, что основана на исследовательской интуиции»[10].

Но отступление мое затянулось. Пора возвращаться к главной теме — к делам нашим скорбным. Кроме всего прочего, задания ЕГЭ грешат порой ошибками и противоречат одно другому. Вот сочинение 17.1 одной из официальных версий: «Что дает основание рассматривать пьесу А. С. Грибоедова „Горе от ума” как трагикомедию?»[11] Вообще-то говоря, ничто, ибо «Горе от ума» автор неизменно называл комедией, именно таковой ее считали современники и вообще — трагикомедия — это о другом, в ней представлены ситуации, в которых персонажи предстают одновременно и трагическими, и комическими, в то время как у Грибоедова Чацкий — по крайней мере по преимуществу — не комичен, а его антагонисты — нисколько не трагичны. Но допустим, все это историко-литературные тонкости и составители все же имели право так обозначить жанр «Горя...». Да вот незадача: в другом варианте «Горе от ума» попросту, по старинке, без всяких изысков именуется комедией[12]. А в перечне произведений, включенном в кодификатор ЕГЭ по литературе, «Горе от ума» во избежание недоразумений опасливо названо просто пьесой — своим родовым именем, как, впрочем, и все другие программные драматические сочинения[13].

Немало в вариантах ЕГЭ и заданий, не выполнимых по существу. Как вам такое: «Чего больше в проблематике произведений Н. А. Некрасова: вечного или злободневного?»[14] Во-первых, формулировка двусмысленная: для кого «злободневного» — для нас или для читателей — современников поэта? Во-вторых, на каких провизорских весах, с помощью каких невероятных приборов можно измерить сии нематериальные субстанции — вечное и злободневное? А вот еще: «„Себя” или „старушонку” убил Родион Раскольников? Свой ответ аргументируйте»[15]. Так ведь всякому понятно: и себя, и ее. Себя — в метафорическом смысле слова, ее — физически! Что же тут антимонии разводить?!

Часто очень опасны формулировки, позаимствованные у литературных критиков. Так, школьник должен написать сочинение, отвечая на вопрос: «Справедливы ли слова критика Н. Н. Страхова о том, что „злоба Базарова — это только оборотная сторона его жажды любви к людям?”»[16] Суждение Страхова имеет вес и смысл только в контексте его статьи о тургеневском романе; вырванное из контекста, оно выглядит едва ли не абсурдным. А ученик должен с поистине хлестаковской самонадеянностью не то отринуть это суждение, не то снисходительно похлопать критика по плечу: прав, батенька...

Впрочем, не все инвективы Лии Бушканец я готов принять. Так, суждение «Базаров трагический герой, даже заблуждения которого масштабнее достижений других людей, трагический герой вне системы оценок — именно такой образ создает Тургенев!» (стр. 148) по поводу темы «Какие черты „нового человека” в образе Базарова принимает и какие отрицает И. С. Тургенев?», посвященной тем же «Отцам и детям», на мой взгляд, неверно. Конечно, Базаров — трагический герой и не подлежит однозначной моральной оценке. Однако таким героем он становится только в экзистенциальной ситуации перед лицом смерти. Его же нигилистические идеи (но не изобличение слабостей в позиции Павла Петровича Кирсанова!), а отчасти и поведение, и непомерную гордыню автор оценивает вполне однозначно.
Надо, однако, признать, что в вариантах ЕГЭ встречаются и сложные, вполне филологические темы наподобие такой: «Какую роль в пьесе А. П. Чехова „Вишневый сад” играют авторские ремарки?»[17] Тема вполне приемлема даже для вступительных экзаменов на филфак МГУ.

Лия Бушканец возлагает особую ответственность за качество тем на их экспертов: «Если бы задания на этапе их подготовки проходили серьезную экспертизу...», — мечтает она (стр. 156). Не соглашусь. Отсеивать брак и халтуру от приемлемых заданий, отделять зерна от плевел нужно на стадии их составления. Я работал не один год внешним экспертом заданий ЕГЭ. Эксперт может лишь указывать на недочеты и изъяны в уже составленных вариантах или предлагать исключить задания, некорректные в том или ином отношении. То есть, говоря попросту и грубо, когда попадается явная лажа (задания с ошибками, не соответствующие материалу и т. п.). Такие случаи все-таки встречаются редко. Конечное же решение — за ФИПИ, а не за экспертом, и только случаи элементарных ошибок и некорректные задания иного рода точно отсекут. Сколько я ни пытался ввести задание по определению размера (метра) со стопами — а не без количества стоп, как сейчас (что является несомненной дикостью), — это предложение так и не прошло. Мне приходилось указывать на необоснованность именования «Слова о полку Игореве» поэмой, и это определение ушло было из вариантов ЕГЭ. Но ушло ненадолго.

Должно быть открытым, коллегиальным, совещательным само составление заданий — с выбором в качестве составителей авторитетных профессионалов из школьных и вузовских педагогов. Боитесь утечки информации? Хорошо, пусть они сочиняют задания, а уже сотрудники ФИПИ под покровом тайны группируют эти задания в варианты. Автор статьи цитирует слова одной обозленной претензиями экзаменаторов дамы — составительницы заданий ЕГЭ: «А вы попробуйте столько заданий придумать!» И почти оправдывает ее: «Действительно, да еще чтобы всем эти задания понравились» (стр. 147). Так вот: один человек составлять такое огромное количество заданий не может. Не имеет права. Но увы. Составление заданий — это сейчас «закрытый» бизнес, осуществляемый доверенными лицами ФИПИ. Бизнес очень выгодный, учитывая, что официальные варианты ежегодно печатаются многотысячными тиражами.
Исправить положение вещей можно было бы изменив структуру и саму суть ЕГЭ по литературе. Вместо худосочного мини-сочинения — полноценное, большое. При пересчете так называемых первичных баллов (баллов, выставляемых проверяющими) в итоговые, включаемые в официальные документы, использовать максимальный коэффициент. На материале сочинения можно проверять как знания, так и аналитические способности школьника. Сейчас же, как оправданно сетует автор статьи, коэффициент составлен так, что максимальные баллы приносит решение тестовых заданий: простые, как мычание, ответы на вопросы почти что для дебилов «как называется изображение внешности персонажа», «как принято называть построение, расположение частей художественного произведения», «черты какого направления, правдиво изображающего действительность, отразились в творчестве писателя имярек». Тестовую часть следовало бы исключить, оставив лишь задания на знание текста и на определение размера стихотворения. Задания с развернутым ответом, возможно, стоило бы заменить билетами (экзаменуемые могут заранее знать расширенный набор вопросов, банк заданий, но не сами конкретные билеты, которые, кстати, можно составлять методом случайной компьютерной выборки прямо перед экзаменом). Раз уж министерские власти предержащие более всего на свете как будто бы боятся необъективной проверки — сделать ответы письменными. Впрочем, ничто не может заменить устной беседы с дополнительными вопросами. Как ввести ее в формат ЕГЭ — задача чисто техническая. А вот такое радикальное изменение самой сущности экзамена возможно, к сожалению, только в прекраснодушных маниловских мечтах.

Лия Бушканец считает, что для успешной подготовки к ЕГЭ нужен репетитор. Согласен. Но, возражу, вовсе не обязательно он должен быть экспертом ЕГЭ: никаких особенных нюансов и подводных камней, которые якобы способен знать только эксперт-экзаменатор, этот в общем-то нехитрый экзамен не содержит. Ни я, ни кто-либо из моих знакомых ни разу не работали экспертами ЕГЭ, но многим приходилось к этой процедуре готовить. И на весьма высокие баллы: обычно примерно на 85, бывало — и на все 100. Средний школьный педагог, действительно, вряд ли хорошо подготовит к ЕГЭ по литературе на уроках. Но не из-за незнания деталей проверки и не по причине низкой квалификации (квалификация бывает разной), а чаще — потому что на это нет времени. Литературу сдают немногие — она не обязательный экзамен, а вот ЕГЭ по русскому — весь класс. Так что время уходит на русский язык, набор же заданий по литературе таков, что надо готовить по всей программе старших классов — от «Слова о полку Игореве» и почти до наших дней. А сетка часов (даже включая дополнительные занятия), как известно, не резиновая.

Тяжелое впечатление производит описание процедуры проверки работ, выставления оценок. Лия Бушканец, участвовавшая в таких проверках, — свидетель, которому нельзя не доверять. Работа под постоянным пристальным «оком Саурона» — окуляром веб-камеры («Большой Брат следит за тобой!»), запрет на совещания экспертов между собой перед выставлением оценки, страх быть наказанными за большое число апелляций, приводящий к усреднению баллов и к падению среднего уровня оценок за литературу (поставим 50 — 60 баллов — и не станут ни школьники, ни их родители оспаривать оценку)... «Как бы чего не вышло!» Беликовщина живет, процветает, ширится. Изменить здесь, кажется, ничего невозможно. Не случайно Лия Бушканец завершает свои иронические прекраснодушные пожелания перемен страшными и замечательными по своей честности и трезвости словами: «Но это утопия» (стр. 156). Ибо сколько бы ни твердили современные чиновники от образования, что они ценят творческий подход и т. д., их любимая, пестуемая ими и взращиваемая фигура — это именно незабвенный господин Беликов, ну, или Молчалин на школьной ниве. Контроль. Отчет. Писанина. Но, во-первых, на практике это контроль не ради результата, а ради самого контроля[18]. А во-вторых, тогда надо быть последовательными и посадить под прицел веб-камеры и всех чиновников — вплоть до министров и выше. И депутатов.
Главная свобода, на мой взгляд, — это не когда забываешь отчество у тирана. Это не электоральное право и не свобода слова. Это свобода социальная и профессиональная. Свобода от докучливого надзора.

Нынешняя же ситуация, когда категоричные соображения-требования по поводу единого учебника истории и литературы и принципов их преподавания провозглашают, например, депутаты, ответственные за безопасность, приобретает явный щедринский колорит. Не знаю, насколько они сведущи в делах государственной безопасности. Что до литературы — вспоминается пушкинское стихотворение-притча «Сапожник». Настоящему учителю учебник вообще не нужен, интересующемуся литературой ученику — обычно только как справочник (биографические сведения, даты и т. п.). При этом — парадоксальным образом — и литература, и история после недавних реформ, одобренных Государственной Думой, пребывают в состоянии униженном и оскорбленном, не относясь к числу основных программных предметов ЕГЭ. И это несмотря на то, что обе дисциплины должны быть составляющими национальной самоидентификации. Они, а не сирый, великий и могучий русский язык, который, оторванный от изящной словесности, превращается в пустую грамматическую матрицу и в свод правил: «жи-, ши- пиши через и», «глаголы на -ить, кроме трех исключений, относятся ко второму спряжению»… Между тем преподавание русского языка, литературы и истории не порознь, а вместе, с раскрытием их единства, могло бы отчасти изменить ситуацию.

Повышать ли положение литературы в системе школьных дисциплин, делать ли ее обязательным предметом ЕГЭ — вопрос отдельный. Ясно, что в существующем виде такой экзамен для многих одиннадцатиклассников, выбирающих не гуманитарную стезю, — непосильное бремя. «Возвышение» литературы благодаря так называемому итоговому сочинению, введенному в 11-м классе, оказалось скорее имитацией, видимостью, чем явью, ибо критерии оценки были избраны более чем щадящие и полученные результаты никак или почти что никак не повлияли на суммарный балл ЕГЭ абитуриентов.

По мнению Лии Бушканец, в падении баллов ЕГЭ по литературе виноваты многие. Но только взрослые, которые преподают, составляют или проверяют: «Скажу, как мама, хорошо знающая ровесников дочери, окончившей одну из лучших школ в городе: хорошие юноши и девушки, умные, в меру порядочные, в меру начитанные, не хуже и не лучше, чем в былые годы» (стр. 146). А мне представляется, что это не так. Многое зависит от среды — включая школьную. Ведь школа, о которой говорится в статье, — «одна из лучших» в отнюдь не захолустном городе (речь идет о Казани). Это пример не показательный. Я не видел за последние годы никакой деградации знаний у первокурсников русского отделения филфака МГУ. А вот, например, на отделении славянской филологии, конкурс на которое за последние годы резко упал, снижение уровня было разительным. Уровень знаний по литературе, как, впрочем, и общих культурных знаний, у студентов-журналистов Высшей школы телевидения МГУ и РАНХиГС — ужасающе низкий. (Впрочем, курс Высшей школы телевидения, на котором мне довелось преподавать в этом учебном году, и первый курс отделения журналистики РАНХиГС, набранный в 2014 году, стали чудесным исключением из общего железного правила.) В абсолютном большинстве своем эти студенты — не в меру не начитанные. Не имеющие элементарных сведений, например, из античной мифологии или из русской истории. Способные впасть в глубокий ступор от вопроса о годе рождения «нашего всего». Опыт общения с абитуриентами не делает нарисованную картину отрадней. Не раз приходилось слышать от родных и близких сегодняшних школьников претензии в адрес учителей: «Не заставляют читать!» Обвинение, конечно, неуместное: заставить читать нельзя, чтение должно быть таким же естественным и, если угодно, физически необходимым, как дыхание. И прививается оно не в казенных стенах, а в семье.

Причины многообразны. Это прагматизация знания. Образованность как профессиональное качество часто не требуется: об этом вопиют журналистские ляпы, причем иногда даже на телеканале «Культура». Происходит депрофессионализация. По мнению известного филолога Андрея Зорина, литературная начитанность перестала быть признаком образованного человека[19]. Андрей Зорин считает это положение вещей естественным. Мне же думается, что произошла подмена человека образованного человеком «успешным». Что же касается представлений об образованности — все зависит от референтной среды.
В постсоветский период произошел обвал литературоцентричности. И произошла катастрофа с интеллигенцией: питательная среда для сохранения и развития культуры если не оказалась уничтожена, то скукожилась, как шагреневая кожа. В произошедшем во многом виновата сама интеллигенция[20].

Готовность усваивать только самую простую и короткую — длиной в пару эсэмесок — информацию, предпочтение картинки перед текстом вкупе с завороженностью «религией» потребления довершают дело. (Возможно, я утрирую ситуацию, но уверен — не клевещу и не «очерняю».)
Ничего хорошего в этом нет. Хосе Ортега-и-Гасет когда-то заметил о цивилизации потребления, не понимающей и презирающей высокую культуру: «Господство в обществе попало в руки людей определенного типа, которым не дороги основы цивилизации — <…> всякой цивилизации вообще. <…> Ведь эти вещи — лишь продукты цивилизации, и страсть, с которой новый владыка жизни им отдается, подтверждает его полное безразличие к тем основным принципам, которые дали возможность их создать»[21]. Homo legens лучше варвара уже тем, что прочитал какое-то количество книг и потому способен на более обдуманные решения. На выбор. Способен неплоскостно мыслить. При этом он может быть в нравственном отношении хуже дикаря. Литература едва ли чему-либо хорошо и действенно учит. Иначе всякий писатель был бы почти что святым, а филолог — праведником. Все знают, что это не так.

В своей Нобелевской речи Иосиф Бродский так сказал о литературе: «Как система нравственного, по крайней мере, страхования, она куда более эффективна, нежели та или иная система верований или философская доктрина. Потому что не может быть законов, защищающих нас от самих себя, ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы. И среди преступлений этих наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое — пренебрежение книгами, их не-чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью: если же преступление это совершает нация — она платит за это своей историей»[22].
Впрочем, это, как заметил персонаж одного русского классика, уже «из другой „оперы”».
А ЕГЭ и литература в принципе вещи «совместные». Но не в этой жизни и не в предлагаемых обстоятельствах.


[1] Бушканец Лия. «ЕГЭ и литература. Две вещи несовместные?» — «Новый мир», 2014, № 12, стр. 142 — 156. Далее при цитировании этой статьи страницы указываются в тексте.


[2] Лия Бушканец использует старое, отмененное летом-осенью 2014 года обозначение этих заданий: С1, С2, С3, С4, С5.


[3] Литература: типовые экзаменационные варианты. 30 вариантов. Под редакцией С. А. Зинина. М., «Национальное образование», 2015 (Серия «ЕГЭ. ФИПИ — школе»), стр. 47.


[4] Задание из демоверсии 2015 года. Оно же есть в книге «Литература: типовые экзаменационные варианты» (стр. 17).


[5] Литература: типовые экзаменационные варианты, стр. 41, 47.


[6] Формально Белинский не является «реальным критиком», он создавал свои разборы раньше, но, по сути, во многом может таковым считаться.


[7] Пример уже совсем абсурдный: в порядке частной преподавательской инициативы «Родную речь…» порой рекомендуют на подготовительных курсах филологических факультетов.


[8] Левенталь В., Друговейко-Должанская С., Крусанов П. Школьная программа по литературе: руководство пользователя. — В кн.: Литературная матрица. Учебник, написанный писателями. XIX век. Сборник. 2-е изд., испр. и доп. СПб., «Лимбус Пресс», 2011, стр. 9 — 10.
[9] Бойд Б. Владимир Набоков; американские годы. Биография. Перевод с английского М. Бирдвуд-Хеджер, А. Глебовской, Т. Изотовой, С. Ильина. М., «Симпозиум», 2004, стр. 364.


10] Лотман Ю. М. Литературоведение должно быть наукой. — В кн.: Лотман Ю. М. О русской литературе. СПб., «Искусство», 1997, стр. 764.


11] Литература: типовые экзаменационные варианты, стр. 59.


[12] Там же, стр. 65.


[13] См. кодификатор на сайте Федерального института педагогических измерений: .


[14] Литература: типовые экзаменационные варианты, стр. 119.


[15] Там же, стр. 161.


[16] Там же, стр. 125.


[17] Там же, стр. 47.


18] Об этом — на примере «модернизации» высшей школы Министерством образования — мне уже приходилось подробно писать для «Нового мира»: Ранчин А. Сумерки просвещения. Высшее образование в современной России. — «Новый мир», 2013, № 7.


[19] Андрей Зорин, филолог, историк: «Ничему нельзя научиться в душной аудитории» .


[20] См. об этом: Ранчин А. Интеллигенция-4: прошлое и настоящее. — «Россия XXI», 2012, № 2, стр. 72 — 91.


[21] Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. — «Вопросы философии», 1989, № 3, стр. 147 — 148, 152.


[22] Бродский И. Сочинения: [В 4-х т.]. СПб., «Пушкинский фонд», 1992. Т. 1, стр. 11 — 12.
Сэстренка 30.05.2015 16:20:53
Сообщений: 9927
Ох деб окъурукъ эдик ма быллай затланы, форумну да къошсала ол мобильное приложение дегенлерине))

Я самая классная на форуме))))))))))))))
Sabr 30.05.2015 16:49:52
Сообщений: 7254
Къарачай-малкъар тил, тарих, адабият да ол ЕГЭ дегеннге кирирге керекди, алай болуб тура эсе да билмейме.

.Нынешняя же ситуация, когда категоричные соображения-требования по поводу единого учебника истории и литературы и принципов их преподавания провозглашают, например, депутаты, ответственные за безопасность, приобретает явный щедринский колорит. Не знаю, насколько они сведущи в делах государственной безопасности. Что до литературы — вспоминается пушкинское стихотворение-притча «Сапожник». Настоящему учителю учебник вообще не нужен, интересующемуся литературой ученику — обычно только как справочник (биографические сведения, даты и т. п.). При этом — парадоксальным образом — и литература, и история после недавних реформ, одобренных Государственной Думой, пребывают в состоянии униженном и оскорбленном, не относясь к числу основных программных предметов ЕГЭ. И это несмотря на то, что обе дисциплины должны быть составляющими национальной самоидентификации. Они, а не сирый, великий и могучий русский язык, который, оторванный от изящной словесности, превращается в пустую грамматическую матрицу и в свод правил: «жи-, ши- пиши через и», «глаголы на -ить, кроме трех исключений, относятся ко второму спряжению»… Между тем преподавание русского языка, литературы и истории не порознь, а вместе, с раскрытием их единства, могло бы отчасти изменить ситуацию.

"История, язык, литература - являются составляющими национальной идентификации". Бу затны биз да ангылаб - тарихибизге, тилибизге, адабиятыбызгъа къадалыргъа къадалыргъа керекбиз. Къарачай тил да кърал тилди КЧР-де. Аны кърал тил эталмай эсек а - терслик кесибиздеди эмда башчыларыбыздады.
Sabr 12.06.2015 04:31:11
Сообщений: 7254
http://www.litrossia.ru/item/7578-tri-puteshestviya-yaroslava-smelyakova ТРИ «ПУТЕШЕСТВИЯ» ЯРОСЛАВА СМЕЛЯКОВА

Как моряки встречаются на суше,
когда-нибудь, в пустынной полумгле,
над облаком столкнутся наши души,
И вспомним мы о жизни на Земле.


При жизни Я.Смеляков хранил многие тайны, тем более о своих «трёх путешествиях», о которых пойдёт речь. Времена были суровые, хотя и повеяло оттепелью. Тем не менее поэт предпочитал молчать о многом. Лишь изредка двусмысленные фразы прорывались.
Например, в предисловии Марка Соболя к сборнику уже покойного Ярослава Смелякова, выпущенном в 1976 году издательством «Советская Россия» говорится буквально следующее: «Осенним вечером, дело было в самой средине 50-х годов – в маленькой комнатёнке Ярослава Смелякова – он жил тогда в одном из арбатских переулков – шумело застолье. Ярослав только что вернулся из долгого и невесёлого путешествия…». Читатель, досконально не знакомый с творчеством поэта, может строить всякие предположения. Только вряд ли он догадается, что это было путешествие под конвоем. Причём оно было в жизни поэта уже третье. Трижды судьба заносила над ним свой беспощадный меч и трижды убирала его. На то она и судьба.

Фото из Бутырки. 1951 г.

1931 год. Крохотная книжечка наборщика типографии в Москве девятнадцатилетнего Ярослава Смелякова «Работа и любовь» восторженно встречена критикой. Книга эта поставила его в один ряд с Павлом Васильевым, Михаилом Светловым… В этом же ряду он был назван и Максимом Горьким. Правда уже в 1934 году, в статье «Литературные забавы», сочинённой на основе писем-доносов, услужливо подсунутых М.Горькому плеядой «доброжелателей» из той же литературной среды, завидующих таланту молодых поэтов, Алексей Максимович знает только то, что «… от молодого комсомольского поэта Смелякова постоянно пахнет вином», но вот анализа его творчества нет в этой статье, опубликованной «триплетом» в газетах «Правда», «Известия» и «Литературной газете» 14 июня 1934 года. Впрочем как нет разбора и творений других поэтов, попавших в эту разгромную статью, имевшую, прямо скажем, поистине трагические последствия для всей поэзии 30-х годов: практически мало кто из «героев» статьи не был репрессирован.
Статья будто бы цитирует «письмо партийца», которое передано Алексею Максимовичу после «обследования творчества» московских писателей. Дескать неплохо, что в этой организации 40 комсомольцев, но вот нравы среди них. «Получается, что поэт Павел Васильев хулиганит и хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин… На характере молодого поэта Яр. Смелякова всё более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг. Мне известно, что со Смеляковым, Долматовским и некоторыми другими молодыми поэтами Васильев дружен и мне понятно, почему от Смелякова редко не пахнет водкой и в тоне Смелякова начинают доминировать нотки анархо-индивидуалистической самовлюблённости и поведение Смелякова всё менее и менее становится коммунистическим.
Почитайте новую книгу стихов Смелякова и это станет понятно (не забывайте, что я формулирую сейчас не только узнанное, но и почувствованное). А вот Васильев Сергей, он бьёт жену, пьянствует. Дескать разлюбил жену. Ойслендер. Ну, это просто враждебный тип. Каким-то образом с ним связывают смерть молодой писательницы ПантелеевойПанченко. Альтшуллер… герой нашумевшего процесса ЦигальскийЗарубин».
Практически все названные в этом письме поэты репрессированы. Попал в эту мясорубку и Я.Смеляков. Сначала его «прорабатывали» в своей писательской среде, потом на комсомольском собрании. Следом, как отклик в газетах, подключается «общественность» Москвы и, как логический исход – арест 22 декабря 1934 года. К тому же во время обыска в его комнате найдена книга Гитлера «Моя борьба» на русском языке. Кстати, эта книга, поставленная в вину молодому поэту как антисоветская агитация и признак его разложения и террористических намерений, читалась в Кремле, будучи изданной ограниченным тиражом и распространялась по спискам, утверждённым ЦК ВКП (б).
Вместе со Смеляковым по одному делу арестованы Леонид Лавров и Исаак Белый. Следствие было скорым и уже 16 февраля 1935 года уполномоченный секретно-политического отдела управления госбезопасности НКВД Павловский составил обвинительное заключение, где, в частности, говорилось, что арестованные «…являются представителя богемствующей контрреволюционно настроенной части молодых поэтов (о чём неоднократно писалось в прессе – смотри «Правду»), общаясь с антисоветски и морально разложившимися элементом, вели антисоветскую агитацию среди литераторов, дискредитировали политику партии в области литературы, восстанавливали молодых литераторов против руководства Союза советских писателей, втягивали литературный молодняк в пьянство, проявляли упаднические настроения, вплоть до самоубийства.
Имея намерение покончить жизнь самоубийством, Лавров и Смеляков мыслили его осуществить коллективно, в знак протеста против советского строя».
Таким выводам следствия предшествовали допросы, во время которых Смеляков дал в частности такие показания: «Статью Горького, направленную и против меня, как и последующее потом вскрытие моих ошибок общественностью, выговор от московского комитета ВЛКСМ я воспринял как личную обиду и озлобился.
В Союзе писателей и люди, руководящие литературой, – люди бесталанные, подхалимствующие, загоняющие всё в схему, губящие истинных писателей и не дающие расцвета творчеству. Горький не любит советской поэзии, его творчество выдохлось, он является пугалом для талантов, – это мои слова.
Я также говорил, что человек не может подгонять своё творчество всегда под радость, человек имеет право отражать в своём творчестве не только схему, навязанную ему, но имеет право на творчество слёз, а нас заставляют писать о машинах, газгольдерах, когда хочется писать о слезах…».
Что касается мыслей о «коллективном самоубийстве», которое также ставилось в вину арестованным, то эти намерения Я.Смеляков не отрицал – атмосфера вокруг него накалялась день ото дня.
Приведём показания Л.Лаврова: «Молодёжи нашего возраста в настоящее время в СССР развиваться не суждено, её затирают захватившие ранее власть. Нас подвели к той грани, за которую уже перешагнул Митрейкин (застрелился в 1934 году) – смерть через самоубийство. Нам нечего тешить себя надеждами. Надо открыто смотреть действительности в глаза. Мы не одни кандидаты смертного списка. Много ещё умрёт, покончив с собой.
В августе месяце 1934 года покончил жизнь самоубийством мой друг поэт Митрейкин. О намерении Митрейкина я знал приблизительно с мая 1934 года, при этом он высказывал недовольство окружающей его обстановкой, заявляя, что его психика перевернулась настолько, что в дальнейшем он не может работать.
После самоубийства Митрейкина я начал сильно пить. Водка на меня действовала крайне удручающе: терял всякий интерес к работе, интерес к окружающим меня людям, после стал думать о самоубийстве, обосновывая своё намерение неудовлетворённостью окружающей действительностью…».
Сам Смеляков на этот счёт указал: «В конце 1934 года в бильярдной я встретился с Лавровым Леонидом, с которым у меня зашёл разговор о самоубийстве. Начался разговор с заявления – скучно жить, всё надоело, и Лавров мне заявил, что он хочет покончить с собой. Я ему также заявил, что я собираюсь покончить с собой (к этой мысли я пришёл не только в эту минуту, а ранее). Он сказал, что надо отравиться цианистым калием. Я ему возразил, сказав: надо умереть более эффектно, так травятся только курсистки, гораздо лучше из револьвера. Лавров попросил меня, чтобы я ему сказал, когда буду стреляться, чтобы мы могли вместе покончить с собой. Я согласился».
Методы ведения следствия в те времена неоднократно описаны, потому не будем на них останавливаться. Скажем только, что даже интимные разговоры, обмен мыслями между поэтами вскоре оказывались записанными с той или иной долей достоверности и прибывали «куда надо». Так было и в данном случае.
Что же касается личности А.М. Горького, то, естественно, что после такой статьи в основных газетах СССР, вряд ли Смеляков применял при разговорах о нём ласкательные эпитеты, что и отразилось в обвинительном заключении: «В разговоре с Л.Лавровым сказал, что он расправится «со стариком», имея в виду А.М. Горького».
Такое изложение показаний в следственных делах тех лет было явлением обычным и никто над их содержанием особо не задумывался. Как те, кто их сочинял, как и те, кто их подписывал. Каждый – по понятным причинам.
Конечно же никто не искал ту самую банку с цианистым калием, которой хватило бы не на одну тысячу человек, как не искали и револьвера, из которого должны были застрелиться Смеляков и Лавров.
Но отметим, что попутно Смеляков признал, что высказывался об ударничестве как «об очередном средстве показать то, чего нет». Отметил, что тот же стахановец Изотов, вместо того чтобы работать, разъезжает по стране, пьёт и играет в карты, а его везде восхваляют.
Разумеется, что в те времена эти высказывания расценивались как подрыв основ строя и советской власти.
Обвинив Л.Лаврова, И.Белого и Я.Смелякова в антисоветской деятельности и террористических намерениях, что однозначно влекло ту самую знаменитую «58», с разными пунктами и частями, оперуполномоченный Павловский (о котором мы ещё скажем немного позже) с санкции своего начальства, передаёт дело во внесудебный орган: особое совещание при НКВД. Весьма странно, учитывая, что даже террористические высказывания влекли расстрел.
Но, как видим, судьба отвела эту участь от Смелякова и его друзей: постановлением особого совещания от 4 марта 1934 года они осуждены к трём годам исправительно-трудовых лагерей уже с формулировкой «за участие в контрреволюционной группе». Конечно же, осуждение влекло автоматическое исключение из недавно созданного Союза писателей.
Далее известный путь через пересылки и Ухтпечлаг в Коми АССР, откуда Смеляков освобождён осенью 1937 года, с отметкой в паспорте о запрете въезжать и жить в 25-и крупных городах Союза. Куда бы ни обращался Смеляков за работой, везде получал отказы.
Так закончилось первое «путешествие» Ярослава Смелякова.
В конце концов тайно выехал в Москву и попал на приём к В.Ставскому – генеральному секретарю Союза советских писателей, принявшему этот пост после смерти А.М. Горького.
И именно Ставский помог устроиться по специальности – в редакцию многотиражной газеты трудовой коммуны им. Дзержинского в пригороде Москвы – Люберцах.
Скорее всего такого поворота судьбы Я.Смеляков не ожидал: только ушёл из страшных челюстей НКВД, как снова возле них суждено находиться. Только на сей раз в качестве вольнонаёмного.
Всё же следует отметить, что во многом благодаря этой «крыше» Смеляков не попал в число «повторников», которых уже усиленно сгребало НКВД по всей стране. Работа в газете «Дзержинец» позволяла не только жить на воле и время от времени посещать живущих в Москве знакомых, а и заниматься литературным творчеством. В средине 1939 года Смеляков получил разрешение на прописку в Москве в квартире матери.
К этому времени относится и несколько стихотворений, помещённых в «Литературной газете», что позволило возбудить вопрос о восстановлении в Союзе писателей. Переезд же в Москву обеспечил работу в аппарате Союза писателей, в качестве инструктора отдела сельской прозы.
Однако после лагеря это уж был не тот Смеляков. Он предпочитал не участвовать ни в каких дискуссиях, опасливо старался не вступать в разговору на «вольные» темы ни с кем. Это неоспоримо отразилось на творчестве поэта: немного стихотворений вышло из-под пера поэта что в люберецкий, что в московский периоды его творчества.
Война с Финляндией, присоединение Прибалтики, Западных Украины и Белоруссии, Бессарабии не принесли успокоения, государство уже готовилось к новой войне.
Для сооружения оборонительных укреплений в приграничье нужны были рабочие руки. Строили все, в том числе и заключённые. И всё же концентрации рабочих рук не хватало. Тогда решено сформировать для этих целей рабочие батальоны, которые позже стали называться, уже в послевоенное время, стройбатами. Разумеется туда попали те, кому нельзя было доверять оружие, как по причине состояния здоровья, так и по причинам политическим. Их оружием были лопаты да кирки. Попадали сюда и те, кто вышел за пределы призывного возраста.
Попал в один такой батальон и Ярослав Смеляков, будучи призванным Краснопресненским райвоенкоматом Москвы 22 мая 1941 года и направлен в 521 рабочий батальон, формировавшийся в Петрозаводске.
С началом войны он влился в 1-ю лёгкую стрелковую бригаду Карельского фронта, занимавшую оборону западнее Медвежьегорска.
Так началось второе «путешествие» поэта.
Стрелковая бригада, держа оборону у Медвежьегорска (значащегося на финских картах как Кархумяки), согласно архиву Карельского фронта, находилась в боях с сентября 1941 года, одновременно ведя подготовку младших командиров для фронта. Такое сочетание вряд ли благоприятно влияло на состояние обороны, к тому же и контингент был уже в возрасте.
Послушаем на этот счёт самого Я.Смелякова: «В один из дней конца октября 1941 года (заметим, что к тому времени в этой части Карелии уже вовсю господствует зима) мы всей школой занимали оборону. Ночью мы менялись, а днём и вечером из окопов не выходили и вели стрельбу о финнам, находившимся в лесу, а затем бросившихся на нас в атаку. Отойти уже было невозможно. Часть уже была перебита, оборона наша поредела, но школа с обороны рубежей не отходила. Боеприпасы были, но мы их израсходовали. Винтовка у меня была, но ложе было разбито. Окопы были маленькие, ходов сообщения не было. В нас финны бросали гранаты, стреляли, кричали «рус, сдавайся». В окопе я был с рядовым по имени Павел. Фамилии его я не помню. Он москвич, был со мной в стройбате, но в другом подразделении. Было три выхода: идти на финнов с прикладом и погибнуть, сидеть в окопе и погибнуть или бежать в тыл, что тоже не спасало. Я поднял руку, вышел из окопа, поднял обе руки и сдался в плен. Винтовку оставил в окопе. Я не добровольно сдался в плен. Это была вынужденная сдача».
В финском плену к концу войны, то есть к августу 1944 года, оказалась целая армия – 64 тысячи, значительная часть которых попала в плен в 1941 году и сразу же была зачислена в изменники родины, со всеми вытекающими последствиями. Как для пленных, так и для их семей.
Кстати сказать, в октябре 1991 года вблизи городка Орвиеси, что недалеко от Тампере, где находился один из лагерей советских военнопленных, усилиями Русского клуба и Правительства Финляндии, открыта часовня в память о 263-х военнопленных, умерших в этом лагере. На гранитных стелах погибшие в плену перечислены поимённо. Всего же на территории Финляндии умерло 18700 военнопленных (см. Эйно Пиэтола «Военнопленные в Финляндии». Перевод с финского, журнал «Север», № 12 за 1999 год).
После пленения красноармейца Смелякова для него началась обычная для всех армий процедура: установление личности, допросы, этапы, лагеря. На этот раз для военнопленных.
В плену, замечу, оказался и родной брат Александра Твардовского, Иван (скончался в июне 2003 года в Смоленском доме престарелых, но похоронен на «малой родине» в сельце Загорье, где его трудом и усилиями создан музей старшего брата), с которым я вёл переписку в конце 80-х прошлого века, и я спросил, не встречал ли он где-либо Смелякова, на что Иван Трифонович ответил: «Мне действительно известно, что Ярослав Смеляков был в плену, но узнал об этом лишь возвратясь из Чукотских лагерей, т.е. по существу из писем, в частности Константина Ваншенкина и др. Находясь же в финском плену мне не случалось слышать о Смелякове, ни, конечно, встречаться с этим поэтом. Удивляться этому не следует: в маленькой стране Финляндии было много отдельных, небольших (по численности пленных) лагерей разбросанных в разных местах. Кроме того, надо учесть, что в плену я находился под вымышленным именем (фамилией) и уже по этой причине Смеляков не мог слышать нашу фамилию, а значит и причин для встречи и знакомства не могло возникнуть. Моё пребывание в плену у финнов я достаточно подробно описал в моих публикациях («Юность» №№ 10 и 11, 1989 г.), а также в «Новом мире» за 1991 г.).
Газету для в/пленных «Северное слово» я знал находясь в штрафном «Мusta Saarileiri» неподалёку от г. Вааса, в 1944 году. Меня она почти не интересовала, поскольку я уже свободно читал финские газеты. Как её, «Северное слово», воспринимали русские пленные мне сказать трудно, т.к. о событиях на фронтах сведений было предостаточно и потому «Северное слово» могло быть интересно лишь, может, отдельным военнопленным».
Отмечу, что 27-летний Иван Твардовский попал в плен на юге Карелии в июле 1941 года из состава 168-й стрелковой дивизии полковника А.Л. Бондарева (его именем названа одна из улиц Сортавалы), близ станции Хурлу, что недалеко от карельского города Сортавала, в плену он назвал себя Березовским, однако его подлинная фамилия вскоре раскрыта, после чего началась усиленная вербовка. Всё закончилось побегом в 1944 году в нейтральную Швецию, где жил до 1947 года на положении интернированного. Всё же принял решение вернуться домой и, как говорится, без пересадок – в лагеря за измену родине, на 10 лет.
Всё, как в стихотворении старшего брата:

Из плена в плен – под гром победы
С клеймом преследовать двойным…

При допросе в части, которая пленила Смелякова, он назвал себя, номер части где воевал, семейное положение – холост, упомянул и свою судимость за антисоветскую деятельность. Заметив при этом (уже после войны), что тогда при пленении говорили, что судимы чуть ли не все.
Группу военнопленных из Медвежьегорска отправили в лагерь военнопленных города Кексгольма – ныне Приозёрск. Здесь последовал более углублённый допрос, что делается всегда и во всех армиях для получения разведданных о состоянии войск, их местонахождении, комплектовании, питании, моральном состоянии, снабжении боеприпасами, вооружении и месте его производства, о родных и близких, роде занятий до войны, состоянии промышленности и даже об урожайности для тех, кто призывался из сельской местности. Одновременно производилась вербовка как для действий среди наших войск, так и для информирования о деятельности и поведении среди военнопленных. Разумеется, были и вопросы о советских лагерях. Позже об этом Смеляков скажет так: «Об ИТЛ говорил, что было действительно. Говорил также, что заключённым давали по 1 килограмму 200 граммов хлеба при работе ежедневно по 10 часов, чему допрашивающий офицер не верил».
Сейчас-то мы можем сказать: А чему верить? Этой мифической пайке хлеба? Когда на самом деле она едва достигала 500–600 грамм.
В марте 1942 года Смеляков переведён в Выборгский лагерь, где использовался на общих работах. Как бы они ни были тяжелы, пленные всё же вспоминали о своей жизни на Родине, пели свои песни, рассказывали свои истории, читали стихи. Не без одобрения начальника лагеря Юлинкартти образовалась и самодеятельность. Среди пленных работали двое русских людей, оказавшихся в Финляндии ещё до войны: православный священник Александр Казанко и его помощник старший сержант Арнольдов – сын белого офицера, эмигрировавшего в Финляндию в период гражданской войны.
Как раз с ним и сошёлся более близко военнопленный Ярослав Смеляков. И не без его рекомендации получил должность валистуса – просветителя лагеря, в обязанности которого входила и работа в библиотеке, выдача военнопленным книг, газет и журналов.
Именно работа в библиотеке позволила снова заняться хоть каким-то литературным творчеством.
По воспоминаниям товарищей по лагерю Смеляков сочинял частушки для лагерной самодеятельности. Но ни сам Смеляков, ни его товарищи не оставили ни единой строки из них. Удалось установить лишь смысл одной частушки, в которой юмористически подано положение военнопленных летом, когда усиливались побеги. Для их предотвращения финны заставили пленных при передвижении вне лагеря снимать сапоги и нести их в руках. Пленные так обыграли это положение: дескать финны преследуют при этом две цели – и побеги предотвратить, и обувь сохранить от износа.
Своеобразным был и подбор литературы в лагерной библиотеке. Помимо исторической литературы на русском языке, как изданной в России, так и в Финляндии, там была и знаменитая книга генерала Петра Краснова «От двуглавого орла к красному знамени». Было даже несколько книг на украинском языке, неведомо как попавших в лагерь.
В библиотеку поступал журнал на русском языке «Сигнал», издававшийся немцами для советских военнопленных. Правда, он на руки военнопленным не выдавался. Но иллюстрации из него часто использовались для выпуска лагерных фотогазет.
Из Новгорода поступала газета «За родину», издаваемая оккупационной немецкой администрацией. С 1943 года стала приходить и власовская «Заря».
Но наиболее широко представлена газета «Северное слово», издаваемая в Хельсинки для советских военнопленных. Между прочим, её почтовый адрес в выходных данных значился как КРК 7/1059.
О содержании её можно судить по такой заметке, помещённой в № 21 от 30 мая 1942 года под заголовком «Кто виноват!?» (словосочетания и пунктуация сохранены как в подлиннике):
«Эпоху мрачных злодеяний и террора пережила земля русская. 24-х летний период неслыханных издевательств перенёс на себе многострадальный народ русский, и не одно грядущее поколение содрогнётся, читая кровавы страницы истории минувших времён варварского владычества большевизма. Море слёз и народного горя принесли человечеству чудовищные идеи коммунизма проводимые в жизнь кучкой проходимцев-интернационалистов возглавляемых невежественным азиатом Сталиным и кликой бездушных иудеев.
Опираясь на партию большевиков и агентуру НКВД, политбюро ЦКВКП,б 24 года вколачивало в головы русского народа «ученье» Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, призывая всех к самоотверженной работе в перспективе суля райскую жизнь при несбыточном социализме. Прикрываясь высокими идеалами построения коммунистического общества, большевики бесцеремонно обирали все слои населения, обрекая многих на полуголодное существование. В одной из самых плодородных стран мира царила всеопустошающая, голодна нужда, уносившая миллионы жизней ни в чём неповинных граждан. Громаднейшие доходы шли на содержание членов правительства, содержание миллионной армии агентуры НКВД, разного рода подачи своим ретивым приспешникам и Коминтерну, а львиная доля приберегалась на осуществление мировой революции с конечной целью порабощения всего мира. Передовое прогрессивное общество довольно быстро поняло политику большевизма, но многие вступив в борьбу, поплатились своими жизнями.
Преступная политика Советского правительства привела Россию и к кровавой войне.
Выждав удобный момент междоусобиц, большевики бросились к осуществлению своих захватнических целей. Но наполеоновским планам кремлёвских заправил не пришлось осуществиться. Слишком переоценив свои силы и понадеявшись на патриотизм народа и помощь союзников, купленную дорогой ценой труда и крови русского народа, большевики с первых же дней войны убедились в своём бессилии. Неотразимое наступление германской и союзных армий, потеря громадной территории и гибель значительной части войск, заставило правительство провозгласить «отечественную войну».
Под лозунгами «защиты родины» и «всё для фронта» проводятся гнуснейшие мероприятия. В то время как лучшие сыны народа, оторванные от своих семей и насильно брошенные в бой, сотнями тысяч гибнут на фронте, в тылу свирепствует непревзойдённая эксплуатация женщин, детей, стариков. Многочисленная армия требует громадного количества вооружения, обмундирования, продуктов питания, проведённая – же всеобщая мобилизация мужского населения страны настолько оголила тыл, что обслуживание военных заводов и прочих промышленных предприятий, а также ведение сельского хозяйства, окончательно сорвано. Созданные за годы большевистского владычества запасы – иссякают, пополнения – же нет. Но выход из создавшегося катастрофического положения найден и здесь: правительственными указами последних месяцев, всё мужское и женское население от 12-ти до 60-ти летнего возраста, мобилизовано на выполнение трудовых работ. Закрепив мало-трудоспособную массу граждан за рабочими станками, на транспорте и на колхозных полях и возложив на таковых непосильное бремя труда, правительство выжимает последние силы от истощённого народа. Мизерный паёк, баснословные рыночные цены на продукты питания и каторжный подневольный труд, порождает громадную смертность мирного населения и особенно детей. Не останавливаясь перед открытой эксплуатацией, жидо-большевики вымогают у своих жертв последний кусок несчастного хлеба и путём всевозможнейших ухищрений, внешне прикрытых патриотизмом и благими порывами борьбы за независимость русской нации. Тут и займы и разного рода пожертвования и колхозные «гектары обороны» и т.д и т.п. В результате громадные потери на фронте и небывалый в истории мор среди мирного гражданского населения.
Виновники чудовищной войны и бедствия народа, спасают свои жалкие шкуры в отдалённых городах Приволжья и Урала. Их барски-обеспеченные семьи не испытывают кошмарной нужды и голода, а сыновья не рискуют своими жизнями на передовых позициях фронта.
Теперь, находясь в плену под защитой демократической Финляндии, находясь вне варварских законов Советского Союза, мы безбоязненно можем оглянуться на прожитые годы страданий, оглянуться на терновый путь пройденный нами. Но верьте! Неумолимая рука, карающей десницы уничтожит гнездо ядовитых скорпионов. Доблестная германская и союзные армии положат предел большевистскому произволу.
Стремясь всеми помыслами к этой минуте, мы, русские военнопленные, также должны приложить все силы, отдать всю свою энергию той работе, на которой находит нужным использовать нас правительство Финляндии.
Всеобщее напряжение, всеобщие усилия, приблизят минуту расплаты и минуту нашего возвращения в очищенную от заразы большевизма обновлённую и возрождённую Россию».
Как видим, пропаганда среди военнопленных, оторванных полностью от Родины, велась и таким вот агитками, явно направленными против Родины, поскольку она должна была посеять среди военнопленных чувство ненависти именно к Родине.
Не бездействовал в этом направлении и отец Александр, предложивший военнопленному Смелякову сотрудничество в «Северном слове».
По сообщениям самого Смелякова, которые он отразил в протоколах допроса после возвращения на Родину осенью 1944 года, он в эту газету написал около пяти заметок.
Сразу замечу, что приведённая выше заметка подписана следующим образом: В/п С-ов, что дало основание в фильтрационном лагере проверять не является ли Смеляков автором этой заметки, явно клеветнического характера. К счастью выяснилось, что не он заметку писал и не он был её автором. Ярослав Смеляков указал, что все заметки опубликованы в «Северном слове» под псевдонимом «С.» и в них рассказывалось о концертах лагерной самодеятельности, труде лучших бригад на производстве. Была заметка и о спасении советским военнопленным двух тонущих финских детей. Все заметки опубликованы с конца 1942 и до конца 1943 года.
Летом 1943 года группа военнопленных направлена в помощь финским хозяевам-крестьянам для выполнения сельскохозяйственных работ, в их числе и Смеляков. Итогом этой работы его предлагаемый очерк, помещённый в «Северном слове» осенью 1943 года под заголовком «Летние наблюдения».
Пусть читатель сам судит о литературных достоинствах очерка, мы лишь отметим, что в нём весьма заметно влияние творчества финского прозаика Майю Лассила. Того самого, что является автором «За спичками».
Не будем касаться, рассказывая о пребывании Смелякова в финском плену и стороны моральной. Пусть на этот счёт выводы делает сам читатель.
Приведём лишь один эпизод для раздумий и оценок нахождения поэта в этом плену, которое мы называем «вторым путешествием».
Из материалов проверочного дела в фильтрационном лагере после передачи пленных в Советский Союз, видно, что Смеляков, будучи в лагере валистусом – просветителем, что давало известную возможность передвижения внутри лагеря, где содержались около 1500 пленных, пытался организовать подпольную группу, действующую, как он сам утверждал, по заданию советской контрразведки, с которой держала связь подпольная группа финской компартии.
Это обстоятельство подтвердили его товарищи по лагерю бывшие военнопленные И.П. Ражев и В.А. Пузыня.
Ражев в своих показаниях на этот счёт рассказал, что когда он стал готовиться к побегу из лагеря, то к нему подошёл Смеляков и сказал, что это делать бесполезно, поскольку в незнакомой стране, без знания языка и при враждебном отношении населения он сразу же будет задержан и, отговорив от побега, предложил скопировать чертежи какой-то машины, которую стали строить в лагере, как они решили, для военных целей. Смеляков пообещал передать эти чертежи за линию фронта. Ражев эти чертежи скопировал и передал их Смелякову.
Пузыня же указал, что он, по заданию военнопленного Папушева, путём бесед неоднократно проверял убеждения Смелякова, чтобы потом привлечь его для написания статей о жизни военнопленных для передачи их за линию фронта.
Подтвердить или опровергнуть эти факты патриотической деятельности Смелякова в плену пока не удалось. Сейчас же вообще это стало невозможным: слишком много времени прошло, а об этих эпизодах Смеляков не упомянул ни слова до самой смерти.
Зимой 1943 года военнопленные, впрочем как и финны, поняли: война закончится победой Советского Союза и надо думать уже о послевоенном времени. Пока же через Швецию советским военнопленным, по настоянию маршала Маннергейма, стала поступать помощь от международной организации Красного Креста. Прежде всего это было продовольствие, хотя, несомненно питание пленных в Финляндии было гораздо лучше чем на территории Германии. Но всё же умерло 18700 пленных, то есть почти каждый третий из 64-х тысяч.
Однако именно после поступления продовольствия по линии международного Красного Креста между военнопленными и администрацией лагерей стали возникать конфликты. Один из таких конфликтов отмечен в декабре 1943 года в Выборгском лагере, где, как известно, содержался Смеляков. Пленные стали требовать выдачи поступающего продовольствия непосредственно на руки, а не пускать его в общий котёл, где оно, по мнению пленных, превращается в бурду. Последовал отказ администрации и, как ответная мера, отказ от приёма пищи.
Для ведения переговоров с администрацией пленные выбрали делегацию, куда вошёл и Смеляков, написавший и передавший начальнику лагеря претензии военнопленных.
Немедленно последовало наказание: все три делегата отправлены в штрафной лагерь в местечке Настола, где военнопленные использовались на лесоразработках. Только весной 1944 г. Смелякова снова стали использовать на сельхозработах, вернув в Выборгский лагерь.
Война с Финляндией, которая в этой стране называется «продолжением», имеется в виду зимней войны 1939–40 гг, закончилась подписанием мирного договора в августе 1944 г. и в ноябре 1944 г. все советские военнопленные, которые пожелали вернуться домой, переведены в фильтрационные лагеря в Советском Союзе.
Пленные из лагеря на о. Ханко, Выбогского и Кексгольмского лагерей числом около 4 тыс., проходили проверку в лагере № 283 в г. Сталиногорске Тульской области, где бывшие пленные использовались на работах в шахте.
Все обстоятельства нахождения в плену и самого пленения Смеляков изложил в заявлении на имя начальника лагеря.
Особого значения им, судя по всему, не придали, раз разрешили работать в редакции газеты «Сталиногорская правда», а также выезжать в Москву к матери.
Лирический дар Я.Смелякова всё больше завоёвывает симпатии читателей, даже несмотря на обвинения в упадничестве, в той же статье критика Сергея Львова, под названием «Заблуждения талантливого поэта», помещённой в «Литературной газете» от 1 октября 1949 года. Согревали письма читателей, в изобилии поступавшие в журнал «Новый мир», где в основном и публиковались стихотворения вернувшегося из «второго путешествия» поэта.
Казалось, что снова меч судьбы, занесённый над ним, прошёл мимо и судьба смягчилась нам многострадальным человеком.
Но вечером 20 августа 1951 года в комнату Смелякова, а жил он в это время в коммунальной квартире по Спасо-Песковскому переулку в Москве, пришли офицеры МГБ.
Начался обыск и уже в 23 часа 50 минут того же дня Ярослав Смеляков оказался в знакомой обители – Бутырской тюрьме. К этому же времени относится и тюремная фотография поэта, которую журнал счёл возможным опубликовать.
Следствие вёл майор Овчинников сразу же после доставления в Бутырку. Обвинения для «повторников», а им несомненно был Смеляков, отсидевший по политической статье до войны, тоже стандартное: измена Родине и антисоветская пропаганда.
По этому делу Смелякова допрашивали более двадцати раз, преимущественно в ночное или послеобеденное время, но с переходом в ночь, с возобновлением утром.
Раз сей раз поэту вменялась измена Родине, то от него добивались признания о добровольной сдаче в плен под Кархумяками в октябре 1941 года, хотя после освобождения из плена ему на этот счёт никаких обвинений не предъявлено и он считался прошедшим проверку.
А раз вменяется антисоветская пропаганда, то потребовали признания в недовольстве послевоенной политикой партии и правительства.
Схема известная и знакомая Смелякову ещё по первому, довоенному времени. Но в данном случае следователи, видимо, поставили цель не изобличить поэта в совершении несуществующих преступлений, а перекопать всё грязное бельё членов московской организации Союза писателей. И сколько они написали гнусностей на многих и многих поэтов и писателей, что читаешь эти протоколы с омерзением. Получается, что в Союзе советских писателей собрались самые растленные типы, которые к тому же не просто пили, спали с чужими жёнами, а ещё попутно вынашивали мысли о «реставрации капитализма в СССР». Ко дню нынешнему, в качестве «усилителя вкуса», добавлялись подробности из интимной жизни писателей.
Конечно же на этом фоне пребывание Я.Смелякова как бы уходило на второй план, тем не менее главное обвинение приобретало нужный оттенок: так он же ещё с довоенного времени вынашивал мысли об измене Родине и вёл в этих целях антисоветскую агитацию все эти годы!
Следователь не поленился потратить несколько часов, допрашивая с пристрастием арестованного поэта в ночь с 28 на 29 августа 1951 года о его национальности: почему это он пишется русским, хотя происхождением белорус. Не принимается заявление, что поэт считает своим родным языком русский, поэтому и во всех анкетах ставит свою национальность как русский. С не меньшим рвением выясняется, почему в документах Смеляков указывает, что он имеет среднее образование, хотя на самом деле окончил только 7 классов.
Единственный свидетель, которого допросили по этому делу, довоенная знакомая поэта – писательница Виноградская С.С. и в её показаниях сплошные разоблачения Смелякова в моральном разложении, клевете на руководство Союза писателей. Дошло до того, что она указала, что на одном из торжественных заседаний она сидела рядом со Смеляковым и тот стал называть Алексея Суркова, который делал доклад, неграмотным и невежественным мужланом. А когда на этом собрании принималось письмо в адрес вождя советского народа и находившийся на трибуне Поликарпов произнёс несколько хвалебных лозунгов вождю, то «Смеляков со злобой и сарказмом сказал, что он его ненавидит и Поликарпов уподобляется жандарму, лишь бы после этого в газете появилась строчка «бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию».
К ноябрю 1951 года следствие приблизилось к концу и 13 ноября следователь Овчинников, ставший к тому времени подполковником, принял решение уничтожить все фотографии, весь писательский архив, а также все черновые наброски стихотворений Смелякова, изъятых у него при обыске. Так безвозвратно потеряно всё, что могло пролить свет как на личную жизнь и пристрастия поэта, так и на историю возникновения его стихотворений.
Какова причина ареста Смелякова в августе 1951 года? Конечно же имели место доносы, письма «куда надо» от «товарищей по цеху», да и другие «сигналы», обычная, словом зацепка для таких дел. И всё дело Смелякова зародилось по другому принципу: он – типичный «повторник». Кто попадал в картотеку НКВД–МГБ уже до самой смерти мог быть «дёрнут» по новому делу. Их держали на «коротком поводке», пополняя наблюдательные дела доносами, справками и прочими документами, содержащими хоть какой-то компромат. Поступала команда сверху и такие люди сразу же бросались на нары. Тем более, что Смеляков был в плену и там тоже вёл себя неподобающим образом: входил в число привилегированных военнопленных, был в лагере просветителем, участвовал в оформлении лагерных фотогазет на основе фашистских изданий, писал в газеты, издаваемые противником, читал их сам и читал их другим пленным.
1952-й год Смеляков встретил в общей камере Бутырской тюрьмы, уже зная, что после праздников ему назначен суд в военном трибунале Московского военного округа на Арбате. Конечно же он понимал, что расстрел не назначат, поскольку эта мера после войны отменена, но теперь вместо расстрела назначали 25 лет тюрьмы. Но что такое 25 лет для 38-летнего человека! И потому он решил бороться.
Когда читатель проходит по шумному от всяческих забав Арбату, то пусть он всмотрится в двухэтажное жёлтое здание с обновлённым фасадом. Именно сюда неоднократно приходил Л.Н. Толстой по совету своего друга прокурора А.Ф. Кони, собирая материл для «Воскресения». Именно в этом здании судили «падшую» женщину и её подельников за отравление гостя, которая и стала потом в романе Катюшей Масловой.
Именно в это здание в «воронке» доставлен 3 января 1952 года Смеляков и Виноградская, которая тоже уже обреталась в Бутырке. Но уже через полтора часа судебный конвейер неожиданно дал сбой: судебное заседание прервано и назначено к повторному слушанию. И по причине, с которой почти не сталкивалось правосудие по таким делам: военный трибунал удовлетворил ходатайство Смелякова о вызове в суд его товарищей по плену, которые могли бы подтвердить, что он добровольно в плен не сдавался и что в лагере для военнопленных в Финляндии он занимался патриотической деятельностью в интересах Советского Союза.
Такое решение суда просто беспрецедентно, тем более что на следствии от Смелякова добились признания как в измене Родине, так и в антисоветской пропаганде.
Три бывших товарища по Выборгскому лагерю военнопленных явились на заседание военного трибунала 23 января 1952 года и дали показания, в той или иной степени подтверждающие правоту Смелякова. Но несчастная С.Виноградская подтвердила то, что она наговорила на поэта и что из неё выжали следователи и вернулась в женское отделение Бутырок, чтобы убыть на этап в Карагандинский лагерь.
Сохранилось в протоколе судебного заседания последнее слово Я.Смелякова: «Граждане судьи обратили внимание, что я не люблю останавливаться на совершённых мною преступлениях. Это потому, что мне тяжело останавливаться на них. Я считал и считаю себя советским человеком. На госпроверке я рассказал всю правду. Выйдя из лагеря, я всё время чувствовал себя на шатком положении. Это неправильно. Я должен был воспринять это как акт величайшего доверия. Я не подозревал, что за мной присматривают. Поэтому у меня появились пессимистические настроения.
Я только прошу учесть, что во мне было всё такое, что дало возможность принять меня в члены Союза советских писателей, а затем восстановить в членах ССП. Прошу учесть, что я никогда не гордился своей судимостью в 1934 году – это было самым тяжёлым в моей жизни. Прошу учесть, что я долгое время пробыл в лагерях в плену, а это стоило нервов, сердца, души и здоровья.
Кару суда я приму как законную, кассировать не буду. Прошу дать мне возможность доказать, что я исправимый человек».
На вынесение приговора военному трибуналу тоже понадобилось немало времени – 2 часа. Небывало много и, скорее всего, не было единогласия по вопросу меры наказания. Но приговор всё же был убийственный – 25 лет исправительно-трудовых лагерей, поражение в правах на три года и конфискация имущества.
Как и говорил Смеляков в последнем слове, он приговор не обжаловал, видимо понимая, что в разгар новой «посадочной» компании с новыми врагами советской власти – «космополитами» это просто бесполезно.
Союз советских писателей, которому «органы» доложили о всех высказываниях в адрес его руководителей, не замедлил принять меры, чтобы окончательно утопить поэта и материально: ему предъявили иски за неизданные произведения, по которым заключены договоры на сумму 14 тысяч рублей. Сумма по тем временам громадная.
МГБ в лице того же следователя Овчинникова нанесло по Смелякову ещё один удар: 9 февраля 1952 года им вынесено постановление о его направлении для отбывания наказания в особый лагерь МВД СССР. По знакомой с довоенного времени дороге: Коми АССР, посёлок Инта.
Находясь в этом лагере Ярослав Васильевич не подал ни одной жалобы, даже после смерти Сталина, и его дело было пересмотрено только в общем порядке, при массовой реабилитации в 1955 году, когда производилась чистка лагерей от «политиков».
Из его приговора исключена измена Родине, а мера наказания снижена до 10 лет с освобождением по амнистии. 19 августа 1955 года Ярослав Смеляков освобождён из лагеря и выехал в Москву.
Так закончилось третье, долгое и невесёлое путешествие, из которого вернулся поэт.
Впереди было всенародное признание его лирического дара, присуждение премии Ленинского комсомола в 1968 за сборник стихотворений «Молодые люди» и Государственная премия СССР в 1967 году за сборники стихов «Разговор о главном» и «День России». Но всё же в стихах нет-нет да и прорвётся грусть о потерянных годах, о товарищах по несчастью – лагерям:

И на ходу колонне встречной,
идущей в свой тюремный дом,
один вопрос, тот самый вечный,
сорвавши голос задаём…

И этот вопрос мы будем задавать постоянно, ибо цена ему – многие миллионы потерь русских людей на всём протяжении существования России, которая никогда не была милосердна к народу.
Последняя судимость висела над Ярославом Васильевичем, угнетая душу и куроча сердце, но ни единым словом он нигде и никому о своих переживаниях не говорил. Гордость же не позволяла самому обратиться за восстановлением справедливости. Только в 1958 году, уже после получения Государственной премии СССР, правление Союза писателей направило ходатайство о реабилитации поэта. Пленум Верховного Суда СССР нашёл, что Я.В. Смеляков осуждён незаконно и постановлением от 26 февраля 1969 года прекратил уголовные дела против него за отсутствием в его действиях состава какого-либо преступления.
К прошлому, ещё довоенному, Я.Смеляков возвращался в стихах послевоенных. В символическом «Послании Павловскому» – да, тому самому следователю по первому делу, в 1967 г. поэт писал:

В какой обители московской,
в довольстве сытом иль нужде
живёшь ты, мой Павловский,
мой крёстный из НКВД?

Ты вспомнишь ли мой вздох короткий,
мой юный жар и юный пыл,
когда меня крестом решётки
ты на Лубянке окрестил?

И помнишь ли, как птицы пели,
как день апрельский ликовал,
когда меня в своей купели
ты хладнокровно искупал?

Не вспоминается ли дома,
когда смежаешь ты глаза,
как комсомольцу молодому
влепил бубнового туза?

Не от безделья, не от скуки
Хочу поведать не спеша,
что у меня остались те же руки
и та же детская душа.

И что пройдя сквозь эти строки,
ещё не слабнет голос мой,
не меркнет ум, уже жестокий,
не уничтоженный тобой.

Как хорошо бы на покое,
твою некстати вспомнить мать,
за чашкой чая нам с тобою
о прожитом потолковать.
Я унижаться не умею
и глаз от глаз не отведу,
Зайди по-дружески, скорее.
Зайди. А то я сам приду.

«Послание» опубликовано только в 1987 году в «Новом мире» № 9.
Конечно же, это стихотворение адресовано не только конкретному следователю по фамилии Павловский, но и всей системе, издевательски относившейся к своему народу и отправлявшей его в такие вот «путешествия», в которых трижды побывал Ярослав Васильевич Смеляков. Но из трёх «путешествий» поэт вернулся. А для скольких это была дорога в один конец?
Анатолий БЕЛОКОНЬ
Sabr 15.06.2015 01:38:33
Сообщений: 7254
Аппа Джанибеков – первый поэт-сатирик Карачая : материалы Всероссийской научной конференции. – Карачаевск : КЧГУ, 2014. – 256 с. ISBN 978-5-8307-0315-4

В сборник включены материалы Всероссийской научной конференции «Аппа Джанибеков – первый поэт-сатирик Карачая». В представленных докладах освещаются ак туальные проблемы, связанные с многогранным творчеством З. К-Г. Джанибекова. Во вторую часть сборника вошли неопубликованные произведения Аппы Джанибекова, статья Р. А. Ортабаевой – первого исследователя творчества сатирика, а также материалы, освещающие историю рода Джанибековых.
УДК 882=943.12 ББК 83.3Кара А76
© ФГБОУ ВПО Карачаево-Черкесский государственный университет им. У. Д. Алиева, 2014 © Авторы, 2014

Лайпанланы Билал (Норвегия)

АТЛЫ

Багъыр улу Къасбот да, Къалай улу Аппа да джууукъ джетген, аланы кеслерин да иги таныгъан мени атам 19-чу ёмюрню аягъында келгенди дуниягъа, дуниядан да 20-чы ёмюрню аягъында кетгенди. Хоншубуз а — Хасаукада къазауат этген Исламны джашы Джюсюб эди. Туугъан джылы — 1844. 120 джыл джашаб, 1964 джыл ауушхан эди. Аны нёгери — Белкъау улу Мухаммад, андан джаш болса да, ол да буруннгу адам эди. Джандетли болсунла бары да, кеслери кетгенликге, айтханлары эсимде къалгъандыла. «Джаш кёргенин унутмаз» деб, аны ючюн айта болурла.

Джаз-джай- кюз айлада аладан айырылмай эдим, ала эски тонларына чырмалыб, дуппур башында джашил кырдыкга къабыргъаларындан тюшселе, зауукъ менде эди. Ислам улу джырлаб, Белкъау улу эжиу этиб, мен да тынгылаб. Алагъа тынгылай, къойланы, бузоуланы совхоз бачхагъа ийиб, кесиме азмы урушдургъанма...

Ол нарт адамлагъа тынгылай, мен 19-20 ёмюрледе джашагъанма, ала сёлешгенча, эски къарачай тилде сёлешгенме, ала бла эски замандан, къазауат джылладан, сюргюнден да ётгенме. Хасаука джырны толу вариантын эм алгъа аладан эшитгенме, артда уа – Тюркде къарачайлыладан... Ала Багъыр улу Къасботну, Джырчы Сымайылны джырларын да джырлай эдиле, Къалай улуну селеке, чам-накъырда сёзлерин айтыб да — ёмюрде къыйынлыкъ кёрмегенча – сабийлеча кюле эдиле. Эндиги къартла аллай хапарла айта, алай джарыкъ кюле да билмейдиле, алача, джангыз бир орус сёз къошмай, таза къарачай тилде сёлешалгъан да эталмайдыла. Школда манга устазла «къарттамакъ» деб, нек ышарыучуларын энди ангылайма. Ёзге эсде тургъан башха затладыла.

Ол эки къарт — Ислам улу бла Белкъау улу — дуппур башындан элге къараб, бютеу кемликлени, кёзге эрши кёрюннген затланы да айта эдиле.
– Кёремисе, ол адамланы, джолгъа джутлана, джолдан кеслерине джер юзе, эки арба ёталмазча тар этиб къойгъанларын.
– Да айтама да, джол тарлыкъ – джюрек кенглик болмагъандан чыгъады.
– Къалай улу Аппа керек эди былагъа — самаркъауу бла, селекеси бла бедишлик этер эди быланы...
«Аппа ким болгъанды, Къалай улу деб да нек айтхандыла», – деб къадалдым.
– Аппамы, – деди Ислам улу, Аппа бай, бий, къуллукъчу, оноучу, афенди деб, алагъа ариу айтмай эди. Джарлыгъа да, «джарлыды» деб джан басмай эди — тюз ким эсе, аны джанында бола эди. Омакъ кийиниб, ат башындан, патчах тахтаданча къарай эди. Тюз адам эди Аппа. Сёзге Белкъау улу къошулду:
– Бусагъатда бир тилчиле бардыла, «бачхасы он сотух тюлдю, онбирди, беш къойну орнуна алты къой тутады, эки ийнеги барды» деб тил этиб айланнганла. Аппа уа тилчини да, «халкъгъа джашау бермейсиз» деб, властны да кереклилерин берлик эди. Ачы тили бар эди. Бюгюннгюледе къайда анга джетерик. Зауаллы Аппаны тутуб, магъадан къаздырыб да тургъандыла. Зулму да бюгалмагъанды аны. «Алгъанлыкъгъа джагъадан, / Къаздыргъанлыкъгъа магъадан, / Итле къоркъалла Аппадан» деучюсю эсимдеди. «Тюшер-тюшмез бешикден,/Аякъ юсюне сюелгенме – Къалай улу Аппа деген Менме. Юйюм джокъ эсе да, / Джубранча къарамам тешикден, / Джумача къарамам эшекден, – / Барды мени Атым, / Олду мени къанатым».

Арадан кёб джыл озса да, ол эки къартны сёлешгенлери, Аппаны ала сагъыннган сёзлери эсимдедиле. Эшта, аланы къагъытха тюшюрюб къояргъа керек болур, мен да бериден ары джууукъ болгъанма.

«Барды мени Атым, / Олду мени къанатым». Аппа аламат ат кереги болгъан, къарамындан кёз алмазча атлада джюрюгенди. Кеси да бек таза, бек омакъ кийинирге сюйгенди. «Эркишини къанатыды ат» деб эртде айтылгъанды. Алай а, былайда атыны юсюнден (алай ангыларгъа да боллукъду) айтмайды Аппа. «Мени барды атым» деб, кесини АТЫНА айтады. Аппаны билмеген а ол заманда Къарачайда ким бар эди? Аппаны хар чамы, накъырдасы, селекеси нарт сёзлеча джюрюй эдиле халкъда. Аппаны сёзю ауузундан чыгъар чыкъмаз, бютеу эллеге джайыла эди. Джырчыгъа, назмучугъа андан уллу насыб къайда.

Таулада телерадио, театр болмагъан кёзюуде, Аппаны оюнлары телевизорну, радиону, сахнаны орнун тутхандыла. Артмагъындан — хар къуру да биргесине джюрютген, кеси этген — талай кийиз-бусхул гинджини чыгъарыб, аланы тюрлю-тюрлю ауазла бла сёлешдириб, хар бирин ары-бери энчи тукъум къымылдатыб, джюрютюб, халкъны сейирсиндириб тургъанды. Эм сейири — гинджилени Аппа алай джюрютгенди, сёлешдиргенди, халкъ алада динни бузгъан джарым моллаланы, бий атха тамгъа тюшюргенлени, терс оноу этген старшиналаны, къызгъанчлыкъ бла бет джойгъан байланы, дженгил, тёзюмсюз адамланы, эринчеклени, харам, гюнах ишге къошулгъанланы, адетден, намысдан чыкъгъанланы барын таныб, атларын айтыб, кюлюб тургъанды. Гинджиледе кеслерин таныгъанла уа, Аппагъа тиш къыса, алайдан джанлар къайгъыгъы киргендиле. Артда «Аппаны ауузуна тюшгенден Аллах сакъласын» дей, Къалай улугъа ким ариу айтыргъа, ким къоркъутургъа, ким махкемеге тартаргъа кюрешгендиле.

Сагъыш этеме да, хар адамны шарайыбын ачыкъ айтыб, харам оноучуланы, ит къуллукъчуланы джерге кирлик этиб тургъан Аппада къаллай ёт болургъа керек эди? Къарачайны шайырларыны ичинде Аппача адам болуб билмейме.

Эсимдеди, 1990-чы джыллада бир оноучугъа назму джазгъаным: «Джуртум деген, Халкъым деген — Адамды. / Башхалагъа къарын джалчы болгъанны, / Халкъын сатыб, ашау алыб тургъанны, / Анасындан ичген сютю харамды». Лайпанланы Сейит, тынгылаб туруб: «Да, Аппагъа бир джууукълугъунг болур, былай джаза эсенг. Энди аныча тутмакъ азаб сынаргъа да хазырмыса?» – деб, башын, разы болмагъанча булгъагъан эди. Алай а, Аппача болургъа къайда.

Аппаны юйю да, кюню да, бютеу джашауу да Тюз Сёз болгъанды. Аны ючюн тутмакъ да сынагъанды, джангызлыкъ да сынагъанды. Алай а, тутмакъдан чыкъгъаны сайын, къоркъмай, тохтамай, хакъ сёзню айтханлай тургъанды. Багъыр улу Къасботха тюбегенинде: «Сен Багъыр эсенг, Мен — къалай, / Сен къалай эсенг, Мен – алай», – дегенди.

Бюгюн, Багъыр улу Къасбот аллыбызгъа чыкъса, алай айталлыкъ Джырчы бармыды бюгюн? Къалай улу Аппа чыкъса уа аллыбызгъа? «Сен къалай эсенг, мен алай» деб айталлыкъ шайыр бармыды ичибизде? Тюз сёзню къоркъмай айтыб, аны ючюн отха, тюрмеге тюшген неда тюшерге хазыр бармыды ичибизде? Джокъ эсе уа, керти Джырчы, керти Шайыр джокъду арабызда. Хакъ сёзню айталмагъан, Акъ сёзню да айталлыкъ тюлдю.

Къалай улу Аппа бизни адамлыкъгъа да, шайырлыкъгъа да юретгенлей турлукъду. Дуния мал ючюн неда къуллукъ ючюн къул болгъан Аппаны кёзюгюзге кёргюзталлыкъмысыз? Неда, Аппаны эшекге миниб? Огъай. Аппа къуру да ат юсюндеди. Поэзиябызгъа да киргенди алай. Ёмюрге да халкъ эсинде къаллыкъды алай — ат юсюнде.

ПРИЛОЖЕНИЯ. Приложение 1

В приложении 1 представлены неопубликованные сатирические произведения Аппы Джанибекова, которые любезно передал нам Билал Лайпанов из Норвегии.

КЪАЛАЙ УЛУ АППАНЫ АЙТЫУЛАРЫНДАН

1.ФУК УЗМАННГА АППАНЫ АЙТХАНЫ.
2.АППА БЛА БАСТАНИЕЧИЛЕ.
3.АППАНЫ АТЫ ЭШЕКЛЕНИ АТЛАРЫ БЛА ЧАБМАЗ.
4.АППА ЮЧ ЗАТЫН КИШИГЕ БЕРМЕЙДИ.
5.КЪАРАЧАЙГЪА ДА БИР КЕМЕ ИЙСИН.

ФУК* УЗМАННГА

Аппа къара гинджисин терсине айландырыб, къара эшекге миндириб, былай айтыб сёлешгенди:

«Узакъда» джашайды Фук.
Аны къоймагъыз джууукъ.
Шайтан къылыкъ алайды -
къара халкъны алдайды.
Джалгъан атыды узман.
Бермегиз анга туз-дам.
Сиз бермегиз анга джол,
сиз бермегиз анга къол.
Къойсагъыз да ёлтюрюб,
айтыб турур ётюрюк.
Ол эр тюлдю — къанауду,
ёзю, сёзю — джамауду.
Туудугъуду ол Фукну,
душманыды ол нартны.
Джарылса да Фук узман,
кюушеннгеними бузмам.
Мен къуллукъ эте хакъгъа
джинни танытдым халкъгъа.
Айландырыб терсине,
олтуртханма эшекге -
тюкюрюгюз бетине.

*«Фук» деб, кесине «узманма» (устама) деб, хар неге, кимге да мадарым барды деб, дуала джазыб тургъан бир джарым моллагъа айтханды.

Бу оюнундан сора, Аппа абрек чыгъаргъа керек болгъанды дейдиле. Муну 1960-чы джыл Ислам улу Джюсюб (Тамбийладан) айтыб, джашы Ибрахим джазыб алгъанды. 1984 джыл Ибрахим атасындан эшитген кёб затны айтхан эди меннге. Аланы арасында Аппаны айтыуларындан да талай зат барды. Бу аланы бириди. Бу самаркъау назмуну сейирлиги — формасыды. Аппаны назмулары эркин назмуладыла. Алай а, кебни бузмай, айтайым десе, былай да айталгъанды. Бу да — Аппаны табигъат фахмусун кёргюзтген бир шартды.

АППА БЛА БАСТАНИЕЧИЛЕ

-Джер айланыбды башы тюбюне,
айланыр кюн а келир тюзюне»,- дегенми эдинг?
-Деген эдим.

-Джер айланыб эди башы тюбюне,
Бласт келгенлей салды тюзюне»,- дегенми эдинг?
-Деген эдим.

-Тюбдегиле баш болдула,
башдагъыла тюб болдула,
къара къайгъыла кёб болдула»,- дегенми эдинг?
-Деген эдим.

-Энди уа, не дейсе?

-Эндими? Энтда:
«Джер айланыбды башы тюбюне,
айланыр кюн а келир тюзюне,- дейме.
Кесиме не десегиз да,
атыма тиймегиз»,- дейме.

Бастаниени башчылары, кюлген да этиб, Аппаны башына бош этгендиле.

Бу юзюк къагъытха тюшюрюлген сагъатда, бу восстание къайсы джылгъы восстание болгъаны джазылмай къалгъанды. 1960-чы джыл аны къагъытха тюшюрген Тамбийланы Ибрахим атасы Джюсюбден соргъан эсе да, унутханды. Мени къолума бу 1984 джыл, мен газетде ишлеген сагъатда тюшген эди. Мени оюмум бла, бу иш 1920-чы джыллада болгъан болур.

АППАНЫ АТЫ ЭШЕКЛЕНИ АТЛАРЫ БЛА ЧАБМАЗ

Аппагъа: «Ат чабдырадыла. Чарсха сен да къошул. Сени аджиринг хорларгъа да болур»,- дегендиле. «Чарсны къурагъан кимди? Кимлени атлары чабарыкъдыла?»- деб, соргъанды ол. Сора, бираз тынгылаб: «Аппаны аты эшеклени атлары бла чабмаз» деб, къойгъанды.

АППА ЮЧ ЗАТЫН КИШИГЕ БЕРМЕЙДИ

Аппаны атын хаух тилей келгенди бир эссизирек джаш нёгери бла.
-Не этериксе ат бла?
-Къыз къачырлыкъма,- дегенди джаш.
-Къыз къачырлыкъны кесини аты болургъа керекди,- дегенди Аппа.
Дагъыда айтханды:
Аппа юч затын — башында бёркюн, тюбюнде атын, белинде къамасын — кишиге бермейди.
-Халкъгъа сен берген не барды?- деб, хыршыланнганды джашны нёгери.
-Халкъгъа мен сёзюмю береме, халкъ да аны айтыб айланады. Сиз а, кесигизден тамадагъа келиб, не сёлешгенигизни билмей эсегиз, адам сёзню ангыламай эсегиз, адеб-джорукъ билмей эсегиз - сизге берлигим буду,- деб, джашланы къамчиси бла сопалаб, илгиздик этгенди.

«КЪАРАЧАЙГЪА ДА БИР КЕМЕ ИЙСИН»

Инкъыйлабха (революциягъа) къууаныб тюбеген Аппа, бираздан мыдах болгъанды. Бластла адамланы ёлтюргенлерин, тутханларын джаратмагъанды. Къайсы эсе да бир «билимлирек» айтханды Аппагъа: «Ленин кишиге зорлукъ этдирмейди. Джангы бластны джаратмагъан, къаршчы болгъан алимлени, джазыучуланы, джырчыланы, афендилени барын джыйдырыб, кемеле бла тыш къраллагъа ийдиргенди». Аппа джарыб: «Шо, Лениннге бир къагъыт джазыгъыз. Къарачайгъа да бир кеме ийсин»,- дегенди. Танышы кюлгенди: «Да Орусда сабет бластха халкъны азы къаршчыды. Къарачайда уа халкъны кёбю. Кёрдюнг да, къозгъалыу болгъанында бютеу Къарачай ёрге къобуб къалгъанын. Тышына ашырыу болса, къарачайны кёбюн ашырыб, бек азы къаллыкъды. Ол заманда сен кимлени хыликке этериксе, самаркъауунг, джырынг-зат кишиге керек болмай къалыр». «Да мен да кетерме, халкъны кёбю къалай болса, алай болурма» деб къойгъанды Аппа.

Аппаны бу юч айтыуун («Аппаны аты эшеклени атлары бла чабмаз», «Аппа юч затын кишиге бермейди», «Къарачайгъа да бир кеме ийсин») Лайпанланы Билал атасындан — Аппаны иги таныгъан Лайпанланы Аббасдан 1985-чи джыл джазыб алгъанды.

КЁЧ УЛУ АСАННГА

Келгенимде къайытыб Сибирден,
джийиргеншли таныш ауазны
эшитдим да, илгениб сордум:
-Кимди бу ёкюрген?
Дедиле: -Кёч улу Асан
къычырады азан.

-Къалай? Ол — мыртазакъ,
халкъгъа джетдириучю азаб,
мени да этген тутмакъ,
энди ийманлы болгъан болурму?
Анга ийнаныргъа болурму?
Мёлек къой, эм джууаш адам,
къачар эди аны къатындан.

-Азан бла къалмай,
ауаз да береди бир-бирде,
намаз да къылдырады бир-бирде...

Къарар ючюн итге,
бардым межгитге -
хар не болду кёзюме туура:
Кёч улу тургъаныча тура,
юсю джылтырай кирден, шимирден.
-Хош келдинг тутмакъдан, Сибирден,-
салам берди да узатды къолун.
Джийиргендим тутаргъа къолун.

Аны абдези да болмаз,
сора къалай къылдырады намаз?
Быллайла болгъан межгитге
ёмюрде да аягъым басмаз.

Дагъыда, чыдаялмай айтдым:
-Сени джюрегинг, бетинг да къара.
Сен адам тюлсе, багушса,
межгитни бузма, къора.
Багушдады сени орнунг да,
къазма чычханнга ушайды къолунг да.

Халкъ гюрюлдеди:
-Къайгъынгы къой, Аппа,- деди.

-...Ийс ангыламагъан къарангы народ а,
кирден джийиргенмеген джахил народ а -
барыб тохтагъан тонгуз порода,-
деб, бурулуб кетдим.

Аппаны бу назмусун Тамбийланы Ибрахим атасы Джюсюбден 1960-чыл джазыб алгъанды.
Sabr 17.06.2015 18:24:25
Сообщений: 7254
http://lgz.ru/article/-24-6513-17-06-2015/gory-lyubyat-tekh-kto-lyubit-gory/

«Горы любят тех, кто любит горы»

Голоса фронтовиков Карачаево-Черкесии
Литература / Поэзия


Абазинская поэзия


Пасарби ЦЕКОВ (1922 –1984)

Первый абазинский профессиональный писатель. Участник Великой Отечественной вой­ны. Разработал жанры романа, лирической песни. Автор тринадцати поэтических и прозаических книг. Много лет проработал в редакции областного радио, консультантом при областной писательской организации.

Другу детства

Мы с тобой росли в ауле вместе,
Исходили всё с тобой вокруг.
Добрым словом вспомни наше детство,
Переулок узкий вспомни, друг.
Там, где Адиюх над речкой горной,
Говорили – клад лежит большой.
Россыпи алмазные упорно
Много лет искали мы с тобой.
Как джигиты, по утрам седлали
Камни, что лежали у ворот...
И старушки нас порой ругали –
Мы любили лазить в огород...
Детство солнечное несказанно мило,
Детство и сейчас со мной в пути.
Правда, друг, оно не уходило?
Правда, друг, оно у нас в груди!
Жизнь спешит, как буйной речки воды.
И в кудрях всё больше седины.
Пусть седеем мы, но детства годы
Сохраняем, словно счастья сны.

Перевод Ю. Щербака

* * *
Тому ль постигнуть, как вода вкусна,
Кто многодневной жажды не познал?
Тому ль понять своих поступков нить,
Кто не способен их соединить?

* * *
Не верь тому, кто с лёгкостью
Друзей себе находит.
Поверь: с такой же лёгкостью
Он от друзей уходит.

Перевод М. Ватагина

Карачаевская поэзия
Осман ХУБИЕВ (1918–2001)

Участник Великой Отечественной вой­ны, кавалер ордена Дружбы народов. Автор двадцати поэтических и прозаических книг. В своём романе-трилогии «Аманат» поведал о героизме советских солдат, победивших фашизм. Долгие годы работал ответственным секретарём республиканской писательской организации.

Мой город

Немало городов. Они, как братья,
Меня встречали в стороне любой
И предлагали жаркие объятья,
И в каждом – чья-то радость и любовь.

Но ни один с такой не вспомню болью –
Как трудно солнце сравнивать с луной –
Ты невелик, не знаменит собой,
Но сказочен, хотя вполне земной.

С тобой я с детства неразрывно связан,
Как с мамой связан я родством святым.
И, как орла влекут снега Кавказа,
Так и меня зовёшь и манишь ты.

В тебя Кубань влюбились с Тебердой,
У стен твоих ведут извечный спор.
Я называю яркою звездой
Мой Карачаевск, город среди гор.

Перевод Г. Фатеева



Халимат БАЙРАМУКОВА (1917-–1996)

Родилась в древнем карачаевском ауле Хурзук. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и Высшие литературные курсы в Москве. Автор четырнадцати поэтических сборников, четырёх романов, пяти повестей и многих рассказов, четырёх публицистических книг. Её произведения печатались на пятидесяти языках мира. В период войны проходила службу в качестве медсестры 2436-го эвакогоспиталя. В течение 10 с лишним лет возглавляла писательскую организацию Карачаево-Черкесии. Имеет награды-ордена: «Знак Почёта», Дружбы народов, юбилейную медаль «За доблестный труд». Её имя носит Национальная библиотека Карачаево-Черкесской Республики.

Горы

Горы, что вы сделали со мною?
Чем заворожили? Властным зовом
К подвигам горячим и суровым
Или мудрой снежной сединою?

Я держусь на ваших скользких тропах,
Ваша твёрдость мне передаётся,
Тем ровней, спокойней сердце бьётся,
Чем пытливей вглядываюсь в пропасть.

И, встречая блеск вершин бесстрастно,
В самом риске чую сталь опоры...
Горы любят сильных и бесстрашных,
Горы любят тех, кто любит горы.

Перевод Н. Матвеевой

Увези ты меня при луне

Мой джигит, ты меня не обманешь.
Я прошу, не клянись мне в любви.
Если любишь, то клясться не станешь,
Так зачем же мне клятвы твои?

Прискачи по гористым дорогам
Сквозь туман, сквозь дождей кутерьму,
Загляни мне в глаза ненароком –
И тогда всё без слов я пойму.

Ну а если ты скажешь мне слово
В час, когда будешь рядом со мной,
То не смей повторять его снова
Никому... Разве мне лишь одной.

Мой любимый, мой сильный, мой смелый,
Увези ты меня при луне
Под лохматою буркою белой,
На отчаянном белом коне.
Перевод М. Пляцковского


Азамат СУЮНЧЕВ (1923-–2012)

Народный поэт КЧР, прозаик, публицист, педагог, участник Великой Отечественной вой­ны. Лауреат рес­публиканской литературной премии им. Касбота Кочкарова, обладатель 15 правительственных наград. Автор более 30 книг художественной литературы и научных трудов. Велика его заслуга в составлении капитального труда – «Русско-карачаево-балкарского словаря», а также школьных программ и учебников по родной литературе.

Пастуший посох

Вечный круг отар под шатром светил –
Песня пастбищ, как мир, стара.
Надо взять кизил, ошкурить кизил
И обжечь на огне костра.

Нужно время – иссохнуть и почернеть.
Чтоб, впитавши огонь и дым,
Стала палка посохом, звонким, как медь,
Твердожилым, упругим, прямым.

Чтобы в сырость не гнил, у огня не сгорал
И от холода треснуть не мог –
Для того-то и нужен горячий закал
Деревянному другу дорог.

Отшлифованный сталью чабанских рук,
Неизменный водитель стад –
Он всегда под рукой, его держит пастух,
Как винтовку держит солдат.

А чабан и сам – прокопчён, прокалён...
Кто весь век свой отары водил –
Так же лёгок, и жилист, и прочен он,
Как булатный его кизил.

Перевод Е. Дунской

Гроза

Небесный гром высекает огонь,
Туманы рождают дым.
Трясётся воздух со всех сторон,
Пожар в облаках седых.

Там мечется пойманная гроза.
И стрелы её, змеясь,
Безумным огнём ослепляют глаза,
Упасть с высоты стремясь.

Небесный суд над горами вершит,
В призывную дует дуду.
Роняя потоки с могучих вершин,
Дождь горную моет гряду.

Уходит гроза, исчерпан ресурс,
Скрылась среди облаков.
И чернозём оживает в лесу
Букетом нарядных цветов.

И вот уже солнца сияет круг.
К нам тянет лучи свои.
А над горами погоды друг –
Радуги мост стоит.

Перевод Г. Фатеева

Ногайская поэзия

Фазиль АБДУЛЖАЛИЛОВ (1913-1974)

Окончил Высшие литературные курсы в Москве. Один из основоположников ногайской литературы, прозаик и поэт, публицист и критик, участник Великой Отечественной войны. Автор многих книг на ногайском и русском языках: «Побеждённые враги», «Двое из многих», «Много видевшая Кубань», «Бурный поток», «Семья сильных», «Асантай» и др.

Горное утро

Когда на востоке вполнеба
Повиснет ковёр заревой,
Заблещет алмазами гребень
Высокой гряды снеговой.

Очертятся резче громады
Кавказских синеющих гор,
И чистое утро прохладой
Пахнёт на цветущий простор.

Я выйду на берег Кубани
И свежесть речную вдохну,
Услышу я птиц щебетанье,
Поющих простор и весну,

С обрыва увижу яснее
Далёкие земли в цвету,
И сердцем пойму я сильнее
Отчизны моей красоту.

Перевод А. Седучина

* * *
Я быть хотел бы облаком, что в небе
Плывёт, не зная никаких преград,
Тогда б я глянул на места, где не был:
Какую даль мой охватил бы взгляд!

Я стать хотел бы вешнею травою,
Что яркой зеленью волнует нас;
Прозрачною росинкою живою,
Сверкающей на солнце, как алмаз.

Хотел бы стать кубанскою водою,
Что неустанно вдаль несёт волну;
Иль строгою вершиной снеговою,
Чтобы окинуть взглядом всю страну.

Хотел бы я орлом парить над тучей,
В полёте гордом провести свой век,
Хотел бы... Только есть ли доля лучше,
Чем знать, что на земле ты – человек!

Перевод А. Ялъмар


Салехжан ЗАЛЯНДИН (1924-1973)

Ногайский поэт, родил­ся в ауле Эркин-Юрт Карачаево-Черкесской области. Участник Великой Отечественной войны. Литературным творчеством начал заниматься в 1946 году – сначала как переводчик произведений русских писателей на ногайский язык. С 1948 года начали появляться в печати оригинальные произведения поэта. Автор поэтических сборников «Лейся, песня», «Весенние ветры», «Первый дождь» и др.

Сады

Ещё покрыты тонким льдом
Кубани быстрые протоки,
А ветер весть несёт о том,
Что уж весна неподалёку.

Что вот придёт, пахнет теплом,
Украсит землю цветом вешним.
И шумно ладят всем звеном
Ребята новую скворечню.

Друзья мои! Здесь саду быть!
Уже поставлена ограда, –
Здесь будут птицы гнёзда вить
И песни петь в просторах сада...

Чтоб гнулись ветки от плодов,
Чтоб Родина в цветах сияла,
Должны мы тысячи садов
Взрастить чудесных, небывалых!

Первый дождь Весь жаркий день по небу облака
Брели неторопливо, вперевалку,
А по сухим лугам у большака
Метались и к дождю кричали галки.

Сгустились тучи, солнце заслонив,
В домах хозяйки форточки закрыли,
А из гнезда, все страхи победив, –
Птенец нырнул в поток горячей пыли.

Вот ветер добрый свежестью дохнул,
Деревья, всполошась, затрепетали,
И в тот же миг на жаждущий аул,
На землю капли первые упали.

Черкесская поэзия

Абдулах ОХТОВ (1909-1971)

Участник Великой Отечественной войны. Имеет боевые награды. Автор четырёх сборников поэзии и прозы. Это – «Стихи и проза», «Слово о братстве», «Ущелье Бэлы», «Камень Асият».

Калина

Удивительно, говорят, –
Отчего это на заре
За калиною Салимат
Ходит к дальней крутой горе.

Чудо-чудное, говорят, –
Деревцо там одно всего,
Но не может, нет, Салимат
Оборвать до конца его.

Ой, прозрачная ты, вода!
Ой, ты, ягода-калина!
Не напрасно, видно, туда
Тропку вытоптала она.

Как пойдёт к горе – примечай! –
Обязательно над водой
Встретит девушку «невзначай»
Асланбек – джигит молодой.

Встретит, робко потупит взор,
Поприветствует. А потом –
Заведёт-ведёт разговор
Длинный-длинный о сём, о том.

Что давно, мол, не было гроз,
И что, мол, тучнеют стада,
Что, мол, рядом с фермой покос
Нынче вымахал – хоть куда.

Обо всём расскажет джигит,
Утаит лишь слово одно.
Он его, как мечту, хранит,
Что до смерти хранить дано.

И ещё давно говорят, –
Только взяли это с чего? –
Будто ведает Салимат
Об уловке хитрой его.

И придёт ли пора, говорят,
Для калины, для деревца,
Когда девушка Салимат
Оборвёт его до конца?

Перевод В. Максимова

Хусин ГАШОКОВ (1913-–1983)

Один из основоположников черкесской литературы. Автор около двадцати книг, выпущенных на русском языке. За боевые заслуги на поле боя и за мирный созидательный труд Гашоков награждён орденами Красной Звезды, Великой Отечественной войны, двумя орденами «Знак Почёта» и орденом Трудового Красного Знамени.

Люблю весну

Люблю ручьёв весёлый разговор,
Их резвый бег по склонам, с высоты.
Люблю бродить в долинах среди гор,
Когда луга оденутся в цветы,

Люблю тебя, кавказская весна!
Твоих садов густой пчелиный гул!
Люблю тебя, небес голубизна,
Люблю долин весенний изумруд!

Люблю поля в предчувствии дождя,
Когда они прижаты тишиной,
Когда вот-вот, мгновенье погодя,
Потоки ливня вырастут стеной...

Люблю, когда лавиной по низам
Спешит вода... И солнце брызнет вдруг,
И радуга, как сказочный фазан,
Прочертит в небе яркий полукруг.

Люблю весну. За что?
Ведь с новой силой
Земли, освобождённой ото льда,
Бурлит мой край – неповторимый, милый,
Мой отчий край, родная сторона.

Перевод Б. Стрелкова

Мухадин АХМЕТОВ (1917-–2013)

Родился в крестьянской семье в ауле Зеюко (Карачаево-Черкесия). В 1933 году окончил Черкесское педагогическое училище. Участник Великой Отечественной войны. Первые произведения Ахметова были опубликованы в 1938 году. Его перу принадлежат сборники поэзии и прозы «Цвети, мой край» и «Камилуко», сборник очерков «Щедрая земля», повестей «В родном ауле», «Кош-Хабль». Ахметов – один из основоположников детской черкесской литературы.

Танец «Кафа»

Шире круг!
Танцует юность.
Смотрят звёзды сквозь туман.
И звенят задорно струны,
И грохочет барабан!
Где родился танец «Кафа»,
Сотканный из серебра?
Здесь родился танец «Кафа»,
Танец чести и добра!
Шире круг!
Подай мне руку.
«Кафа» нас ведёт по кругу.
Веселей, гармонь, играй!
В этом танце – так и знай! –
Грома вешнего раскаты,
Волн звенящих перекаты,
Резвость, молодость, задор
И величье наших гор!

Шире круг!
Плывут горянки,
Словно стая лебедей.
До чего ж нарядны!
Глянь-ка!
Как царевны, ей-же-ей!
И звенят лукаво струны,
И грохочет барабан.
Эй, джигит!
Чего ты струсил?
Что ты замер, как чурбан?

Шире круг! Ударь в ладоши,
Под гармонику – ударь!
Коль джигит ты, коль удал,
То танцором быть хорошим
Сам Аллах тебе велел!
Кто решителен и смел,
Тот для девушки дороже!
Здесь родился танец «Кафа»,
Гордость юности и гор.
Каждый знает танец «Кафа»
И танцует с давних пор.

Перевод В. Прыткова

Алим ХАНФЕНОВ (1922-2014)

С именем Алима Ханфенова связано возникновение черкес­ской детской литературы. Ветеран Великой Отечественной войны и труда. Народный поэт Карачаево-Черкесии, заслуженный деятель культуры Абхазии, почётный гражданин города Черкесска.

МАРУХСКИЙ ЛЁД

Мой новый стих
Седлаю, как коня,
Чеканный ритм –
Надёжная подпруга.
Строка стиха, как тетива, упруга.
Лети ж, мой конь, копытами звеня!
Лети, мой конь, на гребни гор, туда,
Где над седыми пиками Кавказа
В лучах зари сверкают глыбы льда
Сияньем огранённого алмаза.
Где покрывало девственных снегов
Не топтано незваными гостями,
Где даже горы, хороня врагов,
Внезапно разверзались пропастями!
Где встали на пути врагов, как лес,
Герои, что позиций не сдавали
На ледяном Марухском перевале –
России сын, украинец, черкес!
Остановись, мой конь, остановись!
Здесь каждый метр омыт солдатской кровью.
И неба высь, и мысль моя слились,
Покорные священному безмолвью.
...И оторопь безмолвная берёт,
Но страха нет – здесь сердце постигает:
Марухский лёд, холодный вечный лёд
Огнём отваги душу зажигает!

Перевод Е. Савиновой
Sabr 25.06.2015 18:00:40
Сообщений: 7254
Помехи информации

Литература / Литература / Журнальный вариант
Анкудинов Кирилл




Фото: АМ

Я часто злюсь, читая литературные журналы. Вот пример: открываю девятый номер «Октября» за 2014 год и вижу очередную подборку Анатолия Наймана. В подборке – стихотворение «Письма Платонова»; это стихотворение посвящено Андрею Платонову; по мнению Наймана, Платонов в письмах к возлюбленной Маше изъяснялся так: погубишь ты нашу двулюбость и хахаль твой – чмо». Я взбесился, прочитав это. Дело даже не в том, что Андрей Платонов не мог так писать, потому что слово «чмо» появилось лишь в 80-е годы – в Советской армии. Дело в том, что лучшему стилисту ХХ века, виртуозу русского слова, волею Наймана приписана косноязычная казарменная гадость.

Так злиться мне доводилось часто: из пятидесяти четырёх обзоров московских литературных журналов, написанных мной для уфимского журнала «Бельские просторы», имя Анатолия Наймана пришлось упоминать в пятнадцати текстах. В «Журнальном зале Русского журнала» у Наймана – сто три публикации (у нобелиата Бродского – лишь пятьдесят публикаций: вдвое меньше). В чём причина этого? В супердостоинствах творчества Наймана? Их нет: содержательные достоинства нынешней поэзии и прозы Анатолия Наймана равны нулю, а по части формы (даже в плане грамотности) они – вовсе минусовые. В хорошей репутации? И её нет!

Определённая логика тут имеется; я называю её «логика домработницы Раневской». Замечательной актрисе Фаине Раневской был положен спецпаёк; отказаться от него она не могла, но и кушать пайковые сыры и колбасы тоже не могла – по состоянию здоровья. Близких родственников у неё не было, каждый день принимать гостей или ходить в гости невозможно; пришлось отдавать паёк домработнице – деревенской бабе; через год домработница откормилась так, что её щёки стали «свисать до плеч». Вот и Анатолий Найман пару десятилетий исправно «забирает паёк Ахматовой и Бродского».

Найман – самый вопиющий случай; но вообще таких «литературных домработниц много»: кто-то «берёт паёк» за покойного Бориса Рыжего, кто-то – за всю группу «Московское время». Даже многие достойные литераторы из Москвы или из Питера не могут публиковаться в журналах; я уж не говорю о провинциалах – им туда путь заказан: всё заполонил, занял собою «коллективный Найман» – преимущественно не московско-питерский, а эмигрантский. Впрочем, мало ли кто живёт в какой стране. «Власть держат» три-четыре (полу)эмигрантские группировки. Похоронившие – вначале лидеров глобального масштаба (таких как Бродский), а потом тех, кто был талантлив (Льва Лосева, например). Представленные уже почти исключительно – «домработницами».

…Я люблю общество в целом, то есть «народ»; я люблю и государство, в той мере, в какой оно является «народом». В то же время я боготворю личность – хотя личности в ходе саморазвития трудно избежать конфликта с обществом. Это – высокая трагедия: обе противоборствующие стороны прекрасны и велики.

Но я не люблю «замкнутые меньшинства», корпорации; они меня раздражали, а ныне вызывают омерзение. Не следует смешивать корпорации с «корпоративными маркерами»: бывают люди-носители сильнейших «корпоративных маркеров», которые чуждаются своих корпораций; таких людей я уважаю. И, наоборот, бывают корпорации без маркировки вообще, обыкновеннейшие «рабочие коллективы», например. Коллектив, десятилетиями не интересующийся ни смыслом собственной работы, ни миром за окнами, а озабоченный только отчётами начальству и внутренними интригами-подсиживаниями – что может быть гаже! Корпорации вечно заняты двумя делами – корпоративной экспансией и травлей «непохожих». Ни одно государство не способно преследовать отступников так, как это делают корпорации. Государство – непредсказуемо: на одного человека государство плюнет, другого – поцелует; кого-то в пыль разотрёт, кого-то к чёрту пошлёт, кого-то к сердцу прижмёт. Государство – это стихия; государство опасно и живописно, как гроза, как океан. Корпорации же действуют механически и безжалостно, словно турникет в метро; они злы и унылы.

Анатолий Найман невзлюбил Евгения Рейна. Сначала Найман написал (и опубликовал в журнале) повесть «против Рейна», затем он написал (и опубликовал в другом журнале) пьесу «против Рейна». Наконец явился огромный наймановский роман; в нём Рейн был выведен исчадием ада (замечу, что Рейн не мог защитить себя, поскольку в те годы журналы объявили ему бойкот). Мне «рейниаду» было читать неприятно, но небезынтересно (как литературоведу). Но к чему это обычной, нефилологической аудитории «Нового мира», «Звезды» и «Октября»?

Я ведь пекусь не о возможностях публикации: сейчас у нас может издать книгу каждый – были б деньги на издание. На крайний случай есть сайты «Стихи. Ру» и «Проза. Ру». Меня беспокоят другие вещи. Культура – огромное информационное поле, меняющееся и пронизанное каналами. Когда каналы забиты корпоративными «помехами», мы не можем получить представление об изменениях в культуре. Что-то происходит за нашими спинами, но мы не в силах ни осмыслить, ни обсудить это – у нас нет языка. Мы семантически парализованы, мы немы и почти слепы. Я много раз твердил об усилении романтических тенденций в российской культуре – не правда ли, смешная тема? Теперь «новый романтизм» явил себя удивительной фигурой Игоря Стрелкова (кстати, ещё и писателя). А мы, вместо того чтобы моделировать социокультуру, забивали журналы и мозги «соображениями Грицмана о Гандельсмане». Как плохо, когда нечто реально творится – но мы бессильны вербализовать новую реальность из-за «помех информации»!

В российском литературном поле меняются эстетические вехи, однако ввести эти перемены в научный контекст – невозможно: поэт может напечатать хоть сотню своих сборников, но если его не возьмут в «Арион» или в «Воздух», тогда его поэзию не осмыслят как культурное явление. У литературоведов есть инструментарий для поэзии Елены Шварц; но есть ли у них инструментарий для исследования поэзии Елены Ваенги? Или вместо методологии – всё та же высокомерная отговорка: «Ваенга – не поэт». Огорчу вас, господа филологи: Ваенга – поэт (притом эстетически близкий Елене Шварц).

Из моих майкопских друзей-поэтов наибольший шанс опубликоваться в московских журналах имеют «сторонники патриотических взглядов» («патриотические» журналы руководствуются идеологическими, а не корпоративными принципами). В Майкопе немало хороших поэтов-традиционалистов; им открыты все традиционалистские издания. Худшая участь уготована провинциальным поэтам «с инновационной эстетикой»: традиционалисты их не поймут, а в центровых изданиях места заняты «коллективным Найманом». Меня тоже нигде не поймут, если я заговорю о научно-филологическом смысле, например, таких строк майкопского поэта Александра Адельфинского…

Знать бы цель, сообразно которой на нечет и чёт
На обратной поверхности неба обратный отсчёт
В столь зияющей верности окна имеет двойные,
Где сквозь мнимые стёкла событий ряды потайные.
В тех рядах коридорных проёмы другие видны,
И уже непонятно, с какой непрямой стороны
Заприметишь себя, отражённого до или после,
Здесь рождённого, в это же время убитого возле.
Назначаются сроки, а стрелками в кровь циферблат
Предугаданно располосован, рассвет и закат
Белой линией солнца твои небеса разделяют
И тебя наконец-то безжалостно определяют.
Пригвождённою тенью полуденной только и есть
В тишине горизонта звенящего ясная весть,
Что среди неуверенных истин и шатких известий, –
Вертикальная линия. Вверх. – И ни шагу на месте!
На обратной поверхности неба обратный отсчёт,
Но случится ж такое – неважно, где нечет, где чёт,
Если точно решил, и летишь, и в полёте смеёшься,
И уверен, что не раздвоишься. И не разобьёшься.

Прошу прощения у антимодернистов: эти строки – сложные, модернистские, символистские. Я способен признать модернистские стихи – когда они хороши (красивы и осмысленны). Аркадий Драгомощенко писал плохие (некрасивые и бессмысленные) модернистские стихи; Адельфинский пишет хорошие (красивые и логичные) модернистские стихи. Это – не более чем моё личное мнение. Но куда б мне пойти с моим личным мнением, если для «Нашего современника» поэзия Адельфинского неприемлемо сложная, для «НЛО» – неприлично простая и без «приращения смыслов», а посерёдке между «Нашим современником» и «НЛО» – «коллективный Найман»? Когда-то я мечтал о возрождении Серебряного века и символизма; неужели моя мечта – ничто?

Есть ещё аспект: помимо «замкнутых меньшинств» существуют «разомкнутые меньшинства», то есть меньшинства, которые способны стать большинством. Не могут составить большинство социума чиновники или полицейские (в современной России – «замкнутые привилегированные меньшинства»). Но вот другой пример: в России XIX века грамотные люди были меньшинством (привилегированным меньшинством), а в Советском Союзе ХХ века грамотных стало абсолютное большинство (несомненный повод похвалить советскую власть). Сейчас люди, занимающиеся литературным творчеством, являют в нашей стране меньшинство, а я хочу, чтобы они были большинством – такая у меня утопическая программа. Пусть не каждому дано стать талантливым поэтом; но врач или бухгалтер, электрик или ресторатор, глава городской администрации или участковый полицейский могут исполнять свои обязанности нормально, только если в их душе есть место творчеству.

Какие песни возможны в обществе, в котором петь для народа разрешено только Филе Киркорову? О каком «гражданском обществе» речь, когда на всех телеканалах – «депутат Икс» и «политолог Игрек», а больше никого? Кто захочет творить там, где творческие перспективы приватизированы корпорациями?
Sabr 09.07.2015 05:13:35
Сообщений: 7254
Альберт Узденов: «Будьте богобоязненны»

«Самая высшая награда данная Всевышним — это твоя семья, а вторая — имя, которое тебе дано твоим народом»

Узденов Альберт Магометович – поэт, прозаик, драматург, автор и исполнитель многих популярных песен, советник Главы Карачаево-Черкесской Республики, член Союза писателей СССР (России), заслуженный артист РФ, народный поэт КЧР, народный артист КЧР, заслуженный деятель искусств Республики Ингушетия, заслуженный работник культуры Кабардино-Балкарии, кандидат педагогических наук. Именем «Альберт Узденов» названа звезда в созвездии «Овна».
Альберт Узденов является автором множества книг, среди которых «Семь дорог любви» (Черкесск -1985), «Мелодии осенней ночи» (Нальчик -1989), «Петля» (США -1990), «Родник» (Черкесск-1991) и других. О жизни, об отношении к трудностям пути и преодолении препятствий на нем, о простом человеческом счастье и отношении к нему Альберт Узденов рассказал в интервью корреспонденту «OnKavkaz».


- Альберт Магометович, поэт в России больше чем поэт?
- «Поэт в России - больше чем поэт!
В ней суждено поэтами рождаться
Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
Кому уюта нет, покоя нет!»
Красиво сказано. Но, … наверное, не надо из наших российских поэтов делать каких-то особенных «большечемпоэтов». Мне кажется, эти слова Евгения Александровича Евтушенко касаются всех настоящих поэтов, независимо от времени, национальной принадлежности, расы, вероисповедания и гражданства.

- Трагические события, произошедшие в жизни человека и целого народа, накладывают свой отпечаток на творчество. Известны случаи, когда пережив депортацию или войну, люди начинали писать стихи и прозу. Как на вашем творчестве отразилась депортация, не мешало ли вам это писать оптимистические стихи и песни?
- Я родился в Казахстане в 1957 году. С 1957 нас уже нельзя было считать ссыльными. В силу ряда причин, наша семья окончательно вернулась на свою историческую родину в 1962 году. С этого времени, мы жили в высокогорном карачаевском ауле Хурзук, который находится у подошвы Эльбруса. До окончания 8-го класса, в родном ауле я, можно сказать, прожил беззаботную жизнь. А свою «ущербность» я начал осознавать примерно в 14-15 летнем возрасте. С 1971-года я был студентом ветеринарного отделения Первомайского совхоза-техникума. Однажды, нашу группу повезли на учебную практику, в Конный завод №168. Жизнерадостные молодые ребята, в автобусе шутили, пели песни, была гитара. Однокурсники попросили меня спеть. Тогда было очень модно петь песни Владимира Высоцкого. Я начал петь его песню. Наш преподаватель, кажется ветеран войны, внезапно начал кричать: «Ты что поёшь антисоветские песни?! Замолчи сейчас же!!!».
Честно говоря, я не осознавал ситуацию. Приказано – сделано. Я замолчал. Пока не доехали до Конного завода, наш преподаватель, как говорится, «вправлял» мне, да и всем нам мозги. Прибыв в назначенный пункт, мы начали купать отару овец в креолиновой эмульсии. Но тут одна овца начала тонуть. Я специальным багром пытался помочь бедному животному. Но в это время бросили в раствор следующую овцу. Креолиновые брызги, которые попали в мои глаза, на время ослепили меня. Я отступил. И вдруг, наш преподаватель начал кричать: «Узденов! Что ты стоишь как вкопанный! Спасай овцу! Я пытался ответить: «Я ничего не вижу! …». Преподаватель кричит: «Притворяешься! Если бы во время войны тонул твой однополчанин, ты бы бросил его и убежал! Ты будущий предатель, как и твои соплеменники!» – так крича, подошёл ко мне, взял за шиворот, при этом хриплым голосом продолжал: «Притворяешься, бандитский выродок, притворяешься! Утоплю тебя в креолине!» – и начал тянуть куда- то. Я пытался сопротивляться и от беспомощности, издавал какие-то гортанные звуки. От мысли, что я совсем ослеп, мне было страшно. Наверное, убедившись, что я действительно не вижу, преподаватель меня отпустил. Я прилёг. Однокурсники меня отвели к воде, и я умылся. Постепенно глаза начали видеть. Вот такой неприятный жизненный эпизод, я хорошо запомнил.
Душераздирающий крик преподавателя и запах креолина меня преследовали долго… Когда я служил в рядах Советской Армии, очень боялся выглядеть в глазах командиров недостойным. Боялся, что кто-то обзовёт меня «бандитским выродком», «предателем». Я открыл для себя одну «истину», чтоб быть наравне с другими, я должен быть на голову выше остальных. Очень старался… С отличием окончил учебку и остался там же. Был командиром отделения, заместителем командира взвода, потом исполнял обязанности старшины батареи. Честно скажу, хотя я и не был коммунистом, но стал убеждённым марксистом. В армии я про свою «ущербность» начал забывать.
После армии мечтал поступить в сельскохозяйственный институт. По окончании института, я себя представлял партийным или административным руководителем районного, а возможно и областного масштаба. Но судьба распорядилась иначе… Какие-то абстрактные образы музыкой впитывались в мою душу, и, через определенное время, выплескивались как брызги нарзанного источника. Я осознал, что это – судьба…
Так, в 1979 году поступил на филологический факультет Карачаево-Черкесского государственного педагогического института. В студенческие годы я заинтересовался истинными причинами депортации карачаевского народа. Так как официальная информация была очень скудной, я даже не представлял себе, что мой народ и многие другие народы, за свою национальную принадлежность были подвержены такому страшному и унизительному испытанию. Конечно же, в перестроечный период мы многое узнали. К этому времени я, наверное, уже начал формироваться как творческая личность. Писал стихи и песни. Писал и о сталинских репрессиях, о депортации, о геноциде. Мне не надо было придумывать какие - то мифические образы, всё услышанное от старших я в песенной форме возвращал людям.
Я думаю, эти песни воспринимали. Потому, что в 80-90 годы, когда я выступал, в зрительных залах всегда был аншлаг. Люди, особенно старшее поколение, со слезами на глазах благодарили меня, и я низко кланялся их прожитой нелёгкой жизни и их седине. Учитывая время, страну, систему в которой мы жили, я в своих стихах и песнях никогда не призывал людей к мести, к злобе, одним словом – к безумию. В меру своих интеллектуальных возможностей, пытался разъяснить, объяснить, что учитывая несовершенство рода людского, мы живём в неплохой стране, хотя бы потому, что Россия нас не уничтожила, как некогда европейцы уничтожили многих аборигенов Америки. Наоборот, Россия нам дала возможность сохранить и развивать свою национальную культуру, свой язык, свои обычаи, и.т.д. Я призывал своих соплеменников «учиться, учиться и ещё раз учиться», в рамках конституции великой страны, научиться сохранить свою самобытность. Пытался объяснить, что быть вне России, это – утопия, это – самоуничтожение…
Многие верили, в моё простое, доступное слово. Недруги говорили, что я подослан кем-то, что я свой талант, свою душу продал кому-то. Но, я никогда никого не предавал и не продавал. Я не стремился быть и диссидентом, изгнанником, тем более «великомучеником» потому, что я считал и считаю это наивысшим проявлением эгоизма и лицемерия. Я не был блудным сыном своего народа, своей страны. Так я учил своих детей, так я учу своих внуков. Об этом я писал и пишу, и не только об этом…

- Многие Ваши стихотворения переведены на русский язык, как Вам кажется, не теряет ли произведение при переводе самобытность, национальный колорит?
- Расул Гамзатов когда-то говорил примерно так: «Перевод напоминает обратную сторону ковра». …Опять-таки, всё – относительно... Хотя, у каждого народа Северного Кавказа богатое историческое и культурное прошлое, но к началу 20-го столетия, почти ни один народ не имел свою собственную письменность. В далёком прошлом, когда у некоторых народов была своя государственность, тогда и была письменность. Но история распорядилась так, что все это застыло в толщах суровых веков.

К 17-ому году 20-го века, кроме богатейшего фольклора, у них почти ничего не осталось соответствующее духу времени. Мы прекрасно знаем, когда появились у нас первые буквари, имена их составителей. Мы помним как в советское время «выращивали» национальных поэтов, по тем и иным признакам…

Не всегда в литературном институте им. М. Горького училась самая талантливая молодёжь.

Зарифмовал десятки строк о Ленине, о Сталине, о партии, о комсомоле, вот ты и член Союза писателей СССР! Ленинская национальная политика обязывала выращивать даже лауреатов Ленинской, Сталинской (Государственной)...премии из представителей национальных меньшинств. Нужны были специалисты по «выращиванию».

Как говориться «Свято место пусто не бывает», вот и нашлись талантливые «агрономы человеческих душ». Они и выполняли заветы Ильича. И спасибо им огромное!

Если б не было таких мастеров как Яков Козловский, Наум Гребнев и.т.д., мы так и не узнали бы многих своих «гениев».


Когда переводчик сильнее самого автора, говорить об «обратной стороне ковра», наверное, не стоит. А вот, другой пример, творчество выдающегося осетинского поэта К. Хетагурова, наверное, не подвергается сомнению. Потому что, он одинаково хорошо владел и родным и русским языками. О современных молодых поэтах мне говорить трудно, к моему стыду, я их знаю недостаточно. А то, что сделано нами, начиная с 17-го года, это – хорошая почва для выращивания духовных плодов под названием «Пушкинята». Всё-таки, однозначно ответить на этот вопрос очень трудно, но, завершая свои мысли, хочу сказать..., что если автор и переводчик равнозначные, то, при переводе, почти ничего не теряется. Если переводчик сильнее автора, то стихотворение усиливается. Если переводчик слабый, то просто не надо обращаться к нему…

- Зачастую авторы вольно или невольно героев своих произведений списывают с себя, а у Вас есть такой опыт?
- (улыбается) А с кого же списывать? Конечно же – с себя… Например, герой моего незавершённого романа «Пасынки времени» настолько похож на меня, что я порою себя чувствую талантливым живописцем - «автопортретистом». Ну а если серьёзно, в творчестве «списывать с себя», это наверное, одна из веток большого дерева. Грош цена такому поэту, писателю который не умеет перевоплощаться в того, кого он описывает. Наверное, настоящий художник слова, описывая камень, должен забыть на время, что он человек. Он должен почувствовать себя камнем, ибо, читатель не поверит ему.

- У вас много званий и наград… Какая из них для вас самая весомая?
- Да, действительно у меня немало государственных и общественных наград. Я всё-таки воспитанник комсомола и искренне умею их ценить.
Иногда, надев свой костюм с наградами, подхожу к зеркалу, и сделав бровь дугой, придавая своему «лику» умный вид, смотрю на себя и говорю: «Уважаемый Альберт Магомет улу! По-моему, вы не зря прожили свою жизнь… (Осознав, что я говорю со своим отражением, резко перехожу на «ты»). – Прежде всего, у твоих родителей есть достойная сноха по имени Чолпан (Венера), есть у твоих родителей прекрасные внуки: Рустам, Фатима, Шамиль; есть у тебя самого прекрасные внуки: Милана, Алана, Амир, Амира, Малика! Есть у тебя много наград. И какая награда для тебя самая весомая? Отвечаю: «Самая высшая награда – награда данная Всевышним — это твоя семья. А вторая награда по значимости, наверное, имя которое тебе дано твоим народом «Джырчы Альберт».

- А как это переводится?
- «Альберт – ашуг» или «Альберт – акын» что ли…, только родное слово «джырчы» для моего слуха звучит слаще…

- Вас любит и уважает как старшее поколение, так и молодёжь, считая Вас своего рода национальным символом. Что для Вас значит это признание?
- Возможно. Как человеку мне очень приятно, если меня признают. Но вот, с «национальным символом», я не согласен. Вспомним Марка Твена… В связи с появившимися в газетах сообщениями о его кончине, он послал телеграмму агентству «Ассошиэйтед Пресс» где было написано: «Слух о моей смерти был сильно преувеличен». Так и здесь. Национальные символы любого народа, государства – флаг, герб, и.т.д. А я – живой человек, со своими недостатками и, наверное, с какими то достоинствами. Вот и всё.

- 5-го апреля был Ваш День рождения… Как Вы его отмечаете? Какой самый неожиданный подарок Вы получили на День рождения?
- Ради Аллаха, только не удивляйтесь… Я свой день рождения, по возможности, не отмечаю. Потому что в моем рождении, у меня нет никаких заслуг. Если кто-то из моих друзей вспомнит и придёт, я с удовольствием встречаю. Друзья мои знают мою слабость и дарят мне гитару. И я радуясь как дитя.

- Расскажите о новых проектах, над которыми Вы работаете.
- (улыбается) Мой новейший проект называется «Превращение дедушки в лошадку и катание внуков на спине с максимальным комфортом». Пока это в домашних условиях у меня получается неплохо. Но, надо его усовершенствовать и довести до автоматизма. А если вы имеете виду другое, то, при первой же возможности издам новый сборник стихов, потом – сборник песен, потом – сборник рассказов, потом – сборник пьес. И ещё, надо завершить этот бесконечный роман, о котором я уже упомянул. …

- Если бы Вас попросили в одном предложении сделать наставление будущим поколением, что бы Вы сказали?
- Будьте БОГОБОЯЗНЕННЫМИ!

- Альберт Магометович, спасибо Вам за такое интересное интервью!

Беседовала Мадина Амагова
http://onkavkaz.com/news/24-albert-uzdenov-budte-bogobojaznenny.html

___________________________________



2016 дж. майны 28 "Къарачай"
Ёзденланы Альбертге — 60 джыл
ЧЕГИ БОЛМАГЪАН ФАХМУ

Къарачайны фахмулу уланларыны бири Ёзденланы Магометни джашы Альберт бу кюнледе кесини юбилейин белгилейди. Аны бла байламлы РФны Джазыучуларыны эмда Журналистлерини союзларыны члени, КъЧР-ни халкъ артисти Бостанланы УмарАлий юбиляр бла этген ушагъын окъуучулагъа теджейбиз.

- Альберт, сени танымагъан, джырларынгы эшитмеген хазна адам болмаз Къарачайда, Малкъарда. Аны тышында да сен Америкагъа, Франциягъа, Турциягъа, Къазахстаннга, Къыргъызстаннга барыб, кесинги творчествонг бла ол къраллада джашагъан ахлуларыбызны танышдыргъанса. Москваны, Санкт-Петербургну сыйлы сахналарында назмуларынгы окъугъанса, джырларынгы джырлагъанса. Кёб конкурслагъа, фестиваллагъа, къараулагъа къошулгъанса. 800-ден артыкъ джырны, 8 китабны авторуса. 15 кърал, джамагъат орденле, медалла бла саугъаланнганса, тюрлю-тюрлю сыйлы атларынг да кёбдюле. Россия Федерацияны махтаулу артистисе, КъЧР-ни халкъ поэтисе, КъЧР-ни халкъ артистисе, Ингуш Республиканы искусстволарыны махтаулу деятелисе, КъМР-ни культурасыны сыйлы къуллукъчусуса, педагогика илмуланы кандидатыса, КъЧР-ни Кърал саугъасыны лауреатыса, сени атынг кёкде джулдузланы бирине да аталгъанды. Бир адамгъа ол къадар сыйлы ат, ол къадар саугъа кёб тюлмюдю?

- Да, сау бол! Бек къууандырдынг сорууунг бла! (Кюледи) Сют башыдан тоюб, эрнин-бурнун джалай тургъан бир семиз, сары киштикни тюрсюнюнде кёргюзюрге излей болурса мени окъуучулагъа...

- Огъай, керти кёлюм бла сорама.

- Эсими «къарауулларын» джукълатыб кюрешгенинги ангылайма, алай болса да, «оюнну» сен башладынг эсе, сени джорукъларынг бла ойнайыкъ. Да ким биледи. Творчество бла керти кюрешген адамланы кёбюсю сабий кёллюледиле. Ол берилген сыйлы атла, саугъала, сабийге оюнчакъ бериб къууандыргъанча бир затладыла. Ала адамгъа акъыл, билим, не уа фахму къошмайдыла. Алай а, менича Совет властны фикиринде ёсген къауумгъа, орден, медаль, сыйлы ат къой эсенг, бир ариу сёз айтылса да, онгсунуб, ышарылыб тебрейбиз. Бизни тёлюден джаратылгъан тёлюге, ачханы тейри этиб кюрешген бир къауумлагъа, ол затланы ангылагъан къыйыныракъ болур. Алай а, иги айтылгъанны ким сюймейди? Къозула тебрегенинги сезмей эсенг, адамла кёллери бла, тыйыншлы айта эселе, иги айтханларына, махтагъанларына мардасы бла къулакъ сала турургъа да тыйыншлыды.

- Бюгюнлюкде творчество ишинги юсюнден не джангы хапар айтыргъа боллукъса?

- Джангы хапарым бла эски хапарымы къайсысы къайда болгъанын да унута башлагъанма. 1980-чы джылдан бери, къарачаймалкъар халкъны нарт эпосуну джырларын тизгиннге, сафха джыйыб кюрешген эдим, ол китаб болуб чыгъаргъа керек эди да, аны сакълайма. Къарачай-малкъар адабиятны закийи Дебо улу Кючюкню назмуларын, джырларын, аны юсюнден джазылгъан статьяланы да джыйыб, хазыр этген эдим, китаб этиб чыгъарыр муратым барды. Къарачай-малкъар халкъны тилинде аз джюрюген 5 минг сёз чакълыны да бир джерге джыйгъанма, аны да китаб этиб чыгъарыргъа излейме. Кесими джырларымы да ноталары бла джазыб, хазыр этгенме, китаб чыгъарыргъа деб турама. Басмагъа хазыр болуб тургъан джангы назмуларымдан бир китаб, хапарларым бла пьесаладан бир китаб, очерклеримден бир китаб да дунияны кёрюр заманларын сакълайдыла. Илму джаны бла джазылгъан, кеслери энчи китаб болуб чыгъарча да бир бёлек ишим барды. Аллах айтса, къачан болса да, ала барысы да чыгъарла. Къысхасыча айтыргъа, бош турмайма. Сахнагъа азыракъ чыкъсам да, джырлагъанымы да, назму окъугъанымы да къоймайма.

- Альберт, сен творчество ишинги бардыра тургъанлай, кърал къуллукълада да ишлейсе. Керти поэтле, хар заманда патчахлагъа къаршчы баргъандыла дейдиле. Сёз ючюн, А.Пушкин, В. Высоцкий... Сен кесинги халынгы къалайгъа санайса?

- Алай ийманлы болсунла! Айтдырмай къоймай эсенг, Пушкин да патчахны арбазына кире-чыгъа тургъан поэт болгъанды. Болмагъан эсе уа, бир къауум декабристнича аны да асмакъгъа нек асмагъандыла, Сибирге нек ашырмагъандыла? Бек акъыллы, бек фахмулу поэтле, къобуб келген Къобанны аллына кёкюреклерин салыб, тыябыз деб кюрешмегендиле. Ол телилик болгъанын, ала кимден да уста билгендиле. Телиле ёлтюртгендиле кеслерин, ала келтиргендиле миллетлерине да, къралларына да джарсыу. Мен бек сюйген Высоцкий дей эсек а, кърал анга окъуу да, иш да, юй да бергенди. Къалгъанла «Мерседес» машинаны не болгъанын билмеген сагъатларында, «Мерседесге» да миниб, Москвада зуу ары-зуу бери деб айлана бергенди, концертле салыб, ачха этер керекли да къалмагъанды. Къалгъанлагъа кёре озгъун фахмусу болгъанын кеси билгенди да, «адамла мени къол аязларында нек кёлтюрюб айланмайдыла?» деген сезими асыры бек алгъа ургъанды. Тогъуз игилик этиб, сора бир игиликни этмей къойгъаннга ачыуланса, айталгъанын айта бергенди. Кърал Высоцкийге чабыуул этмегенди, Высоцкий къралгъа чабыуул этиб кюрешгенди. Высоцкий, Высоцкийча камсык акъылманла къралны ичинден чиритедиле да, сора политикле чиригенни оядыла. Пушкинчала болмасала, Октябрь къалабалыкъ боллукъ тюл эди, Высоцкийчала болмасала, Совет Союз оюллукъ тюл эди. Ойгъан бек тынчды, ишлеб а бир кёрсюнлечи ол залим поэтле! Ишлемей эселе да, адам улуну тамам да иги къалай джашаргъа керек болгъанын бир айтсынлачы! Ала табалмагъан джууабны мен къайдан табайым? Аны амалтын, меннге суусаб ичирген адамны гоппан аягъына тюкюрюб ызына къайтармаучанма. Къралымда, миллетимде мен ангылагъаннга кёре, бир джетишмеген затланы кёрсем, сезсем, аны ачыгъыча айтыргъа, джазаргъа кюрешгенме. Ояр ючюн тюл, тюзетир ючюн. Ма алайды мени фикирим, иннетим. Патчах бла тюйюшюрге чабаргъа керек тюлдю, андан кесинги акъыллыгъа санай эсенг, аны тюшюндюрюрге керекди. Бир патчахны халкъ къоратса да, аны орнуна, андан да бытдыр бир келликди. Халкъ а, сюйсек патчах дейик, сюйсек генсек дейик, сюйсек президент дейик, сюйсек джаханим дейик - атларына не десек да, аласыз джашау этеллик тюлдю. Башчысыз джашаргъа умут этген (артыкъсыз да Россияда), ол утопияды, сабий кёллюлюкдю!

- Альберт, джанынга да тиймесин, сени эртделеде халкъ бек сюйюучен эди. Энди уа, «кърал къуллукъгъа сатылыб къалды» деб, сёзюнгю этгенле да бардыла. Анга уа не дейсе сен?

- Да не дерикме... Аууз сёлеширге берилгенди. Кимни эринлерин тикгич бла тигериксе? Алай айтханла залим джашла эселе, барсынла да, кърал къуллукъчулагъа сатылыб бир кёрсюнлечи! Оллахий, «почём?» деб да сорлукъ тюлдюле. Мен таныгъан бек кёбле «сатылыргъа» излеб, сатылалмай кюрешедиле. Мен кишини аллына да «бир сатылайым» деб, бармагъанма. Мени чакъыргъан этгендиле. Чакъыргъан а, республикабызны бюгюннгю Башчысы Темрезланы Борисбийни джашы Рашид, телефон бла юйге сёлешиб: «Тюбешейик», - деди. Айтылгъан заманда бардым. Эшикни ачыб, джылы ышара: «Кел...», - деб, чакъырды. Тынчлыкъ-эсенлик, хапар сора келди да айтды: «Альберт, мен кесими дунияда хар нени да билгеннге санамайма. Билгенимча бир, билмегеним да болур. Алай а, хар не тюрлю усталыкъны билген, фахмулу адамла бирлешиб, хар ким кесини тутхан ишин баджарса, ол заманда республикабызгъа да, халкъыбызгъа да хайыр келтирлик эдик. Сен меннге кенгешчи болсанг, мен разы боллукъ эдим. Сен къалай дейсе анга?» – деб, сынагъанча къарады. Тюзюн айтыргъа, аллай сорууну меннге алгъыннгы башчыларыбыздан бири да сормагъан эди. Мен кёб ынгычхай турмай, «хо», дедим. Нек? Биринчиси (сыйыгъыз да мийикде болсун), юйдегиме айлыкъ келтирирча иш керек эди. Экинчиси, Башчыбыз айтханча, къралгъа да, джамагъатха да, юйдегиме да къарыуума кёре хайыр келтирирге мадарым боллугъу ючюн. Ючюнчюсю, мен билген ишни юсюнден Башчы джукъ соргъаны болса, джууаб береллигиме базгъаным ючюн.

- Альберт, сен Хубий улуну да таный эдинг, Семен улуну, Батды улуну, Эбзе улуну заманларында да ишлегенсе. Энди Темрез улуну кенгешчисисе. Сен таныгъан ол башчыланы хар бирине, кърал къуллукъчуча, бир багъа берсенг эди.

- Бу сорууунг провокацион сорууду. Кърал къуллукъчуча, мен бу соруугъа джууаб берирге излемейме. Башчыгъа багъа берген тюлдю мени ишим, аны соргъанына джууаб бергенди мени ишим.

- Хы, алай болмай эсе, демократияны заманында джашагъан бир тюз адамча, творческий адамча не айтыргъа боллукъса?

- Къоярыкъ тюлсе... Башчылагъа багъа береме десем, башчылагъа да, халкъгъа да эрши кёрюнюрге боллукъма. Алай болса да... Мен ангылагъаннга кёре, Хубий улу халкъны ичинден чыкъгъан, джашауну не тюрлю джанын да уста билген политик эди. Ол кесини заманыны баласы эди. «Халкъыбызны бек сюебиз!» деб хахай-тууай этген романтиклени, утопистлени, провокаторланы айтханларына къарагъан болса Хубий улу, ол заманда уруш чыгъарына, мен бюгюн да ишексизме. Аталарын-аналарын разы этелмегенле, юйдегилерине оноу этелмегенле, юйлерине-арбазларына тизгин салалмагъанла, кърал, джамагъат ишлерин тындыралмагъанла, болумсузла, зарла, сёзчюле, тилчиле, онглу адамлагъа аман айтыучула болуучандыла. Къысхасыча, кеслерини болумсузлукъларын юйдегилеринден, халкъдан джашырыр ючюн, биреуге айыб салыб кюрешгенле талай бардыла. Сёз ючюн, мени джашауум да, тышындан къарагъанча алай тынч болмагъанды. Студент кюнлеримден башлаб, «къралгъа джау» этерге кюрешдиле, джарашыб ишлеб тургъан ишимден эки кере къыстадыла... Талай кере сюдлеге кирдим. Тюз болсанг, «Тюзлюк тюзде къалмайды» дегенлей, бир себеб табылыб барады. Джыгъылтсала, ачысанг да къобуб, джангыдан кюреширге керекди. Ненча кере джыгъылтхан эселе да, мен да «Ванька-встанькача» къобуб келирге кюрешгенме. Джыгъылгъанлай, джатыб джылаб турсанг, бир къауумла, буз сюрген джылкъыча, келиб, теблеб кетерикдиле. Телевизор бла джаныуарланы, хайуанланы кёргюзген каналлагъа къарасанг, кёб затха тюшюнесе. Сюрюуден артха къалгъан джыртхычлагъа аш болады. Артха уа, къарыусуз, ауругъан мал къалады. Къарыусузну урлугъу къарыусуз болады да, къарыусуз джанла джаратыладыла андан. Ауругъанны да аурууу джукъгъан ауруу эсе къалгъанлагъа джугъады. Алай болмаз ючюн, Уллу Аллах къарыусуз малны джыртхычлагъа азыкъ этеди. «Биз а адамлабыз! Уллу Аллах бизге онгсузлагъа джакъ болугъуз, деб бергенди ангыны!» - дерге керекбиз. Алай а, адам улу алкъынчы кийикликден алай бек узакъгъа кетмегенди. Онглу онгсузну джарсытханы ол хакъды. Аны амалтын, бу дунияда кишиге кёлкъалды болургъа керек тюлдю. Башынгы сакъларгъа юренирге керекди. Онглугъа, джетишимлиге аман айтыб тургъан, ол къарыусузну ишиди. «Киштик джёрмеге похлу джёрме» дегенча этиб тургъандан магъана джокъду. Уллу затха къарыуунг джетмей эсе, къарыуунг джетген зат бла кюреш. Къысхасыча, ма алайды мени фикирим. Ким не сюйсе аны айтсын, мени сартын, мен а Хубий улугъа «политиканы асланы» деучен эдим ичимден.

- Андан сора келгенлени юслеринден да оюмунгу билирге излей эдим.

- Аскер джаны бла Семен улудан онглу адам Къарачайгъа туумагъанды. 1999-чу джыл, сайлауланы заманында, биринчи турда мен Семен улу джанлы да тюл эдим, Хубий улу джанлы эдим. Экинчи турда мен да миллетими бир адамыча, къолумдан келгенича, «Семен улу хорласа» деб, ишлеб кюрешген эдим. Бюгюнлюкде кёлюме келген бла, 1999чу джыл Семен улу болмаса, биз сайлаулада кесибизни хорлатырыкъ эдик. Семен улу Башчы болгъандан сора, ол кесин кереклисича бир кёргюзелмегенди, кёргюзюрча мадары болмады, деб да келеди кёлюме. Аны да болур эдиле чурумлары. Бюгюн не десек да, Семенланы Владимир Къарачайны тарихинде бир накъут-налмаз ташды.

2003-чю джыл сайлаулада, мен Батдыланы Мустафагъа аман иннетим болгъандан тюл, Семен улуну онглугъа санагъаным амалтын, аны штабында эдим. Тюзюн айтсакъ, ол заманда Батды улуну президент болурун сюймегенле бек кёб эдиле. Мени сартын, мен ол заманда Мустафаны уллу политик болгъанын билмей эдим. Батды улу ангылаб, ангыламай джакълагъан эсе да, Аллахды билген, Къарачай Азиядан къайтханлы, андан бек миллетибизни киши да джакълагъан болмаз. Къалай? Керти политик хар затны да халкъгъа ачыкъ айтыб барыргъа болмайды. Мен политик болмагъаным амалтын, халкъдан бир адамча, кёлюме келгенни айтама. Батды улу бизни халкъыбызны сюймеген къауумланы экиге-ючге юлешиб, бизни бла къаугъа бардырыргъа излеген кючлерин къарыусуз этгенди. Мен айтыргъа излегенни ангыларгъа излеген кеси ангыларыкъды. Ким къалай сюйсе, алай ангыласын, мен Батды улуну ачханы багъасын билген экономистге, уста политикге санайма. Халкъгъа этген игилигин а, халкъ кечирек ангыларыкъды, мени анга ишегим да джокъду.

Къарачай къуралгъанлы, Эбзе улудан уллу алимибизюристибиз болмагъанды. Бизни республика аны теория билимине асыры гитчелик эте эди. Юйню ичинде бир комнатадан бирине, шиндикни пилге джюклеб элтеме дегенча кёрюне эди Эбзе улуну президентлиги мени кёзюме – ол биринчиси. Экинчиси, асыры кёб окъугъан адам керти джашаудан бир кесек кери болуучанды. Орамны, арбазны, юйню ичин кирсиз, тизгинли тутар ючюн, профессор болургъа керек тюлдю, не кесинг сибирирге керексе, не уа сибирте билирге керексе. Профессор а, тазалар орнуна, «я, араппин, бу орамны хауасында къаллай бир кислород, водород, углекислый газ, аммиак болур?» - деб, сагъыш этиб туруучанды. Бюгюн къалайалай десек да, Эбзеланы Борис да Къарачайны тарихини бир алтын бетиди.

- Темрез улу уа къалайды?

- Биринчиси,Темрез улу, халкъны ичинде сыйлары болгъан атаны-ананы джашларыды. Экинчиси, Темрез улу халкъны ичинден чыкъгъаны амалтын, миллетни джарсыуун да, къууанчын да иги биледи. Ючюнчюсю, джылы джаш болгъанлыкъгъа, акъылы, билими, фахмусу, джашау сынамы, болуму да бизни республикагъа башчы болургъа бек эркин джетеди, деб келеди кёлюме. Ахырында айтырым: Темрез улуну джылында, ол чыкъгъан мийикликге алкъын киши да чыгъалмагъанды. Республиканы джашау турмушуна ол этгенни бу арт джыллада киши да этмегенди. Мен ангылагъаннга кёре, Темрез улуну ашхылыкъ этери да, мийикге чыгъары да алкъын аллындады. Аллах болушсун!

- Да сен, джырларынгда хыртлаучунгча бир хыртлагъан да этмей, барысына да иги айтыб къойдунг да?!

- Онгсуз адам башчы болмайды. Сен бла мен аладан онглула болсакъ, не сен, не мен боллукъ эдик башчы. Болалмай эсек а, болгъанланы артха тартмай, чалдыу салмай, терс джерлерин туура этерге акъылыбыз джете эсе, тюз затланы теджей, аны бла бирге сыйларын кёлтюрюрге юренирге керекбиз. Бюгюнлюкде, бир къауумлагъа Мухаммат файгъамбарны (гъ. с.) Башчы этиб салсала да, ала, Анга да сёз табыб турлукъдула.

- Мухаммат файгъамбаргъа (гъ. с.) уа не сёз табаргъа боллукъду да сора?

- Да анга сёз джахилле, кяфырла табарыкъдыла.

- Сен а къалай дейсе, Альберт?

- Мен – Бир Аллахны Бирлигине ийнаннган бир инсан. Уллу Аллах Сыйлы Къур’анны суураларын эсине салгъан Мухаммат файгъамбаргъа (гъ. с.) мени не дер къарыуум барды? Адам улу дуниягъа джаратылгъандан бюгюннге джетгинчиге дери, Мухаммат файгъамбардан (гъ. с.) уллу адам джаратылмагъанды!

- Биз асыры тереннге кириб кетдик. Энди, энчи джашауунгу, кърал къуллугъунгу, творчество ишинги юслеринден бир къысха хапар айт.

- Эки джаш бла бир къыз бардыла да, ючюсю да Москвада Россия право академияны бошаб, юрист усталыкъны алгъан эдиле.

Къыз (Фатима) Черкесскеде сюдде ишлейди. Тышына да чыкъгъанды. Милана, Амир, Малика деб юч сейирлик туудукъчукъларымы аналарыды. Кюёу Къарабашланы Мурат Къарачай-Черкес Республиканы Адвокат палатасыны вицепрезидентиди.

Уллу джаш Рустам, Пятигорскеде, ШКФО-ну управлениесинде, следователди. Келин да (къыз тукъуму Къочхарладан, аты Раиса) Москвада налог академияны бошагъанды. Ол да полицияда ишлейди, абычарды. Бизге эки сейирлик туудукъчукъну (Алана бла Амираны) дуниягъа джаратханды да, бусагъатда декретдеди.

Гитче джашха – Шамилге - 25 джыл болады. Эки баш билими барды. Тёрт назму китабны авторуду. 18 джылы тола Россияны Джазыучуларыны союзуна член болгъан эди. Бюгюнлюкде Шамил Россияны МВДсыны Къарачай-Черкес бёлюмюнде ишлейди, абычарды. Сыйынг да мийикде болсун, аны бир юйдегили этсек, сора бир кесек тынчлыкълы боллукъ эдик аналары да, мен да.

- Аналары дегенлей, юй бийченги унутсакъ джарамаз...

- Унутуб бир кёрчю...Черкесскеде медучилищени, андан сора Пятигорскеде фармакадемияны окъуб бошагъан эди. Джашыракъ адам болуб къолума тюшдю да, бетими да тамам акъыллы сыфатха киргизиб: «Сабийлеге къарагъандан уллу иш дунияны башында джокъду!» – деб, иги сингдирген эдим да, башха затха сагъыш этерге заман табалмай, сабийлени айыбсыз ёсдюрюрге кюрешди. Юйде бир бизнесчиги барды да, энди олду иши.

Мен да эртденбла ишге барама, ингирде юйюме къайтама. Ишден бош сагъатымда, литература эмда илму ишле бла кюрешеме. Бир бёлек затны басмагъа хазыр этгенме. Аллах айтса, ала да чыгъарла. Къысхасыча айтыргъа, «онглума деб махтанмайма, онгсузма деб джыламайма», Уллу Аллахны Бирлигине ийнана, къралыбызны джорукъларына сыйына, халкъыбызгъа багъа бере, башха миллетлени, ашхы адамланы иги кёре, туудукъларыбызгъа къууана, аланы тамблагъы кюнлерине ийнана джашаргъа кюрешебиз.

- Да, Альберт, «толу юйдеги» деб, сенича адамгъа айта болурла? Балаларынг да, туудукъларынг да толу юйдегили болсунла! Юйдегингден, ишингден къууан! Назмуларынг бла, джырларынг бла халкъынгы къууандыра, терен къартлыкъгъа джаша!

- Сау бол! Биргелей!

- Энтда бир къысха соруучукъларым бардыла. Кишиге сукъланамыса?

- Уллу Аллахха керти, таза ийманы болгъан, динден терен хапары болгъан адамгъа сукъланама.

- Ахырзаман келир деб а, ийнанамыса?

- Президентибиз В.В.Путин айтханлай, «бир 4-5 миллиард джыл чакълыдан келиб къалыргъа да болур», алай а, Уллу Аллахдан сора киши билмейди аны.

- Энди, Альберт, сёзюбюзню ахырында, «Къарачай» газетни окъуучуларына да бир алгъыш сёз айтсанг эди...

- Не айтайым? Аллах игисин айтдырсын. Кёб болсунла насыбыбыз, сыйыбыз, саулугъубуз, дуния малыбыз! Ашарыкъдан толу тепсини джанында олтурсакъ, сёз нёгер табылмай, джюрегибиз ач болмасын! Тин байлыгъыбыз бла мал байлыгъыбыз базман болгъанлай турсунла! Дуния малны башыбызгъа тюл, аякъ тюбюбюзге салыб кёлтюрюлюр ангыны Аллах бизге берсин! Уллу Аллахдан башха кишини аллында баш урмайыкъ, бюгюлмейик, бюгюлген кюнюбюзде да, терекни кёгетден зырма бутагъыча, туудукъларыбыз кёб болуб, эркелениб сыртыбызгъа минселе бюгюлейик! Къаралыб турмайыкъ, ышарайыкъ, кюлейик, бир уллу къыйынлыкъ джокъ эсе, кечим сала билейик! Миллет сезимибиз джукъланмасын! Кесибизни чабыучу атыбызны багъар керекли этиб, биреуню семиз эшегин кёрсек, джюрегибиз анга сукъланмасын! Миллетни эки юлешмейик! Башха миллетни кесибизден тёбен этиб кюрешмейик! Миллетини джауу бла уруш этиб хорлагъан бир джигитге санала эсе, башха миллетни кесини миллетине шох этелген эки джигитликге саналгъанын эсгерейик, аллай адамгъа эки кере сый берейик! Туугъан, ёсген Джуртубузда, Эресей къралыбызда, саулай джерни башында да уруш болмасын! Атала, анала бала ачыуун сынамасынла, сабийле ёксюз къалыб джыламасынла! Уллу Аллах барыбызгъа да таза ийман берсин! Насыбыбызны чеклерин кенгнге керсин! Санларыбыз къайда болсала да, джаныбыз бабаларыбызны санлары топуракъгъа бурулгъан джерде болсун! Уллу уллу орнунда тура билиб, гитче да уллугъа тынгылар сыйны, намысны Аллах берсин! Сабыр болайыкъ, келишимли болайыкъ. Къысхасыча айтыргъа, джер юсюнде бар насыбдан толайыкъ! Амин! – де!

- Амин! Сорууларымы барына да джууаб алдым, энди, тенгим, ушагъыбызны аягъында сеннге аталгъан назмуму окъургъа излейме.


Халкъынг Джуртха къайтхан джылда туугъанса,
Миллетинге сыйлы саугъа болгъанса,
Къарачайда джырчылагъа сен ханса!
Нартса, Альберт, керти алан уланса!

Залимлеге бетсинмейсе, юркмейсе,
Онгсузлагъа джумушакъса, тюртмейсе,
Халкъ аллында хар сёзюнге кертисе,
Миллетими кюзгюсюсе, бетисе!

Кёб къыйнайла сени, сен а, бой берме,
Уу чыгъанакъ сёзлюлеге эс бёлме!
Джуртда Джангыз Терек кибик бир джанса,
Миллетими бирикдирген ийнамса!

«Халкъ назмучу», «Халкъ джырчы» деб ат алгъан,
Атынг кёкде нюр джулдузгъа аталгъан,
Сен болгъанса Ас-Аланны тин джагъы,
Къарачайны, Малкъарны да ийнагъы!

Закий Альберт, сен кёб джылла джашагъын!
Сыйынг ёсе, сен Къарчагъа ушагъын!
Ма бюгюнча джюз джылынга эсен джет!
Я, Аллахым, тилегими къабыл эт!


АЛЬБЕРТНИ ЮСЮНДЕН БЕЛГИЛИ АДАМЛАНЫ НАЗМУЛАРЫ ЭМДА АЙТХАНЛАРЫ

Народ Карачая и Балкарии в долгу прежде всего перед карачаевским поэтом Альбертом Узденовым, который на протяжении десятилетий записывал главы и эпизоды «Нартов» у последних сказителей и в итоге смог составить единый свод эпоса, ставший основой и для предстоящего академического издания, и для возможных переводов на языки мира.

Евгений ЕВТУШЕНКО,
СССР-ни эмда РФ-ны кърал саугъаларыны лауреаты.


*Альберт бюгюннгю къарачай сёзню байрагъыды. Джырчы Сымайылдан сора, аныча аты айтылгъан болмаз. Альберт поэзия мынчакъланы бийлигича кёрюннген фахмуду. Къарачай джазыучула алгъаракъда аны эм тыйыншлы кёрюб, кеслерине башчыгъа да айыргъан эдиле. Къарачайны халкъ джырчысы, назмучусу Ёзден улу окъуучуланы джангы онглу чыгъармалары бла къууандырыр деб турабыз.Кёб джаша, Альберт.
ЛАЙПАНЛАНЫ Билал,
Къарачай-Черкес Республиканы халкъ поэти.

Ёзденланы Альберт бютеу халкъ сюйген, намыс-сый да берген фахмулу джырчыды... Альберт Къарачайны, Малкъарны да ийнагъыды!

АТТОЛАНЫ Магомет,
РФ-ны Джазыучуларыны, Журналистлерини да союзларыны члени,Къабарты-Малкъар Республиканы культурасыны сыйлы къуллукъчусу.

Халкъыбызны сюйген эрке уланы,
Къайнайса сен, алда кёбдю заманынг.
Менден башха – кёб затлагъа къарамынг,
Къаламыма ушаса да къаламынг.
Альберт, ойнат къобузунгу къылларын,
Сен айт бизге Къарачайны джырларын,
Бармакъланы, кёзлени да ойната,
Къобузунгу джырлата, бир джылата.
Джырла, джырла ашхы джырны чеги джокъ.
Шайырланы джырлай билген кёбю джокъ.
Сен а джаза, джырлай да иги билесе,
Кёбле, кёбле кёрмегенни кёресе.
Кёб билгеннге таякъ кёб да тиеди.
«Сен сакъ бол», – деб, джаным сенден тилейди.
Къарачайны халкъ шайыры сен эсенг,
Къарачайны халкъ шайыры мен эсем,
Къыйын, къыйын аллай атны джюрютген,
Халкъгъа тыйынш, ол къууаныр джыр этген,
Ким биледи джыр тагъыуда таулагъа
Дуния джолда ким ачалды джырлагъа?
Мен билеме, сен устаса джырларгъа,
Алай этме умут мени хорларгъа!
Хорла, хорла, сеннге алкъын бар заман,
Мени таба бурулалла къыш, тубан.


ЗУМАКЪУЛЛАНЫ Танзиля,
Россияны Кърал саугъасыны лауреаты, Къабарты-Малкъар, Къарачай-Черкес республикаланы халкъ поэти.

Бир адамны бир адамдан кем этмейме,
Альбертни уа бир адамгъа тенг этмейме.
Сейир тюлмюд – къарачыгъыз тамашагъа –
Джюз адамны акъылы бард бир адамда.
Хар назмусу ушайды бир джашаугъа,
Адам болсун, ханс да болсун, турнала да,
Сёзю бла сурат салыб беред сени аллынга.
Бу байлыгъыд ёмюрлюкге Къарачайны,
Джашау бара ангыларыкъбыз биз ма аны.
Джылла бара алай болур бизни халкъда –
Туугъан кюню байрам болур Къарачайда.


ИЖАЛАНЫ Умар,
РФ-ны Джазыучуларыны союзуну члени, Геополитика проблемаланы академиясыны сыйлы профессору.


_____________________________



*“Юйге игилик» газет, 1994 джылны март айы, №3(24). Газетни 4-чю бети «Къарачай сёзню байрагъы» деген башы бла, толусу бла Ёзденланы Альбертге аталады. Къысха ал сёзню джазгъан Лайпанланы Билалды.
"Альберт бюгюннгю къарачай сёзню байрагъыды. Джырчы Сымайылдан сора, аныча аты айтылгъан болмаз. Альберт Ёзден поэзия мынчакъланы бийлигича кёрюннген фахмуду. Къарачай джазыучула алгъаракъ джыйылыуларында Альбертни эм тыйыншлы кёрюб, бир аууздан къабыл этиб, кеслерине башчыгъа айыргъандыла. Къарачайны халкъ джырчысы-назмучусу Ёзден Альберт окъуучуланы джангы онглу чыгъармалары бла къууандырыр деб турабыз.

Хурзукчу джашны «Къара суучугъу» къарачай адабиятда эм иги лирика китаб болур деб кёлюме келеди. Ийнанмагъан — излесин, табсын, окъусун.Къуру биз басмалагъан назмула да шагъатлыкъ этедиле арабызда къаллай закий джашагъанына.

Кёб джаша, Альберт.

Лайпанланы Билал"
Sabr 13.07.2015 12:27:00
Сообщений: 7254
"Къарачай" 2015 дж. майны 21
Фахмулула


ДЕУ ЭРЕСЕЙ САКЪЛАР БИЗНИ!

«Къарачай» газетни штатдан тышында корреспонденти, РФ-ны Джазыучуларыны эмда Журналистлерини союзларныны члени, КъарачайЧеркес Республиканы халкъ артисти Бостанланы Умар-Алийни назмучу Ёзденланы Шамил бла этген ушагъын окъуучулагъа теджейбиз.

[IMG]
Корр.: Эсингде эсе да, юч джыл чакълыны мындан алгъа, «Къарачай» газетни бетинде, экибиз ушакъ этгеникде, сагъыннган эдинг: «Джангы китабымы басмагъа хазыр эте турама...», - деб. Аллахха шукур, «Ант» атлы, 500 чакълы бетден къуралгъан китабынгы къолгъа алыб, мен да бек къууандым.

Шамил: Сау болугъуз!

Корр.: Шамил, китабынгы ал бетлери бла ахыр бетлеринде миллетибизни, республикабызны, къралыбызны онглу адамларындан бир бёлек, сени махтаб джазгъанларындан юзюкле бардыла... Сёз ючюн, ол махтау сёзледен, Къарачай-Черкес Республиканы халкъ джазыучусу, филология илмуланы кандидаты Тотуркъулланы Къазий-Магометни айтханын юлгюге келтирейик:

«Карачаевцы - народ, который в каждом веке выдвигал из своей среды величайшую творческую индивидуальность - так, например, в XVIII веке - это шейх Абдуллах Дудов, в XIX веке Дебо улу Кючюк Байрамуков, в XX-ом столетии Джырчы Исмаил Семенов.

Масштабность творческой личности, уровень дарования, и уже сделанного, достигнутого, перспективы дальнейшего духовного роста и мастерства молодого автора Шамиля Альбертовича Узденова обещают, что и вакансия XXI-го века не останется незаполненной.»


Сен сагъыш этгеннге кёре бу кемсиз махтау сёзлеге тыйыншлымыса?

Шамил: (ышарады) Поляклы назмучу, философ, чам-селеке хапарла джазыучу, акъыл сёзлени айтыучу Станислав Ежи Лец:

«Если из истории убрать всю ложь, то это совсем не значит, что останется одна только правда — в результате может вообще ничего не остаться», - дегенди.

Аллайын болуб къалмасын... Кертисин айтханда уа, Тотуркъул улу кючлю психолог болуб, мени кёлтюрюб, мындан ары, мындан да иги ишлерча кёл бергенлиги болур. Аллай сёзле, мени бютюн да бек джууаблылыкъгъа тартадыла. Къазий-Магометге, Зумакъулланы Танзилягъа, Мамчуланы Динагъа, Къараланы Зухрагъа, Аппаланы Билялгъа, Лайпанланы Билалгъа, Алийланы Исмайылгъа, Акъбайланы Харуннга, Батчаланы Баширге - барысына да меннге айтхан джылы сёзлери ючюн джюрек разылыгъымы билдиреме. Къарыууму джетгенине кёре, айтхан ашхы сёзлерине тыйыншлы болургъа кюреширикме...

Корр.: Шамил, мен сени назмуларынг бла эртдеден шагъырейме 2012-чи джылгъа дери джазгъан назмуларынг бла, андан бери джазгъанларынгы араларында, бир кесек башхалыкъ барча эсгереме. Аны чуруму неден болур?

Шамил: Хар назмуну энчи алыб окъумасакъ, былай деб айтхан къыйынды меннге. Алай болса да, тюз айта да болурсуз... Меннге 24 джыл толгъанды. Сабийликде джазгъан назмуларым бир тюрлю, «хайт» деб эс джыя тебреген сагъатымда джазгъан назмуларым бир тюрлю, бу арт ючтёрт джылда джазгъанларым да бир тюрлю бола да болурла... 2012-чи джылдан бери, тыш джуртлада кёб айланнганма. Швецияда, Финляндияда, Латвияда, Литвада, Эстонияда, Чехияда да болгъанма Кёбюсюне уа, Санкт-Петербургда тургъанма. Хар джуртну джерине, суууна, хауасына кёре сезимлеринг да бир кесек тюрлене болурла... Не къадар кёбню кёрсенг, ич дуниянг ол къадар бай да бола болур. Алай болса да, ангысында «миллет ёзеги» болгъан инсан къайда болса да, кимлигин унута болмаз... «Махаметланы генерал Солтан эки джыйырма джылдан артыкъны тышында айланса да, къарачайча таза сёлеше эди...», - деученди атам. Аны айтханым, санларым тыш джуртлада айлансала да, джаным Ата джуртумда тургъанча сеземе мен кесими. Ол затлагъа сагъыш эте, кесиме былай да бир айтхан эдим:

Ата юйде, мен туруучу отоуну
Кёбден бери киритлери салыныб,
Ёсген болур къалынлыгъы букъуну,
Гыбы ау да огъарыдан салыныб...

Къайт, Шамилчик, къайт, юйюнге къайтмасанг,
«Къайтыгъыз!» - деб, ахлулагъа айтмасанг,
Эллерибиз джакъсыз, ёксюз болурла,
Юйлерибиз гыбыладан толурла...

Корр.: Бир къауумла, башларына къайда таб кёрселе, анда джашау этиб башлайдыла. Ата джурт деген неди сеннге, Шамил?

Шамил: «Ит - тойгъан джерине, адам - туугъан джерине» деб, халкъыбыз бек ачыкъ, бек тюз джууаб бергенди ол соруугъа. Кими сюйюб кетед джуртундан, кими амалсыз болуб кетеди. Мен кишини терслерге, тюзлерге да бойнума борч алалмайма. Аны амалтын, кесими кёлюме келгенни назму халда айтайым:

«Ата джуртум - саулай Джер!
Я, Аллахым, Сен, джол бер!»
Деб, онюч джылымда юйден кетдим.
Тансыкълыкъны юсю бла барыб,
Тамам бек арыб,
Ахыр чегине джетдим...
Тесукъа этдим.
Кёзбау мурат мени къоюб кетди.
Джангызлыкъ джетди,
Кесине нёгер этди,
Кёб затха юретди...
Алай а, ол этелмеди мени «тойгъан ит»,
Этелмеди, этелмеди космополит.
Аманмы, игими болдум? Билмейме тюзюн...
Джурт этелмедим кесиме дуния джюзюн.
Атам, анам, къысха джууукъларыбыз,
Хурзукда тукъум къабырларыбыз...
Келиб турадыла хаман эсиме.
Басымлылыкъ табалмайма кесиме,
Ата джуртунг болур ючюн сау Алам,
Болургъа керек болурса бек уллу адам.

Корр.: Кесинг тенгли джашлагъа, къызлагъа не айтыргъа излейсе?

Шамил: (ышара) Назму бла айтайым:

Къарачай атадан туугъан эсенг да,
Къарачай анадан туугъан эсенг да,
Къарачайча сагъыш эте эсенг да,
Къарачайча алгъыш эте эсенг да,
Биле эсенг да халкъынгы джырларын,

Къарачайча сала эсенг да сарын,
Сабийинг бла башха тилде сёлешсенг,
Махтанырча джеринг джокъду.
Тюшюн сен...

Корр.: Къалай ариу айтдынг, Шамил! Мени сартын, чыртда не къошар, не къоратыр затым джокъду ол фикирге! Сёзлеринги мен да бир къайтарыб айтайым:

«Сакълар ючюн тилибизни,
Сакълар ючюн тинибизни,
Сакълар ючюн динибизни,
Сакълар ючюн джерибизни,
Биз джакълайыкъ Эресейни,
Деу Эресей сакълар бизни!»


Машалла! Аперим! Джангы китабларынг кёб чыкъсынла! Бек джашлай атынг саулай миллетибизге айтылгъанча, уллу къралыбызгъа, бютеу дуниягъа айтылыр насыбны Аллах берсин!

Шамил: Сау бол!

__________________________________


ЁЗДЕНЛАНЫ Шамил

АНТ

Биз билебиз тюзлюк тазад,
Тарихни уа кючлю джазад.
Кючлю болад хаман да тюз,
Тюзлюк кючсюз болад ёксюз.


Джокъ эсе уа сени кючюнг,
Миллетинг тюб болмаз ючюн,
«Менлигинг» бла бардыр сермеш,
Келишимли болуб кюреш.


«Уллу къралгъа ёшюн ургъан –
Къаягъа гаккыны ургъан.
Уллу къралны уллу кючюн,
Халкъынга илешдирир ючюн,
Келишимли бола бил, сен,
Кърал джорукъну уста бил, сен!

Эресейге не десек да,
Бирде джарсыула кёрсек да,
Европачы зулмучула,
Болуб америкачыла,
Тюб этгенча «индейлени»,
Орус тюб этмей бизлени,
«Хо» дегеннге, къучакъ керди,
Кърал ичинде къраллыкъ берди,
Халкъ шартынгы сакъла! - деди,
Уллу къралны джакъла! - деди.
Андан ары не айтсын ол?!
Мени сартын, ачыкъды джол.


Джюрюй билмей биз абынсакъ,
Кёзбау фикирге табынсакъ,
Ахырында, айырсакъ дау,
Уллу къралгъа боллукъбуз джау.
Джау болсакъ а, табмай амал,
Этиучюсюн этер бу кърал!»
Деучен эди атам манга.

«Тюзсе!» - дейме, бюгюн анга.

Ата Джуртум - Шам Къарачай –
Хар заманда Аллах сакълай,
Асхакъ Темирден къутулдунг,
Джахил Тейриден къутулдунг,
Эминадан сен къутулдунг,
Мухаджирликден къутулдунг,
Сталинчиликден къутулдунг,
Хайт деб, азат миллет болдунг.


Энди сеннге къоркъунч салгъан,
Эсинги джесирге алгъан –
Ибилисли джашил доллар!
(Андан къутулурча мадар,
Табалмагъан, къыйынлы халкъ,
Дуниядан болады талкъ).


Сакълар ючюн тилибизни,
Сакълар ючюн тинибизни,
Сакълар ючюн динибизни,
Сакълар ючюн джерибизни
Биз джакълайыкъ Эресейни,
Деу Эресей сакълар бизни!
Sabr 16.07.2015 02:39:55
Сообщений: 7254
Не всё то золото, что блестит

Иванов Николай





В конце июня в Якутии прошли Дни литературы. В них приняли участие 47 поэтов, прозаиков и публицистов, представляющих Москву и регионы России. Трёхдневный вояж писательской бригады оплачивала, разумеется, принимающая сторона. Гости участвовали в национальном празднике «Ысыах Олонхо», посетили историко-архитектурный музей-заповедник «Дружба», туристический комплекс «Царство вечной мерзлоты», «Сокровищницу Республики Саха (Якутия)», базу отдыха «Ленские зори», совершили прогулку по Лене на катерах, отведали кумыса и строганины из мяса и рыбы. Были и сугубо литературные мероприятия: вечер в театре оперы и балета, заседание выездного секретариата Союза писателей России на тему «Литература народов России. Единство в многообразии». Венчала Дни литературы встреча с главой Республики Саха (Якутия) Е.А. Борисовым. Словом, программа насыщенная и… недешёвая.

Впрочем, Якутия – край богатый, и грех упрекать хозяев в щедрости. Тем более, что возглавлял делегацию сам председатель Союза писателей России Валерий Ганичев, бережно поддерживаемый под руки дочерью и зятем, а по совместительству – сопредседателем того же СП Сергеем Котькало. По радушию бы и результат… Увы, самого главного – заинтересованного разговора о заявленном «единстве в многообразии» – не получилось. Точнее, дельные и нужные суждения высказали хозяева: глава Республики Саха (Якутия) Егор Борисов, министр культуры Владимир Тихонов, председатель Союза писателей Якутии Наталья Харлампьева и её коллега Николай Лугинов. Запомнилось и выступление здешних молодых поэтов в открытом Зелёном театре на берегу Лены.

У якутов есть чему поучиться! Как местные литераторы достигли такого консенсуса с властью, при котором только в прошлом году государственное (!) издательство «Бичик» выпустило 47 книг поэзии и прозы, что обошлось в 18 миллионов рублей, а на проведение юбилейных и прочих литературных мероприятий был выделен почти 71 миллион? Это при 150 писателях и поэтах, входящих в два основных Союза писателей Якутии!

Кстати говоря, все они буквально накануне Дней литературы объединились в ассоциацию «Писатели Якутии». Трудно переоценить роль в этом архиважном деле главы республики. Егор Борисов, выступая на учредительном собрании нового сообщества, выразился жёстко и однозначно: «Государственная поддержка писателей в Республике Саха (Якутия), хотите вы этого или нет, отныне и навсегда будет оказываться только в рамках одной официальной структуры – Ассоциации «Писатели Якутии».

На встрече с приезжими писателями он назвал новую организацию «площадкой, объединяющей все существующие писательские альянсы республики, в том числе будущие, возможно, даже ещё не появившиеся. Такое решение вызревало не один год, литераторы республики шли к нему очень долго. Но всё же пришли, потому что поняли: этого хочет не власть, этого хочет сам народ».
Какой из объединяющихся Союзов более прорусский, а какой – более националистичный – и гадать нечего! Сейчас это – не главное. Главное, что впервые в истории современной России не на словах, а на деле образована подобная ассоциация! Вот и поговорить бы об этом по-настоящему знаковом событии, подумать вместе, как перенести его на почву разных регионов и на всероссийский уровень! Увы, на это не хватило ни времени, ни желания. Приезжие «ораторы» мямлили, привычно переливая из пустого в порожнее. Тональность задал В.Н.Ганичев, дважды прочитавший одну и ту же «духоподъёмную» речь. Правильные, но затёртые, набившие оскомину слова…
«Вся наша работа была организована на высоком уровне. Мы увидели, почувствовали грандиозность национального праздника, бережного отношения к слову, к своим традициям, что вызывает просто восхищение. Это искреннее отношение останется у нас в душе навсегда. Нам всё это близко. Уверен, гостеприимная, культурная якутская земля и великая река Лена подарили писателям много ярких впечатлений и вдохновения».

Давайте называть вещи своими именами. Работы никакой не было. Зато туристическо-развлекательная поездка действительно удалась! И была она всего лишь декорацией к главному действу – вручению В.Н. Ганичеву вновь учреждённой литературной премии главы Республики Саха (Якутия) имени Д.К. Сивцева – Суорун Омоллона, а писательская делегация – необходимой для приличия массовкой. Почётной награды председатель Союза писателей России удостоен «за большой вклад в укрепление дружбы народов». В якутской прессе после вручения его величали «человеком, много сделавшим для якутской литературы, воспитавшим целое поколение писателей». Щедрый всё-таки народ Саха, в том числе, и на комплименты! Например, некоего В. Фёдорова, входившего не только в состав делегации, но, видимо, и в то самое «поколение писателей, воспитанных новым лауреатом», здесь упорно называли главным редактором «Литературной газеты», хотя на самом деле он главред переверзинской фальшивки, которую писатели именуют не иначе, как «ОПГ».
Наверняка это сомнительное издание напишет теперь о феерических результатах Дней литературы в Якутии, апофеозом которых стало награждение главного литературного функционера за мнимые заслуги. Ни делу укрепления дружбы народов, ни возрождению «единства в многообразии литератур народов России» минувшее мероприятие не послужило. Гораздо больше пользы могло бы принести приглашение в Саха опытных литературных переводчиков, которые помогли бы «огранить» алмазы якутской поэзии и прозы, чтобы они засверкали бриллиантами для русскоязычных читателей!

«Российская литература должна обогащаться за счёт национальных культур!» – так абсолютно справедливо сказал глава Республики Саха (Якутия) Егор Борисов. Он давно и искренно считает литературу делом государственным. Не нам учить рачительности хозяина своей земли. Но один совет, а точнее, пословицу хочется ему напомнить. Не всё то золото, что блестит! Особенно издали.
Sabr 16.07.2015 04:38:29
Сообщений: 7254
«Зачем ты не устоял?..»

Ткаченко Пётр




Анализируя то, что происходило у нас в России в последние годы, а точнее – вот уже более двух десятилетий, необходимо коснуться духовно-мировоззренческих причин изъятия литературы из общественного сознания. И, по сути, изгнания её из образования. Причём причин не внешних, довольно хорошо известных, но того, как мы мыслили, какие «ценности» взяли как заглавные. При этом более целесообразно обратиться к поэзии, потому что проза, в значительной степени изготовляемая «кухарками», в это время очень уж превратилась в подобие шоу-бизнеса, в «рынок», к литературе не приложимый вообще, являющийся сокрытой, но внешне привлекательной формой уничтожения литературы.
Что меня особенно поражает в литературе означенного периода, так это то, что она подстраивается под господствующие мыслительные процессы, считающиеся передовыми, таковыми не являясь. Иными словами, свершается в обществе какой-то катаклизм, имеющий явно не позитивное значение, и немалая часть литераторов начинает усердно его «воспевать». То есть следовать за разрушителями, а не противостоять им.
Но поэзия – не некое словесное украшательство, а главным образом – духовно-мировоззренческое осмысление жизни. А русская поэзия в особенности отличается этим. Я выделяю два важных аспекта: это отношение к православной вере и к Родине, России. И тут всякого непредвзятого читателя не может не поразить резкое изменение ориентиров и убеждений в связи с состоянием общества. К 1991 это проявилось уже во всей определённости. Не могу сказать, что такое изменение произошло со всеми поэтами. Нет, конечно. Но подавляющая смысловая направленность определилась чётко и недвусмысленно.
Помнится характерное в этом отношении стихотворение Сергея Хохлова (1927–2013) «Дума о России» из его книги «Предчувствие» (Краснодарское книжное издательство, 1992). Да ещё с эпиграфом из «Жития протопопа Аввакума» – «Бог излил фиал гнева ярости своея на русскую землю…»:
России нет…
Не надо возмущённых
И гневных фраз.
А истина проста:
Есть горстка душ
искусно разобщённых,
Давным-давно
не помнящих родства.
Их лица скорбны, и глаза их тусклы…
Под небом мысль России не царит…
Есть чисто говорящие по-русски,
Но это ни о чём не говорит.
Эпатажная строка «России нет…» свидетельствует о том, что смена государственного устройства принята за исчезновение России. Было ли в истории нашей страны нечто подобное в более давние времена? Да всегда было. Можно даже сказать, что это её основное свойство – «исчезать», а потом возрождаться: «Новым ты обернулась мне ликом» (А. Блок).
Авторов старшего поколения понять ещё можно – ведь не так просто пережить крушение того уклада, в котором они жили. Но более молодые авторы, наши современники, в этом отношении часто просто поражают бессилием осмыслить то, что происходит в нашей жизни и с нами.
Пример иного мировоззрения мы находим в стихах Е. Артюхова: «Я был задуман вешним человеком, но жизнь меня свела с не лучшим веком». Иными словами – я был бы человеком замечательным во всех отношениях, но вот мешают внешние обстоятельства, довелось жить в «издёрганной стране». Это, можно сказать, классическое положение либерализма, когда человеку мешают внешние обстоятельства. И тогда он, естественно, все усилия свои направляет не на самоусовершенствование, как должно, а на переделку Богом устроенного мира. Это как бы даёт ему разрешение на такое действо. Иного вывода из такой либерально-демократической идеологии не следует.
Что же противопоставляется в качестве альтернативы своей Родине, «камуфлированной» и «издёрганной»? Ну разумеется, Европа, где якобы в отличие от России всё благостно:
Европа спокойные любит тона.
Желта, голуба, зелена…
А наша алеет на все времена
Умытая кровью страна.
Как видим, в отношении к своей Родине говорится о крови «на все времена», а в отношении Европы – о разноцветии. Справедливо ли это? Конечно же нет. Ну вспомнил бы автор хотя бы о том, что в России инквизиции не было, как и Варфоломеевской ночи…
Впрочем, это явление – отрицать веру в русском народе – далеко не новое. Ещё П. Чаадаев с презрением относился к православию и преклонялся пред католицизмом. На что Н. Страхов позже писал: «Человек, благоговеющий перед католицизмом, не впадает ли в явную нелепость, отрицая силу и жизненность православия? Не в тысячу ли раз последовательнее тот, кто, отрицая православие, в то же время отрицает католицизм?»
Примечательно, что именно этого же требовал В. Белинский от Н. Гоголя в знаменитом Зальцбруннском письме (3(15) июля 1847 г.) – называя православное духовенство гнусным, ставил его «неизмеримо» ниже католического: «…второе когда-то было чем-то, между тем как первое никогда ничем не было, кроме как слугою и рабом светской власти». Представление – до предела упрощённое и даже вульгарное, так как соотношение власти светской и церковной, их гармония составляют основу русской государственности.
На такие декларации, пышущие ненавистью к своей Родине, так и хочется сказать стихами Ф. Тютчева, созданными в 1855 году:
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Но тогда встаёт неизбежный вопрос: почему значительная часть нашего поколения за не столь уж длинный срок стала смотреть на свою Родину гордым взором «иноплеменным»? Этого, за редким исключением, не было в поколении предшествующем. Ну хотя бы припомним стихотворение Николая Рубцова «Привет, Россия»:
Привет, Россия – Родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое…
Значит, причиной критицизма к своей Родине является вовсе не её социальное нестроение. Скорее оно таится в душах и разу­ме авторов…
Даже такой одарённый поэт, как Николай Зиновьев из г. Кореновска, не избежал этого почти всеобщего отрицания Родины: «…Несите ноги, вы вольны, Куда хотите гражданина Несуществующей страны».
И, видимо, закономерно, что критицизм к своей Родине приводит к отрицанию мира вообще: «Боже мой! Как я мир не люблю, Как устройство его презираю!» (М. Анищенко). Это, разумеется, предполагает «переделку мира».
Не может не поражать и не удивлять, что наши современники в своём значительном большинстве, обращаясь к своей Родине, России, пишут прямо противоположно своим предшественникам. По причине вроде бы внешних обстоятельств, но на самом деле причины эти таятся в области духовно-мировоззренческой.
Обращусь к А. Блоку, ибо его путь среди революций очень уж показателен. И жил он в более жестокие времена, чем наши. Именно тогда, когда Россия начала разрушаться или её начали разрушать, он издаёт книгу «Стихи о России» (издание журнала «Отечество», 1915):
Идут века, шумит война,
Встаёт мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.
Иной стихотворец с видом несомненной правоты может задать обывательский вопрос: а за что её теперь такую любить? На это мы можем ответить разве строчкой М. Лермонтова: «Но я люблю – за что, не знаю сам». Или стихами С. Есенина: «Но люблю тебя, родина кроткая! А за что – разгадать не могу». Родину любят не за что-то, а потому, что она есть.
Но не все поэты, говоря словами С. Есенина, «задрав штаны», побежали вослед за разрушителями обличать свою Родину в трудные и даже трагические для неё времена. У выдающегося поэта Юрия Кузнецова (1941–2003) мы встречаем прямо противоположные смыслы и чувства:
Вся страна горит подножным пламенем,
И глазами хлопает народ.
Матерь Божья, хоть под красным знаменем
Выноси святых огнём вперёд!
Полыхает наша фанаберия,
И на небе звёзды говорят:
Вон горит великое безверие,
Но его святые не горят!
«Русский зигзаг», М., 1999.
Та же наивная обличительность своего Отечества, которая декларируется как якобы «во исправление» его, к чему она никогда не приводила и не приводит, как правило, находится в поле политических и идеологических влияний. Мы отмечаем её лишь потому, что слишком уж широко она вошла в текущую литературу. За её идеологемами стало не так просто разглядеть истинного поэта.
Отметим строки сильного поэта Евгения Чепурных, с беспощадной искренностью пишущего:
От дьявола тоже много,
Много я взял всего,
Но слёзы мои – от Бога,
Больше ни от кого.
Есть иной путь постижения своей народной веры и Родины, помимо наивной, а может быть, и преднамеренной критики их? Есть, конечно. Его трудно отыскивали как поэты старшего поколения, так и наши современники.
У выдающегося поэта Владимира Соколова (1928–1997) есть примечательное стихотворение «Тоска по Родине», посвящённое М. Лермонтову, с такими ключевыми строками:
…Но надо ж быть такой судьбине!
Под ливня скрученную плеть
На Родине, как на чужбине,
Тоской по Родине болеть.
Это кажется несколько парадоксальным – тоской по Родине болеть на Родине, искать Родину на Родине. Но это в условиях России – единственный путь, если, конечно, мы не уподобляем саму Родину с правящим режимом, всевозможными мировоззренческими и идеологическими убеждениями, бесконечно далёкими от народного самосознания…
Отрадно отметить, что эта преемственность, несмотря на ораву стихотворцев, которым мешают внешние обстоятельства, не прерывалась даже в предшествующие годы революционного анархизма. Надеюсь, в этом убедят стихи Раисы Котовской (1951–2007) из Минеральных Вод:
Сорок лет по чаще да болотине
Мира, утонувшего во зле,
Я искала Родину на родине,
Свет – во мгле и Небо на земле.
И что примечательно: она обращалась к христианскому миропониманию. И это не только не мешало ей, как иным авторам, но открывало новые грани её таланта.
Литература – не та область человеческой деятельности, которая должна изменяться вместе с любыми идеологическими поветриями. А потому перед нами со всей остротой и злободневностью всё ещё стоит вопрос, поставленный Н. Гоголем: «Зачем ты не устоял противу всего этого?»


Москва – станица Старонижестеблиевская Краснодарского края
Sabr 12.09.2015 02:51:21
Сообщений: 7254
Цитата



Григол РОБАКИДЗЕ

Сталин как дух Аримана


С немецкого. Перевод Сергея Окропиридзе


Григол Робакидзе (1880—1962) — крупнейший грузинский писатель XX столетия, теоретик грузинского символизма, признанный лидер группы «Голубые роги», автор блестящих романов, эссе, стихотворений и пьес. В 1931 г . во время зарубежных гастролей театра им. Руставели остался в Германии, вследствие чего на родине его имя на долгие годы было вычеркнуто из литературного обихода. Последний — немецкоязычный — период его творчества принес писателю европейскую известность; авторами предисловий к его книгам были такие писатели, как Стефан Цвейг и Ромен Ролан.


Ленин дал Сталину необычное прозвище «чудесный грузин». Чудесного в Сталине хоть отбавляй, а вот грузинского — весьма и весьма немного. В Грузии необычность характера Сталина объясняют его происхождением: отец его, де, родом из Осетии. Не исключено, впрочем, что мы имеем здесь дело с другим феноменом. В недрах каждого народа рождается и чуждое ему, даже направленное против него начало. Это, по-видимому, чисто биологическая тайна. Может быть, эта способность нации порождать чуждое себе призвана преодолевать инонациональное? Сталин — грузин лишь в той мере, в какой он — его антипод.

«Окаменевшая голова доисторического ящера» — так назвал Сталина один из его бывших соратников, не подозревавший, возможно, что попал в точку. Узкий, слабо развитый лоб, выдающий человека решительных действий, особенно если он к тому же еще обладает неистощимым спинным мозгом. У Сталина и в мыслительном отношении сильный хребет: он обладает нюхом рептилии. В детстве перенес оспу, и едва заметные рубцы, оставшиеся после нее, подчеркивают доисторичность его головы — так же, впрочем, как и веснушки, придающие его лицу сходство с цесаркой. Под усами скрываются усмешка и ирония, как бы говорящие: «Я, конечно, догадываюсь о том, что ты хочешь скрыть от меня». Эта молчаливая констатация подчеркивается высоко поднятой левой бровью. (Примечательно, что у Ленина поднималась правая). Маленькие, колючие, непроницаемые глаза глядят неподвижно, как бы высматривая, подстерегая добычу. В нем чувствуется холодная кровь существа, несущего бедствия другим, способного перехитрить кого бы то ни было. Под его взглядом никнет любая воля.

Сталин ходит медленно, по-кошачьи мягко, как будто хочет укрыться или внезапно напасть на кого-то. Тайное колдовство, делающее человека незримым, — не досужий вымысел. В Тибете, например, оно — реальность. Тибетский йог, не желающий привлекать к себе внимание, становится невидимым: сверхчеловеческим усилием воли он уходит в свою оболочку. Становится недоступным для постороннего глаза.

Сталин обладал этим даром уже в те времена, когда царская охранка преследовала его за революционную деятельность. Словно лунатик, бродил он по улицам, выслеживая и таясь. Когда же его настигали, пугался не лунатик, а преследователь, которому казалось, что перед ним не реальный человек, а призрак с маской вместо лица. У Сталина было много имен не только в целях конспирации. Для него, как и для Стендаля, это были подлинные имена. В имени есть что-то от личности — так думали древние египтяне. Сталин постоянно менял свое имя, ибо знал, так его будет трудно обнаружить и арестовать. Когда же это все-таки случалось, он ловко ускользал из любых рук. Он побывал во многих тюрьмах — в Тбилиси, Баку, Батуми, в Центральной России и Сибири — и постоянно совершал оттуда побеги. Его ссылали неоднократно, но он каждый раз убегал, появляясь в новом месте под новым именем, под новой личиной. Заметных следов не оставлял. И неожиданно всплывал где-то — безымянный путник, подобный Голему, который, согласно древнееврейскому преданию, каждые тридцать лет посещает Вселенную. При встрече с ним содрогаешься, но стоит прийти в себя — его уж и след простыл.

Сталин, словно змея, сбрасывал с себя кожу, оставаясь внутренне недосягаемым. Однако он был вооружен и другими средствами самозащиты: он обладал способностью презирать действительность. Однажды политических заключенных в бакинской тюрьме заставили пройти сквозь строй солдат, вооруженных шпицрутенами. И Сталин прошел сквозь строй, но как? В руках он держал брошюру — несомненно марксистскую. Он шел сквозь строй солдат, читая, как будто происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения. Он поднял палачей на смех, защитив себя от морального ущерба. Уже тогда он обрел свое подлинное «я».

Как появился на свет и как рос этот аноним? Отец его, сапожник, был пьяницей, грубым и язвительным человеком. Мать являла собой во всех отношениях противоположность отцу. Отец во хмелю бил мать. Бил и своего единственного малолетнего сына. В хибарке, в которой обитала семья, царили нужда, свирепость и слезы. Уже при одной мысли о возвращении отца сына охватывала дрожь. В мире, в самом Творении он видел лишь безобразное, а родной отец представлялся ему чудовищем. Этот распад семейных уз роковым образом сказался на душе ребенка. На Востоке знают, какое место в семье занимает отец: он — семя оплодотворяющее, он — космическое начало. Если зародышевую клетку лягушки разделить на две половины, из них родятся две лягушки. Каждая из частей становится не половиной лягушки, а целой, но по величине равной половине обычной. Биология здесь удивительным образом подтверждает приоритет отца, существующий на Востоке. Что же произошло с первоначальной зародышевой клеткой? Она не обрела плоть, физически ее уже нет, но метафизически она продолжает жить в обеих маленьких лягушках. Каждая из них содержит в себе нерожденного отца. В каждой живет родовая память об отце. Там, где эта память умирает, жизнь подвергается опасности.

В доме Сталина эта память была убита. Сын проклял отца, проклял семя, породившее его, возненавидел самое Творение. Для него не существовало любви, ничто не радовало его. Жизнь его была отравлена неистребимой ненавистью к отцу. Ребенку, растущему практически без отца, всегда недостает самого существенного — радости жизни. Душа его не в состоянии раскрыться перед лицом мироздания. Она никогда не сможет стать воплощенной частицей мистически раздробленного Бога. Она холодна, тверда, сурова. Такой человек никогда не испытывает состояния экстаза. Услышь он Девятую симфонию Бетховена, особенно ее финал, где в бушующий, словно море, оркестр врываются голоса опьяненных Дионисом людей, голоса, которым открылась новая жизнь — человеческая или сверхчеловеческая, — он не дрогнет, не вылезет из своей скорлупы, чтобы приобщиться к безбрежной действительности. Он останется холодным, твердым, суровым.

Не зная экстаза, он не выносит этого состояния у других. Оно не увлекает, более того, раздражает его.
Поясним сказанное следующим примером. Накануне революционных событий в Дрездене в 1849 году Рихард Вагнер дирижировал Девятой симфонией Бетховена. Как только отзвучали заключительные аккорды финала, тайный подстрекатель восстания анархист Михаил Бакунин подскочил к оркестру и крикнул Вагнеру в порыве восторга: «Если вся музыка сгорит в пламени мирового пожара, который непременно грядет, то мы, рискуя жизнью, спасем эту симфонию!» Бакунин был весь пламя. Другое дело Ленин. Известно его высказывание об «Аппассионате»: «Ничего не знаю лучше «Appassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!.. Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят — и надобно бить по головкам, бить безжалостно...»1

Ленин здесь проявляет определенную экстатичность. Сталин же не способен даже на такой полуэкстаз. Характерная деталь: говорят, что Ленин после продолжительной болезни скончался от воспаления легких при температуре 42,3 градуса. В этом проявилось пламенное люциферовское начало Ленина в противоположность холодному аримановскому духу Сталина. Существо, подобное ему, с самого же начала мистически неполноценно, ущербно. Легенда о Каине и Авеле здесь весьма кстати: Бог принял дар Авеля и отверг дар Каина. Почему? Легенда не дает нам никакого объяснения. Может быть, дар Каина был принесен не от сердца? Возможно, он хотел, чтобы это было так, но дальше желания дело не пошло. Объяснением здесь может послужить, пожалуй, лишь предположение, что Каину изначально недоставало дара жизни. На это предположение наводят нас страницы Книги Бытия: совершил бы Каин братоубийство, если бы Яхве принял его дар? Кому отказано в даре жизни, у того сердце закрыто для душевных порывов. Coco Джугашвили, быть может, с горечью чувствовал это уже в юности, когда навещал, скажем, больного товарища. Он мог говорить с ним самым сердечным образом, однако слова его не трогали больного. Но вот приходил другой одноклассник, с любовью прикладывал руку ко лбу больного, и боль утихала.

Этой божественной силой является дар жизни. Вспомним слова Гретхен о Мефистофеле:
Он мне непобедимо гадок.
В соседстве этого шута
Нейдет молитва на уста,
И даже кажется, мой милый,
Что и тебя я разлюбила,
Такая в сердце пустота.

Наивная душа Гретхен интуитивно чувствовала — одним лишь своим присутствием Мефистофель убивает любовь, разлагает ее атмосферу. Лирическое начало ему чуждо. Он мог бы создать и более прекрасные стихотворения, чем Райнер Мария Рильке, но им недоставало бы одного: неосязаемого поэтического потока, столь благодатно струящегося в стихотворных произведениях Рильке. В этом кроется тайна проклятия. Подлинное поэтическое вдохновение никогда не посещало Сталина, хотя юношей он и пел в церковном хоре альтом. Но уже тогда это был, несомненно, голос падшего ангела, ибо и падший ангел чарует своим пением. Сталин даже пытался писать стихи. Это были, как ни странно, патриотические стихотворения. Однако параллельно он изучал эсперанто, так как уже в то время верил в существование всемирного языка — само собой, разумеется, сконструированного чисто механически. Его явно раздражало органическое многообразие мира. Более того, он не выносил саму жизнь. Как преступника, его тянуло к разрушению, и он стремился на деле испытать и применить свою всесокрушающую волю.

Нигилизм оказался для него весьма кстати. Владимир Соловьев сформулировал все потуги русских нигилистов в следующей иронической фразе: «Человек произошел от обезьяны, следовательно: да здравствует свобода!»2 Здесь, правда, «следовательно» — сущая бессмыслица, ибо вряд ли происхождение человека от обезьяны могло бы гарантировать ему свободу. Но дело в том, что психология зачастую сбивает логику с толку, а в этом силлогизме определенно кроется какая-то психологическая загадка. Имей мы доказательство, что человек — из обезьяньего племени, тогда даже самые избранные утратили бы свои преимущества перед прочими людьми. Наполеон, к примеру, не представлял бы собой ничего выдающегося, а Клеопатра была бы такой же, как и любая другая женщина. Вместе с их преимуществами исчезло бы и благоговение перед ними. Так полагали нигилисты. Однако основополагающей здесь была другая мысль: коль скоро человек в своей сущности равен обезьяне, то идею о сотворении мира, в котором человек создан по образу и подобию Бога, можно считать заблуждением и следует вытравить из сознания человека мысль о его богоподобии. Этот постулат был недостаточно четко сформулирован нигилистами, но тем не менее они упорно придерживались его.

И Сталин не избежал влияния нигилистов, начав усердно заниматься естественными науками. Он был твердо уверен, что эти штудии приведут его к безбожию. Именно в этом заключался для него коренной вопрос: если Бога нет, значит, он свободен. Он не сознавал, однако, что человек без Бога утрачивает и связь со Вселенной. Возможно, Сталин подсознательно стремился именно к этому. Если разорвать сакральные нити, связующие вещи воедино, то разрушится сама жизнь. Верный расчет для человека, жизнь которого — одна лишь мука.

Он обладает феноменальной памятью — но не воспоминанием! — и железной, холодной логикой. Он удалился от Бога и взрастил себя для преступного самовластия. Во всем он видит лишь негативное; положительное вызывает в нем язвительную усмешку. Хладнокровный, он нередко становился жестоким и неумолимым. Рассказывают, однажды, проходя по узкой улочке, он случайно наступил на цыпленка и сломал ему ногу. Цыпленок с криком пытался убежать. Сталин догнал и раздавил его. «Все равно ты уже ни на что не годен», — сказал он в приступе ярости... В эти минуты чужая жуткая тень скользнула, наверное, по его лицу.

Ненавистнику жизни всюду мерещились враги. Для подавления врага, кроме всего прочего, нужно обладать двумя качествами: выдержкой и иронией. Выдержка у Сталина такая же, как у йога, а ирония его беспримерна... Медленно, незаметно, бесстрастно дразнит, колет он своего противника, подтрунивает, выводит из себя. Он устранял своих врагов, клевеща и унижая их. Он беспощаден и жесток. Его холодная усмешка временами переходит в язвительный смешок. Злой ли он человек в обычном понимании? Нет, он не убийца, не разбойник, не какой-нибудь преступник. Напротив, он желает людям самого лучшего. И все же есть в его характере зачаток чего-то чужеродно-злого. Может быть, он преследует какую-нибудь личную выгоду? Отнюдь нет. Земные радости — женщины, вино, азартные игры, дурман — для него не существуют. Характерно, что за грузинским столом, где все воздают должное Дионису, он один всегда оставался трезв. Он щедр постольку, поскольку находит этому оправдание. Не скупится и на советы, наставляя своих товарищей по революционной деятельности. Но он одинок. Будучи неспособным сказать кому-нибудь метафизическое «ты», он никого не может назвать своим настоящим другом, ибо любого, кто пытается сблизиться с ним, он подчиняет себе. Не исключено, что в глубине души он сознает это как печальный факт и порой даже страдает от собственного характера. В такие мгновения он, возможно, впадает в меланхолию. Но едва ли вероятно, чтобы он хоть на миг открыл перед кем бы то ни было свою душу. Что-то всегда удерживает его от откровения.

Со старым миром у него покончено. Ни кровное родство, ни народ, ни вера, ни сродство душ для него не существуют. Народ заменен массой, а душа — классом. Здесь он всегда в своей стихии. Для восприятия социалистической идеи он созрел вполне. Учение Сен-Симона и Фурье его не интересовало, так как он никогда не был склонен ни к романтике, ни к утопии. А вот доктрина Маркса поразила его воображение. Здесь были и логика, и твердость. Сталин — прирожденный большевик. В былые времена иного человека, случалось, называли дохристианским христианином. Сталина с полным правом можно назвать добольшевистским большевиком. Нелегальная марксистская литература поступала в Грузию из России. Среди этой литературы стали попадаться статьи Ленина. Они целиком захватили Сталина. Для него началась новая жизнь. В идеях Ленина Сталин нашел то, к чему шел сам слепо, на ощупь, — демонизм марксистской идеи. То, что на Западе было «словом», на Востоке должно было стать «делом». И «дело» это невиданным ураганом пронесется над миром, и без того потрясенным в своих основах войной.

Ленин представлял собой сжатую в кулак энергию этого урагана. Человечество не подозревало, какая вулканическая сила была сконцентрирована в пломбированном вагоне, в котором он вместе со своими соратниками проследовал через всю Германию, чтобы раздуть пожар революции в России. Ленин появился в России как судьба революции. Он стал ее космическим творцом. Две стихии соединились в этом человеке — славянская и монгольская. Славянская — дыхание хаоса и презрение к пределам, монгольская — гнетущая меланхолия и страсть к просторам. Воля и инстинкт — вот его составные. Он обладал прирожденными качествами хирурга, которые с годами довел до совершенства: точный глазомер, безошибочная интуиция, самообладание, но не холодное, а пламенное, и твердая рука. При первой же встрече с Лениным эти черты давали о себе знать. Сталин почувствовал их еще до встречи с ним.

В 1903 году он получил из Европы письмо от Ленина, что было равнозначно для него получению Моисеевых скрижалей. В 1905 году Сталин встретился с Лениным на партийной конференции в Финляндии. Великий революционер сразу же распознал в молчаливом грузине надежного бойца и соратника. В 1906 году состоялся партийный съезд в Стокгольме, на котором большевики потерпели поражение. Но как воспринял это поражение Ленин? «Не горюйте, товарищи! Мы непременно победим, ибо мы на верном пути!» Среди его соратников Сталин был единственным, кто воспринял эти слова не только ушами. Уже в 1907 году на партсъезде в Лондоне большевики победили. И как отнесся Ленин к этой победе? Сталин позднее вспоминал об этом: «После своей победы он стал особенно бдительным и осторожным» и процитировал слова Ленина: «Во-первых, пусть успех не вскружит вам голову; во-вторых, закрепите успех; в-третьих, уничтожьте врага, ибо он лишь повержен, но еще не мертв». Эти слова более всего пришлись по душе Сталину, ибо сам он никогда не упивался победой и не оставлял противника недобитым. На съездах Сталин был неразговорчив. Он молчал, как и подобает человеку действия.

Стихия Сталина — масса. Здесь он всегда был самим собой. Повсюду, от скалистых берегов Финляндии до Колхидской низменности, он чувствовал себя органически слитым с массой. Он встречался с русскими, поляками, украинцами, грузинами, азербайджанцами, латышами, литовцами, евреями и с представителями многих других национальностей. Он хорошо изучил еще дремавшую тогда психологию рабочего класса. Он держал руку на пульсе масс, пробуждая их пролетарский инстинкт. Выкристаллизовал их волю и боевой дух. Встречался с тысячами и был знаком с тысячами. У него никогда не было друзей, а было лишь неисчислимое множество товарищей. Он не оставлял охранке следов, но в рабочих массах оставил неизгладимый след. Однако даже здесь он предпочитал оставаться в тени: появлялся на сходках нелегальных организаций как таинственный аноним пролетарской души. Ничего удивительного в том, что он с самого же начала постиг своеобразие русской революции. В 1917 году, после июльских событий состоялась партийная конференция. Ленин в работе конференции не участвовал, так как скрывался от властей. Не было на ней и Троцкого, ибо лишь на этой конференции его избрали членом Центрального Комитета. Руководил конференцией Сталин. Он произнес историческую речь: «Не исключено, что именно Россия станет той страной, которая проложит путь к социализму... Фундамент нашей революции гораздо шире, нежели в Западной Европе, где пролетариат один противостоит буржуазии. На стороне нашего рабочего класса беднейшее крестьянство... Следует раз и навсегда отказаться от мысли, что лишь Европа может указать нам наш путь...» Среди слушателей, очевидно, возникло сомнение, согласуется ли это утверждение с основными положениями марксизма. Сталин, по-видимому, заметил это и добавил: «Я сторонник творческого подхода к марксизму». Уже здесь он предстал во всем своем будущем величии.

На Ленина он произвел особое впечатление уже при первой встрече. Ленин чувствовал в этом революционере какую-то темную, слепую силу. В 1914 году Сталина отправляют в ссылку в город Туруханск Енисейской губернии. В ноябре того же года Ленин пишет в письме Карпинскому: «Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Постарайся узнать фамилию Кобы (Иосиф Дж... Мы забыли ее). Это архиважно». Сталин находился в ссылке под своей настоящей фамилией — Джугашвили, которую Ленин не мог вспомнить. Ленин помнит о Сталине и в то же время забывает его фамилию, чувствуя что-то чужое, непонятное и вместе с тем притягательно-близкое в этом далеком грузине. Незадолго до Октябрьской революции Ленина обвиняют в принадлежности к германской агентуре. Оскорбленный до глубины своей благородной души Ленин решил выступить на суде тогдашнего Петроградского Совета в свою защиту. Сталин почувствовал грозившую вождю опасность и убедил его не появляться на суде. Быть может, это неожиданное решение определило тогда судьбу Октября. После восстания Сталин всегда был рядом с Лениным, хотя и здесь — незримо. Когда Троцкий 15 февраля 1918 года телеграфировал Ленину из Брест-Литовска, прося дальнейших инструкций, тот ответил ему: «Я хотел бы предварительно переговорить со Сталиным, прежде чем ответить на Ваш вопрос». Возможно, тогда Троцкий впервые осознал, с кем ему придется иметь дело в будущем.

Сталин верил лишь в Ленина. Но рядом с Лениным вырастала вторая фигура — Троцкий. Если Ленин был судьбой революции, то Троцкого можно назвать ее полусудьбой — бывают ведь и полусудьбы. Гений революции больше воплощался в Ленине, талант же — в Троцком. Речь Троцкого представляла собой шедевр ораторского искусства; она росла, как бурлящие волны моря, увлекая слушателя за собой. Речь же Ленина была простой, сдержанной, без пафоса, но тем выразительнее. Слово первого воодушевляло, слово второго наставляло. Стиль Троцкого был отточен до предела. После Маркса никто из марксистов не владел пером так мастерски, как Троцкий. У Ленина вообще не было никакого стиля: фразы его путаны и тяжелы, однако они все же убеждали читателя. Троцкий занимался многими проблемами, кроме чисто революционных: искусством, литературой, театром. У Ленина же была лишь одна цель: обеспечить победу пролетариата путем революции. Словно единорог, направил он всю свою могучую волю по одному-единственному пути. Троцкий как революционер предпочитал зигзаги, иногда даже окольные пути. Возможно, именно в этом заключалась его полуфатальность. Троцкий обладал всеми необходимыми качествами великого революционера, однако ему недоставало большевистской души. Но существует ли таковая вообще?

В Евангелии Христос называется «Сыном Божьим»и «Сыном человеческим». Сын Божий в современном человеке почти умер. Вместо Логоса в нем царит Рацио. Гомо сапиенс превратился в гомо техникус. В нем сохранился в цельности лишь Сын человеческий, а его божественный дар, заключающийся в том, чтобы быть в большей степени человеком, поставлен под угрозу. Поэтому мифотворческие силы, в которых лишь и проявляется божественность происхождения человека, начинают иссякать, ибо животворное начало мифа утверждается только и только в том феномене, в котором еще жив формообразующий прафеномен.

Сознает ли современный человек себя еще как прафеномен? Едва ли. Будучи уже лишь сыном человеческим, то есть лишь феноменом, он воспринимает каждое явление только как феномен.

Земля для него уже не Великая Матерь, а просто некая геологическая реальность. Не оплодотворяемый Логосом, он и сам уже не в состоянии оплодотворять землю, он лишь использует, эксплуатирует ее. Он более не пестун ее, а лишь повелитель и насильник. Так обстоит дело в Европе и Америке.

Что же происходит теперь в большевистской России? То же, что и в Европе и Америке, вследствие развития техники. Разница лишь в том, что в России этому способствуют сознательно. Демифологизация мира, убиение Земли — материнского лона Божественного — вот чем одержим большевик. В этом направлении ясно прослеживается воля большевиков к власти. Ленин дал точное определение сути коммунизма: «советская власть плюс электрификация всей страны». В переводе на наш язык это означает: демонизм плюс американизм. Здесь гомо техникус превращается в дьявола. Для Европы и Америки утрата силы Логоса в человеке — трагедия, для большевика же, безбожного человека, всем нутром своим ненавидящего Логос и презирающего божественность своего происхождения, — это вакханалия и торжество нигилизма. Для Европы и Америки господство рацио стало проклятием, в то время как большевик со злорадством воспринимает его как триумф своей воли. Европеец или американец, уже не оплодотворяя землю, чувствует, что лишен былого счастья, большевик же насилует землю, разлагает ее священную клеточную систему, и коллективизация лишь подтверждает, укрепляет «всемогущество». И вот что удивительно: если Европа и Америка наряду с утратой Логоса почти полностью лишились и низших пластов бытия — воспоминаний, инстинктов, корней, то у большевиков их запасы неисчерпаемы.

Еще одна загадка, еще одна отдельная тема для исследования. Лишите индейца божественного огня и внедрите в него интеллект, и вы получите большевистский тип человека. Рацио и инстинкт — трудно себе представить для революционера более подходящее сочетание. Ленин в полной мере обладал обоими этими качествами, Троцкий же — нет. Большевиком в глубине души он не был. В своем завещании из всех своих возможных преемников Ленин отдает предпочтение Троцкому. Весьма примечательно, однако, что он добавляет при этом: «Но Троцкий — не большевик».

Рассказывают следующий случай, происшедший с Троцким. Это было летом 1923 года. Власть в стране сосредоточилась в руках триумвирата — Сталина, Каменева и Зиновьева. Ленин был болен. Троцкий стоял в стороне. Он руководил Реввоенсоветом. Тень Бонапарта не давала ему покоя; после того, как Ленин слег, его пост приобретал все большее значение, а вместе с ним — и фигура Троцкого. Поэтому триумвират принял решение направить несколько членов ЦК в Реввоенсовет, среди них, разумеется, и Сталина. Никто, конечно, не сомневался, что автором этого проекта был Сталин. В феврале состоялся пленум ЦК, на котором с предельной осторожностью был затронут вопрос о Реввоенсовете. Сталин сидел молча, выжидая. Троцкий сразу же почувствовал, что речь шла об ограничении его компетенции. Он стал горячиться, потерял самообладание. Предложение ввести членов ЦК в Реввоенсовет он воспринял как свидетельство недоверия к нему и с присущим ему пафосом обратился к присутствующим: «Освободите меня от занимаемой должности и отправьте в Германию рядовым солдатом революции!» Это было уж слишком — эффектный жест Троцкого не произвел однако желаемого впечатления, хотя не оставил равнодушным большинство членов ЦК. Но вдруг поднялся Зиновьев и, то ли подражая Троцкому, то ли не желая, чтобы тот заподозрил его в участии в заговоре, воскликнул: «Тогда вместе с Троцким и меня отправьте в Германию!»

Если слово Троцкого дышало огнем, то слово женственного Зиновьева было податливым, как спелая слива. Итак, пафос обратился в фарс. Лишь после этого поднялся Сталин и с видом огорчения произнес: «Разве может ЦК позволить себе рисковать жизнью двух таких выдающихся его членов?» Однако Троцкий не успокаивался и настаивал на своем. Вдруг встал делегат из Ленинграда Комаров и резко, грубо бросил: «Почему товарищ Троцкий придает этому такое значение? А вы, уважаемые руководители, совершенно напрасно волнуетесь из-за такого пустяка!» Это было для Троцкого неожиданным ударом. Дело, значит, дошло до того, что вопрос, поставленный им, Троцким, представляется какому-то Комарову пустяком?! Он в бешенстве вскочил, срываясь на крик, потребовал, чтобы его исключили из списка действующих лиц этого спектакля, и ринулся к двери.

Дверь в жизни Троцкого играла заметную роль. Всем памятно, как он с театральным пафосом крикнул в адрес всего капиталистического мира, когда в 1919 году над Советской страной нависла смертельная угроза: «Мы уйдем, но перед тем, как уйти, так хлопнем дверьми, что мир сотрясется!» Может быть, теперь, идя к двери, Троцкий думал о той своей фразе? Он покидал явно сконфуженный пленум: ведь Троцкий еще ходил в великих революционерах. В зале воцарилось гнетущее молчание. То был исторический момент. Все ждали чего-то — возможно, что Троцкий вот-вот хлопнет дверью. Троцкий взялся за дверную ручку, вероятно, намереваясь хотя бы в малой степени исполнить свою угрозу, высказанную в 1919 году. Но он упустил из виду один пустяк — пленум ЦК заседал в Тронном зале Кремля, дверь которого была столь же массивной, сколь могущественной — бывшая династия Романовых. Троцкий резко дернул дверную ручку — но что это? Дверь не поддалась. Он налег на нее всем телом, и она, наконец, стала медленно, предательски медленно открываться. Пленум смотрел на маленького, тщедушного, суетящегося человека, прилагавшего нечеловеческие усилия, чтобы открыть неумолимую дверь. Все члены ЦК подавили улыбку, и лишь один из них усмехнулся себе в усы. Троцкий, пристыженный, покинул Тронный зал. Все с нетерпением ждали, что он хлопнет дверью, но... жест, предназначавшийся для истории, не получился; и виной тому — эта строптивая массивная дверь. Человек, усмехнувшийся в усы, был Сталин. Кто-кто, а он-то уж был уверен, что с ним едва ли случилось бы нечто подобное.

Сталин с самого начала был двойником Ленина. Он, как и Ленин, сочетал в себе рацио и инстинкт, но с той разницей, что второе было в нем развито сильнее первого. В сравнении с Лениным это давало Сталину даже некоторое преимущество. Своим звериным инстинктом Сталин чуял, что полуфатальный Троцкий не сможет руководить революцией. И с постоянным подозрением косился на Троцкого, ибо не вполне доверял ему.

При этом им руководила не зависть, а чутье настоящего революционера, распознавшего чуждый, выросший не из недр революции элемент. Наглядно это проявилось на примере Царицына. Троцкий намеревался использовать в Красной Армии бывших царских офицеров. Сталин же всей душой ненавидел любых интеллигентов. Произошло столкновение между выходцем из революции и пришедшим в нее извне. Ленин чувствовал необходимость как в одном, так и в другом, умело примиряя противоборствующие стороны. Он ограничивал бонапартизм Троцкого с помощью Сталина, а узкой прямолинейности Сталина противопоставлял Троцкого. И между двумя враждебными элементами, из которых один был всегда на виду, другой же постоянно держался в тени, разгорелась бескомпромиссная борьба.

Троцкий рос рядом с Лениным: полуфатальный, он становится полусудьбой революции. Однако без Ленина неожиданно утрачивает то, что называют в человеке роковой отвагой. Троцкий был не робкого десятка: в годы Гражданской войны он проявил демоническое мужество. Спасение Петрограда от армии генерала Юденича — полностью его заслуга; и заслуга немалая — ведь Ленин уже было смирился с тем, что Петроград придется отдать врагу, ибо над революцией тогда нависла и другая, более серьезная опасность. К тому же Ленин действовал чисто интуитивно лишь тогда, когда ему приходилось непосредственно вмешиваться в ход событий. Фронты же он поручил Троцкому. Троцкий убедил Ленина в необходимости защиты Петрограда любой ценой, и он защищал его со сверхчеловеческим упорством и мужеством. И все же за всем этим мужеством непоколебимой скалой стояла судьба революции — Ленин. Когда Ленина разбил паралич, Троцкий сразу же лишился своего мужества.

Но вот наступает переломный, роковой для революции момент. В небольшом деле Троцкий терпит фиаско. И как раз в грузинском вопросе. Часть грузинских коммунистов во главе с Мдивани потребовала для Грузии большей национальной свободы. Против этого требования резче других выступил Сталин: ненавистник отца, он, естественно, не мог любить свою отчизну. Ленин понял, что Грузия представляет собой исключительно своеобразную страну, и поддержал группу Мдивани, хотя с чисто большевистской точки зрения более оправданной казалась, пожалуй, сталинская центристская линия... Не исключено, однако, что здесь действовали и другие силы. После паралича у Ленина, предчувствовавшего конец, обострился звериный инстинкт. Поверженный единорог своими мутными глазками увидел вдруг, что из обычной, ничем не приметной кошки, каковой казался ему Сталин, вырос тигр. Он упрекал себя, что в свое время недооценил Сталина. Он пытался собраться с силами и мощным окриком загнать угрожающе разинувшего пасть хищника назад, в кошачью шкуру, но слишком поздно. Надо полагать, это было самым горьким разочарованием Ленина... В грузинском вопросе Троцкий поддерживал Ленина — само собой разумеется, не из любви к Грузии. Больной Ленин подготовил доклад, который должен был сыграть на двенадцатой партконференции роль бомбы против Сталина. Однако, боясь повторного апоплексического удара, он передает весь материал Троцкому, а Каменеву — копию письма к Мдивани. Этого было достаточно, чтобы Сталин все узнал. Он приготовился к бою. Сначала попытался уговорить Ленина, но Крупская помешала ему встретиться с вождем. Здесь, по-видимому, Сталин нанес оскорбление супруге вождя. Узнав об этом, Ленин в бешенстве продиктовал Крупской письмо к Сталину, в котором говорит, что рвет с ним, своим бывшим соратником, всякие личные отношения. Это было последнее письмо Ленина и вместе с тем самое роковое. Сталин, конечно, хорошо понимал, что означал для него разрыв с Лениным, и со свойственной ему цепкостью и молчаливой угрюмостью приготовился к прыжку. Троцкий вызвал к себе Каменева, сообщил ему все и потребовал, чтобы политика в национальном вопросе — в данном случае в грузинском — была изменена и чтобы Сталин извинился перед Крупской. Каменев передал эти требования Сталину. Сталин уступил: он принес Крупской свои извинения и послал Каменева в Грузию с поручением внести коррективы в национальную политику. Однако после этого он еще больше замкнулся в себе, помрачнел и затаился. Как раз в это время с Лениным случился второй апоплексический удар. Сталин тут же посылает Каменеву вслед телеграмму. Каменев же был достаточно хитрым политиком, чтобы не понять, как ему теперь следует поступить. По прибытии в Тбилиси он перешел на сторону Орджоникидзе, который придерживался сталинской ориентации в национальном вопросе. Вместо того, чтобы выполнить приказ вождя и распорядиться об изменении проводимой до сих пор национальной политики, он, наоборот, способствовал ее упрочению.

Так закончилась эта маленькая интермедия, в которой, однако, решалась судьба будущего вождя страны. Вместе с апоплексическим ударом Ленина Троцкий утрачивает свое историческое мужество, свою фатальную притягательную силу. Он становится неуверенным в себе. Он не знает, что в грузинском языке слова «судьба», «мужество» и «счастье» имеют один корень. Сталин же знал эти слова и не только их буквальное значение, хотя третье — «счастье» — он никогда до конца не понимал. Еще до смерти Ленина Сталин взял на себя смелость быть Лениным. То, что произошло позднее, следует рассматривать лишь как развитие начала.

Несколько страниц из хроники того времени.
В 1923 году состоялась двенадцатая партийная конференция. Письмо Ленина относительно грузинского вопроса на ней зачитано не было. Сталин просто сообщил, что Ленин, де, получил из Грузии неверные сведения и предложил конференции свое решение вопроса, которое и было затем принято единогласно. Как ни странно, к этому решению тогда присоединился и Троцкий. Возможно, это было уже началом его душевного разлада. Так или иначе, но он горько сожалел об этом позднее. Нa съезде Коминтерна, состоявшемся в 1926 году, снова был поднят грузинский вопрос. Сталин спокойно и уверенно заявил (Ленина уже не было в живых), что тогда, дескать, Ленин болел и был не в состоянии вникнуть в грузинские дела. Относительно Мдивани он тогда же сказал: «Утверждают, что я преследовал Мдивани. Допустим, но ведь события, имевшие место позднее, показали, что так называемые уклоны, в которых справедливо упрекали Мдивани, потребовали и более строгих мер, нежели те, которые я применил по отношению к нему в качестве секретаря ЦК». В заключение он со скрытой усмешкой добавил, что Троцкий, мол, на двенадцатой партконференции голосовал за то решение грузинского вопроса. Троцкому ничего не оставалось, как с молчаливой досадой проглотить это напоминание.

С этого момента начинается длительная изоляция Троцкого. Сталин обрушил на него всю революционную гвардию — Зиновьева, Каменева, Калинина, Бухарина, Томского. Сам же полководец оставался в тени: для успеха дела это было удобно. Тут же появился термин «троцкизм» в противовес «ленинизму», и вот уже готов лозунг: «Долой троцкизм!»
Теперь Сталин почувствовал себя в безопасности. Его беспокоило лишь то, что в завещании Ленина он был подвергнут резкой критике. Ленин смутно чувствовал, что на посту генерального секретаря партии Сталин может сыграть роль злого гения революции. В завещании прямо об этом не говорилось, но это читалось между строк, и Сталин первым прочел это. Он учуял грозившую ему опасность. Но как нейтрализовать ее? Ему удалось воспрепятствовать оглашению завещания вождя и на тринадцатой партконференции. Однако все вокруг шептались об этом завещании. Тогда Сталин решился на следующий маневр: во время заседания пленума вновь избранного ЦК он сам зачитал текст завещания. В интимной атмосфере Центрального Комитета это произвело впечатление самоотвержения и самокритики. Он спокойно процитировал характеристику собственной персоны, данную в завещании вождя, и затем скромно спросил: «Разве я груб? Может быть, это и так. Но ведь я груб только по отношению к тем, кто идет против воли партии». (Это было сказано почти откровенно.) И далее: «Но если партия примет решение освободить меня от занимаемого поста секретаря, я готов». А это была уже явная уловка. Взвешенный, хитрый шахматный ход удался. «Просьба» об увольнении, конечно же, была отклонена: ведь большинство в ЦК во главе с Каменевым и Зиновьевым было заранее соответствующим образом обработано. Так Сталин одержал победу над завещанием Ленина.

Влияние Троцкого в партийных кругах начинает ослабевать. В 1925 году он опубликовал книгу под заглавием «Октябрь», в которой Зиновьев и Каменев, не принимавшие участия в Октябрьском восстании, называются трусами и предателями. В борьбе против Троцкого эта книга оказалась для Сталина бесценной находкой: теперь Каменев и Зиновьев вынуждены сделать все для того, чтобы добить Троцкого. Они вспомнили об его прежних «грехах», о конфликте с Лениным и еще о многом другом — словом, объявили Троцкому непримиримую войну. Сталин лишь потирал руки от радости. В 1925 году Троцкий был «освобожден» от поста комиссара по военным делам. В результате он сразу же лишился своего положения, благодаря которому в свое время мог совершить государственный переворот. Троцкий был повержен. В борьбе двух демонов, как всегда, Ариман — порождение ненависти и злобы — одолел полугения Люцифера.

Лишь теперь Каменев и Зиновьев поняли, что были не более чем орудием в руках Сталина. Но покаяние опоздало. Они нейтрализовали именно того, кто мог сместить Сталина. Они заключают с Троцким союз против Сталина. Однако Троцкий уже не был прежним Троцким; грузинская поговорка гласит: рысак, которому хоть один-единственный раз свело ногу судорогой, уже ни к чему не пригоден. К тому же сам факт внезапного перехода Каменева и Зиновьева на сторону Троцкого, с которым они еще недавно вели отчаянную борьбу, в глазах большинства ЦК выглядел весьма неприглядным. Сталин, конечно, воспользовался и этим настроением. Каменев и Зиновьев объявили свою прежнюю борьбу с Троцким недоразумением, ошибкой. Это усугубило их и без того шаткое положение.

Однако оппозиция против Сталина не сдавалась. В 1926 году она повела наступление против выдвинутого Сталиным тезиса о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Сталин упорно защищался. Обе враждующие стороны забросали друг друга цитатами из Маркса, Энгельса, но больше всего, конечно, из Ленина. Никто, однако, по-настоящему не понимал, что с помощью цитат ничего доказать нельзя. А оппозиция к тому же забыла, что власть куется не цитатами. Произошло то, что и следовало ожидать: 16 октября того же года Троцкий, Зиновьев, Каменев, Пятаков, Сокольников, Евдокимов прекратили борьбу. Они заявили, что подчиняются воле партийного большинства и просят сохранить за собой возможность отстаивать свои убеждения внутри партии. Это уже было коллективным поражением. Оппозиция все еще не видела, что «внутри партии» означало «в руках Сталина». До этого они имели уже возможность испытать на себе твердость этих рук — тем неожиданнее было их решение. На следующем же пленуме ЦК они смогли убедиться в этом: Троцкий и Каменев были выведены из состава политбюро, а Зиновьев отстранен от руководства Коминтерном. Тем не менее оппозиция не собиралась складывать оружие. Она продолжала борьбу в рамках Коминтерна. При этом она опять-таки упустила из виду, что Коминтерн был просто-напросто отдан на произвол Центрального Комитета, и снова потерпела фиаско. Особенно чувствительное поражение потерпел Каменев, которое он позднее, конечно, учел. В разгаре дискуссии Сталин с напускным безразличием, но с едкой иронией произнес: «Я говорю о случае, происшедшем с Каменевым в то время, когда он после отбытия срока ссылки еще находился в Сибири. Товарищ Каменев после мартовской революции встретился с ведущими коммерсантами Сибири для того, чтобы послать поздравительную телеграмму Михаилу Романову, которому царь после своего отречения уступил трон. Известный большевик вкупе с видными купцами посылает поздравительную телеграмму Михаилу Романову, брату бывшего царя, долженствующему сменить последнего на троне!?» Все члены ЦК были возмущены неслыханной выходкой Каменева. К дискутируемому вопросу это сообщение не имело прямого отношения, но тем сильнее, тем убийственнее был его эффект. Пристыженная и смущенная оппозиция была вынуждена умолкнуть вместе с Каменевым.
Так была разбита левая фаланга ленинской гвардии.

Пронесся слух, что китайские союзники предали Сталина. За день до этого Сталин продиктовал восторженную речь, посвященную китайской революции. Говорят, она уже была набрана для «Правды». Однако статья не увидела свет: как видно, Сталин хотел этим сказать, что и по отношению к китайским событиям он не допустит промаха. И тут побежденная оппозиция пришла в себя. Зиновьев вдруг осмелел: на собрании, участниками которого были и беспартийные, он злорадно намекнул руководству ЦК на отношение Сталина к китайцам. Троцкий же пошел еще дальше: он обвинил Сталина в предательстве дела мировой революции. Было распространено письмо, направленное против Сталина как руководителя партии, подписанное 38 старыми большевиками. Группа рабочих в составе 15 человек охарактеризовала политику Сталина как антипролетарскую. И снова разгорелась жестокая борьба. Разгневанный Сталин готовился к отмщению. Троцкий собрал свои последние силы. На очередном пленуме он просто потребовал освобождения Сталина от поста генерального секретаря ЦК. В ораторском пылу он сослался на пример Клемансо, который в 1914 году при приближении немецкой армии к столице Франции потребовал отставки несостоятельного французского правительства. Как всегда, Троцкий «увлекся». Этот его удар Сталин парировал с присущей ему легкостью: «В то время, как враг стоит не далее, чем в 80 километрах от стен Кремля, этот наш Клемансо, этот опереточный Клемансо, так как враг уже подошел вплотную к Кремлю, сначала, значит, расправится с существующим большинством [Центрального Комитета] и лишь после этого займется решением самого вопроса». И в этом не было никакой логики, однако, тем сильнее и точнее оказался контрудар. Очень тонко Сталин намекнул на то, что большинство ЦК на его стороне, а еще тоньше на то, что Троцкий лишь в непосредственной близости воображаемого противника намеревается проявить свое мужество, чтобы затем воспользоваться замешательством большинства ЦК. И все же решающую роль в контрударе Сталина сыграли вводные слова: «этот наш Клемансо, этот опереточный Клемансо». В стычках между революционерами метко брошенное словцо часто решало судьбу того, против кого оно было направлено, так случилось и на сей раз: прозвище, данное Сталиным Троцкому, прозвучало как приговор. Итак: Троцкий — опереточный Клемансо? Этот удар оказался тем убийственнее для Троцкого, что был совершенно неожиданным для него. И снова оппозиции пришлось отступить.

В 1927 году отмечалось десятилетие Октябрьской революции. Оппозиция попыталась еще раз собраться с силами: в Ленинграде и Москве она организовала массовые демонстрации против центрального руководства. Оппозиция, однако, не учла, что СССР — не царская Россия, в которой подобные средства борьбы с противником еще имели какой-то смысл. Троцкий и Зиновьев были исключены из партии. Та же судьба постигла на пятнадцатой партконференции Раковского, Радека, Пятакова, Каменева. Зиновьев и Каменев вскоре покаялись. Сталин назначил обоим, как «неисправимым ученикам», испытательный срок. Это означало для них уже не только политическую смерть, но и позор.
Так Сталин окончательно расправился с левой оппозицией. Кое-какие требования, выдвигавшиеся левыми, он все же счел в целом справедливыми и начал претворять их в жизнь. Так, он объявил непримиримую классовую борьбу кулакам, то есть зажиточным крестьянам.

Но вот появилась оппозиция справа, не обладающая, впрочем, ни силой, ни гибкостью, ни цепкостью левых. С нею Сталин справился играючи. На какой-то конференции он даже поднял на смех лидеров новой оппозиции — Рыкова, Бухарина, Томского: «Вы, — сказал он, — страдаете той же болезнью, что и известный герой Чехова, учитель греческого языка. Он, как вы знаете, постоянно ходил в галошах, в теплом пальто на вате, с зонтиком как в холодную, так и в теплую погоду. Когда его спрашивали, почему он в июльскую жару ходит в галошах и зимнем пальто, он неизменно отвечал: "Как бы чего не вышло... как бы мороз не ударил... Что тогда мне делать?" Он боялся всего нового и прежде всего того, что выпадало из привычной, монотонной жизни. Когда открывался новый ресторан, Беликов волновался: "Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло..." Появилось новое литературное общество, открыли читальню, а Беликов снова испугался: "Как бы чего не вышло..."» Сталин привел случаи из жизни и деятельности Рыкова, Бухарина, Томского, и они предстали перед многочисленной аудиторией в роли смешного, незадачливого учителя греческого языка. Дружный продолжительный хохот прокатился по залу, в котором проводилась конференция.
К тому времени Сталин уже был диктатором...

Проходили дни, недели, месяцы, годы... Оппозиционные группы справа и слева, как могли, противостояли Сталину, но, закаленный в борьбе, он неизменно одерживал над ними верх. Побежденные склоняли головы перед ним и каялись в своих прегрешениях. Всех изумляли победы этого «чудесного грузина». Задним числом они пытались понять значение этого прозвища, данного Сталину вождем. Они дивились, но не понимали, откуда в этом грубом, диком кавказце такая неодолимая сила. Всем было невдомек, что неиссякаемый звериный инстинкт большевистской души Сталина питает рассудок. Для достижения победы именно этот фактор имел решающее значение. Победа следовала за победой, и не было силы, способной остановить его. В немифологическую эпоху на территории бывшей Российской империи вдруг появился человек, обладающий неслыханной тотемистической силой.

Судьба революции, Ленин, лежит в гробу — забальзамированный миф о новоявленном фараоне. Герой революции Троцкий, сосланный на берега Босфора, пишет там или где-то в другом месте мемуары. Штурвал революции в руках Сталина. Он сидит в Кремле, словно очеловеченный радиоприемник, принимая со всех концов Советского Союза бесчисленные радиоволны. Но Сталин— не только приемник, но и творец этих волн и их судья. Одним указом он притормозил всю коллективизацию, когда «успехи» вскружили голову не в меру ретивым и чуть было не привели страну к катастрофе. В течение восемнадцати лет он был погружен в молекулярные процессы, происходившие в массах рабочих, будучи сам редчайшей молекулой, и не было такой, которой бы он не коснулся. Другие его соратники жили до революции вне России. Они следили за развитием революционных событий на Родине из Европы, отсиживаясь в эмигрантских мансардах. Сталин постоянно находился в водовороте рабочих масс — незримый, но активный их элемент.

В прежние времена в вожаке племени концентрировалась сила всего рода. Сталин аккумулировал в себе энергию масс; и когда развитие революции стало приближаться к победному концу, он вдруг неожиданно для всех оказался в ее авангарде. Он олицетворял собой революцию. Он уже — не человек, он — существо или чудовище, непостижимое и страшное.
Кое-кто сравнивал его с Чингисханом или с Тимуром. Это неудачное сравнение, ибо у монгольских завоевателей были страсть, душевные порывы и бредовые идеи. Для Сталина страсть нехарактерна вообще: он был холоднокровным существом. В определенном смысле это даже умножало его силу. Слова Ницше о зрелости гения: «К нему вернулась серьезность, которая была для него характерна в детстве, во время игры» к Сталину никак не отнести. Такой серьезностью он не обладал никогда, ибо у него и детства не было; с малых лет он был удручен и не любил играть. Свободный от каких бы то ни было комплексов или скованности, он действовал подобно стихии — слепо и всесокрушающе.

Поговаривали, что он завистлив, подтверждая это следующим случаем: за спасение Петрограда политбюро решило наградить Троцкого орденом Красного Знамени. Каменев вдруг предложил вручить этот орден и Сталину. «За что?» — громко спросил Калинин. И Бухарин объяснил: «Неужели вы не понимаете? Это предложил Ленин. Ведь Сталин не терпит, когда не получает того же, что и другие. Он этого просто не прощает». Об этом случае рассказывали, упустив из виду, что на сей раз, если это, конечно, не выдумка, Ленин ошибся, несмотря на свое превосходное знание людей. Сталин просто-напросто не мог быть завистливым. Он, правда, не выносил, когда кого-нибудь выделяли, но не потому, что сам хотел быть выделенным, а потому, что не терпел вообще никакого избранничества, будь то чужое или его собственное. Ощущение избранности — свойство экстатическое. Сталин же даже в переносном, отдаленном значении этого слова никогда не обладал дионисийским началом. Именно отсутствие этого качества послужило для Сталина своеобразным непробиваемым панцирем в борьбе за власть. Упоение победой чуждо ему.

Всех поражает аскетизм Сталина — то, что ему чужды чувственные наслаждения: женщины, вино, азартные игры. Однако никто не понимает, что Сталин никакой не аскет — наслаждение не в его натуре. Нужно любить, чтобы ощущать радость, радость до самозабвения. Сталин же никогда не забывался; и хотя Сталин не верит ни в ад, ни в рай и вслед за Лениным всякую веру в Бога принимает за труположество, но слова Достоевского об аде: «Он [ад] есть страдание о том, что нельзя уже более любить» — должно быть, заставляют его порой задуматься. Он не был наделен даром любви. Эта душевная пустота — причина его безграничной меланхолии, которую он скрывает за непроницаемой ширмой своей неутомимой деятельности.

Снедаемый лихорадкой активности, Сталин сидит в Кремле — власть имущий, но не властелин, ядро революционных сил, существо, но не человек, проводник с предостерегающей надписью: «Опасно для жизни!» Даже разговор с ним по телефону действует угнетающе. Никто не застрахован от него. Излучая флюиды, наводящие ужас на людей, он неприступным колоссом возвышается над всеми — слепой и холодный рок Советской страны, а, быть может, и всего мира. В редкие мгновения его жизни, когда в нем, невозмутимом и непоколебимом, отключаются эти флюиды и он выползает из их сети, опустошенный, чужой самому себе, в страхе сознающий, что силы его небеспредельны, тогда он, Сталин, — всего лишь Сосо Джугашвили, простой грузин. Тогда он смутно вспоминает далекую Грузию, от которой у него сохранились лишь вкус сациви, кахетинского вина, застольная песня «Мравалжамиэр» и грузинское проклятие: «Магати дэда ки ватирэ» — «Я заставлю рыдать их матерей».
1935 год
Перевод с немецкого Сергея Окропиридзе



______________________________
1 Горький М. В.И.Ленин. // Литературные портреты. — М., 1967. — С.38. (Прим. переводчика)
2 Согласно Н.Бердяеву, фраза звучала несколько по-иному: «Человек произошел от обезьяны следовательно будем любить друг друга» (Прим. ред.).


Sabr 04.10.2015 00:12:06
Сообщений: 7254
МЕГАЛОГ - международный литературно-художественный и научно-публицистический журнал
􀊋
5 / 2014
ISSN 2078-4112


Эрик Грюндстрем. Рассказы "Белый Уве", "Зависть". Перевела со шведского Шахриза Богатырева

Билал ЛАЙПАНОВ. Стихи в переводах Аркадия Тюрина, Игоря Елисеева
Sabr 04.10.2015 00:25:55
Сообщений: 7254
МЕГАЛОГ - международный литературно-художественный и научно-публицистический журнал
􀊋
6 / 2015
ISSN 2078-4112

Шахриза Богатырева. ЗЕМЛЯ PURAVIDA

Мелхум ГРАНАТ. Рассказы
Sabr 24.10.2015 01:08:25
Сообщений: 7254
Как Ахматову восстанавливали в Союзе писателей


Занимаясь весной 2011 года в Российском государственном архиве литературы и искусства, я в 631-м фонде, посвящённом Союзу писателей СССР, нашёл личное дело Анны Ахматовой, которое раньше исследователям было недоступно. В этом деле меня особенно заинтересовало обращение великого поэта к руководителям творческого союза, датированное 22 сентября 1950 года. «Прошу Секретариат, – писала Ахматова, – обсудить мою просьбу о восстановлении меня в качестве члена Союза советских писателей. В настоящее время я активно работаю в литературе как поэт и как переводчик» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 67). Это заявление было зарегистрировано в Союзе буквально на следующий день, 23 сентября.



На нём даже сохранился входящий номер 1100. Но резолюция на документе появилась лишь 3 октября. В левом углу Алексей Сурков синим карандашом начертал: «т. Фадееву.
На решение п<артийной> группы». А ведь Ахматова никогда ни в какой партии не состояла.
Да и Фадеев по рангу вроде был выше Суркова, и по идее, это он должен был давать поручения Суркову, а не наоборот.



Судьба великого поэта оказалась в руках графомана и главного борца с космополитами Николая Грибачёва. К счастью, этому литературному функционеру хватило ума понять, с кем он имел дело. Комиссары возражать не стали. 7 октября 1950 года партгруппа правления Союза советских писателей решила: «Рекомендовать Президиуму ССП СССР восстановить Анну Ахматову в правах члена Союза советских писателей» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 68).
Однако функционеры продолжали чего-то выжидать. Лишь 4 января 1951 года заведующая отделом творческих кадров Союза Наталья Жданова направила Ахматовой казённое обращение. Она писала:
«Тов. Ахматовой А.А.
Уважаемый тов. Ахматова!
В связи с Вашим заявлением Отдел Творческих кадров ССП СССР просит Вас заполнить прилагаемые бланки анкеты и справки о произведениях и выслать нам вместе с Вашей автобиографией»
(РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 71).
10 января 1951 года вопрос об Ахматовой был вынесен на секретариат Союза. Руководитель Союза Александр Фадеев находился в тот момент в отъезде. Поэтому секретариат начался с того, что на время отсутствия Фадеева утвердил исполняющим обязанности генерального секретаря Союза советских писателей Алексея Суркова. Взяв после этого бразды в свои руки, Сурков предложил проголосовать за восстановление Ахматовой. В голосовании, помимо Суркова, приняли участие К.Симонов, Ф.Панфёров и Н.Грибачёв. Секретариат постановил:
«Восстановить А.А. Ахматову, согласно её заявлению, в членах Союза советских писателей, и внести вопрос на утверждение Президиума ССП СССР» (РГАЛИ,
ф. 631, оп. 30, д. 37, л. 3).

Но, видимо, само голосование прошло не просто. Судя по всему, у кого-то из секретарей Союза возникли сомнения. Основания для такого предположения дали сохранившиеся черновики к протоколу. В черновиках была приведена ремарка председательствовавшего:
Сурков: «А.А. Фадеев мне звонил и сказал, что он консультировался в соответствующих органах и ему сказали, что это надо сделать» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 37, л. 91).

Правда, эту ремарку потом кто-то перечеркнул. Кстати, в черновике протокола постановление секретариата изложено в другой редакции. Там сказано: «вынести вопрос на утверждение Партгруппы и Президиума».
Многое могла бы прояснить стенограмма состоявшегося заседания секретариата. Но её в РГАЛИ в фонде Союза писателей СССР почему-то не оказалось.
19 января 1951 года постановление секретариата утвердил уже президиум Союза советских писателей (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 73). Кстати, на президиуме вопрос об Ахматовой докладывал не Сурков, а Фадеев.
Анкету же и другие необходимые бумаги Ахматова заполнила лишь 28 января 1951 года. В тот же день она собственноручно синей ручкой написала свою краткую автобиографию. В ней сообщалось:
«Я родилась 23 июня 1889 г. в окрестностях Одессы (Большой Фонтан) в семье отставного инженер-механика флота Андрея Антоновича Горенко. Вскоре после моего рождения семья переехала в Царское Село (ныне город Пушкин).
В 1900 г. я поступила в Царскосельскую женскую гимназию. Закончила среднее образование в Киеве (Фундуклеевская гимназия). Затем поступила на Киевские Высшие Женские курсы (Юридическое отд.). С 1916 г. живу в Ленинграде. Во время Великой Отечественной войны провела два с половиной года в Ташкенте.
Стихи начала писать в детстве. Первое стихотворение было напечатано в 1907 г. Регулярно стала печататься в газетах и журналах с весны 1911 г.
В 1912 г. вышел сборник моих стихов: «Вечер», за ним последовали «Чётки» (1914), «Белая Стая» (1917), «Подорожник» (1921), «Anno Domini» (1923).
В конце двадцатых годов я занялась изучением жизни и творчества Пушкина. Эту работу я продолжаю и в настоящее время. Ряд моих исследований был напечатан в периодике и в научных изданиях.
В 1940 г. вышел сборник моих стихотворений: «Из шести книг», в 1943 г. – «Избранное».
Исторические постановления Ц.К. В.К.П.(б) о литературе и искусстве дали мне возможность критически пересмотреть мою литературную позицию и открыли мне путь к патриотической лирике.
В настоящее время мной закончена книга стихов: «Слава миру!» (1949–1950). Некоторые стихи из этого цикла уже появились в печати.
Одновременно с этим я приступила к работе над стихотворными переводами (Гришашвили, Исаакян, Рза, Тувим и др.).
Анна Ахматова.
28 янв. 1951 г.»
(РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, лл. 49–50).
Кроме двух рукописных листиков с автобиографией, датированной 28 января 1951 года, кто-то приложил ещё второй машинописный экземпляр автобиографии, но уже без даты. В машинописном экземпляре Ахматова утверждала:
«Я родилась в 1889 г., под Одессой, в семье инженер-механика флота А.А. Горенко.
Детство провела в г. Пушкине (б. Царское Село), куда переехала семья в связи с переходом отца на службу в государственный контроль. В 1899 г. я поступила в гимназию в г. Пушкине. В 1906 – перевелась в Киевскую Фундуклеевскую гимназию. По окончании этой гимназии в 1907 г. поступила на Киевские высшие женские курсы, на юридическое отделение. В 1910 г. провела один месяц в Париже. В том же году перевелась на историко-филологическое отделение Высших женских (Раевских) курсов в Ленинграде. В 1911 г. ездила второй раз в Париж для усовершенствования во французском языке.
Из-за болезни (туберкулёз лёгких) курсов не окончила, так как вынуждена была лечиться в течение четырёх лет – в Крыму и в Италии, где провела один месяц в 1912 году.
Я начала писать стихи с одиннадцати лет. С 1911 г. мои стихи начали появляться в печати – в журналах и альманахах. Моя первая книга, «Вечер», вышла весной 1912 г. Вторая – «Чётки» – появилась в 1914 г. и затем переиздавалась ещё восемь раз. В 1917 г. вышла третья книга моих стихов «Белая стая» (три издания).
С 1920 по 1922 гг. я работала научным сотрудником в библиотеке Агрономического института в Ленинграде.
В 1921 г. вышел четвёртый сборник моих стихов «Подорожник», и в том же году – пятая книга стихов «Anno Domini» (два издания). С середины 20-х годов я начала заниматься научным исследованием источников творчества Пушкина. Результатом этих исследований были мои стихи «Последняя сказка Пушкина» («Звезда», 1933, № 1), «Адольф Бенжамена Констана в творчестве Пушкина» («Пушкинский Временник», 1936) и текстологический комментарий к рукописи «Сказки о золотом петушке» (сдано в печать).
Помимо этого, я работала над переводами. Так, я перевела с итальянского и французского письма Рубенса, вышедшие в издательстве «Академия», стихотворения армянских поэтов Варужана и Чаренца, и английские тексты для книги «Рукой Пушкина».
Кроме того, мною проредактированы переводы французских стихотворений Пушкина для первого тома академического издания.
В 1930 г. я получила персональную пенсию.
С 1916 г. безвыездно живу в Ленинграде»
(РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 51).
Добавлю, что на этом экземпляре автобиографии сохранилась сделанная синей ручкой личная подпись Ахматовой. Судя по всему, сама автобиография была напечатана на машинке в 1936 или 1937 году, а подпись на втором экземпляре была поставлена в начале 1961 года.
В личной карточке члена/кандидата Союза Советских Писателей СССР, заполненной Ахматовой 28 января 1951 года, интересен ответ на вопрос о семейном положении. Ахматова сообщила: «Замужем была дважды: Гумилёв, Николай Степанович (развед. в августе 1918) <;> Шилейко, Владимир Казимирович (развед. в июле 1928 г.)» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 47).
После оформления всех документов главный кадровик Союза Жданова 22 марта 1951 года отправила письменные указания в Ленинград. Она писала:
«Ответственному секретарю Союза Советских писателей Ленинграда
тов. Чивилихину А.Т.
Отдел Кадров ССП СССР направляет Вам членский билет на имя Ахматовой А.А. за № 5643. Просьба вручить билет под личную расписку, которую не задерживая выслать нам.
Билет должен быть вручён на заседании секретариата или отдельными членами секретариата.
При выдаче билета необходимо взимать членские взносы в размере 25 рублей в год и 10 рублей вступительные»
(РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 437, л. 74).
Так закончилась история с восстановленим великого поэта в Союзе писателей.
Здесь стоит добавить, что путь Ахматовой отчасти хотел повторить Зощенко. Но вопрос о его восстановлении в Союзе в 1951 году даже не рассматривался. К делу Зощенко литературный генералитет обратился лишь через несколько месяцев после смерти Сталина – в мае 1953 года. Причём мнения писательских начальников тогда разошлись: одни настаивали именно на восстановлении Зощенко в Союзе, а другие – на новом приёме. В связи с этим Мариэтта Шагинян вспомнила случай с Ахматовой. Она заявила: «Был прецедент: Ахматову же восстановили. Слабый, чуждый нам поэт». И как на это отреагировали генералы? Константин Симонов и Леонид Соболев заявили, что они в 1951 году, когда рассматривалось дело Ахматовой, на заседании президиума Союза писателей не присутствовали, а если бы были, то настояли на том, чтобы и Ахматову принимали в Союз заново. Больше того, Василий Ажаев предлагал провести расследование, кто в 1951 году нарушил устав и организовал восстановление Ахматовой в Союзе, а не новый приём. Правда, не в меру ретивого функционера тут же осадил Леонид Соболев.
Я к чему это? Даже летом 1953 года многие именитые писатели продолжали Ахматову на всякий случай остерегаться.
Вячеслав ОГРЫЗКО
Sabr 30.10.2015 20:32:14
Сообщений: 7254
Золотой мост перевода
Литература / Муза Казахстана / Поверх барьеров
Канапьянов Бахытжан






Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

В концертном зале Казахской филармонии (г. Алматы) прошли торжества по случаю чествования лауреатов и призёров Первого Международного конкурса художественного перевода казахской прозы и поэзии на руский язык и русской прозы и поэзии на казахский.




Необходимо отметить, что нынешний год – Год литературы в Российской Федерации – является и годом великой художественной взаимосвязи двух братских народов и литератур – казахской и русской. В ноябре прошлого года впервые за многие годы нового столетия в Москве собрались известные писатели и поэты двух стран – Казахстана и России. Итогом расширенного круглого стола, который проходил в течение двух дней, стало совместное решение об издании ежегодного литературного альманаха «Казахстан – Россия», о ежеквартальном выходе казахстанского приложения к «Литературной газете» и проведении международного конкурса художественного перевода на русский и казахский языки лучших произведений поэзии и прозы.

За несколько месяцев авторитетное жюри, которое возглавлял известный поэт, переводчик стихов С. Есенина и Н. Рубцова, лауреат Государственной премии РК Улыкбек Есдаулетов, тщательно и всесторонне произвело анализ художественного перевода за последние 10–15 лет.
Рассматривая весь переводческий процесс в литературной жизни республики, необходимо заметить то, что с переводом на казахский язык дело обстоит в целом хорошо. Классика, переведённая на казахский язык, не залёживается на прилавках магазинов. Этому способствует высокий уровень некоторых переводчиков. У них нет проблемы подстрочника, ибо они переводят с листа русского оригинала. Иная картина при переводе с казахского языка на русский. Здесь необходимо наряду с популяризацией лучших образцов казахской литературы через подстрочник способствовать переводу с листа оригинала, учитывая, что такие возможности и творческие силы есть у нас в республике. То есть значительные творческие возможности многих писателей-переводчиков требуют координационно-организационной системы. Это всё вписывается в принципы настоящего конкурса переводов «Алтын копiр» – «Золотой мост», что прошёл в Казахстане при содействии Министерства культуры и спорта Республики Казахстан и Посольства РК в Российской Федерации. А комитет по развитию языков и общественно-политической работы данного министерства и «Литературный портал Казахстана» быстро и свое­временно издали две книги – на казахском и русском языках – «Алтын копiр» – «Золотой мост» (поэзия и проза), куда вошли переводы лауреатов и призёров конкурса. Нет необходимости говорить о том, что национальная литература не должна замыкаться в рамках республиканской аудитории, ибо духовные ценности всегда служили и служат делу мира, сплочению творческих сил в международном масштабе. И в этом процессе роль художественного перевода незаменима и актуальна.
Исходя из этого, необходимо повысить художественные критерии переводной литературы нашей республики, только в этом случае можно выявить и «мутный по­ток» переводческой стихии, обнаружить его окололитературные истоки, только в этом случае можно увеличить количество и улучшить качество книг, помочь переводчикам в их творческой работе, в организации необходимых консультаций, в ознакомлении их с архивными рукописными материалами и соответствующей литературой, готовить высококвалифицированные подстрочники наиболее значительных произведений литературы республики, осуществлять творческие контакты между переводчиками и авторами других стран, произведения которых они переводят, содействовать их двухстороннему участию в едином литературном и культурном процессе обновления нашего общества.
Произведения Ивана Бунина, Анны Ахматовой, Арсения Тарковского, Василия Шукшина, Юрия Казакова, Александра Кривицкого, Леонида Филатова через новые переводы на казахский язык, пройдя этапы международного конкурса, вышли к казахскому читателю в образе только что изданной книги, а произведения Мухтара Ауэзова, Касыма Аманжолова, Абиша Кекилбаева, Фаризы Онгарсыновой, Акылбека Шаяхмета, Айгуль Кемелбай и Нурлана Ками через новые переводы пополнили серию переводной литературы на русском языке.
Многие участники конкурса являются известными литераторами Казахстана. Высокий художественный статус данному конкурсу придало то, что в нём участвовал мастер художественного перевода, известный русский писатель Анатолий Ким. Совсем недавно он осуществил новый перевод эпопеи «Путь Абая» гения казахской словесности Мухтара Ауэзова, которая была издана в четырёх томах в издательстве «Жибек жолы».
Многие участники конкурса и члены жюри, выступая на торжественном вручении дипломов и денежных призов, подчёркивали, что необходимо продолжать столь благородное дело перевода. Прозвучало конкретное пожелание, чтобы в следующий раз при проведении подобного конкурса переводов были и новые номинации – «Памяти Герольда Бельгера» и «Лучший перевод с тюркских языков России» (татарский, башкирский, якутский)

Имена лауреатов и призёров Первого международного конкурса переводов «Алтын копiр» – «Золотой мост»

Лучшие переводы на русский язык:
Анатолий Ким, Аслан Жаксылыков, Роман Токбергенов, Айгуль Кемелбай, Абдрахман Досов, Мейрам Жумабеков, Зауреш Байзакова.

Лучшие переводы на казахский язык:
Кенжебай Ахметов, Акылбек Шаяхмет, Ляйля Аскар, Аксункар Акынбаба, Арман Алменбет, Куандык Шамахайулы, Айман Мукышева, Марьям Абсаттар, Айбота Жаппарберген.


Поздравляю!
Sabr 12.11.2015 17:52:32
Сообщений: 7254
http://www.smikbr.ru/2015/pressa/litkb/05.2015.pdf
"Литературная Кабардино-Балкария", №5, 2015

Мурадин Ольмезов – балкарский поэт, драматург и переводчик, лауреат Государственной премии Кабардино-Балкарии (2000) и победитель конкурса Eurodram – 2014. Автор ряда книг, изданных на балкарском, русском и французском языках. Сборник стихов «Зеркало к зеркалу» (Таганрог, 2012) попал в шорт-лист Всероссийской литературной премии «За верность Слову и Отечеству» имени Антона Дельвига за 2012 год. Произведения Ольмезова также переводились на турецкий и черногорский языки

***

Тайна времени в камне сокрыта.
Нет мгновенья, что б шло в одиночку.
Кто не видел осколков гранита?
В каждом – время спрессовано в точку!

***
Похожесть явственней в разлуке,
не в слов лихве.
Закинув за голову руки,
лежу в траве.
Далёких звёзд родные зёрна
стесняют грудь,
а месяц путь вершит упорно
сквозь Млечный путь.
На расстояниях огромных
сравнить могу:
как в белом башлыке паломник
через пургу.

***
Пока ждём,
чтоб весна наступила,
в птичьих гнёздах
мечтанья их спят.


***
Свет погасив,
ничего не увидишь,
даже себя самого.
И остальное
тебя не увидит,
если ты выключишь свет.
Свет погасив,
в темноте растворишься –
сахаром в чае ли,
солью в воде.
Свет погаси.
Погасил?
Ну так слушай:
стань,
кем хотелось бы стать!
Хочешь – орлом?
Или, может, звездой?
Бабочкой – хочешь?
Вот и не медли!
Свет погасив,
обращайся хоть в ясень,
в птицу на ветке,
в трель этой птицы.
Я – ветерок.
А вчера был травинкой.
Свет погаси...

***
Жизнь и смерть –
это сёстры-двойняшки.
Нет костлявой старухи с косой,
есть двойняшка,
что впивается в горло клыками.
Умирают вдвоём:
жизнь – от кровопотери,
смерть – когда захлебнётся.
Только тот,
кто и жизнь уважает, и смерть,
проживает достойно.


***
Ветер меня забывает и роща.
Камень меня забывает и вьюга.
Птицы меня забывают и скалы.
Небо и то забывает меня...
Забыть меня не может только время,
что с каждым днём настойчивей взимает
с процентами ту горсточку мгновений,
что мне ссудило некогда – в тот миг,
когда попал я в этот мир невольно.

***
В эту лунную ночь, дорогая,
запах звёзд источаешь ты тонкий.
Свет, идущий из пор твоей кожи,
мог родиться лишь в утренних росах.
Он так чист, что срок годности – вечность.
А вот в душу к тебе проникает
он сквозь ясный твой взгляд – и при этом
наполняется новью и силой,
свежий смысл он в тебе обретает.
Эта летняя ночь так прозрачна.
Как люблю я улавливать смыслы
в ветерке, чуть колышущем шторы,
в одеяле, нечаянно сползшем,
в наготе, что сродни откровенью.
Это – словно ручей под луною.
Ты сквозь сон улыбаешься нежно –
так роса на цветы выпадает,
так в морях зреет медленно жемчуг,
так в душе зарождается песня.
Как росинка в бутоне, ты дремлешь.


***
Ото всего чего-нибудь хотим!
Хотим росы от утренней травы,
величественной вечности – от камня,
от солнца ожидаем доброты,
от звёзд – небесной музыки высокой,
а запаха фиалок – от дождя.
...взамен мы ничего не предлагаем!
Траве – старанье требуется наше,
а камню – сердце, солнце ждёт прохлады,
улыбки – дождь, доверия – звезда.

Всегда ото всего хотим чего-то,
взамен не отдавая ни-че-го.

***
Опустилась бабочка на камень,
бывший твёрже, чем веков молчанье, –
и шершавый старый камень ожил.
Ветерок, заметив это чудо,
оторвался от игры с листвою
и притих, застыл заворожённо.
Бабочка, вспорхнувши, угодила
в паутину лёгкую, чьи нити
обернулись путами и пыткой.
И вздохнул в бессилье ветерок.

***
Усталый ветер шёл который год,
в пыли влачась. И вдруг впервые понял:
не знает он ни места назначенья,
ни цели, ни задачи – ничего.
Впервые он задумался о том,
как дерево его воспринимало,
которое простой потехи ради
он вырвал с корнем, чтоб его птенцы
так и не взмыли к небу и к мечтам.
Уставив воспалённые глаза
себе под ноги, шёл он обречённо,
растерянный, взлохмаченный, разбитый,
по-стариковски руки за спиной
скрестив, как изнурённый жаждой путник,
угрюмо шёл он по чужим дорогам.
Шёл и мечтал упасть и умереть,
сложить навеки груз тяжёлых крыльев,
когда-то полных мощи и желаний
огромных героических свершений;
хотел, чтобы к нему слетелись грифы,
и обглодали тело до костей,
хотя не ведал, есть ли в теле кости.
Но не было ни грифов, ни ворон,
ни облачка, ни тучки в мёртвом небе,
а на земле – ни тени, ни травинки,
ни муравья, ни блошки, ни жучка.

Вокруг – домов бетонные скелеты,
останки заржавелые машин
да хищная пустая тишина.
В лучах испепеляющего солнца.
земля была простёрта, словно жертва
насилия. Она была мертва.

Перевод с балкарского Г. Яропольского


***
Ты грустишь, что детство не вернётся,
а оно, смотри-ка, во всю прыть
скачет там, за речкой, и смеётся,
предлагая речку переплыть.
Ты грустишь, что молодость уходит,
но, встречаешь девушку когда,
разве в жилах кровь не колобродит,
несмотря на опыт и года?
Радуйся, мой друг, что, может статься,
вскоре удостоимся седин.
Только тот, кто дотянул до старца,
собственных желаний господин.

***
О печали своей рассказал я скале –
снег падал всю ночь напролёт, –
и скала прогремела сочувственно мне:
«Не печалься, и это пройдёт».
О печали своей рассказал я реке,
что яростно рвётся вперёд.
Проревела она на своем языке:
«Не печалься, и это пройдёт».
В трудный день я к тебе обратился, скорбя,
рассказал, что попал в переплёт.
Ты молчала, и я утешал сам себя:
«Не печалься, и это пройдёт».
Песня девушки
Перелётные птицы весну принесли,
я тебе смотрела вслед.
Снова лето настало, цветы расцвели,
а тебя всё нет и нет.

Вот и осень, плодами заполнился сад,
а тебя всё нет и нет.
Зимний ветер завыл: «Не придёт он назад», –
заметая последний след.
Снова вишни цветут, снова птицы поют,
я тебя всё жду и жду.
Где, мой милый, себе ты нашёл приют?
Не попал бы только в беду.
Я готова терпеть и в жару, и в дождь,
хоть и плачет всё время мать.
Ну когда ты, милый, ко мне придёшь?
Приходи, я устала ждать.

Сон
Антонио Мачадо

За плечами, словно крылья, облака.
Мальчик по небу летает, плоть легка.
А проснувшись, он заплакал о Луне:
– Неужели это всё приснилось мне?
Вот уже он и не мальчик, а – джигит,
лунной ночью он любимой говорит
те слова, что слаще трели соловья:
– Уж не сон ли это, милая моя?
Пролетели годы ливнями в горах,
то в работе, то в сраженьях, то в пирах.
Снова губы шепчут в лунной тишине:
– Неужели это всё приснилось мне?

***
Под ручку с утром проходила мимо,
весенней свежей прелестью дразня.
Я вслед смотрел с тоскою пилигрима –
она и не взглянула на меня.
Смотрел я вслед, как первооткрыватель,
хоть знал её и видел много раз.
Что ж прежде ты не замечал, приятель,
улыбчивых, открытых миру глаз?
Мне время отомстило, и за дело –
за то, что раньше разглядеть не смог...
И сердце, открываясь, заскрипело,
как заржавевший за зиму замок.

***
Любовь моя, хочу поцеловать
твои уста, что диким мёдом пахнут.
Поверь, со мной рабою сладко стать,
рабой любви, пред коей мир распахнут.
Ты свет струишь, как полная луна,
стою, заворожён, в сиянье странном,
зову тебя – и музыка слышна,
и запах, источаемый тюльпаном.
Твои глаза – они как ночь сама,
кто в них попал, тот обречён скитаться.
Но ты давно свела меня с ума,
я в них хочу навеки потеряться.
В них слышу я звезды далёкой зов
и музыке небесных сфер внимаю.
Лишь об одном прошу, моя любовь:
не покидай меня, я умоляю.
И всем горянкам данная краса
тебе одной подарена отныне,
достойной всё отдали небеса,
ведь ты одна – подобная богине.
Сегодня да поможет мне луна!
Она, как друг, укажет мне дорогу,
я горячу лихого скакуна,
лечу стрелою к твоему порогу.
Пусть выше гор взовьётся песня вновь,
её я чувством светлым окрыляю.
Лишь об одном прошу, моя любовь:
не покидай меня, я умоляю.

Перевод с балкарского Л. Мурашовой.
Боец 12.11.2015 21:42:42
Сообщений: 38






Denis Dragunsky
Вчера, в 16:43 · отредактировано ·








БАЛКАРСКИЙ ПОЭТ КАЙСЫН КУЛИЕВ
(номенклатурный, кстати, человек, депутат Верховного Совета СССР) не подписал письмо с осуждением Солженицына. Он, помню, приехал из Нальчика и попросился пожить у нас дома. Его совсем загнали с этой подписью. Он просто прятался.
Я спросил:
- Кайсын, а вы почему не подписываете? Вы за Солженицына?
- Писатель не должен травить писателя, - сказал Кайсын. - Как гончар гончара, кузнец кузнеца. У нас в народе так не принято.
Как говорится, яснее некуда. Но кому-то и сейчас неясно. А жаль.




https://www.facebook.com/denis.dragunsky?fref=nf
Sabr 14.11.2015 07:09:07
Сообщений: 7254
Стихи приходят, как молитвы

«Учеником я доволен...»





Народный поэт Дагестана Магомед Ахмедов, празднующий сегодня 60-летие, поистине поэт, и поистине народный. А главное – истинный патриот своей страны.
Сегодня, когда переводческое дело по многим причинам переживает кризис, Магомеда Ахмедова переводят довольно активно, доказывая вопреки всему, что национальная поэзия востребована, что дружба народов – не пустые слова, а та спайка, которая сохраняет народы России в целостности, самобытности и духовной крепости.
«ЛГ» поздравляет нашего давнего друга и автора с юбилеем и представляет его подборку в разных переводах, а также высказывания о нём собратьев по перу, начиная со слов его знаменитого учителя и выдающегося поэта Расула Гамзатова.

Магомед Ахмедов считает меня своим учителем. Я не знаю, насколько он доволен учителем, но учеником я доволен.
Расул ГАМЗАТОВ

Магомед Ахмедов, сколько лет я его знаю, из «золотого запаса» моих друзей, товарищей по жизни и по литературе. Мы с ним почти ровесники. Между нами давно установились такие отношения, имя которым – задушевность. Он – аварский горец, я – русский, северянин. Он – лицо ярко выраженной кавказской национальности. Я – лицо ярко выраженной славянской национальности. Оба мы – люди ярко выраженной любви к Родине, литературе, культуре. Он – ещё и к русской. Я – ещё и к аварской.
Андрей ДЕМЕНТЬЕВ, поэт

Магомед Ахмедов уже давно живёт с открытой определённой позицией. Он любит Россию, любит русскую культуру, на которой вырос в большого поэта. Он любит традиционное братство всех российских поэтов – и русских, и башкирских, и якутских, и чувашских, и всех поэтов Кавказа… Конечно, прежде всего и пронзительнее всего он любит всё своё родное – аварское, дагестанское, но без такой изначальной любви вообще не бывает поэтов. Это основа основ.
Геннадий ИВАНОВ, поэт, первый секретарь Союза писателей России

В лице Магомеда Ахмедова аварская, многоязычная дагестанская литература обрела поэта интеллектуального склада.
Камал АБУКОВ, народный писатель Дагестана, доктор филологических наук, профессор

Магомед Ахмедов непременно россиянин! Но гражданин этой страны с особой – кавказской – закалкой, статью, чеканкой. Боли былых сражений и тяжб в отсветах сегодняшнего, думается, не совсем простого времени по всей России и особенно в самом многострадальном Дагестане – всё это ни на минуту не даёт ему покоя.
Муталип БЕППАЕВ, поэт, главный редактор балкарской республиканской газеты «Заман» (Кабардино-Балкария, г. Нальчик)

Звезда любви, не угасая, озаряет всё творчество Магомеда Ахмедова. И даже в его яростных публицистических стихах, клеймящих зло и безнравственность современной эпохи, всё же главным мотивирующим чувством является любовь – любовь к человеку, ко всему лучшему, чем наделил его Всевышний. Вера в светлое начало человеческой души и в неизбежное торжество этого начала является лейтмотивом поэзии Ахмедова и определяющим качеством его лирического героя…
Иван ГОЛУБНИЧИЙ, поэт, заслуженный работник культуры Республики Дагестан


НА ГРАНИЦЕ СОВЕСТИ

На границе совести, правды и огня
Вновь слова бесстыдные целятся в меня.

Красными от крови, от людских грехов
Сделались страницы раненых стихов.

Некому беречь их, пламенных, живых,
Пулями, картечью убивают их.

Жизнь – живые слёзы, коли в горький час
Окружён я теми, кто меня предаст.

Есть граница совести, правды и огня,
Можно перейти её – лишь убив меня.

Имя моё – чисто, нет на нём вины,
Хоть и изменились абрисы страны.

На её границе, честью дорожа,
Ходит моя совесть по лезвию ножа,

Не боясь властителей, горя и молвы,
Не склонив пред ними буйной головы.

На границе этой сам себе судья,
Сам себе и стража, и наказанье я.

И пускай предатель близко подойдёт,
Госграницу совести он не перейдёт.


ЭЛЕГИЯ ОДИНОЧЕСТВА

Сам не знаю, что стало со мною...
Больше знаний – обманчивей жизнь.
И от прошлого нет мне покоя,
Одиночества бремя земное
Надо мною кружит.

И толпятся ушедшего тени.
Бывший друг стал в предательстве – ас.
Он теперь в своей зависти с теми,
Кто бездарен в бездарное время,
Здесь и сейчас.

Как мы счастливы были когда-то,
Торопившие времени бег, –
Ожиданья, победы, утраты
Нам дарил наш совместный, двадцатый,
Неуступчивый век.

Я понять не могу, что случилось.
Как – убить? Как оставить в живых
Наше прошлое – высшую милость! –
Чтобы сердце в груди не томилось,
Как от ран ножевых?

Я словами лечу свои раны,
Я черчу одиночества круг,
Сквозь который ни поздно, ни рано
Не войдёт в мою дверь долгожданный,
Изменивший мне друг.


ДВА АНГЕЛА

На плечах моих
Два ангела сидят.
Крыльями шуршат,
В душу мне глядят.

Первый счёт грехов ведёт,
А второй – добра.
И теперь они со мной –
До смертного одра.

Только вряд ли мы с тобой
Думаем о том,
Что по жизни мы бежим,
Обнявшись с грехом.

Ангел на плече – один,
На другом – другой.
А пред ними – жизнь моя,
Дар мой дорогой.


Я Всевышнего прошу,
Чтоб меня простил,
Чтоб по списку все грехи
Щедро отпустил.

Я ночами иногда
Плачу, мал и сир,
Что завлёк, что обманул –
Этот страшный мир.

И душа горит от слёз,
И глядят в огонь
Ангел на плече – один,
На другом – другой.


* * *
Башня годов моих – выше и выше.
Осень – на убыль, зима – впереди.
Дни волшебства, вы всё дальше, всё тише.
Время идёт, заметает пути.

Слышатся скрипы предзимнего леса,
Как в конце света – отчётливо, зло.
Солнце и то полуслепо от стресса.
Лишь от молитвы, как прежде, тепло.


* * *
Зло забывал я и не мстил врагам.
Смотрел на небо и молился Богу.
И дождик шёл, как слёзы по щекам,
Средь слов моих прокладывал дорогу.

Он душу отмывал от нечистот,
От липкой грязи, льющейся повсюду...
Он вёл рассвет с собою, дождик тот,
И знал, что я с рассветом – лучше буду!


* * *
Здесь морская волна, как живая,
Из глубин подаёт голосок,
И хоронит её, отпевая,
Осторожный каспийский песок.

Точно так же стихов моих волны
Бьются в грудь, собирая улов,
И становится жизнь моя полным,
Полным морем бушующих слов.

И не чудо ли – волны морские,
Что поют и поют впереди,
Умирают у ног, как живые,
И в моей оживают груди?!



* * *
Матушку на мачеху сменили.
Обманули. Родину украли.
Но меня враги не изменили,
Хоть обворовали.



* * *
В доме жизни своя страда –
Двери ходят туда-сюда.
Дверь закрыта – считай, открыта,
Дверь открыта – считай, закрыта.
Остальное всё – ерунда.



ЛАСТОЧКА

Ласточка, мечта моя, летает,
На весеннем небе точкой тает,
И летит ко мне свобода – сны
Той былой, разрушенной страны.

Ласточка, не бойся, дорогая,
Среди строчек о любви витая.
Ненависть полёта не даёт,
Лишь любви доступен твой полёт.

Тот полёт – от танцев многоликих
Среди дагестанских гор великих.
Он – автограф под стихами – слепо,
Как письмо, отправленное в небо!



* * *
Мы стали даже привыкать к убийцам,
И жизнь теперь – как рана немоты.
В глаза не смотрим или прячем лица,
Сердца ослепли и закрылись рты.

И выстрелы почти что у порога
Теперь людей не будят ото сна,
И нищего с сумою – встретят строго! –
Такая, мол, эпоха нам дана.

Такое время! От аплодисментов
В честь киллеров, известных всем, увы,
Вдруг руки стали чёрными моментом, –
И как теперь смотреть в глаза вдовы?!

Могильные надгробья. Вдовьи лица.
Горбатым стало время потому,
Что плачет надо всеми, кто к убийцам
Привык в отчизне и в своём дому.



* * *
Бежит предо мною дорога,
А горы окутал туман.
И лодка – мечта, недотрога,
Ведома добром в океан.

Растает туман – и вершины
Видны будут даже во мгле.
Не так ли уходят мужчины,
Оставив стихи на земле...


* * *
Давно дуэли отменило время,
Не подойдёт к барьеру дуэлянт.
Но подлость, зависть, зла дурное семя
Легко убьют и славу, и талант.

В стране теперь идёт война иная,
Иные правят бал свой, оттого
Мне кажется, я той страны не знаю,
Где мёртв язык народа моего.


ТАЙНОЕ

Нынче тайною стало – иное.
Даже сердце не рвётся в груди.
Человеку ни сна, ни покоя,
Жизнь без жизни – одна впереди.

Близость есть, а любовь – умирает,
Друг приходит, а дружбе конец.
В клятвах – ложь, а в богатствах без края –
Только бедность и душ, и сердец.

С колыбели о славе мечтая,
Человек в повседневье – забыт.
И таинственность нынче иная,
И от слов иностранных знобит.

Вот и смотрятся здесь чужаками,
Те, кто родину любят, как мы.
И осмеян мудрец – дураками,
И отец поучаем детьми.

Нынче тайною стало простое:
Вечно жить собираются те,
Кто забыл про родное, живое,
Кто предателем стал в суете.

Охраняют меня эти волки.
Только всё же на этой войне
В стоге счастья нашёл я иголку,
В шалаше я был счастлив вполне!


ЭЛЕГИЯ

Вряд ли скажет «родная!» тебе кто-нибудь,
Если я постарею, родная...
Лишь любовь освещала нам жизненный путь
И погибла, его защищая.

Вряд ли, воздух хватая иссушенным ртом,
Тебе кинется кто-то навстречу,
Если я постарею – нет странного в том,
Что веду эти горькие речи...

Не замрёт его сердце, коль мимо пройдёшь –
Век другой и ментальность другая...
Без меня – позабудут стихов моих дрожь,
И любовь, и тебя, дорогая!

Только я всё равно сквозь невидимый свет,
Сквозь руины времён и усталость
Проберусь и вернусь в то сияние лет,
Где любовь сиротою осталась.

О любовь-сирота! Да хранит тебя Бог!
Ты одна была сердцем любых моих строк.
В моей жизни седой, средь усталых тенёт,
Смерти нет для тебя и забвения – нет!

Перевела Надежда КОНДАКОВА



Строка

Не за столом
Я сложил эти строки,
Не в тишине
Я нашёл своё слово, –
Я услыхал его
В гуле эпохи,
Нас за собою
Влекущей сурово.

Не был я радостью
Буйной охвачен,
Не ликовал я,
В удачу не веря,
Но ощутил вдруг,
Что кровно причастен
И к обретеньям её,
И к потерям.

Словно в мгновенье
Единое вырос,
Дней постигая
Кипящую лаву,
Словно бы горе
Тяжёлое вынес,
Радость воспеть
Мне дающее право!

Время!
Я сын твой!
А сын твой любую
Ношу – клянусь я! –
Осилить сумеет,
Только не дай
Написать мне такую
Строчку,
Которой
Никто не поверит!

Перевёл Геннадий ФРОЛОВ



Двадцатый век

Прости меня, двадцатый век,
Прости меня, прости!
Хотел я, глупый человек,
Свободу обрести.

Прости меня, двадцатый век,
Что душу осквернил.
Я, человек, творивший грех,
Тебя в грехах винил.

Прости меня, двадцатый век,
Я был наивный человек.
Считал тебя бедой.

Но двадцать первый новый век
Упал на голову, как снег,
И я стою седой.


Молитва

Когда душа, как поле битвы,
Солдаты – мысли и слова.
Стихи приходят, как молитвы,
И предъявляют нам права.

Стихают мелкие обиды.
Сияет правда бытия.
Мои слова – мои мюриды,
Склоняюсь перед вами я.

Когда страна, как поле битвы,
Я становлюсь мюридом сам.
Мои стихи – мои молитвы
Возносит время к небесам.

Перевёл Евгений СЕМИЧЕВ


* * *
Я вышел на станции тёмной
в чужой и родной стороне.
Остатки перрона в позёмке
сгорали, как будто в огне.

А в сердце о жизни бродячей
влетает колёс перестук.
Я выиграл! Всех одурачил,
сорвался, отбился от рук.

Всё побоку: беды, обиды,
случайной любви маета…
Шарахнулся, скрылся из виду,
как вырванный с корнем состав.

И новые люди сновали,
просили во тьме прикурить…
И мне среди них предстояло
прижиться. И выжить. И жить.

И нет у меня талисмана
и камня за пазухой нет.
Остатки перрона в тумане
поджёг запоздалый рассвет.

Уже не хватает терпенья
стоять на скрещенье дорог.
И падает в трёх направленьях
судьбы одинокий гудок.

Все три обещают удачу.
Все три упираются в смерть.
Так пусть маневровый, горячий
мне в сердце ударится свет.
О воле, о жизни бродячей.
О правильной жизни, поэт!

Перевёл Александр ЕРЁМЕНКО


* * *
Я научился молча жить
Среди чужого пустословья,
Которое, как шмель, жужжит,
То надоедливо, то злобно.

Туманом даль заволокло
И разогнать его нет силы…
Я имя вытру, как стекло,
Чтобы звезда в нём отразилась.

Пусть век изменчив и болтлив,
И время противоречиво…
О, жизнь, молчание продли,
Что слов иных красноречивей!

Я научился молча жить
И только с Богом говорить.



* * *
Хотел бы я, мой Дагестан,
Воспеть судьбу твою,
Но от хвалебных слов устал
У жизни на краю.

В горах теперь иная жизнь,
И слышен вздох скалы:
– Орлы, покинувшие высь,
Уже вы не орлы.

Хотел бы я, Страна вершин,
Такую песнь сложить,
Чтоб все эмиры и паши
По правде стали жить.

Но неожиданно с небес
Раздался Божий глас:
– Правители, скажу тебе,
Похожи все на вас.

Перевела Марина АХМЕДОВА-КОЛЮБАКИНА


ПРИВЕТ, ГУНИБ!

Привет тебе, Гуниб, – судьбы моей опора!
Здесь каждая скала – моих основа дней.
Здесь девушка глядит на утренние горы
И, улыбнувшись мне, скрывается в окне.

Улыбка говорит, что молодость воскреснет,
Что негасим её непобедимый свет,
Что первая любовь прекрасной первой песней
Сверкает до сих пор росою на траве,

Что счастье, словно тур над серебром потока,
По зелени холмов летит за окоём,
Что вслед ему мои признаний давних строки
Берёзы шелестят на языке своём.

Благодарю, Гуниб, за сказочное чудо,
Которое с душой моею совершил,
За то, что сердцем вновь я прикасаться буду
К букету звёзд твоих над башнями вершин!

За то, что с небом здесь готов навеки слиться,
За то, что дни мои здесь горы сберегли!
Привет тебе, Гуниб, заветная столица
Любви и красоты моей родной земли!

Перевёл Юрий ЩЕРБАКОВ


НОЧНОЙ ЦВЕТОК

День сгорел и угас,
И уснули цветы.
На земле в этот час
Только сны и мечты.

И один лишь цветок,
Что сквозь камень пророс,
До рассвета цветёт
Средь полуночных грёз,

Как на небе звезда,
Как во мраке свеча,
И поёт он, когда
Все другие молчат.

И от той красоты
Средь видений и снов
Все земные цветы
Пробуждаются вновь.

– Кто же этот цветок?
Эй, поэт, отвечай!
– Эта песня моя,
Что цветёт по ночам.

Ведь поэту нужна
Только песня одна,
Вдохновенья исток –
Полуночный цветок.


ДВОЕ

1.

Ребёнок резвый по дороге мчится,
Смеясь от счастья.
Какая радость нынче у мальчишки,
Чтоб так смеяться?

Старик седой над посохом склонился,
Рыдает глухо.
Какой печалью он отяготился,
Упавший духом?

Смеюсь и я порою, как ребёнок,
Во дни удачи.
Как старец, сединою убелённый,
Порою плачу.

2.

Бежит мальчишка, горестно рыдая
На всю округу.
Кто смог обидеть юное созданье?
Кто поднял руку?

Спешит старик, и ласково лучатся
Улыбкой очи –
Что за мгновенья призрачного счастья
Она пророчит?

Порой и я, как мальчик, от обиды
Глотаю слёзы,
И улыбаюсь, как старик забытый,
От сладкой грёзы.

Перевёл Иван ГОЛУБНИЧИЙ
Sabr 19.11.2015 04:32:30
Сообщений: 7254
Литразвитие

В Грозненском государственном университете прошёл круглый стол по вопросам развития книжной культуры в регионе.

Правление Ассоциации книгоиздателей России (АСКИ) совместно с Союзом писателей Чечни и при поддержке Роспечати организовали в Грозном обсуждение вопросов взаимодействия издателей, книгораспространителей и творческих организаций в развитии книжной культуры и расширении межрегио­нального оборота книжной продукции.

В ходе встречи также был затронут вопрос подготовки к Первой межрегиональной северо-кавказской книжной ярмарке в Нальчике, которая пройдёт в 2016 году.

Во встрече приняли участие не только представители Чечни, но и издатели из Кабардино-Балкарии, Дагестана, Ставропольского края, Орловской области, Татарстана.
Sabr 01.12.2015 00:13:38
Сообщений: 7254
Эльдар
Причина смерти: «острая сердечная недостаточность». Острая сердечная боль. Иначе не получалось.

30.11.2015 Теги: культура, память

[img]http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=70965&class=NovayaGazeta::Content::Article&0.8916265188823976[/img]


Фото: РИА Новости
Последний народный режиссер СССР. Его кино — ловушка для чаяний и разочарований многомиллионного населения советской страны. Он впитывал эту «душевную нужду» и переплавлял в свои фильмы. Население практически поголовно превращалось в его зрителей. Это превращение делало нас лучше. Испробовав «на ощупь» всевозможные оттенки комедии: от лирики до сатиры, от эксцентриады до фантастической трагикомедии, он щедрым мазком написал на экране «Сказания и мифы» одной «недревней» страны второй половины ХХ века.
Дерзость его ранних фильмов — в способности опережать время, предугадывать ближайшее и отдаленное будущее. Предсказывать перемены, происходящие с его зрителем. И с донкихотовским упрямством верить, что будущее обязано быть светлым, несмотря на непрерывно мрачнеющее настоящее. Это внутреннее желание сдвинуть время с рельсов определенности и делает его кино неустареваемым. Как подмечено в «Служебном романе»: «Земной шар вертят, как известно, именно оптимисты».
Эпохи и генсеки меняются, а старые рязановские картины воздействуют, как волшебные пилюли доктора Гаспара, превращающего камни реальности в легкий пар мечты и игры. Они засмотрены-заучены, но их пересматривают-переслушивают». Реплики из фильмов «в гостеприимных стенах нашего Дома культуры» давно превратились в кодовые пароли на опознание «свой»-«чужой».
Среди его классических картин — шедевр «Берегись автомобиля», фильм, в котором прекрасны «и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Фильм, по которому скучаешь, как по старому другу. Скучаешь по распахнутым детским глазам трагикомического «Гамлета», по совместительству советского Робин Гуда Иннокентия Смоктуновского. По долгому финальному кадру на Крымском мосту со слезами счастья: «Здравствуй, Люба! Я вернулся!» По детскому выкрику: « Я не мог этого терпеть. Ведь воруют! Много воруют!»
Он внушил огромной стране любовь к отечественному кино. Когда пухлый смешливый человек разваливался по-домашнему в кресле ведущего «Кинопанорамы», у лапинской телевизионной номенклатуры волосы вставали дыбом. Эта доверительная интонация! Этот непозволительный тет-а-тет с нашими актерами, с мировыми звездами, да со всей миллионной аудиторией! Города пустели, и на полтора часа в прайм-тайм экспансивный, смешливый и мудрый Гудвин надевал на целую страну изумрудные очки беззаветной любви к кино и его героям. Его многолетний замысел «Андерсен» посвящался сказочнику, который думал, что он романист. Остросоциальное кино Рязанова было просвечено ощущением чуда. Порой совершенно несбыточного, зато описанного во всех вещественных подробностях, разыгранного фантастическими актерами.
Он не гнался за модой. Был утешителем, но не угождал. Его имя во многих открытых письмах: антивоенном заявлении интеллигенции, в защиту Клеймана и Музея кино, «за честные выборы». На одной из последних «Ник» Эльдар Рязанов читал киплинговское «Если», посвященное верным себе, способным «при короле с народом связь хранить».
Иные времена — «иные комедии», которым, увы, не повторить «забытой мелодии» праздника, покинувшего наш экран. К нынешним нравам и тем, кто их узаконивает, — относился с горечью: «Вот я и думаю: какие же дерьмовые фильмы я ставил, если на них выросло такое поколение… среди которых столько невежд, прагматиков, циников».
Нет, в своих правдивых сказках он не брал реванша у жизни, но в его поэтике любовь умеет побеждать. Вы считаете, старомодно?
Притвориться «Рязановым» невозможно. Его фильмы пытаются повторить-переснять — не получается. Потому что он беззаветно и чистосердечно любил своих зрителей. Они отвечали ему взаимностью.
Рязанов — на «Небесах обетованных». Нам, непримиримым, вновь забившимся в «Гараж», без него выбираться трудно. Очень.

Вадим Абдрашитов: «Он пообещал нам Оттепель»
Я в этом и ему как-то признался. Дело в том, что «Карнавальную ночь» я посмотрел вместе со всей страной практически в детстве. И когда стала пробиваться Оттепель, у меня сложилось стойкое убеждение: «А ведь это рязановский фильм с его испепеляющим смехом, невиданной искренностью, нежностью и внутренней отвагой стал не только предвестником, но приблизил Оттепель. И довольно долгое время это рожденное по молодости, глупости убеждение меня не покидало.
Потом я повзрослел и понял, что не так все просто, что «Карнавальная ночь» скорее иллюстрировала тектонические сдвиги. Что само время сформировало стиль, настроение, ритм спектаклей, книг, фильмов. Вот и сочинилась такая жизнерадостная витальная картина.
И вот спустя годы и десятилетия, наблюдая за происходящим в нашей безрадостной действительности, думаю: «А ведь все так, как увиделось тогда, в молодости. Сначала должно что-то важное проявиться в духе, в настроении, в ритме. Непременно должен появиться художник, способный растревожить, раскрепостить сознание и мировосприятие. Тогда с мертвой точки может сдвинуться и общество. «Карнавальная ночь» и была началом. Голосом Людмилы Гурченко напела нам мелодию Оттепели, пообещав, что и минуты способны изменить все «раз и навсегда!» В этом смысле, конечно, первично искусство.
Конечно, он был одним из атлантов. Из держащих на своих плечах небосвод отечественной культуры. Его уход не только горе. Но еще огромная опасность, вероятность, что небосвод этот может рухнуть. Слишком мощная была фигура, очень многое брала на себя.

Юрий Норштейн: «Кино великого режиссера»
Ему было 88. Казалось бы, нет трагедии в кончине человека преклонного возрасте — смерть обусловлена всем естественным ходом жизни. Дело в другом.
Мне кажется, с этой потерей ушел последний авторитет в нашем кинематографе, художник, через которого мы напрямую были связаны с нашей киноклассикой, великими именами. Он принял от них сущностное знание кинематографа. Рязанов не учился непосредственно у Эйзенштейна, но был с ним глубоко соединен.
Думаю, что режиссер, создавший «Берегитесь автомобиля» до скончания века — в пантеоне больших художников. Фильм о маленьком чеховском человеке Юрии Деточкине, неправедными методами борющегося со злом, по-моему, уникальное явление в истории мирового кино. И его финал конгениален чаплинскому финалу «Огней большого города».
Считаю этот фильм киношедевром и по языку, и по чувству сострадания, острого сопереживания. Чувству, которое напрочь вымывается из современного кино, ампутируется… за ненужностью.
Но если мы можем проходить под одному пути много раз, открывая для себя новые чувства, мысли, новые тайны в кинематографическом повествовании… если вновь и вновь испытываем необходимость этой встречи. В которой Деточкин-Смоктуновский распахнув руки, останавливает троллейбус на Крымском мосту, смотрит в стекло, снимая шляпу, обнажая стриженную голову, выдыхая ледяной пар, улыбается всеми морщинами. А потом мнет эту шляпу, и мы остаемся один на один с его глазами…
Это кино без срока давности, кино великого кинорежиссера.
Sabr 01.12.2015 00:15:39
Сообщений: 7254
Глава Карачаево-Черкесии выразил соболезнования в связи с кончиной Эльдара Рязанова

От имени всех жителей Карачаево-Черкесии и от себя лично Глава Карачаево-Черкесии Рашид Темрезов выразил соболезнования родным и близким ушедшего сегодня из жизни режиссера советского и российского кино, драматурга и сценариста Эльдара Александровича Рязанова.
«Великий советский и российский режиссер, гениальный мастер, подаривший миллионам зрителям фильмы, ставшие классикой мирового кинематографа, человек, проживший яркую достойную жизнь – именно таким многочисленные почитатели запомнят Эльдара Рязанова. За многолетнюю режиссерскую деятельность Эльдар Александрович сумел создать прекрасные образы наших современников, чьи сложные и противоречивые судьбы не оставляют равнодушными несколько поколений россиян и зрителей во всем мире. «Карнавальная ночь», «Ирония судьбы…», «Служебный роман», «Вокзал для двоих», многие другие фильмы еще долгие годы будут согревать наши сердца.
Память об Эльдаре Александровиче сохранится в сердцах его коллег, друзей, ценителей кино, всех, кто знал и высоко ценил незаурядный талант режиссера», - отметил в телеграмме Глава Карачаево-Черкесии Рашид Темрезов.

http://www.kchr.ru/news/detailed/26645/
Sabr 05.12.2015 19:27:37
Сообщений: 7254
Къарачай-Малкъарда джер-суу атланы тюрлендириб, бу джуртда ёмюрледен бери бизни халкъ джашагъанын билдирмезча этиб барадыла. Бу тюбюнде статьяны окъугъан, кесибизге да бир сагъыш этер деб салама.


РЕПРЕССИРОВАННЫЕ УЛИЦЫ


Город Ветлуга Нижегородской области. Сентябрь 2014 года. Сентябрь 2015 года.
Присутствую на заседаниях Круглого Стола в редакции районной газеты Земля Ветлужская.
Среди прочих тем обсуждается давно наболевшая: как нам научить молодое поколение любить свой город. Присутствуют районные и городские власти, штатный архитектор, старожилы-ветераны, директор Краеведческого музея, руководители частных предприятий. Моя тема неизменна, как и десять лет назад, когда я постоянно жила в Ветлуге: сохранение уникальной старинной архитектуры и культурных ценностей бывшего уездного города. В культурные ценности, безусловно, входят и топонимы: названия городов, сёл, площадей, улиц.


На Генеральной конференции ЮНЕСКО 16 ноября 1972 года было принято решение, подписанное и СССР: «Не допускать искажения и переименования исторических топонимов».

А что делать, если в СССР в 20-х годах они были тотально переименованы? В Ветлуге из старых названий улиц осталось одно политически нейтральное: улица Ветлужская.
А – были? – Троицкая, Соборная, Петропавловская, Казанская...

Ветлуга уездная от Екатерины Великой

И возникали эти наименования по мере возведения храмов ещё с тех времён, когда местные мужики, говорит легенда, отправились в стольный град Петербург, где и «выплясали» у державной императрицы Екатерины Великой право называться селу Воскресенскому городом. По другой версии, Костромской и Ярославский губернатор Мельгунов хлопотал о статусе города. Так ли было, или иначе, но в 1778 году по Указу Екатерины II учреждён был статус уездного города Ветлуга. И застройка его велась по геометрическим лекалам Санкт-Петербурга, конечно, в миниатюре. Но вот каменный собор во имя Святой Троицы, законченный в 1805 году, во время царствования Александра I, вполне под стать грандиозным столичным храмам. Его площадь составляет 556 кв.м, высота колокольни – сорок метров.

Знаменитые ветлужане

Алексей Писемский
А теперь обратим внимание на слова известного русского писателя Алексея Феофилактовича Писемского: «Помню, – писал он, – высокую белую церковь», ту самую, Троицкую, ибо «до десяти лет провёл (он) в маленьком уездном городке» Ветлуге, где отец его, подполковник в отставке, участник войн Екатерининского времени, служил городничим.
Как поминают потомки своего именитого земляка, автора знаменитых книг «Люди 40-х годов» (где он и пишет о своём детстве), «Тысяча душ», «Взбаламученное море»? А – никак. Ни экспозиции в его честь в музее, ни названия улицы его именем... Вырванная страница ветлужской истории. Предвижу возражение: так ведь, мол, жил-то он когда, наверное, уж и устарели его сочинения для Новой-то России, чему они современную молодёжь могут научить?


А жил А.Ф. Писемский во времена Пушкина, Гоголя, Лермонтова. Напомню даты: 1821–1881. Ещё в 50-х годах прошлого столетия нам, студентам филологического факультета, предписывалось знать «деловой» роман Писемского «Тысяча душ». Вот что писал автор о его замысле. «Главное и отличительное направление нашего века – практическое: составить себе карьеру, устроить себя покомфортабельнее, обеспечить будущность свою и потомства своего – вот и все божки, которым поклоняются герои нашего времени. ...Но дело в том, что человеку, идущему по этому пути, приходится убивать в себе самые благородные, самые справедливые требования сердца, а потом, когда цель достигается, то всегда почти он видит, что стремился к пустякам... чёрт знает для чего».
Ну, как? – хочется спросить. – Современно звучит? Убедительно? Не те же ли «божки» у прагматического поколения XXI века? Так что рано нам сбрасывать писателя Писемского с парохода современности. Пора и перечитывать его сочинения и увековечить его имя в родном ему городе. Это ли не повод для патриотического воспитания новых поколений, имеющих честь стать духовными преемниками русского писателя на его родной земле.
Названия улиц – открытая книга, в которой должна читаться история города или посёлка. В ней-то и должна прочитываться причастность молодой поросли к своим национальным корням, возбуждать интерес к своим именитым согражданам. Да и только ли – молодым?

Василий Розанов
Многие ли знают, что известнейший писатель Серебряного века Василий Васильевич Розанов, которого и сегодня не устают переиздавать, родился в Ветлуге в 1856 году. Мыслитель он был сложный, противоречивый, в его сочинениях бьётся пульс взбудораженного времени, особенно в начале прошлого столетия.


Розанов пытался осмыслить и сшибку философских систем, и лихорадку предреволюционного нигилизма. Но всякий значительный повод был предметом его неординарных суждений. Преподавателей русской словесности могли бы заинтересовать его суждения о принципах образования, например, в книге «Сумерки просвещения» (1899 год) или статьи «Три главных принципа образования».
Сегодня, когда в систему образования вторгся так называемый «ЕГЭ», похожий на игру в рулетку, когда учителя, по их же признанию, вынуждены натаскивать своих учащихся, лишённых, по сути, права самостоятельно мыслить, на «правильные ответы» в лотерее вопросов Единого Государственного Экзамена, не стоит ли послушать, что говорил Розанов, будто предвидевший эту форму фальсификации образования в наших школах?

Для нормального образования необходимо сохранение личности в ученике. «Сохраните ребёнка как можно ближе к семье, поставьте его потом как можно ближе к Церкви», пишет он в статье «Три принципа образования».
Ну, и как, – повторю вопрос теперь уже касающийся В.В. Розанова, – как памятуют сегодня писателя в городе, где он родился, а талантливые статьи свои подписывал псевдонимом «Ветлугин»? – А – никак. В Краеведческом музее не то что экспозиции нет, даже и фотография Розанова не представлена. Говорить ли, что нет его великого имени на карте улиц Ветлуги....

Виктор Розов
Неисчислимы имена людей, которые могли бы составить уличную летопись Ветлуги. Среди них – знаменитый драматург Виктор Сергеевич Розов. Родился он в Ярославле в 1913 году. Во время эсеровского мятежа в 1918-м его родительский дом сгорел, и семья бежала в Ветлугу. Здесь мальчик прожил пять лет, здесь окончил первые три класса школы.

Позже начался путь молодого драматурга Per aspera ad astra: «Через тернии – к звёздам». «К звёздам» в прямом смысле: в 1999 году Институт прикладной астрономии РАН присвоил имя Виктора Розова одной из малых планет. Напомню, как не одно поколение русских, тогда – советских людей с высоким волнением смотрели фильмы, снятые по пьесам В.Розова. Один из них – «Летят журавли» – экранизация пьесы «Вечно живые», написанной в военный 43-й год. Фильм стал Лауреатом Золотой пальмовой ветви Международного Каннского кинофестиваля в 1958 году.

А кинокартина «Неотправленные письма», а пьесы «В поисках радости», «Традиционный сбор»...
Помнит ли Ветлуга, что по её улицам ходил «звёздный мальчик», чьи будущие фильмы и сегодня никого не оставили бы равнодушными, если бы мы не продали свой кинопрокат голливудским поделкам? – Нет, не помнит.

Николай Шевяков и иже с ним
Даже имя совсем уж коренного ветлужанина – замечательного зодчего Николая Львовича Шевякова (1868–1942) никак не увековечено. Живы спроектированные им Торговые ряды в центре города, до сих пор функционирует замечательное здание больницы, да и прах архитектора покоится на ветлужском кладбище. Но только дорога к его могиле давно забыта. В Москве же имя Шевякова помнят. Не поленитесь, уважаемые ветлужане, откройте в интернете имя Шевякова Николая Львовича – и вам откроются сохранившиеся в столице чудеса зодческого таланта одного из создателей Московского модерна в начале 20-го столетия. Перечислить? Или сами найдёте?
Говорить ли о других достойнейших людях Ветлуги – например, священника Александра Зарницына, епископа Неофита и всех священнослужителей Ветлуги, пущенных под гильотину тоталитарного большевизма в 30-х годах.

Говорить ли о кавалерах Георгиевского креста, героях Первой Мировой Войны, о которой наконец-то и официально вспомнили? И о ветеранах Великой Отечественной войны, среди которых десять воинов носили на груди Золотую Звезду Героя...
Умерли, убиты – забыты. Так мы становимся Иванами, не помнящими родства. И впустую хлопочем о воспитании любви к родному городу, если пренебрегаем столь могучей возможностью говорить о его истории наименованием улиц и текстами мемориальных таблиц.

У власть предержащих – другие приоритеты

Если приезжий спросит жителя Ветлуги: «Как пройти к Троицкому храму?», ему ответят: «А вот идите по улице Ленина, в него и упрётесь». Парадокс. Абсолютная несовместимость: безбожник Ленин, мечтавший истребить «последнего попа», и древний собор во имя Святой Троицы. Остальные улицы и переулки – справочник советских вождей и местных «пламенных большевиков».

По статистике 2015 года в Российской Федерации насчитывается одна тысяча сто четырнадцать городов и более ста пятидесяти тысяч сельских населённых пунктов. И Америку не надо открывать: наверняка, большинство из них претерпели тотальную топонимическую вивисекцию, предпринятую советской властью. Напомню факты. С 1923 по 1936-й высшими органами власти страны Советов было принято 12 декретов и постановлений о переименовании как городов, так и внутригородских структур. Даже Москву как будущую столицу ВСЕМИРНОГО СОЮЗА ССР предполагали назвать «Ленинск».

Сколько лет прошло, сколько трагических событий пережила страна, а по нашим улицам по-прежнему беспрепятственно гуляют «Урицкие», «Свердловы», «Володарские», «Розы Люксембург», «Карлы Либкнехты», «Марксы» и «Энгельсы». А уж без улиц «Ленина» и помпезных или убогих памятников ему ни в одном городе не обойдёшься... «Назови мне такую обитель, я такого угла не видал, где бы бронзовый вождь не стоял». Да ещё и не один, а несколько.

И в Пскове дела не лучше

С десятого века исчисляется летописная история города Пскова. В самом центре города, на площади, конечно же, имени Ленина, и сегодня возвышается гигантский чёрный идол, который был «торжественно открыт 7 ноября 1925 года». Второй, чуть поменьше (скульптор Манизер), расположился у Дома Советов и тоже был «торжественно открыт 7 ноября 1945 года». Тот, что на площади, победоносно взирает на кафедральный Свято-Троицкий собор – центр архитектурного ансамбля Псковского крома, святое место паломников. В 1699 году храм в четвёртый раз был возобновлён на том месте, где в Х веке был построен в деревянном исполнении, по распоряжению княгини Ольги, Троицкий собор, от которого и «пошёл» град Псков.

И не то, чтобы не ратовал честной народ за очищение от скверны соборной площади. Написал мне уважаемый в городе человек, известный писатель Валентин Курбатов. Цитирую письмо. «Про Ленина в Пскове я уже пытался сказать, что давайте оставим одного, у Дома Советов, а вместо здоровенного у Троицы поставим князя Довмонта, как хотел Д.С. Лихачёв. (Св. благоверный князь Довмонт правил Псковом с 1266 по 1299 годы. Талантливый воин и строитель, он сделал псковскую крепость неприступной. Прим. авт.) Или памятник кн. Ольге, – продолжаю цитировать письмо Курбатова, – раз уж мы декларируем себя как «город святой Ольги». Эх, и крик подняли коммунисты! И всё сошло на нет. И в «Вестях России» я однажды говорил, что храм святителя Николая от Каменной ограды стоит у нас на улице Розы Люксембург. Прямо на стене храма табличка с названием улицы и обретается. Ну, и тоже сказали: А-а, пусть! Люди привыкли, тем более денег в городском бюджете на переименования нет».

Итак, одна версия: «люди привыкли» и «в бюджете денег нет».
Вторую озвучили за «круглым столом» в районной газете города Ветлуги господа-товарищи, «законно избранные» власти. В 2014-м, при подведении итогов заседания, было сказано: В НАЗВАНИЯХ УЛИЦ ЗАПЕЧАТЛЕНА ИСТОРИЯ ГОРОДА. В 2015-м: к этому вопросу мы обратимся снова. В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ (после того как бросят, мол, силы на поддержание памятников архитектуры. Позволю себе усомниться и в том, и в другом).
Думаю, что приведённые выше аргументы – типичны не только для районного города Ветлуги или областного Пскова. Так о какой же истории рьяно пекутся ныне чиновники разных масштабов и рангов?

И кто же эти соратники?

Ну, а что представляют соратники вождей революции? Ведь если спросить нынешнюю бюрократию, ЧТО они об этих «соратниках» знают, боюсь, что отделаются общими фразами. Чиновникам, думаю, неплохо бы провести опрос молодёжи по этому поводу, какие, мол, ценности подарили русскому народу, и новым поколениям, в том числе, деятели, увековеченные в топонимике городов и весей. Предвидите, ЧТО они скажут?
Теперь о «ценностях» наследства наиболее одиозных фигур.

Свердлов
Свердлов (Эйман) Яков Михайлович (Моисеевич). 1885–1919.
Председатель ВЦИК (Всероссийского центрального исполнительного комитета). Был председателем комиссии по выработке Конституции РСФСР, которая основана на «диктатуре пролетариата».
В 1918 году Свердловым провозглашена политика раскола деревни на два враждующих лагеря: бедняков и кулаков.
Автор директивы о жёстких карательных мерах при подавлении казацких восстаний против советской власти на Дону.
В том же году издал «Постановление о красном терроре», объявившем массовый красный террор против всех врагов революции.
Участвовал в разгоне Учредительного Собрания, которое, сообразуясь с мнением народа, должно было выбрать форму государственного правления России. По приказу Свердлова, мирная демонстрация в Петрограде в поддержку Учредительного собрания (60 тысяч человек) была расстреляна Красной гвардией 5 января 1918 года.
Инспирировал расстрел Царской Семьи в Екатеринбурге 17 июля 1918 года.
«Чёрный дьявол большевиков», как называли Свердлова его политические противники, захоронен в некрополе у Кремлёвской стены.
Факт, не нуждающийся в комментариях:
«В 1994-м году в бывшем архиве политбюро было обнаружено письмо Генриха Ягоды к Сталину от 27 июля 1935 года. Ягода сообщал, что на складе коменданта Кремля обнаружен личный сейф Свердлова, который не вскрывался все 16 лет после его смерти. Там оказались золотые монеты царской чеканки на астрономическую сумму (108525 рублей), свыше семисот золотых изделий с драгоценными камнями, множество бланков паспортов и заполненных паспортов на имя самого Свердлова и др. лиц, облигации царского времени на сумму 705 тысяч рублей и пр.»

Володарский
В.Володарский – Моисей Маркович Гольдштейн. 1891–1918.
Из эмиграции в США в мае 1917 года, после Февральской революции, вернулся в Россию.
Был участником Октябрьского переворота. Руководил репрессиями в отношении оппозиционной прессы.
Считался главным агитатором Петроградского комитета РКП(б)
В 1919-м был убит эсером-боевиком рабочим Н.Сергеевым.
Первый нарком просвещения советской республики А.Луначарский писал о В.Володарском: «Он был беспощаден. В нём было что-то от Марата. Володарский был террорист». Имел огромные заслуги в деле пропаганды богоборческих идей, насилия и ненависти.

Не пора ли восстановить связь времён?

Вот такая «история». А теперь – не мной придуманные комментарии – «для вразумления» чиновников, которые, может быть, из-за ограниченного кругозора или ностальгии по советским временам, не понимают стратегически важную серьёзность проблемы в конкретной программе воспитания юношества.
Одним росчерком пера, по конъюнктурным соображениям деятелей советской эпохи истреблялась историческая память народа, уничтожались национальные черты местной топонимики. Разве непонятно, что при тенденциозных политических переименованиях нарушается связь времён, утрачивается ретроспектива, происходят огромные культурные потери.
Моё решение вернуться к теме этой статьи возникло благодаря публикации в 42 номере «Литературной России» статьи Григория Шувалова «Кирдык Активного гражданина», где он пишет о необходимости переименования станции метро Войковская в Москве. В статье фотография памятника террористу Петру Войкову в Керчи. На грудь бронзовому «верному ленинцу» кто-то неизвестный повесил табличку с надписью Цареубийца.
Алина ЧАДАЕВА
Sabr 28.12.2015 23:07:22
Сообщений: 7254
http://j-vaynah.ru/kazbek-gajtukaev-dve-tendentsii-v-izobrazhenii-kavkaza-v-russkoj-literature/


Казбек Гайтукаев.


Две тенденции в изображении Кавказа в русской литературе.

Каждый раз, в процессе и после очередного кризиса в истории русско-кавказских отношений, нередко доходивших до вооруженных столкновений, как, например, последние войны России в Чечне и Грузии, каждое новое поколение идеологов победителей и побежденных, задаваясь вопросами: за что, почему, кто виноват и что делать? – обращается в прошлое в поисках подсказки и ответа в исторических аналогиях: кто – для того чтобы выверить путь в безопасное будущее по законам добра и справедливости, а кто – для обоснования ненависти и оправдания «своих».

Проблема двух тенденций в восприятии российским обществом Кавказа и, соответственно, двух направлений его отражения в литературе имеет долгую двухвековую историю.
Противостояние обеих тенденций проходит через всю русскую литературу, от Пушкина и до сегодняшнего дня, то разгораясь, то затихая, до очередного крутого виража истории.
Исследование проблемы с учетом сегодняшнего состояния искусства художественного слова и в свете новых исторических реалий может привести к новым открытиям и важным выводам. В кратком сообщении важно хотя бы пунктирно обозначить контуры предмета рассмотрения.

Уже в первом отзыве о поэме А.С. Пушкина «Кавказский пленник», принадлежащем князю Петру Андреевичу Вяземскому, достаточно четко обозначены обе тенденции, положившие начало двум направлениям в русской «кавказской» литературе.
В письме к А.И.Тургеневу от 27 (1822) он писал: «Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести, что за герой Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он, как черная зараза, губил, ничтожил племена?

От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся. Если мы просвещали бы племена, то было бы, что воспеть. Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет, но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни. Мне досадно на Пушкина: такой восторг – настоящий анахронизм. – И там же автор в двух фразах набрасывает картину удушающей атмосферы общественно-политической и нравственной жизни того времени: – Досадно и то, что, разумеется, мне даже о том и намекнуть нельзя будет в моей статье. Человеколюбие и нравственное чувство мое покажется движением мятежническим и бесовским внушением в глазах наших христолюбивых ценсоров».[5: 274-275] Понятийный ряд – «нравственное чувство», «просвещение», «человеколюбие» из письма князя Вяземского, можно сказать, определило то прогрессивно-гуманистическое направление, которое в дальнейшем в истории русской литературы формулировалось и как либерально-просветительское, и как западническое, и как просто гуманистическое. Оно-то и стало доминантным, обеспечившим русской классической литературе мировое признание.

Другое направление – реакционно-консервативное, официозное, «ура-патриотическое», обслуживающее геополитическое интересы правительства, также отмечено в определениях князя-просветителя: «палачи» (генералы Цицианов, Котляревский, Ермолов), «бесовское внушение», «славословие резни», «христолюбивые ценсоры» и т.д. Позднее идеологическую базу под это направление подвел министр народного просвещения времен Николая 1 С.С. Уваров в триаде «Самодержавие, Православие, Народность».

В основе расхождений исследователей проблемы двух направлений в русской «кавказской» литературе – концепция личности кавказца. Для обоснования точек зрения тех или других литература предоставляет обширный материал и потому нередко становится ареной ожесточенных споров, так как продолжает оставаться если не главным, то одним из главных средств формирования общественного сознания вкупе с «важнейшим из всех видов искусств – кино», а в нынешних условиях уместно добавить и телевидение.

Концепция личности горца как хищнической и всего туземного населения Северного Кавказа как «дикарей», с которыми можно и должно общаться «как с животными», прошла апробацию в высших кругах самодержавия. Василию Андреевичу Жуковскому принадлежит приоритет ее поэтического воплощения. В известном «Послании к Воейкову» (1814) он первым в русской литературе заложил матрицу негативного образа синкретического «кавказца». Горцы, по легенде автора, никогда не бывавшего близ «пределов Терека» и не видевшего живого «Чеченца или Черкеса» и, тем более, «Чечерейца» с «Бахом» и «Камукинцем» (которых и в природе-то не было, хотя и писаны с заглавной буквы), – все они постоянно заняты разбоем: «Как серны скачут по горам,/бросают смерть из-за утеса;/Или по топким берегам,/ В траве высокой, в чаще леса/ Рассыпавшись, добычи ждут». А в свободное от разбоев время, предаваясь «…угрюмой лени… стесняясь в кружок,/ И в братский с табаком горшок/ Вонзивши чубуки, как тени/ В дыму клубящемся сидят/ И об убийствах говорят…». Вся их «трудовая» деятельность состоит только в том, что в промежутке между «засадами» и «чубуками» они… сабли на камнях острят,/ Готовясь на убийства новы».

При такой экзотической трактовке образа жизни аборигенов, якобы живущих исключительно разбоем, становится понятной установка Николая I на «усмирение горских народов или истребление непокорных». [4: 71] Правда, несколько запоздало автору «Послания Воейкову» возразил Е.Г. Вейденбаум, один из первых исследователей кавказской темы в русской литературе: «Нечего и говорить, что такое изображение горца очень односторонне даже и для того времени: миллионное население не может кормиться только плодами грабежа и насилия. [3: 279] А.С. Пушкин, не скрывая идейно-тематической преемственности своей поэмы, тем не менее, стремится отмежеваться от предшественников, поэтому вместе с «Пленником» он печатает тексты Г. Державина «На возвращение графа Зубкова из Персии…» (1797) и «Послания к Воейкову» В.А. Жуковского. Пусть сам читатель увидит разницу.

Набросок Жуковского имел, в целом, негромкий отклик и то лишь в узком кругу любителей изящной словесности. Пушкинский же «Пленник» вызвал лавину подражаний. По подсчетам В. Жирмунского за десять лет с момента первого издания поэмы Пушкина в 1822 году на страницах журналов и газет, в том числе и провинциальных, было опубликовано до двухсот поэм-подражаний, «пленников» и «пленниц». [7: 203] Говоря о причинах того огромного впечатления «Кавказского пленника» Пушкина на публику и, что не менее важно, на литераторов-патриотов, наряду с несомненными поэтическими достоинствами поэмы, следует помнить, что ее публикация пришлась на активную фазу силового захвата Россией Кавказа – фазу, инициированную командующим «Отдельным кавказским корпусом» Ермоловым, жесточайшим из царских сатрапов, явившимся фактическим поджигателем большой Кавказской войны.

Что до «восторга» поэта («Смирись, Кавказ, идет Ермолов») – в официальных кругах и в массе «патриотов» из числа поэтов-эпигонов он, видимо, был зачтен как выражение всенародной поддержки «барабанного просвещения «диких горцев» троегранными штыками» (А.С. Грибоедов). При этом, говоря о причинах «восторга», нельзя сбрасывать со счетов и того факта, что опальный поэт пребывал в то время в ссылке, со всеми неудобствами и неприятностями, связанными с этим обстоятельством.

Явный перебор с эмоциями в «Эпилоге», напрямую не связанного с историей «Пленника», тогда же вызвал «подозрения» у декабриста Орлова Ф.М., который заметил, что его (Пушкина) «…последние стихи похожи несколько на сочинение поэта-лауреата (laureate»?) [8: 236] Апология завоевательной политики царизма в творениях эпигонов была абсолютной, и горцы, естественно, подлежали истреблению по выбору и воле «белого человека», несущего «бремя цивилизации».

В силу своей массовости литература именно «ура-патриотического» направления создала в обществе атмосферу устойчивого неприятия, по крайней мере, мужской половины туземного населения. Вот некоторые из примеров.

В незаконченной поэме «Лонской» А.А. Шишкова, подвизавшегося в кругах, близких к поэтам «пушкинской поры», содержится весь набор известных по матрице Жуковского черт характера горца: «Чеченец зол (как видим, не Лермонтову принадлежит первенство эпитета «злой чечен»): его рука/ Приучена к убийствам тайным,/ Любовь от сердца далека;/ Он страшен путникам случайным:/ Коварство, месть его закон;/ Чеченцу не известна жалость,/ И гордо презирает он/ Труды и тяжкую усталость». [10:99] Того же направления и повесть в стихах А. Шидловского «Гребенский казак» (СПб., 1831), поэма И. Радожицкого «Али-Кара-Мирза» (М., 1832), «Кавказские повести» П. Маркова (М., 1834), «Мщение черкеса» В. Яковлева (СПб., 1835) и множество других, переполнявших страницы журналов и газет, особенно, первой половины XIX века. Герой И. Радожицкого Али-Кара-Мирза в одноименной поэме наделен теми же чертами – страстью к разбою и грабежам и неизменной жаждой крови. Даже перед кончиной он без акцента произносит не слова молитвы, но мести: «Грабить, резать, жечь, губить!/ Режьте… бейте, мстите, мстите!.. Жажду крови – утолите…».

По поводу господствовавших в ту пору воззрений на народы Кавказа ученый-гуманист Петр Карлович Услар, автор ряда учебников и лингвистических исследований по горским языкам, свидетельствовал: «Нельзя было фантазировать насчет природы, – тотчас нашлись бы ученые, которые уличили бы в несообразностях. Но ничего не мешало фантазировать, сколько душе угодно, насчет людей. Горцы не читают русских книг и не пишут на них опровержений… Горцев не могли мы себе представить иначе, как людей, одержимых каким-то беснованием, чем-то вроде воспаления в мозгу, – людей, режущих направо и налево, пока самих их не перережет новое поколение беснующихся. И было время, когда эти неистовые чада нашей поэтической фантазии приводили в восторг часть русской читающей публики! Другие читатели, более рассудительные, все-таки верили в возможность существования такого племени беснующихся, но взамен восторгов советовали истребить их с корнем вон» (разрядка автора – К.Г.)[13: 5] Сегодняшним «горцам», теперь уже внимательно читающим «русские книги», далеко небезразлично, кто и как в прошлом и, особенно, в настоящем писал и пишет о них и их предках: кто воспринимает их как «граждан единой семьи народов мира», а кто продолжает числить их врагами русских и даже «всего прогрессивного человечества». Ни войны, ни клевета ангажированных СМИ не ослабили тяги «лиц кавказской национальности» к русской «кавказской» литературе, на позициях исторической достоверности и гуманизма которой были и остаются три гения – Александр Пушкин, Михаил Лермонтов и Лев Толстой.

Место писателя, его принадлежность к тому или другому направлению определяется по тому, с каких позиций, прогрессивно-гуманистических или реакционно-консервативных, он относится к актуальным проблемам своего времени. В XIX веке доминировали вопросы освобождения крестьян из рабства и продолжавшаяся многие десятилетия война на Кавказе, национально-освободительная – со стороны горцев и колониальная, захватническая – со стороны России.

Трудности начинаются там, где исследователь имеет дело с истинно великим мастером художественного слова, как, например, А.С. Пушкин, творчество которого само породило направления и составило эпоху и ни в какие схемы не укладывается. При этом учет эволюции воззрений поэта – необходимое условие объективной оценки его «кавказских» произведений и его поэтического наследия в целом.

В цикле «кавказских» стихов и поэме «Тазит», созданных им под впечатлениями от непосредственного знакомства с краем в результате второй, теперь уже добровольной поездки на Кавказ в 1829 году, он по-иному увидел «край разгульной свободы» и запечатлел глубину и масштаб конфликта, созданного генералами, «как черная зараза» «проносившимися» по горам, «губя, ничтожа племена». Поэт не мог не осознать, что поспешил с пророчествами и явно перегнул с рекламой Ермолова

Контраст между позицией Пушкина в «Пленнике» и в стихотворении «Кавказ» заметено проступает в недописанной строфе, не вошедшей в окончательный вариант стихотворения:

Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует,
Так ныне безмолвный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят…

История Тазита в незавершенной одноименной поэме показывает, насколько серьезно Пушкин замахнулся на «концепцию личности горца», облюбованную патриотической литературой, и как далеко он отошел от своего же «Пленника». Его Тазит, воспитанный «стариком-чеченцем» в традициях неписаного кодекса горской чести, никак не укладывался в ставшую привычной в условиях войны романтическую схему «горца-хищника».

Автор исторически достоверен, когда оставляет нереализованными все попытки своего героя построить счастливую жизнь в рамках этических правил и норм морали довоенной мирной жизни своих предков. Война внесла свои коррективы и в эту сферу. [6: 147-170] Пушкин первым в истории русской литературы заложил основы в создание реалистического типа горца – положительного героя – мирного труженика. И в целом, именно гуманистическая позиция поэта определила новое прогрессивное направление в русской кавказской литературе.

Новый взгляд Пушкина на Кавказ и его обитателей нашел продолжение в творчестве М.Ю. Лермонтова более плотно, чем у кого-либо из современников, населенного образами кавказцев («Каллы», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей», «Хаджи-Абрек, «Беглец», «Мцыри», «Герой нашего времени», «Валерик»).

Так случилось, что начало творчества М. Лермонтова совпало с новым обострением в русско-кавказском противостоянии, на которое поэт откликнулся стихотворением «Кавказу» (1830): «Кавказ, далекая страна! /Жилище вольности простой! /И ты несчастиями полна /И окровавлена войной!..»

Поэт изначально позиционирует себя как противник военного решения русско-кавказского конфликта. Уже в поэме «Измаил-Бей» (1832), наиболее сильном антивоенном произведении, он первым в русской литературе ставит вопрос – «кто прав?», из честного ответа на который естественно вытекает и – «кто виноват?»: «Черкес удалый в битве правой /Умеет умереть со славой»…
Как известно, пафос поэмы в осуждении войны, несущей людям горе и страдания, и в возвеличении подвига в защиту «старцев и детей, невинных дев и юных матерей».

Широкая осведомленность Лермонтова в фольклоре кавказских народов, глубокое понимание кодекса их этических и нравственных правил, знакомство с их мирным прошлым и немирным настоящим позволили ему создать ряд ярких горских образов (Бэла, Казбич, Измаил-Бей, Мцыри и др.), ставших важной вехой в решении проблемы «инонационального» характера в русской реалистической литературе прогрессивного направления. Здесь уместно напомнить известный отзыв Белинского о повести «Бэла»: «Вот такие рассказы о Кавказе… мы готовы читать,.. такие рассказы знакомят с предметом, а не клевещут на него».[1: 188] В лермонтовских произведениях, даже в тех, где русские и горцы противостоят друг другу, нет клеветы на «противника», нет злобы и ненависти к горцам. Штабс-капитан Максим Максимыч со слезами на глазах, как над родной дочерью, хлопочет над смертельно раненой Бэлой, пытаясь облегчить ее страдания. Рядом с автором «Валерика» в бою под Гехами, сочувствуя соплеменникам, но, не изменяя дружбе, стоял Галуб, кунак его. Как позднее рядом с Львом Толстым в минуты смертельной опасности для него будет находиться Садо Мисирбиев из Старого Юрта. Или как ранее Бей-Булат, «гроза Кавказа», сопровождал Пушкина через Дарьял и Кабарду, став гарантом безопасности его жизни и сохранности его кошелька.

Сочувствие Лермонтова Кавказу – не следствие юношеского максимализма – каприза во что бы то ни стало противопоставить себя официальному патриотизму, но в осознании им своей нерасторжимой связи с «суровым краем свободы», где живут и действуют необыкновенные люди, наделенные могучей волей и сильными страстями, не знающие разлада между словом и делом и, главное, стремящиеся жить на своей исконной земле, как жили их предки, «не покоряясь никому». С ними-то поэт чувствует родство, не только на эмоциональном и, я бы сказал, возвышенно-духовном уровне, но и на кровном, генетическом, как то утверждает современный исследователь творчества Лермонтова М. Вахидова.[2: №№ 9,10] Как бы там ни было с родством кровным, Лермонтов через всю свою недолгую жизнь пронес неподдельную любовь к «синим горам Кавказа» и к его обитателям: «Люблю я цвет их желтых лиц,/ Подобный цвету ноговиц. /Их шапки, рукава худые, /Их темный и лукавый взор /И их гортанный разговор». («Валерик». 1840). Мыслимо ли, чтобы эти слова принадлежали врагу? Невозможно также представить, чтобы даже отдаленно похожее позволили себе сказать о противнике «ура-патриоты» – ни тогда, ни после.

Автор стихотворного послания «Валерик» там же в словах, проникнутых болью за жертвы братоубийственной бойни, ясно выразил свое негативное отношение к войне, невольным участником которой он стал по стечению обстоятельств: «И с грустью тайной и сердечной/ Я думал: жалкий человек./ Чего он хочет!.. небо ясно,/ Под небом места много всем,/ Но беспрестанно и напрасно/ Один враждует он – зачем?».

Через десять лет после Лермонтова Толстой, который тоже «начинался» на Кавказе, почти теми же словами выразил схожую мысль: «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой – этим непосредственнейшим выражением красоты и добра». [10:99] Следует сказать, что Толстой, приступая к художественному осмыслению кавказской действительности, начал с того, что прямо, как и Лермонтов, ставит вопрос: на чьей стороне справедливость в этой бесконечной войне русских с горцами? Прекрасно осведомленный в том, кому и для чего нужно было «фантазирование насчет людей», он отверг прочно обосновавшуюся в патриотической литературе концепцию о личности горцев как «прирожденных разбойников», «аммалатбеков» и «муллануров» он здесь также не приметил.

В одном из вариантов рассказа «Набег», после явно рассчитанной для цензуры фразы о том, что «в войне Русских с Горцами справедливость, вытекающая из чувства самосохранения, на нашей стороне», он пишет: «Но возьмем два частных лица…». И повествует о трагедии «оборванца, какого-нибудь Джеми», который, «…увидев, что Русские …подвигаются к его засеянному полю, которое они вытопчут, к его сакле, которую сожгут, и к тому оврагу, в котором, дрожа от испуга, спрятались его мать, жена, дети, подумает, что все, что может составить его счастье, все отнимут у него – в бессильной злобе, с криком отчаяния, сорвет с себя оборванный зипунишко, бросит винтовку на землю и, надвинув на глаза папаху, запоет предсмертную песню, и с одним кинжалом в руках, очертя голову, бросится на штыки Русских? На его ли стороне справедливость или на стороне того офицера, состоящего в свите генерала… Или на стороне моего знакомого Адъютанта?..» [11: 234-235] Истории, подобные той, что произошла с семьей Джеми, были обычным сопровождением «экспедиций», в которых Л.Толстому доводилось участвовать в качестве волонтера. О том, насколько глубоко они врезались в память писателя-гуманиста, говорит тот факт, что спустя полвека на склоне лет он вновь вспомнил о них.

В картине разорения чеченского аула в повести «Хаджи-Мурат» писатель показал, что в действительности представляли собой эти загадочные «экспедиции», в которых всегда в первую очередь страдали мирные жители: «Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик… был привезен мертвым к мечети … Он был проткнут штыком в спину. …Женщина … в разорванной на груди рубахе, открывающей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях …

Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть…
О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала до велика, было сильнее ненависти.
Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения» («Хаджи-Мурат», гл. 17). Необходимость самосохранения вынуждает старейшин прежде мирного аула послать гонцов к Шамилю. Их принудили примкнуть к восставшим своим собратьям.
Война – «дурное дело», она, конечно же, не является «стихией горца», как не является она «стихией» и казака. «Шалости» Лукашки – это пример покушения, пока еще не тотального, на традиционно добрососедские и дружеские отношения между горцами и казаками. И причина этих шалостей – близость российских войск…

Толстой предварил повесть «Казаки» исторической справкой, где, в частности, писал: «Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев, еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими…». [12: 15] У Толстого были солидные материалы для таких заключений. О многом из практики добрых взаимоотношений соседей по обе стороны Терека рассказал Толстому бывалый казак Епифан Сехин, прототип Ерошки из «Казаков», у которого в прежние времена было много кунаков. Он еще до сих пор помнит и рассказывает горские предания и легенды, поет «тавлинские» песни. Конечно, особую ценность для писателя имели сведения от самих горцев. История дружбы по законам кавказского куначества между Толстым и горцами Дурдой и Балтой и особенно с Садо Мисирбиевым, молодым чеченцем из Старого Юрта, дважды спасшим будущего великого писателя, – тема для эпической поэмы. Здесь важно заметить, что от общения с казаками, чеченцами, кумыками, даргинцами, ногайцами и другими Толстой в какой-то мере сам становился «кавказцем». Так, наследственный дворянин, граф, еще, может быть, питавший какие-то иллюзии относительно аристократического «комильфо», безболезненно принял кодекс куначества, кроме всего прочего, в силу гуманистической основы этого горского обычая –- спасать жизнь кунака (друга), рискуя собственной. В действенности горского кодекса чести Толстой не раз убеждался сам. Cлучай счастливого спасения двух кунаков – Толстого и Садо – от «партии конных чеченцев» 13 июня 1853 года лег в основу сюжета его «Кавказского Пленника» (1872), названного им «былью».

В этом промежуточном между «Казаками» и «Хаджи-Муратом» «кавказском» произведении Толстого, написанном специально для крестьянских детей Яснополянской школы, писатель дал правдивую живописную картину жизни горского аула времен Кавказской войны. Поступки и переживания всех персонажей, в том числе и второстепенных, предельно ясны и убедительно мотивированы.
Поставив в центр повествования Жилина и Дину, автор наблюдает за эволюцией их взаимоотношений – от любопытства и страха к сочувствию и искренней дружеской привязанности, завершающейся помощью «татарской девочки» в освобождении пленного русского. На примере Жилина, не питающего к горцам ненависти, и Дины, в силу малолетства еще не зараженной этой болезнью, Толстой, может быть, хотел высветить путь к добрососедству и миру между Кавказом и Россией?

Что уж точно можно сказать, после кавказских произведений Толстого, после созданных им горских образов – «прелестной татарки Дины» (И.С. Тургенев), трагической фигуры Хаджи-Мурата, верного законам гостеприимства Садо и множества других, ставших высшим достижением реализма в создании инонационального характера в русской прогрессивной литературе, писателям реакционно-патриотического направления, изголявшимся в клевете на «лиц кавказской национальности», пришлось сильно потесниться…
И надо прямо сказать, что последние не создали ни сколько-нибудь значительного художественного произведения, ни запоминающегося образа или картины из горской жизни. Тогда как представители прогрессивно-гуманистического направления оставили миру непрерывную цепь громких имен литературных персонажей, перед которыми и ныне склоняют голову потомки свободолюбивых горцев, чьи яркие образы увековечены в произведениях, вошедших в сокровищницу мировой литературы.

Литература:
1. Белинский. ПСС. Т.3. М., 1953.
2. Вахидова М.А. Тайна рождения поэта // Сибирские огни, 2008.
3. Вейденбаум Е.Г. Кавказские этюды… – Тифлис. 1901.
4. Вопросы истории. 1956, №7.
5. Вяземский П.А. Письмо к А.И.Тургеневу.
6. Гайтукаев К.Б. В пламени слова. –Грозный. 1989.
7. Жирмунский В. Байрон и Пушкин. –Л. 1924.
8. Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. –
М. 1963.
9. Сочинения и переводы капитана А.А. Шишкова. – СПБ, 1834.
10. Толстой Л.Н. ПСС.Т.3.
11. Там же. Т.3.
12. Там же. Т.6.
13. Услар П. Кое-что о словесных произведениях горцев. / Сборник
сведений о кавказских горцах. – Тифлис, 1868. Вып. 1.
Sabr 10.01.2016 00:29:45
Сообщений: 7254
Поэзия как диета для усвоения мира

Пока литературный мир мрачно проводит Год литературы, наблюдая то за тем, как старейший журнал «Звезда» собирает деньги на продолжение существования, то за разнообразием потёмкинских литературных фестивалей, необходимых для быстрого и точного освоения неких бюджетов, то за лишёнными надежды выступлениями старых знакомых на конференции «Журнальная России», мы хотели бы освежить эту сгущающуюся атмосферу прямым вопросом: вы могли бы пояснить, зачем читать? Уточним: зачем взятому наугад человеку, проживающему здесь и сейчас в этой стране и культуре, читать стихи — то, что и так читается меньше всего? Прямота вопроса — штука неприятная, но его стоит так поставить хотя бы для того, чтобы диагностировать: ответ на этот вопрос массовому российскому читателю сегодня недоступен. Сегодня не существует похожей на большую конфету идеи чтения, которой можно было бы осчастливливать хоть каждого встречного. Её нет — и это многое объясняет. Потому что во все эпохи эта идея имела довольно внятные очертания.

Давайте поупрощаем понимание поэзии. В карамзинскую эпоху поэзия — сердцевина галантной культуры, которой должен владеть любой претендующий на образованность и место в свете человек. Для поколения Жуковского и Андрея Тургенева — часть напряжённой внутренней работы по самосовершенствованию. Для Пушкина — «божественный глагол» всепонимания в сочетании с «благородной простотой» выражения. Для Лермонтова — поле борьбы внутри титанической личности. Для Фета — чувственная, выключенная из разумного мира красота. Для Некрасова — острое гражданское зрение. Для Брюсова — короткий путь в мировую культуру. Для Блока — губительное предчувствие, прозрение о мире. Для Маяковского, как ни крути, — социальный заказ, сначала в футуристическом, потом в советском смысле. Для Мандельштама — «пучок смыслов», торчащих одновременно и отовсюду. У Есенина — последняя исповедь. У Пастернака — особый взгляд и путь художника. Для Евтушенко — публичный гражданский жест. Для Вознесенского — жест утверждения «поэтического взгляда» в социуме. Для Бродского — частный взгляд на общую метафизику. Для Высоцкого — голос другого человека, как правило, способного на поступок. Для Рейна — музыка земного и жалкого мира. Для Кушнера — поучительно неупущенная деталь. Для Чухонцева — тонкая линия мучительного земного мира, над и под которой — непознаваемое. Эту «историю русской поэзии в предложениях» можно продолжать, дополнять именами, уточнять. Но даже в таком виде эта история должна свидетельствовать о том, что у истории русской поэзии имеется большой запас идей относительно того, чем может быть поэзия.

В постсоветский период поэзия колеблется между двумя статусами — либо она высокий язык узкого профессионального цеха, либо экспериментальная социально-языковая лаборатория. Для внутреннего пользования такие представления о поэзии сгодятся. А к людям с ними идти неловко. Они-то тут причём? Между тем, в Год литературы по меньшей мере нормально размышлять о том, как донести до читателя идею поэзии. Поскольку цех, поживший некоторое время сам с собой, по большому счёту, пришёл к осознанию кризиса. О его сути много сказано — цех потерял массового читателя, проел материальные ресурсы, в какой-то мере оказался обобран, лишился критического авангарда и просто кадров. И вот мы хотели бы добавить ещё один штрих к портрету кризиса — дефицит идей. При этом ответ на вопрос, зачем читать поэзию сегодня, должен породить именно цех. Потому что странно было бы ждать, что такая идея будет отлита в Министерстве культуры или правительстве, — должен же чему-то учить отечественный опыт.

Конечно, можно ничего и не менять. Как говорят интеллигентные люди, когда нужно объяснять, ничего не нужно объяснять. К тому же есть цифра, к которой цех постоянно апеллирует, — читает поэзию один процент населения. Замечательно. Но кто-то, наконец, должен сказать о том, что нет никакого одного процента читателей поэзии в России. Более того, если бы в стране с населением более 140 млн человек был 1% читателей, тут не было бы тиражей сборников у ведущих поэтов величиной от 500 до 1000 экземпляров. Один процент — это другой уровень развития цеха, безусловно желаемый уровень. Но этот уровень достижим только в случае, если столь популярное с некоторых пор самовыражение будет увязано в одну цепь с чтением и пониманием. Как это сделать?

Сегодня поэзия в лучшем случае имеет статус некоей субкультуры — с отрывом проигрывая таким заморским увлечениям, как, например, йога. Это при том, что вряд ли кто будет спорить с тем, что русская поэзия по праву пребывает в статусе великой — по мировым меркам. Мы сегодня говорим о современной поэзии как об узкой культурной нише, подавляя желание высказаться о неестественности этой ситуации. Конечно, узкая, но — не настолько, чтобы малотиражный сборник известного русского поэта распродавался несколько лет.
Всё это — затянувшееся предисловие к тому, чтобы предложить понимание поэзии, которое выгодно цеху и которое, возможно, будет понятно за его пределами.

В русской светской традиции ещё со времен Тредиаковского укрепилось понимание поэзии как определённого состояния души человека. Это не о тех вышедших в тираж образах поэтов, которые обязаны быть странноватыми, бледными, склонными к эпатажу и суициду. Нет, можно вернуться к истокам: поэзия — плодотворнейшее состояние открытости, эмоциональной и умственной, временной и пространственной, инстинктивной и культурной. Это то, чему сопротивляется современный мир, поделённый на мелкие фрагменты самыми разнообразными аналитическими машинами. Точно так членится и человеческое сознание, загоняемое в прокрустово ложе любыми бытовыми и профессиональными языками. А в поэзии возможно собирание мира и человека назад. Назад — к гармонии!
Изучение и освоение языка поэзии, думается, в наше время имеет глубокий антропологический смысл — уж точно не меньший, чем у йоги. Объяснить клерку, зачем ему читать сладкоголосые трели Фета, очень трудно, а вот предложить ему освоение языка, открывающего загнанное в рамки корпоративной культуры сознание, — это перспективнее, это — его язык. Люди у нас в последнее время стали больше заботиться о себе — о здоровье, физическом и психическом состоянии, о знании языков. И кажется, вспомнить о том, что хорошо понимал ещё Тредиаковский, сейчас — самое время. Поэзия сегодня очень нужна в самом простом и утилитарном смысле. Смысле умственной диеты, которая позволяет сохранить хотя бы идею целого человека и связного мира. Здесь и работа над собой, без которой не бывает чтения, и цель, в которой заложены такой оптимизм и энергия, что можно идти с поэзией в школы, университеты — куда угодно: её поймет любой.

Prosōdia 2015, 3
Sabr 31.01.2016 00:56:51
Сообщений: 7254
«Наша задача – обеспечить книге голос»
Литература / Литература / Книговорот







«ЛГ»-ДОСЬЕ
Денис Котов – основатель и генеральный директор Петербургской книжной сети «Буквоед». С 2006 года является заместителем председателя Санкт-Петербургского филиала Российского книжного союза. С 2010 года – член Совета по образовательной политике Комитета образования Правительства Санкт-Петербурга. В 2000 году Д.А. Котов открыл собственный бизнес, создав компанию «Буквоед» и открыв первый книжный магазин будущей сети.

– Итоги Года литературы – ваша субъективная оценка? Какие позитивные изменения для книжной индустрии вы можете отметить? Что осталось за границами года, что не реализовано?
– Самый значимый результат – привлечение внимания чиновников и госорганов разных уровней к проблеме чтения. Наконец стали осознавать, что чтение связано с уровнем владения русским языком, уровнем национальной культуры, отчасти даже с уровнем национальной безопасности и, безусловно, с уровнем национальной идентичности, которая и возникает из освоения литературы, будь то художественной или научно-популярной. Также не остались в стороне и некоторые бизнес-структуры. Например, Аэрофлот на всех рейсах информировал о событиях Года литературы, рассказывал пассажирам – и россиянам, и иностранцам – о ключевых писательских именах, по сути, брендах России. В каждом регионе утверждалась своя программа, где-то она была действительно содержательной, где-то больше дутой, но мероприятия проходили везде.

У власти наконец появилось представление о более-менее реальном состоянии дел. После исследования, проведённого Книжным союзом, стало очевидно: мы находимся в кризисе, обусловленном деградацией книжной инфраструктуры. В целом по стране количество книжных магазинов сегодня находится на исторически минимальном уровне, и внутри Года литературы оно значимо не увеличилось. Наоборот, наблюдается тенденция к дальнейшему сокращению.

Я знаю, что объединённая розничная сеть «Буквоед», работающая под этим брендом в Северо-Западном регионе и под брендом «Читай-город» по остальной России, открывает новые магазины, чего не делает подавляющее большинство книжных сетей, потому что дорогие кредит и аренда, а уровень спроса просто не позволяет их обеспечивать. Наш опыт показывает, что можно расширяться, но это сложная технологическая и маркетинговая задача, которую не решить малому и среднему предпринимателю, у которого нет такого накопленного потенциала – профессиональных команд и опробованных технологий, готовых информационных систем, бренда.

С точки зрения событийной произошёл мощный всплеск, с точки зрения инфраструктуры мы остались на уровне стагнации или дальнейшей деградации инфраструктуры. Деградация инфраструктуры влечёт падение объёмов среднего тиража книги, снижение тиража повышает себестоимость книги и повышает её розничную стоимость в магазине, что закономерно выдавливает оттуда читателей с невысоким уровнем дохода. Но главными конкурентами сегодня для книги и чтения являются телевизионные технологии, которые гипнотизируют сознание огромного числа людей. Где-то два с лишним часа в день в среднем россиянин смотрит телевизор, от 45 минут до часа проводит в интернете и только около 15 минут за чтением книг – это исследования 2014 года. Цифры свидетельствуют о явном нездоровье нашего общества.

– Можно ли сказать, что Год литературы был во многом для читателей, но не для книгоиздателей и книготорговцев? То есть они по-прежнему остались каждый сам за себя? Так получается?
– Так и не так, потому что у писателя, издателя и читателя есть единый интерес. Читатель хочет читать хорошую литературу, издатель – её выпускать, книгораспространитель – продавать, в этом смысле все стремятся к хорошей литературе, причём не так важно, какая это литература – художественная, деловая, историческая или детская. Можно сказать, что книготорговцы занимаются распространением книжной культуры, и их надо всячески поддерживать, но, с другой стороны, они, как люди грамотные, зачастую достаточно самостоятельны, чтобы уверенно стоять на своих ногах.

Чтобы вернуть статус самой читающей страны сегодняшних бюджетов, оргструктур и нынешнего количества людей вполне хватит, нужна лишь координация всех ветвей власти и общественных структур. Тогда мы сможем достигнуть целей, сформулированных на 4-м Международном Санкт-Петербургском культурном форуме: через пять лет более 70 процентов россиян должно читать с частотой хотя бы девять книг в год. На мой взгляд, девять книг в год – это тот санитарный культурный минимум, который необходимо поддерживать в обществе, чтобы и владение русским языком, и уровень грамотности, да и производительность труда росли. Ведь для того чтобы работать эффективнее, для решения новых задач нужно иметь не только высокий уровень компетенции, но и богатую систему образов. В этом смысле литература – как главный тренажёр по формированию самостоятельного образного мышления – незаменима.

– Как для компании «Буквоед» прошёл Год литературы?
– Компания изначально развивается в Северо-Западном регионе. Из Петербурга мы добрались и до Калининграда, Мурманска, Вологды, Петрозаводска, Архангельска – достаточно большое количество городов, в которых мы открыли новые книжные. В 2015-й – в Год литературы – мы поставили рекорд: открыли 17 новых книжных магазинов, теперь всего их у нас – 92. И мы видим перспективу дальнейшего их открытия, чтобы восстанавливать количество читающих людей, особенно в удалённых от Питера регионах. Например, был открыт магазин в Кондопоге, это 30 тысяч жителей, достаточно депрессивный регион, но там теперь есть свой книжный.

– В чём принципиальное отличие «Буквоеда» от других книжных?
– «Буквоед» где-то с 2004 года перестал конкурировать с другими книжными системами и вышел с концепцией конкуренции по отношению к телевизору, интернету и алкоголю. Для этого мы открыли несколько круглосуточных объектов, их у нас в Санкт-Петербурге семь. Появился крупнейший с перестроечных времён книжный магазин в России – «Парк культуры и чтения» на Невском, 46. Он работает 24 часа, содержит в себе кофейню со сценой, пространство для чтения и общения. Там и на других объектах сети проходят около ста мероприятий в месяц – от встреч с писателями до музыкальных концертов, презентаций, мастер-классов, диспутов, – которые посещает огромное количество людей, поскольку всё носит бесплатный характер. Мы этим занимаемся уже больше десяти лет и считаем, что вносим определённый вклад в общую культуру и формируем новый тип книжного пространства, где совмещаются магазин и Дом культуры.

– Что можно сказать о состоянии книжной отрасли в Северо-Западном регионе? Оказывают ли поддержку органы власти книжному делу и содействуют ли открытию каких-либо других книжных магазинов, кроме «Буквоеда»?
– Взаимодействие и с питерским правительством и с руководством других регионов можно назвать благоприятным. Мы видим, что в Петербурге проводится достаточно системная книжная политика, что Санкт-Петербургский Международный книжный салон развивается – и по количеству посетителей, и по качеству мероприятий. Поддерживаются и общественные организации, в том числе Российский книжный союз. Всё это формирует хороший фундамент для развития как малых, так и средних предприятий книжной сферы. Те, кто сам что-то делает, зачастую нуждаются не в помощи сверху, им нужны спокойные условия работы, отсутствие каких-то кардинальных вмешательств или просто благоприятное коммуникационное поле. Что касается малых книжных предприятий, статистики у меня нет, но количество их точно не растёт, большинство из них чувствует неуверенность в завтрашнем дне. Но, например, такая старинная структура, как Петербургский книжный клуб в ДК им. Крупской, по-прежнему существует, туда всё так же идут люди; отстояли и обновили классический центральный магазин в Доме Зингера. Единственная крупная потеря – Дом военной книги на Невском проспекте, дом 20. Росимущество решило, что аренда от ресторана более выгодна, чем от книжного.

– Как вы относитесь к тому, что сейчас в интернете можно практически всю литературу найти, скачать и прочитать бесплатно? Является ли это ощутимой угрозой для книжного бизнеса?
– На мой взгляд, отношение бумажной и электронной книги – это очевидно и мне, и многим аналитикам – носит комплиментарный характер, идёт взаимное дополнение. Прогнозы производителей электронных читалок, гаджетоманов и левополушарных людей, которые смотрят на мир сугубо технически, не оправдались. Всем стало ясно, что книжная инфраструктура и в мире, и в России будет существовать и развиваться дальше. Даже в самых продвинутых рынках типа американского достигнуты пределы роста электронного чтения и объёма продаж ридеров. При этом мы видим, что обрушения мировой книгоиздательской и книгораспространительской индустрии не произошло. Книга – вообще интересная сущность, она постоянно адаптируется к реальности. Появляются книги, которые читают детям сказки вслух, и одновременно в них присутствуют печатные страницы; появляются книги, которые можно брать в ванную. Не удивлюсь, когда в корешок книги можно будет вставить наушники и, читая книгу, прослушать либо музыкальные композиции, либо аудиоверсию текста. Опять же существует направление аудиокниг, не очень крупное, но развивающееся. Книга как сущность пребывает в разных агрегатных состояниях, как и вода: есть бумажная, есть электронная, есть аудиокнига. Я вижу, что многие, кто сгоряча бросил бумажную версию, начали к ней возвращаться после «отравления» большим объёмом электронных текстов. Мобильные электронные устройства – более удобный формат доступа к информации, которая подаётся в виде коротких сообщений. Понятно, что к тому знанию, которое лежит в книге, так просто не подобраться, надо зачастую прочитать её от корки до корки, чтобы увидеть всю картинку, потому что смысловые мозаики, особенно у лучших писателей, что их можно увидеть только на расстоянии прочитанной книги.

– Значит, о судьбе бумажной книги переживать не стоит, она выживет?
– Стратегически – не стоит, но понятно, что если она будет по-прежнему очень тихой, то есть никак не будет заявлять о себе, то тогда, конечно, сложности и проблемы неизбежны. Наша общественная задача – всех книжников, людей, которым небезразлично развитие культуры, – обеспечить книге голос или поддержку.

– Вы сказали, что бумажной книге нужно заявлять о себе, не оставаться в тени, привлекать к себе внимание. Какие книги, судя по рейтингам продаж «Буквоеда», заявляют о себе громче всех?
– В прошлом году открыл интересную для себя информацию: за последние три года абсолютным лидером продаж в «Буквоеде» оказался Рэй Брэдбери, что, конечно же, с первого раза ошарашивает. Но стоит вспомнить «451 градус по Фаренгейту» или «Вино из одуванчиков» – эти книги помогают разобраться в общественных процессах, в социальной психологии. Отсюда их актуальность. Ведь читатели отличаются от других тем, что, прислушиваясь к мыслям авторов, ведут непрерывный духовный поиск. Тут же и Эрих Мария Ремарк, и Достоевский – такова верхушка рейтинга, и мне не стыдно за наших читателей, за интеллектуальную элиту общества.

Безусловно, мы видим в хит-парадах и книги типа «50 оттенков серого». Но их наличие в рейтингах точно не говорит о том, что это генеральный мейнстрим, определяющий архитектуру интересов читателя. Всегда была мода на яркие маргинальные истории, их читают даже интеллектуалы, чтобы разобраться: а что же там такого под обложкой, что привлекает массового читателя? Да, по-прежнему в числе лидеров и Дарья Донцова, и авторы популярных детективов, они постоянно входят в топ-20. И, на мой взгляд, здесь нет ничего плохого, потому что самое главное – сохранить навык чтения у максимально широкого круга людей. Мы в «Буквоеде» на базе сайта решили создать специализированную социаль­ную сеть для читателей, где люди могут поделиться впечатлениями от прочитанных книг, порекомендовать понравившиеся, сформировать собственную библиотеку, показать свой пройденный читательский путь и наметить дальнейший маршрут. Облегчать навигацию в мире книг необходимо, ведь Россия по-прежнему находится на третьем месте – после англоязычного мира и китайского – по количеству наименований, издаваемых за год. Это говорит о том, что у нас в стране широчайший спектр интересов. Более 100 тысяч наименований печатается ежегодно по стране, только в «Буквоеде» ежемесячно продаётся около 90 тысяч наименований. Но хотя спектр, повторюсь, очень широкий, слой людей, который его реализует, достаточно узкий. Задача книжников сейчас – расширять этот культурный слой, который в перспективе обязательно привнесёт порядок и в экономику, и в духовную сферу нашей Родины.

– Что вы сейчас читаете? И какая литература оказывает на вас наибольшее влияние?
– В первую очередь влияние оказывает не художественная литература. У меня начато несколько книг, читаются они с разной скоростью. Последняя из начатых написана Джидду Кришнамурти, это достаточно известный в философских кругах мыслитель, я его произведения считаю для себя опорными. Стараюсь дочитать «Основы психолингвистики», которая позволит мне лучше разобраться с главным инструментом моей работы – с языком, – с точки зрения его конструктивной функции и творящего предназначения. Потому что я, как и любой другой человек, являюсь управленцем своей жизни, а кроме того, являюсь управленцем большой компании, и потому моя мысль, слово – они определяют моё будущее. Думаю, что чем больше людей поймёт, что русский язык – это не просто грамотность, это фабрика, где производится наша реальность, тем меньше мы будем друг другу хамить, ругаться друг с другом и – как следствие – воевать.

Беседовал Владимир АРТАМОНОВ
Sabr 04.02.2016 04:50:29
Сообщений: 7254
Андрей Русаков
Ответственность культуры и культурное многообразие


Русаков Андрей Сергеевич, обозреватель издательского дома «Первое сентября», директор АНО «Агентство образовательного сотрудничества», автор книг «Эпоха великих открытий в школе девяностых годов» (СПб., 2005), «Уходящие перспективы. Школа после эпохи перемен» (М., 2000, 2-е изд. — СПб., 2014), «Школа перед эпохой перемен. Образование и образы будущего» (СПб., 2014).

Глава I. Культура и беспомощность
1.
«Вся моя Россия умещается у меня в голове и в моей домашней библиотеке. Моя Россия — это Россия Пушкина и Тургенева…» Теперь повсеместно то читаешь, то слышишь нечто подобное. Или еще так: «Сущность нашей страны — не безмозглые вожди, окруженные холуями и палачами, а Набоков, Булгаков, Ахматова, Мандельштам, Бродский. Они останутся во времени, они и будут Россией, даже если из-за глупости правителей такое государство однажды перестанет существовать…» И прочее в том же роде об ужасной политике, жуткой истории, отвратительном обществе и прекрасной русской культуре, в которую можно спрятаться по детскому принципу «Я в домике».
Итогом русского культурного развития словно оказывается иллюстрация к антиутопии из «Машины времени» Уэллса, где злобные подземные морлоки живут в симбиозе с милыми интеллигентными элоями, которые лишь чуть пугаются, если кого-то из них утаскивают на ужин, и торопятся о том забыть, скрываясь, чтобы щебетать в уютных кущах.
В фокусе общественного внимания не наблюдается ни рациональных проектов конструктивных действий, ни даже намека на здравые, адекватные реальным обстоятельствам позитивные образы завтрашней России. Крах общественных ориентиров — момент профессиональной ответственности гуманитарно образованных людей; именно их знания и умения теперь наиболее востребованы. Как поступают офицеры в отставке, когда начинается война? Чего ждут от врача, которого будят среди ночи ради спасения больного? Но когда общество утрачивает здравые ориентиры и вместе со страной сползает в пропасть, чего ожидать в России от «людей культуры»? Только того, что они произнесут ряд гневных фраз и уедут перечитывать Тургенева в Баден-Баден или еще какую «внутреннюю Монголию». Но если за будущее сражаются только негативные сценарии, то никакая правильная Россия, «завещанная нам Пушкиным и Тургеневым», уж точно ниоткуда не возникнет.
Мы вступили в годы национального позора, за которые будет мучительно стыдно будущим поколениям русских людей. Через два десятка лет оправдания: «А я Тургенева читал», «я — как завещали: лучше жил в глухой провинции у моря», «я же каждый год на митинг выходил» и т.п. — прозвучат ничуть не лучше рассказов про то, что «нам же такое по телевизору говорили! все верили, ну и я отчасти…»
Никого лично ни в чем не упрекаю. Менее всего готов кого-либо осуждать за недостаточно активную жизненную позицию, понимаю и поддерживаю эмиграцию тех, кто разумно предпочитает уехать. Речь здесь не о гражданской позиции, а о параличе интеллектуальной работы, о внезапном исчезновении культурных ресурсов для нее.
Вдруг что-то не так именно там: «в России Тургенева»? Если национальная культура воспитывает лишь агрессивных идиотов, тихих обывателей и людей, которые в решающие для страны годы могут лишь наблюдать, рефлексировать и возмущаться, то, быть может, что-то не так с этой культурой? Или — как минимум — в наших с ней взаимоотношениях?


2.
а) Но разве культуру должно мерить ее общественной «отдачей»?
Отчасти — да, должно.
б) Но разве мы можем выбирать свою культуру по своей воле?
Отчасти — да, можем.
Пусть даже культура («возделывание» по первоначальному смыслу латинского слова) обращена прежде к личному, нежели к общему, к «возделыванию» человека прежде, чем к «возделыванию» народа, но само сочетание слов «национальная культура» указывает на факт вольной или невольной ответственность культуры за историческую судьбу народа, ее создающего и ею создаваемого. Кто-то готов видеть в культуре лишь сокровищницу артефактов для эстетического удовольствия и душевного развития; их право. Но эта статья обращена к тем, кто признает конструктивную роль национальной культуры для жизнеспособности страны:
· для национального взаимопонимания,
· для вменяемости общественных отношений,
· для выработки ориентиров общественной мысли.
Увы, перечисленные задачи в России едва ли выполняются, а предлагаемые «классической» русской культурой координаты все хуже ложатся на карту реальности. «Лучи света» и «темные царства», «народ и интеллигенция», «Европа и Россия», «Долой самодержавие!» или «За царя и отечество», «дворянство и большевизм», «Петр и Пугачев: власть и стихия», «Маленький человек и безжалостный мир», «Хорь и Калиныч», «Штольц и Обломов», «Героический бунт и теория малых дел», «Тварь я дрожащая» или «будем как Солнце» и т.д. — в вариациях на подобные литературные темы полтора столетия бился прибой живой мысли, исторических драм, судьбоносных решений. А теперь вода ушла. Осталась словесная пена, взбиваемая инстинктами «культурного воспитания».
Русская классика и в наши дни отзеркаливает множество узнаваемых архетипов, над которыми можно потешаться или которыми ужасаться, но не позволяет даже формулировать рабочие вопросы, подразумевающие возможность толковых решений, а не только патетических реплик.
Когда же символический язык культуры оказывается недееспособным, его роль с удовольствием берет на себя altеr ego русской «высокой» культуры, ее «черный человек» — незатейливая мифология имперского нарциссизма, убогого поклонения насилию и веселого презрения к человеческому достоинству и жизни.
«Вознесение» в фэнтезийные построения на мистические и/или геополитические темы вкупе с падением в пещерный примитивизм при выборе инструментов социально-политического действия — естественный результат отсутствия «общественной отдачи» от культурного наследия.

3.
Теперь о выборе. Мы не можем легко поменять культуру, но можем по-другому ее увидеть, по-другому осознать.
Многовековая национальная культура всегда значительнее того, что под ней в какой-то период интуитивно подразумевается большинством. Здесь уместна аналогия со спектром видимого света: глаза фиксируют лишь узкую часть диапазона реальных электромагнитных волн — ту, на которую они настроены. Так и культурное восприятие настраивается общественными традициями на свою «длину волны», позволяя воспринимать в качестве значимого лишь избранный слой культуры.
Мы не можем по своему произволу заменить русскую культуру другой, но вольны перенастроить свой взгляд, опознать, «расцветить» прежде «невидимые» части спектра. Тогда у нас есть шанс обнаружить качественно иные стратегии культурного мышления, множество нетривиальных ориентиров, неожиданные модели социально-культурных решений, — опирающиеся притом на родную для нас почву.
На самом деле «переоткрытия» культурного прошлого — норма национального развития.
Два масштабных отечественных примера:
· русская средневековая иконопись — которая для Пушкина и его друзей вовсе не представлялась искусством — была переоткрыта к началу ХХ века в качестве уникального достояния мировой культуры;
· русская религиозная философия, к которой небрежно и полуиронично относились современники, запретная и забытая почти все советские годы, в конце 1980-х вдруг торжественно воскресла и стала одним из главных идейных ресурсов эпохи перестройки1 .

«Высокая литература» два столетия ощущалась в России не только главным «нервом» восприятия современной жизни, но и главным источником общественного самосознания. Теперь нам жизненно важно обнаружить в качестве актуального творческого наследия гораздо более сложную картину русского культурного опыта.
Тема этой статьи требует аккуратного подбора слов и уточнения многих нюансов. Вряд ли это во всем получится — тем более, что обобщенное изложение принуждает к лаконичности. Вынужден заранее просить прощения за недостаточную корректность иных формулировок, за то, что буду опускать многие справедливые оговорки — увы, при беглом и широком обзоре этого не избежать.
Дальнейшие рассуждения я представлю в виде трех блоков тезисов с короткими комментариями-пояснениями.
Первый блок — иллюстративный и ретроспективный: о неслучайности явных трудностей с применением «культурных кодов» по-школьному понимаемой русской культуры в сегодняшних общественных отношениях.
Второй — указание на другие мощные слои культурной традиции, подсказывающие, как можно иначе «вырабатывать язык взаимопонимания», на основе чего формировать качественно иные образы будущего.
Третий (в связи со вторым) — варианты новых акцентов в поиске социально-культурных тактик и стратегий, в осмыслении общественных перспектив.


Глава II. Почему культура перестала «срабатывать»
Дальнейшие тезисы не носят полемического характера; я стремлюсь не доказать, а показать. Моя задача — попытаться поместить в центр внимания то, что обычно замечают в лучшем случае «боковым зрением», обозначить это как ресурс для осмысления возможных образов лучшего российского будущего и способов движения к нему.
Но предварительно придется хотя бы пунктиром обосновать, почему «привычная» русская культура («школьная», «интеллигентская», «высокая» — нелегко подобрать точное слово, когда пытаешься отграничить то, что принято воспринимать самодостаточным и всеобъемлющим) закономерно перестала «срабатывать».
Вот три (задолго до меня замеченных) особых качества той системы координат, в связи с которыми раскрывается нам «высокая» русская культура. Перед нами:
а) культура имперская,
б) культура литературоцентричная,
в) культура, «вертикально ориентированная».
По этим разделам и пробежим глазами.


Первый cюжет: Фантомные боли империи
и имперские фантомы культуры

Вот ряд характерных черт, которые накладывает имперская традиция на «высокую» русскую культуру, придавая ей сегодняшнюю общественную беспомощность.

1. Пространство культуры очерчено властью.
«Родной дом» русской культуры воспринимается не как пространство расселения народа или историко-географическое «ядро» нации, а как территория внутри имперских границ2 . Внутри них — все наше, уже завоеванное. Зато за границами империи — все чужое, «эмиграция и ностальгия».

2. Варианты отношений с государством: бунт, восхваление, смирение.
Доминируют три культурных архетипа гражданской позиции: или пылкая солидарность с властью — или смирение/убегание «в широкошумные дубровы» — или противостояние и бунт. Спокойный диалог с государством или же строительство общественного пространства по-своему и независимо от государства у нас — нонсенс.
Жизнь-восторг и жизнь-протест, жизнь-страдание и жизнь-умиление — естественные культурные состояния. Жизнь-работа (в том числе духовная), жизнь-сотрудничество, жизнь-домостроительство, жизнь-радость, жизнь-понимание — куда более экзотичны.

3. Отношение к политике — мистически-напряженное.
Политика глазами культуры — это действия центральной власти и действия против нее. А все доступные для практического наблюдения, понимания, диалога средние и нижние уровни политики — лишь приводные ремни централизованной государственной воли, иногда оттененные случайными человеческими качествами отдельных чиновников/командиров/наместников.
Политика если и поворачивается, то «вся вдруг» и всегда непредсказуемо.
Заоблачные высоты имперской власти не рациональны, а мистичны. В отношении культуры к политике нет места разумности и ответственности.

4. В империи важны столица и фронтир. Внутренняя провинция — инертна и единообразна.
«Высокая русская культура» всецело завязана на Москву и Петербург. Для нее существует жизнь столичная, жизнь провинциальная и «военный фронтир» (Кавказ, Польша, Туркестан, Дальний Восток, линии фронта на конкретных войнах и т.п.). Провинция (вся! — на одной шестой части суши!) воспринимается и обсуждается почти единообразно; легкий экзотизм Сибири или Малороссии только подчеркивают базовое единство взгляда3 .
Бажов, Писахов, отчасти Платонов — насколько ярки исключения! Но они лишь намекают, сколь многоликой могла бы предстать иначе организованная русская словесность4 .

5. Ироническое отношение к «провинциальным недокультурам».
То «пограничье», которое мыслится как фронтир — Польша, Грузия, Армения, в меньшей мере Финляндия и Средняя Азия — все-таки в центре культурного внимания и уважения. А вот те, кому суждено было оказаться «в тылу» — культуры Украины и Белоруссии, практически все национальные культуры нынешней России — в качестве серьезных явлений не воспринимаются. Судьба «провинциальных недокультур» — обогащать общеимперскую культуру, «сливаться в русском море». Служить для нее этнографическим материалом.
Глухота людей русской культуры к культуре украинской (бурно, ярко и убедительно разворачивающейся последние полтора столетия) уже не просто выглядит парадоксальной дикостью, а стала первой из сдетонировавших предпосылок русской национальной катастрофы. Пренебрежительная глухота к национальным культурам российских народов — столь же изумительна и столь же чревата бедой.

6 . Привычная самооценка: русская литература — великая сверхдержава мировой культуры. Она самодостаточна, а ее вклад в мировое культурное развитие соразмерен военной мощи российской/советской империи.
Пока культура молода и плодотворна, пафос собственного величия — хороший катализатор развития. С годами полезна большая адекватность. Особенно теперь, когда можно подводить итоги фактического воздействия русской литературы на мировую культуру ХХ века.
Что мы обнаружим? Огромно влияние Л.Н.Толстого — похоже, его значение для развития мировой художественной мысли перевесит вклад всей прочей русской изящной словесности вместе взятой5 . Половина оставшегося влияния придется еще на два-три имени: Чехов, Достоевский, полуанглийский Набоков. Совокупное влияние на мировую культуру прочих русских писателей едва ли превзойдет влияние литератур чешской или норвежской — литератур замечательных, но нимало не мыслящих себя культурными империями и самодостаточными сокровищницами ответов на любые вопросы.

7. Империя приучает мыслить рангами и регламентами, имперская литература — социальными типами и риторическими формулами.
Национальное государство может позволить себе опереться на общественные структуры, на гибкие механизмы обратной связи, на внимание к особенностям и подробностям. Империя не будет вникать в калейдоскоп ситуаций и не способна доверять кому-либо; в ней задаются простые и прочные повсеместные модели, алгоритмы, правила субординации. У империи — регулярность, чины и формы; у русской литературы — типичные представители, всеобщие идеи, узнаваемые положения.
«Высокая» русская культура в унисон имперскому стилю воспитывает в людях стремление свести конкретную ситуацию к известным схемам и архетипам; приучает развешивать ярлыки из общей культурной логики, а не пытаться понять ситуацию «по месту и времени», взглянуть на нее как на уникальный феномен6 .

Второй сюжет. Цена литературоцентричности
Литературоцентричная эпоха русской культуры очевидно завершилась (попробуйте, к примеру, вообразить современную русскую поэзию организующей силой культурного пространства страны). Но тип восприятия культуры вполне прочен.
«Литературоцентричность» интуитивно понимают как резкое преобладание словесности над музыкой, пластическими и изобразительными искусствами. В таком перекосе культурных акцентов есть свои проблемные стороны (припомним дисгармоничность внешнего вида большинства наших городов и поселков), но более существенно другое. «Литературный» взгляд на мир подавляет в русском культурном воспитании многие другие, не менее необходимые практики организации мышления, самосознания и взаимопонимания людей.

1. Литература подменяет собой религию и философию.
Любая европейская литература нового времени энергично вторгается в вопросы религии и философии, но мало у каких народов она по существу вытесняет их из культурного пространства, находится не в диалоге с ними, а замещает их собой.
Работа философа предельно строга и требовательна к интеллектуальным построениям; религиозное обсуждение жизненных вопросов сдерживается церковной традицией, аккуратностью изложения и моральными ограничениями. Но правила интеллектуальной дисциплины кажутся неуместными тем, кто привык строить мысль по литературным образцам с их установкой на художественное наитие и образную убедительность.
Привитая вольность литературного мышления дарит русским образованным людям «легкость в мыслях необыкновенную» в обсуждении вопросов любой серьезности и онтологической глубины.

2. Литература подменяет собой обществознание и гуманитарную мысль в целом.
Литературу привыкли воспринимать как общественного учителя, источник рецептов того, «как нам обустроить Россию». Хотя на такой вопрос вроде бы призван отвечать большой ряд гуманитарных исследовательских дисциплин — от географии до социологии, от семиотики до психологии, от экологии до методологии научного знания.
В проектировании «обустройства страны» странно вытеснять изящной словесностью мысли и труды тех, кто учился не «чему-нибудь и как-нибудь» (что нормально и даже естественно для писателя), а несколько более основательно, кто вещает истины не по наитию, а излагает их в виде результатов серьезной работы, научного кругозора, исследовательского опыта7 .

3. Литературное мышление подменяет собой правовое.
Привычка к бесправию в русской истории, конечно, не заслуга изящной словесности. Но в презрение к «формальному праву» она добавляет свою лепту. Традицию правового нигилизма литература усиливает своеобразным правовым утопизмом, умиляясь народной «жажде справедливости» в противовес европейскому «законничеству». Мол, милосердие и справедливость должны всецело торжествовать здесь и сейчас, иначе вся ваша жалкая юриспруденция — одно лицемерие.
Но закон никогда и нигде не торжествует безусловно; только идея закона, живущая в людях и их общественных отношениях, и порождает законосообразные практики, действия и поступки. Сначала закон оживает в людях — и только потом в государствах.
Когда же от представлений о праве отмахиваются как от иллюзии, то вскоре привыкают к тому, что искренняя эмоция — достаточное моральное основание для любого действия. Даже если последствия будут ужасны, а твое «чувство» навеяно очевидными внешними манипуляциями...
С этим очень удобно работать извне: посильнее нажать на регистр «праведной эмоции» — и воспитанный соответствующим образом человек чувствует себя вправе вершить любые преступления.

4. Исторические комплексы литературы программируют общественную закомплексованность.
В «литературоцентричную эпоху» русская культура вступила со зрелостью Пушкина и разгромом декабристов8 . Эта родовая травма «вшила» в нее роковое восприятие истории, комплекс общественно-политического поражения, болезненное расщепление взглядов на народ, государство и «образованный класс»9 , резкие перепады от радикализма к верноподданничеству и/или громко декларируемой аполитичности10 и т.п. Опыт взаимоотношений русской словесности и русской революции только закрепил эти невротизированные черты.


Третий сюжет. Вертикальная организация культуры:
ее привычная ненормальность
1. Модель вертикальной динамики: вверх — отбор гениев, вниз — «продвижение» их трудов.
Образ централизованного культурного строительства подобен имперскому: «наверх» жизнь выталкивает кандидатов в гении11 , вниз устремляется пропаганда их произведений.
Задача участвующих в культурной работе людей — послужить передаточными звеньями для передачи высокой культуры «в массы». А в целом русское образованное общество выглядит лишь фоном и ресурсом для деятельности «светил», оно обречено смотреть на окружение «гениев», как крепостная Россия на дворянство12 .
В реальности национальная культурная среда создается отнюдь не «передатчиками» и «пропагандистами достижений», а необычными и многогранными людьми, с уникальными судьбами и собственным значимым творчеством. Но зрение, настроенное скользить по «культурной вертикали», такую самобытность почти не замечает.
Характерна дистанция между столичной «культурной элитой» и миром трудовой интеллигенции: инженеров, учителей, врачей. Они рассматриваются не как основная часть культурного сообщества, не как соработники в создании культурной среды нации, — а лишь как «продвинутые потребители», досадное, но неизбежное «средостение» между «элитой» и мифологизированным народом.

2. Равнение на гениев.
Русская культура предстает прежде всего кругом вершинных литературных произведений и связанных с их создателями лиц и событий. Это кажется естественным: к кому присматриваться, как не к лучшим?
Да, биографии гениев — значимая часть национальной памяти; но если они начинают трактоваться как образцовые (что невольно и происходит), то с ролью учебных пособий справляются предсказуемо плохо.
Люди с гениальным призванием властно ведомы своим предназначением, множество вещей они «схватывают» не трудом понимания, а мгновенной интуицией, жизнь свою зачастую ведут на износ, на разрыв, на пределе физическом, нравственном, интеллектуальном; они готовы двигаться по «лучу судьбы», невзирая ни на что. Попытка подражания подобному жизненному стилю с большой степенью вероятности оказывается или разрушительной, или деморализующей.
Основная же стилистика многих тысяч созидателей культурного мира нации совсем иная: спокойная ответственность, вдумчивое сочетание решительности и осторожности, готовность считаться со многими и многим, заботливая внимательность не только к «провиденциальным собеседникам», но и к своим ближним.
Другие последствия равнения на гениев — в области гуманитарных исследований. Вот у нас великие поэты — а вот специалисты по ним. Вот гениальные музыканты, художники, физики и т.д. — и к ним приставлены соответствующие знатоки. Исследовательский (и соответствующий популяризаторский) аппарат настраиваются жестко специализированно. В результате те комплексные явления, которыми и держатся основные сцепления национальной культуры, или едва заметны, или сильно искажены (а то и вовсе невидимы).

3. Монолитность, закрывающая многомерность.
Русская поэзия (а во многом и вся русская художественная литература) двух прошлых столетий представляется нам практически единым произведением: она пронизана общностью сюжетов, ритмов, символов, идейных антиномий, пророчеств и их исполнений, перекличкой авторов и персонажей.
В этом ее великое художественное достоинство, огромная притягательная сила. Но эта же сила выступает и как затмевающая, заслоняющая собой отнюдь не монолитный, а многомерный характер русской национальной культуры в целом.
Когда на нашей памяти исчезла видимость круговорота культурных явлений вокруг привычного «литературного центра тяжести», то наглядная децентрализация культуры многими была воспринята как культурный распад. Оторопью от этого чувства отлично воспользовалось российское телевидение — оно взяло на себя функцию последнего симулякра централизованной культурной монолитности.
Степень убожества и инфернальности этой оси культурного единства показывает, что культуре в России больше не быть централизованной.
Вот только привыкнуть к тому, что твоя культура может говорить на очень разных символических, идейных и образных языках, — это отдельное открытие, отдельная душевная работа.
Другие миры русской культуры — не фон, не сырье, не обрамление, они — огромные явления, которые совсем иначе организованы, в которых мы обнаружим другие заботы, ценности, правила, способы самоорганизации.
О чем и поговорим далее.


Глава III. Русская культура на других частотах
Нашему обществу, чтобы выжить и удержать огромную страну в качестве своей общей родины, предстоит искать противоядия от большого ряда укорененных привычек:
· от культуры самоуверенного всезнайства,
· от культуры агрессивной сентиментальности,
· от традиции действовать «по наитию» там, где важно действовать по уму,
· от высокомерия к культурам большинства народов, с которыми суждено жить рядом,
· от нежелания присматриваться к той реальности, которая не соответствует нравящимся схемам,
· от общественно-политической невротичности,
· от привычки смиряться со сверхцентрализацией всего и вся.
Для этого потребуется разыскать то, на что мы сможем опереться. А для этого вспомнить:
· такую русскую культуру, которая не путает душевность, эмоциональность с духовностью, в которой принято соразмерять умозрительные построения и конкретные дела;
· русскую культуру, которая не состояла в симбиозе с имперским мышлением и не испытывает комплексов перед государством;
· русскую культуру, которая «горизонтальна» и объединена взаимодополняющим многообразием.

Эта главка — не каталог, а набросок, не строгий перечень, а первые приходящие на ум примеры автономных миров русской культуры, достойные обсуждения.
…«Областничество» и культура региональной идентичности. Культура научная. Культура крестьянская. Культура в «горизонтальном» рассмотрении: где «узлы» важнее «вершин». Культура педагогическая. Культура, созданная для мира детства...
Попробуем взглянуть на все это не как на периферию, а как на равноправные «центры сил», мощные основы для полицентричного («федеративного», если угодно) понимания национальной культурной жизни.


1. Культура в «горизонтальном» измерении:
когда «узлы» важнее «вершин»
Сперва взглянем на мир относительно привычных имен, но поменяем угол зрения. Наметим систему координат не по гениям, не по вершинам, а по тем личностям-явлениям, которые играли особую объединяющую и организующую роль в культурном пространстве.
В русской истории канонизирован лишь один образ человека универсальных культурных интересов — М.В.Ломоносов. Далее культурная преемственность привычно выстраивается уже «специализированно» по известному шуточному определению: «Ломоносов роди Державина, Державин роди Жуковского, Жуковский роди Пушкина, Пушкин роди Лермонтова, Лермонтов роди Некрасова…»
Но попробуем повести «силовые линии» культуры не по литературному лидерству, а по людям с особой многогранностью творчества и особым масштабом созидательного вклада в русскую культуру.
Какого рода фигуры возникнут перед нами?
Вот ближайший друг и наставник Державина — Николай Александрович Львов. Он значительный поэт, но, конечно, меньший, чем Державин. Оригинальный и выдающийся архитектор — но все-таки не столь масштабный, как Михаил Казаков или Джакомо Кваренги. Львов — замечательный ученый-исследователь и изобретатель «инновационных» строительных и отопительных технологий, но вряд ли войдет в число первых ученых века. А еще — музыкант, гравер, драматург, переводчик, издатель летописей, собиратель народных песен и основоположник пейзажного садоводства. Еще важнее другое: объединив множество сторон культуры в своей личности, он соединял между собой ключевых творческих людей эпохи. Состоялся бы тот же Державин без литературного, художественного и музыкального кружка, собравшегося вокруг Н.А.Львова? Не факт. И нелегко решить, кто из них послужил более необходимым звеном в развитии русской культуры.
Следующий не безусловный, но вероятный «универсальный герой» — Николай Карамзин, все-таки получивший достаточное признание и в представлениях не нуждающийся.
Кто далее? Я бы наметил так.
Директор Публичной библиотеки13 Алексей Николаевич Оленин.
Редактор журнала «Московский телеграф» Николай Алексеевич Полевой14 .
«Любомудр» Владимир Федорович Одоевский15 .
Историк и правовед Константин Дмитриевич Кавелин16 .
Все имена небезызвестные, но школьные учебники сообщают о них в лучшем случае парой строк.
Конечно, В.Ф.Одоевский — меньший писатель, чем Лермонтов или Гоголь; Н.А.Полевой менее тонок в качестве литературного критика, чем Пушкин, а слог Кавелина не претендует на художественность тургеневского. Но в остальном их исследовательские, теоретические и публицистические работы, взгляды на вещи, страницы их биографий, образ их жизни и круги общения — все это предстает, ей-богу, не менее ценным и мудрым, чем аналогичные сведения о Пушкине, Блоке или Достоевском, что уже полтораста лет перебираются тысячами исследователей по строчке под микроскопом и выставлялись миллионам читателей как образцы национального мышления и миропонимания.
Если равняться на перечисленные выше имена, то картина русской общественной мысли предстанет нам достаточно непривычно.
· Никакой «роковой обреченности» — торжествует уверенность в личной возможности каждого образованного русского человека влиять на будущее страны.
· Вместо интуитивных оценок и призывов — стремление к предварительному изучению предмета, рациональному расчету, взвешенному решению.
· Вместо «слушания музыки революции» — выработка способов согласовать, договорить, уравновесить интересы разных идейных и общественных сил.
· Вместо взгляда на прошлое как на историю вождей и народных масс — внимание к человеческому измерению истории, к отпечаткам личности и творческих усилий разных людей.
· Вместо умиления русским народом или испуганного презрения к нему — трезвая оценка и активное участие в его развитии17 .
· Вместо риторических крайностей в высказываниях — сочетание сдержанности суждений с их прямотой и независимостью.
· Вместо метаний от бунтарства к верноподданничеству — работа по «примирению начала свободы с началами власти и закона»18 .

Разумеется, предложенный список — лишь вариация на тему; выбор имен должен быть расширен и может быть оспорен — важно, что перед нами иной тип культурного лидерства.
Роль этих людей — не прорывная, а согласующая, примирительная для современных им противоречий, а в то же время — запускающая «долгоиграющие» культурные механизмы на десятилетия вперед.
Известен афоризм Лао Цзы: «Самый мудрый правитель тот, о котором знают только то, что он существует». Влияние лидеров «горизонтальной культуры» растворяется в сложных процессах, их «наставничество» незаметно, но плодотворность усилий громадна. Они вырабатывали культурные практики, задавали конструктивные способы сотрудничества (в том числе общества и власти), создали инфраструктуру выживания и развития культуры19 .
Но главное для нас — все-таки не личный вклад этих нескольких замечательных людей, а ярко выраженный на их примере тип культурного деятеля20 . Ведь в каждой губернии находились десятки людей, чьи действия и усилия были им созвучны, сонаправлены.
Лидерство такого типа людей неочевидно в масштабах всей России, но несомненно — в создании культурных традиций в масштабах местных и областных. Своих Пушкиных и своих Некрасовых во всех губерниях не заведешь; зато повсеместно обнаруживались свои Оленины, свои Полевые, свои Одоевские, свои Кавелины. Ведь главная ткань «провинциальной» культуры — не гениальные литературные произведения, а запечатленные в памяти людей усилия по обустройству осмысленной и одухотворенной жизни.
Реальная, действенная доселе русская культура XIX века — не только страницы поэтических книг. Это культурные артефакты, сохранившие свою особенную силу в каждом месте: от зданий до бытовых правил приличия, от опыта с умом организованных когда-то хозяйств и предприятий до собранных музейных экспозиций, от памяти о культурных событиях до традиций школьного обучения — все это возделывало и возделывает души и характеры множества людей. Это наследие позволяет нам доселе видеть в окружающих людях столь много доброго и осмысленного, когда, казалось бы, все должно быть глубоко безнадежно в стране с такой внешней историей, как российская.


2. Культура региональной идентичности
Здесь нам потребуется несколько «цветофильтров». В традициях сопричастности культурному ландшафту, историческому пространству, ценностям и нормам региональной идентичности — мы обнаружим целый ряд сцепляющихся друг с другом, но существенно различных слоев.

А. Краеведческий слой. Как только в России намечалось расширение «свобод», первой волной обновления жизни прокатывался внезапный и бурный расцвет краеведения: исследований, изданий, всеобщего интереса и соучастия. Так было в начале ХХ века, затем — в 1920-е годы, потом — в 1960-е; наконец, на наших глазах — в 1980-е. Но следом краеведение столь же внезапно стушевывалось, вновь откатывалось на третий план, вновь оборачивалось смешным факультативным занятием (разве что снабжающим очередное местное начальство декоративной атрибутикой). Чаще спад выглядел естественным исчерпанием интереса и административных ресурсов, но иногда (как в конце двадцатых) обеспечивался и специальным силовым разгромом.
Подозреваю, что сказывалась внутренняя логика сюжета.
Первый такт очередной волны любознательности выносит в центр краеведческого внимания те ценности, что соответствуют общероссийской «культурной матрице», всем понятны и укладываются в раздел музейно-архивно-издательских забот. А вот далее высвечивались факты более странные, требующие каких-то новых способов обсуждения; следом совокупность «краеведческих» фактов увязывалась внутри себя и уже ощутимо резонировала с современностью. Проявлялась реальная Россия в своем историческом и пространственном развитии — слишком разная, слишком нестандартная.
Шутки заканчивались.
Во-первых, краеведение начинало свидетельствовать об уникальных объективных потребностях своего места, пространства и населения, никак не укладывающихся в имперское администрирование; за его политической наивностью вдруг проступали требования прав на самоорганизацию и самоуправление.
А во-вторых, при осмыслении калейдоскопа любовно перебираемых чудаками-краеведами достопримечательностей, загадок и анекдотов, экспонатов и топонимов, цифр статистики, живописных руин и прочих «бирюлек» иной раз вспыхивали очертания громадных смысловых сдвигов, огромных претензий на признание региональной самобытности; намечались контуры особых «российских стран», взламывающих фактом своего существования привычные политические и культурные мифологии.

Б. Символический слой. Теперь предмет разговора переходит в другой регистр. Перед нами уже не достопримечательности и экспонаты, а символические машины, культурные матрицы, воспроизводящие из поколения в поколение особые типы самосознания и мироощущения.
При этом обнаруживается, что Россия — набор разных, порой противоречащих друг другу идентичностей. Что Россия — совокупность разных «стран», потенциально самодостаточных в своих не только экономических, но и культурных ресурсах. И что сам факт «русскости» и «нерусскости» населения этих стран второстепенен перед сложившимися здесь неформальными сводами правил, наборами адекватных стратегий поведения, природосообразными методами хозяйствования.
Выдающийся современный опыт раскрытия таких символических машин — исследования, книги и фильмы писателя Алексея Иванова о «Горнозаводской цивилизации» — «Уральской матрице»21 , о целом материке (как обнаруживается) своеобычной и многослойной культуры, который был всецело не замечен русской словесностью.
А речь-то идет едва ли не о главном регионе современной России, едва ли не ключевом для ее будущего.
«Уральская матрица» представлена А.В.Ивановым как история в пространстве, а не во времени. Такая история разворачивается, а не развивается. В ее пульсирующем времени мы не обязаны выбирать «путеводную нить» правильного изложения событий, вставать на чью-либо сторону в конфликтах эпох, людей и мировоззрений. («Где в каждом столкновении, в каждой истории — минимум две правды. А то и три, четыре или пять».) Зато мы можем и должны увидеть, что из открывшегося нам прошлого по-прежнему актуально, к каким противоречиям надо привыкать, чем нельзя пренебречь, что способно нас выручить.
Найдется и немало работ (пусть не столь художественных и не столь выразительных, как книги Алексея Иванова) об особых «культурных матрицах» Сибири, Поволжья, Русского Севера, разгромленных стран казачества, Новгородско-Петербургского Северо-Запада…
Я бы посоветовал разыскать такой двадцатилетней давности учебник — книгу для чтения по краеведению И.Х.Салимова «Среднее Поволжье»22 . Ирек Салимов разворачивает «матрицу» Поволжья более мягко и осторожно, чем это делает Алексей Иванов относительно Урала, но в схожем масштабе, при той же внимательности и глубине. Позволю себе процитировать пару абзацев:
«…Удивительным фактом остается неосознанность россиянами своей Родины как пространства. При этом как бы выпадает среднее звено. Есть Россия, есть Сибирь, Кавказ, Поволжье… А дальше сразу начинаются города или более мелкие местности. Потому что Ульяновскую область вряд ли можно рассматривать как название местности. Это скорее похоже на кличку раба: раб Нерона. Местность как бы не принадлежит себе, а становится второстепенным приложением к городу…
В основе краеведения лежит идея о феномене края, страны. Край — это индивидуальная действительность, которую нельзя разрушить административными границами. Наблюдения, описания, художественные описания, памятники культуры — это события самого ландшафта. Поэтому чтение краеведческого текста предполагает осознание страны, перенос в нее своей мысли. Попытка правильно понять край — одно из самых ответственных событий в жизни самого края»23 .

В. Слой местных правил жизни. Чем сплачивает империя? Фактом неумолимой силы, с которым все поневоле вынуждены считаться. Представители «имперского народа» — агенты этой силы, они чужды местным отношениям и презрительны к ним24 . Свой образ жизни они носят с собой.
Но на деле не менее значимы для «имперского народа» и противоположные качества.
Как только часть русского населения перестает выступать лишь внешней силой — в виде солдат, чиновников, «бюджетников», вахтовиков, как только начинает соотносить свою жизнь с окружающим пространством и обживать его как свою родину, она оказывается и «национальной», и самобытной. Русский человек, например, в Башкирии становится равноправным носителем неписаного свода правил местной жизни: не в смысле принадлежности к национальной культуре башкир, а в смысле сопричастности культуре башкирской земли25 . В ходе такой «коренизации» русского населения между людьми разных национальностей интуитивно налаживается стремление понимать друг друга, учиться друг у друга, сосуществовать рядом и сотрудничать; видеть, помнить и ценить то, что помнят и ценят твои соседи.
Эти механизмы действовали веками, действуют и сейчас. Без них Россия была бы намного меньше нынешних размеров.
«Межнациональный диалог» в очень малой степени идет через изучение творчества поэтов, национальных историй и прочие «высокие материи». Он складывается в бытовом общении людей, в общем чувстве ландшафта, в чуткости к его культурным смыслам и символам, сохранившимся от разных эпох и народов26 .
Что это означает в культурном измерении? Речь идет о культуре человеческих отношений, воспринимаемой через ее исходные образы: освоение правил общения, ритуалов гостевых встреч, обычаев трудиться и праздновать, народных песен, практик хозяйствования или путешествий в местных ландшафтах.
В такой среде складываются и личная культура человека, живущего у себя на родине, и общее культурное наследие представителей разных народов, живущих на одной земле.
Национальная культура любит противопоставлять себя иным; она и сознает себя во многом по контрасту с другими. Культура региональной идентичности, напротив, — учит понимать, связывать, сглаживать различия, смягчать, а не обострять отношения.

Г. Проектный слой. Вместо объяснений — два примера-легенды о людях, создавших особые российские столицы эпохи перестройки: Пензу — центр российского краеведения и Красноярск — столицу российского образования.
Георг Васильевич Мясников, второй секретарь Пензенского обкома КПСС, начинал еще в шестидесятых. Двадцатилетие он двигался к тому, чтобы Пенза стала примером в деле исследований родного края, «Меккой» для краеведческих и музееведческих встреч27 .
«Историко-культурный рай» был cотворен из города, казавшегося захудалым, серым, малоизвестным. Ведь Пензенская область была когда-то «белым пятном» на культурной карте на взгляд не только среднего советского человека, но и собственных обитателей.
Мясников добился открытия множества музеев: от уникального по замыслу «Музея одной картины» до музеев Ключевского, Бурденко, Мейерхольда, Куприна. Он обязал райкомы и парткомы создать музеи на всех крупных предприятиях, в организациях и учебных заведениях. Он ставил один за другим памятники — от каждого скульптора добиваясь и выразительности, и неповторимости (будь то Денис Давыдов «с хитринкой и лукавым лицом», первопоселенец с копьем и плугом или единственный в стране «Лермонтов без погон» в Тарханах).
Пример второй. Советский Красноярск был поизвестнее Пензы: Енисеем, индустриальными показателями и значением для ВПК. Но к восьмидесятым годам в Красноярске сложилось поколение людей, желающих переделать свой край из индустриально-сырьевой колонии в страну, приспособленную к жизни людей; в мир, который не стыдно считать своим домом.
Быть может, решающим «ферментом» для успешного воплощения таких настроений стала деятельность профессора-физика из Новосибирского Академгородка Вениамина Сергеевича Соколова, который в 1975 году становится ректором Красноярского университета (а позднее и вторым секретарем крайкома). По воспоминаниям современников тех событий, Соколов намечает определенный план: резкое изменение культурной ситуации в крае за счет стремительных перемен в школьном образовании; базой для этих перемен становится университет, а «ядром» университета — специально создаваемый психолого-педагогический факультет с собственной экспериментальной школой.
К середине 1980-х В.С.Соколов приглашает в Красноярск на временную или постоянную работу ведущих (и по большей части опальных) отечественных психологов, дидактов и философов; на волне начинающейся перестройки они разворачивают в крае свои образовательные практики в сотнях классов, множестве учительских аудиторий и студенческих групп. Вскоре Красноярск уже служит главной опорой для складывающихся общественно-педагогических ассоциаций, новых научных, проектных и управленческих команд в образовании. (А лидерство в осмысленном реформировании школ Красноярский край уверенно сохранял до конца 1990-х годов.)
Всплеск регионального развития и самосознания в стране был почти повсеместным; не менее значительным он был в Екатеринбурге, Казани или Томске; Красноярск и Пенза уникальны именно ощутимостью усилий конкретных людей, притом движимых не политическими, а социально-культурными целями.
Проектный культурный слой региональной идентичности существенно дополняет остальные:
· он обращен не к прошлому и настоящему, а преимущественно к будущему,
· он рационален и рефлексивен,
· он опирается не только на местные силы, но «фокусирует» творческий потенциал людей со всей страны.
Со временем и в Пензенской области, и в Красноярском крае многое снивелировалось; города эти уже не так ярко выделяются и не столько притягивают выдающихся людей, сколько отдают своих Москве.
Но фактом культуры стал в перестроечные годы удивительный для русской истории успех региональных политических проектов: без привычного насилия, без истерического пафоса запугивания и «продавливания», без переламывания кого-либо через колено. Зато реализованных решительно и последовательно, с умелым согласованием разных интересов, собственных и общероссийских возможностей, интеллектуальных усилий и моральных ценностей.


3. Научно-центрированная русская культура
Что Блок родился в «ректорском флигеле», положено знать каждому петербуржцу. Куда простительней ничего не слышать о том, что тот самый ректор, дедушка Блока — А.Н.Бекетов — крупнейший русский ботаник, основоположник географии растительности в России и фактический создатель высшего образования для женщин в нашей стране («Бестужевских курсов28 »). И совсем мало кто решится подумать, что Бекетов, пожалуй, не менее значим для русской культуры, чем его замечательный внук.
Культурный человек обязан помнить, какова фамилия убийцы Лермонтова, из какого села Есенин и как звали любовницу Маяковского. Но для миллионов россиян с высшим образованием вполне прилично никогда не слышать имен А.А.Фридмана и Г.А.Гамова, создателей теории «Большого взрыва» (людей, ни много ни мало впервые представивших научно достоверную историю Вселенной!); Б.С.Якоби — изобретателя первого электродвигателя и открывателя гальванопластики; П.А. Сорокина — одного из создателей социологии ХХ века и т.д.
Знание о научном мире для русского гуманитарного взгляда распадается на два раздела: «история техники» и «биографии ученых». Оба они факультативны и периферийны в культурном сознании.
Что если посмотреть несколько иначе?
Многим памятен недавний фильм Леонида Парфёнова «Зворыкин-Муромец», который трудно назвать научно-популярным: судьба и деятельность В.К.Зворыкина предстают зрителю именно как явление русской культуры. История техники, приключенческая биография и прочее лишь помогают увидеть главное. Точно в той же мере, как история литературы и биографии писателей помогают постигать нечто важное в словесном искусстве. Там — понимание художественных произведений, здесь — понимание пути творческой мысли, картина преемственности и противоборства научных школ, сложная сфера ценностных явлений, пульсирующих вокруг мира науки. И там, и там — свой опыт осмысления человеческих возможностей, общественных событий, моральных ценностей.
…Вообразим: вдруг стерта культурная память русского народа со всеми ее свидетельствами; удалось восстановить лишь ту ее часть, что связана с российской наукой последних трех столетий. И вот предстоит, опираясь только на этот контекст, воссоздать нормы национальной жизни и культуры.
Могло бы получиться не так уж плохо.
Что за типы культурного мышления оказались бы нашими опорами?
Во-первых, сам образ жизни ученых. Столь не вяжущийся с литературно-утрированным образом русского человека: перед нами по преимуществу мир упорядоченных, отчетливо и ответственно действующих людей. Характерны известные книги Даниила Гранина об А.А.Любищеве («Эта странная жизнь») и о Н.В.Тимофееве-Ресовском («Зубр»): они, собственно, не о научной стороне дела, а именно о культуре самоорганизации личности, опыте самостоянья человека и мудрости выбора своего пути.
Во-вторых, норма осознания своей культуры в пространстве культуры мировой: в тесной связи и по единым правилам.
Известен период приписывания всевозможных открытий русским изобретателям (как несколько ранее в Германии взвешивали меру арийской крови); самое забавное, что эти попытки возвеличивания радикально умаляли реальный масштаб российской науки29 . Патриоты всех стран любят чваниться размерами «нашего вклада» в мировую науку. Но наука — не банковский сейф, «вкладами» не измеряется. Сами ученые ценят совсем иное: укорененность мировой мысли в родном для себя пространстве.
Чем выше интенсивность международных взаимодействий национальной науки — тем она значительнее, сильнее, самобытнее.
Кого мы видим главными фигурами отечественной науки XVIII века рядом с Ломоносовым? Прежде всего тех, кого в число «русских ученых» казалось вносить как-то неловко. Первым в ряду окажется крупнейший математик столетия Леонард Эйлер — проживший полжизни в Петербурге30 , и только прямыми учениками которого считали себя шестеро русских академиков. На следующее по рангу место мог бы претендовать великий естествоиспытатель Петр Симон Паллас («природный пруссак, отдавший всю жизнь России»). Дальнейший список каждый может продолжить по вкусу с помощью Википедии.
И в XIX веке биографическая двух-трехмерная национальная принадлежность великих ученых оставалась для России нормой, а не исключением. Можно умиляться самородкам, чей ум возник из ниоткуда и развился к своим открытиям от сверхъестественной русской смекалки. А можно гордиться другим. Что у Лобачевского и Гаусса был общий учитель — Мартин Бартельс, уехавший в Россию от наполеоновских войн, задавший уровень математики и астрономии сначала в Казанском, потом в Дерптском университете (а косвенно — и в Пулковской обсерватории). Что Альфред Нобель вырос в Петербурге и выучился химии у Н.Н.Зимина, что Ландау и Капица были равноправными участниками европейского сообщества великих физиков, раскрывших за несколько десятилетий тайны атомного ядра, что эмигранты Мечников и Сикорский смогли во Франции и Америке стать великими национальными учеными. Что великий лингвист И.А.Бодуэн-де-Куртенэ, несомненный и патриотичный поляк, вместе с тем может считаться и стопроцентным российским филологом, определившим интеллектуальную среду развития отечественной лингвистики в начале ХХ века. И прочая, прочая.
Вообразить актуальную для нас русскую культуру «наукоцентричной» — занятная задача. Но именно задача: ведь обзорной картины российского научного мира как культурного явления не существует даже в наброске; она разбита по отраслям знания, по персоналиям, по учреждениям, по жанрам изложения и т.д. Увидеть мир культурного наследия российской науки, объединенный одновременно и внутренней цельностью, и тесной связностью с мировой научной мыслью, еще никто толком и не пытался.


4. Культура мира детства
Отвечая на вопрос, почему в школах обязаны проходить тот или иной набор «классических» произведений, зачастую с умным видом заявляют: «Так закрепляется культурный код нации!»
Но попросите своих знакомых задуматься и, положа руку на сердце, ответить: какой именно «культурный код» чаще позволял находить с полуслова, с полушутки взаимопонимание с соотечественниками: из «России Тургенева и Достоевского» — или же из России Чуковского и Заходера, Эдуарда Успенского и Кира Булычева, Евгения Шварца и Николая Носова? По моим наблюдениям, вторая версия стабильно выигрывает. Можем еще спросить о том, какой круг произведений покажется нашим собеседникам более надежным и действенным источником светлых, добрых и умных чувств...
Михаил Яснов свою книгу о детской поэзии31 завершает так: «У нас давно уже есть национальная идея, способная объединить всех от мала до велика, — это детская литература, детская поэзия. На одних и тех же произведениях воспитывались все, кто сегодня представляет нашу страну в политике и промышленности, бизнесе и культуре. Но игра в стихи — опасное дело: в такой игре юный человек учится думать. Неспроста же именно детской литературе оказалось по силам пробуждать объединяющие всех чувства — любви, гордости, сострадания, совершенствования, то есть чувства понимания и удовольствия, которые так необходимы детям в общении друг с другом и со взрослыми».
Не раз отмечалось, что именно детская сказка, поэзия, литература, культура детства в целом выполняет ныне древнюю роль мифа, вводившего ребенка в социальные и культурные структуры общества, делавшего его человеком общественным32 . А впечатления от детской литературы отличаются особой глубиной восприятия и закрепляются в сознании на всю жизнь.
Удивит ли вас такой лозунг: «Культура для детей — основа национальной русской культуры»?
А ведь его принятие смотрелось бы итогом выстраданного исторического пути. Ядро советской детской литературы было очень непростым в своем происхождении и исполнении33 , оно удивительно в своем культурном потенциале и создавалось людьми исключительных талантов34 . Оно выросло из «высокой» словесности подобно «плоду на дереве», но отличалось очень многим.
Пожалуй, первое среди отличий: перед нами мир культуры всецело демократической — великого искусства, понятного всем.
У советской детской литературы хорошо известен исток ее масштабной истории: творчество Корнея Чуковского. Вот как обсуждает его М.С. Петровский: «Длинной Ѕфантастической мысльюЅ Чуковского — или Ѕтемой жизниЅ, как он сам это называл, — был синтез демократии и культуры, демократическая культура. Вот откуда у Чуковского многочисленные подступы к литературе для детей — быть может, самому естественному проявлению демократической литературы. Отсюда же проистекает стилистика его критических и литературоведческих работ, словно бы нарочно приспособленная к тому, чтобы говорить о самых сложных и высоких материях с самым простодушным читателем и одновременно радовать вкус читателя изощренного…
Удивительно ли, что именно Чуковский открыл и впервые описал в 1910 году то явление, которые ныне широко известно под названием «массовой культуры», «кича» и т.п. Чуковский не уставал доказывать, что кичевое искусство — при некотором внешнем сходстве — противоположно демократическому. В «киче» он открыл своего главного врага. Вирус пошлости, эстетическую дешевку, расхожий заменитель красоты, всякого рода литературный ширпотреб он разоблачал и предал публичному осмеянию — от ранней статьи о ЅТретьем сортеЅ до самых поздних, вроде статьи с выразительным названием ЅО духовной безграмотностиЅ»35 .
Культура духовной грамотности — формула, столь странно и столь точно звучащая по отношению к игровым, задорным, отнюдь не морализаторским произведениям. Ибо основы такой культуры пропитаны противоядием от пошлости, озлобленности, отчужденности36 . В сравнении с инерционностью русской «взрослой» словесности — перед нами сверкает искусство быстрого переключения:
· от бодрого и веселого — к сочувствию и состраданию,
· от забавы к делу, от развлечения — к усилию,
· от увлечения своим замыслом — к незашоренной чуткости относительно рядом происходящих событий.
Эта привычка быть чутким к незапланированному, искусство своевременной и уместной смены внимания — то, чего сильно не хватает в российской даже бытовой жизни, не говоря уже про общественную, культурную или политическую.
…Культура неустанно раскрепощающая, но приучающая к сосредоточенности, а не разболтанности. Культура игровая, но чуждая легкомыслию. Культура задорно предлагающая, но и внимательно прислушивающаяся, присматривающаяся к читателю-собеседнику.
Отметим еще пару особенностей.
Мир культуры для детей не очень-то литературоцентричен. Детские проза и поэзия даже внутренне устроены так, словно ждут своих перевоплощений в театре, в иллюстрациях, в мультфильмах37 , в семейных розыгрышах, в сценариях жизни подростковых клубов, в самом искусстве книги… «У Чуковского было основное требование к сказке: чтобы к каждой строчке можно было нарисовать картинку», — так вспоминал Валентин Берестов. Сам жанр детской книги сложился в 1920-е годы как равноправный труд писателя, художника и редактора. «Сочетание изысканности — и демократизма, оформительской щедрости — и вкуса, озорной раскованности — и почти математического расчета, причудливости сказочного образа — и непонятно откуда возникающего, но выпуклого и достоверного образа времени», — такова характеристика первого книжного издания «Приключения Крокодила Крокодиловича» 1919 года с рисунками Ре-Ми.
Изысканность и общепонятность, раскованность и расчет, причудливая фантазия и точность, жизненность впечатления — достойная формула слагаемых русской культуры для детей.
Занятно, что традиции нашей детской литературы (в отличие от взрослой) продолжают оставаться языком международного взаимопонимания. Когда последние годы детские писатели из разных постсоветских и восточноевропейских стран собираются на свои фестивали то в Грузии, то в Эстонии (а это и литовцы, и украинцы, и армяне, и поляки, и белорусы, и финны, и даже россияне, хоть и в небольшом числе) — то ориентиры детской культуры советской эпохи по-прежнему остаются объединяющими и всем близкими.
И еще одно. У разных поколений одной семьи, разумеется, разные увлечения и культурные интересы. Но настоящая детская литература способна «срабатывать» как удобная общая платформа для взаимопонимания между всеми поколениями — младших и старших детей, родителей, дедушек с бабушками. Ведь для взаимопонимания сегодня важно не только учитывать то, что взрослые могут поведать детям, но и угадывать другое: то, чем детство может быть значимо для взрослых.


5. Педагогическая культура
Что про нее достаточно знать русскому человеку до общей нормы? Что был такой Ушинский — чем-то там великий в свое время, а еще Макаренко, который трудных подростков строил в шеренги и перевоспитывал.
Прочие подробности — дело «шкрабовское», скучное, техническое.
Немногие догадываются о масштабе отечественной педагогической мысли — истории опытов и усилий, открытий и развернутых культурных практик, «художественно-методических» произведений и образовательных проектов. Что этот творческий мир не менее велик, своеобразен и увлекателен, чем мир литературный или научный. Что культурное пространство российской педагогики освещено двумя десятками только по-настоящему великих имен мирового значения и раскрывается в тысячах выдающихся культурных явлений. Что если выбирать стержень культурной истории страны последних двух столетий, то история педагогической мысли убедительно претендует на роль главного кандидата38 .
Легко вообразить, что означает отсутствие в обществе эстетической культуры или практической грамотности.
А что означает слабость культуры педагогической?
Всегда есть два альтернативных подхода к любым проблемам: один воспитывается педагогической культурой, другой — политическими инстинктами. Лаконично их можно выразить противоположностью двух формулировок:
· «Надо, чтобы…»
· «Чтобы — надо…».
Собственно, педагогическая культура — это разнообразная мудрость про создание условий для становления сложных явлений (таких, например, как человек).
Политическое решение: придумать цель. Затем — план ее достижения и потребовать исполнения; кто не соответствует — наказать и исправить39 .
Решение педагогическое: если вы чего-то хотите, то сначала нужно понять, какие для этого требуются условия. Потом — постараться эти условия создать40 . Заодно учесть вероятные побочные эффекты. (Если же условия не складываются или эффекты недопустимы — займемся исправлением целей.)
Переход от позиции «надо, чтобы…» к формулировке «чтобы — надо…» — это переход от логики насилия к логике культивирования.
Отсутствие педагогической культуры в обществе означает, что такой переход закрыт. Движение к лучшему будет вновь и вновь соскальзывать по сорванной резьбе на привычный виток насилия.
Известно наполовину шуточное, но и по-своему точное высказывание: «Педагогика — это то, как мы живем». Оставим в стороне практическое значение педагогических знаний для всякого обучения и семейного воспитания. Обратим внимание на три глобальных эффекта педагогической культуры:
1) она перенастраивает нашу мысль и соответствующий ей образ действия;
2) сколько-то существенный ее слой просто необходим для выживания в народе прочих культурных слоев;
3) самое удобное пространство для естественных позитивных общественных перемен — пространство взаимопонимания в связи с педагогическими задачами.
О первом эффекте мы упомянули. Теперь о втором.
Если в перегруженном культурными знаками пространстве у человека нет средств выстраивать свой «культурный космос», то изобилие может иметь худшие последствия, чем недостаток. Чуждая, навязываемая, но отторгаемая культура — огромная сила: давящая, раздражающая, невротизирующая, убивающая в человеке способность к мироустроению — и себя в мире, и мира вокруг себя. Нагромождения культуры, которые растущие поколения не способны осмыслить, принять, «переварить», превращаются в надгробные плиты над будущим.
На фоне такой ситуации именно педагогика становится главной отраслью культуры, без которой ничтожны по своему влиянию все остальные. Акт педагогически оформленной встречи с настоящей культурой все труднее чем-то заменить, и с каждым годом уменьшаются шансы на то, что такое произойдет естественным путем, без специальных умных усилий, без специально организованных культурных сред и пр.
Вот как об этом говорила Т.В.Бабушкина (выдающийся педагог-исследователь, воспитатель большого сообщества людей многих поколений, выросших за три десятилетия на базе ее легендарного клуба): «Когда стараются дать как можно больше знаний о культуре, думают, что этим мы делаем культурного человека. Но здесь ошибка. Мы просто водим ребенка мимо культуры, остающейся отчужденной. Она отчуждена объемом, отчуждена тем, что произошли резкие перемены, произошел скачок из тех культурных контекстов в какое-то вроде бы совершенно другое житейское пространство. Масса нажитого в культуре стала так велика, что оказывается неподъемной, непробиваемой для детей. Культура нависает пластами, которые детьми воспринимаются как мертвые. Мы подводим ребенка к культурным явлениям, а контакта нет; словно мы его подводим, а вот там, за какой-то перепоночкой, существуют себе культуры. Поэтому мне кажется, что на современном этапе более важной вещью, чем передача объема культуры и даже ее качественных принципов, является прецедент культуры. <…>
Это мне напоминает проклевывание цыпленком яйца» 41 .
Подобная задача не решается ни культурной, ни даже образовательной политикой — только грамотной педагогической практикой.
Такова негативная оценка ситуации: в чем не обойтись без педагогики. Но есть и обратная сторона дела — возможности педагогики как ресурса позитивных общественных перемен. А именно:
· использование образовательных проблем для налаживания согласия и взаимодействия в местном сообществе между людьми различных убеждений;
· использование «детского измерения» социальной действительности как приемлемой для всех основы выбора приоритетов и формулирования общих правил местной жизни.

Все это может начинаться через простую причастность людей к жизни окрестных школ и детских садов. Неслучайно во многих европейских городках именно школы и сады — центры притяжения всей местной жизни: ведь это идеальные места для встречи людей разных поколений, от трех лет до девяноста трех; здесь многое помогает не раздражаться друг на друга, а испытывать взаимное восхищение, нежность, неожиданный опыт прозрения и взаимопонимания.
Культурно, грамотно с точки зрения педагогики организованные сады и школы — это институты защиты семьи и вместе с тем средства преодоления семейной замкнутости. Это повод для людей объединиться в каком-то общем деле и, может быть, увидеть в этом несложном деле, за детскими забавами какие-то глубинные ценности, вдруг ощутить свою к ним причастность, ответственность за них.
Забота о детях в сотрудничестве с педагогами учит договариваться и действовать сообща, соревноваться в легком и естественном бескорыстии, переключаться со своих зачастую бесчеловечных социальных матриц на что-то близкое сердцу. Школы и детские сады дают шанс вместе с детьми и по поводу детей развиваться самим взрослым (впрочем, зачастую даже не развиваться, а просто «возвращаться к самим себе»).
Ведь главное не в том, что там «воспитывают наше будущее». Куда важнее, что отношением к школе или детскому саду определяется наше настоящее.
Именно поэтому они — основа национальной культуры.
Sabr 04.02.2016 04:51:20
Сообщений: 7254


6. Культура домашней жизни
Очень коротко о большом сюжете.
Если наугад заглянуть в местный музей где-нибудь в Скандинавии, то с большой вероятностью нас встретят экспозиции, воспроизводящие уклад жизни местных людей прежних десятилетий и столетий. Быт и труд в интересах своей семьи представлены чем-то изначальным, краеугольным. Первое, что считают важным показать в национальной культуре новым поколениям — это наглядная преемственность образов жизни, направленных на упрочение домашнего хозяйства, домашнего уюта, семейного согласия.
· Умение жить у себя на родине,
· умение жить своим домом —
вот базовые основы культуры любого народа, которые вытравлялись у нас с петровских времен — крепостничеством, с советских — устанем перечислять сколькими способами.
Привычность общаг, казарм, бараков, временных углов, где огромная часть населения проводила домашнюю жизнь, гармонично дополнялась советским идеалом «человека труда». За внешней мишурой его картонной героики пульсировала воплощенная во множестве людей антикультура отношения к труду как к мучению и подвигу (а заодно и к оправданию, индульгенции от прочих грехов). Неважно, что ты сделал, чего добился, что принес полезного людям и своей семье — важно, что «тяжко вкалывал на трудовом фронте». Это делает тебя достойным работягой, имеющим право ни о чем после работы не думать (и о самой работе, и о семье в том числе). Наружным фоном этого «отдыхающего после труда сознания» наметился адский морок типового поселка городского типа, откуда монотонно доносятся злобные бормотания вроде: «…И так сойдет… Ишь, чего захотели… И своя-то жизнь полушка, а уж чужая… Чай не баре…» и т.п.
Европейские народы ощутили реальность демократического уклада одновременно с тем, как сложились переходные формы между «крестьянским домостроительством» и «профессорским бытом». У наc же произошел разрыв прямо по «линии сшива»: метастазы бытовой антикультуры студентов-разночинцев были помножены на казарменные традиции и породили образцы взбаламученного революционно-обывательского быта.
Заращивание этой раны идет уже десятилетия и весьма далеко от завершения. Да и приобретает весьма специфические и уродливые формы42 .
Но исторические традиции умного домашнего обустройства, взаимной семейной ответственности, гармоничных бытовых взаимоотношений с другими людьми и окружающим миром были у русских не слабее, чем у других народов. Более того, на них когда-то пытались делать «стратегическую ставку»: вспомним о своеобразном культе одухотворенного домашнего быта у русских славянофилов43 .
Поколение моих ровесников еще могло застать по северным селам двух-трехэтажные столетней давности избы и фрагменты умного уклада жизни свободного, не знавшего крепостничества русского крестьянства; тогда мы могли еще услышать высказывавшееся старшим поколением интимное отношение к своему хлебному полю, лесу, лугу, реке, дому, церкви, односельчанам...
Наследию крестьянской культуры пришлось тяжелее всего; ее долго примитивно мифологизировали (то с умилением, то с уничижением), потом оклеветали (в немалой мере литературные светочи типа Максима Горького) и следом большей частью уничтожили44 . В конце ХХ века «археология» русской крестьянской Атлантиды была осознана большим кругом людей как особая обязанность45 . Какова будет ее отдача — пока загадка. Культурная традиция русского крестьянства прервана, опереться на нее непосредственно вряд ли удастся. Но сами очаги успешной сельской жизни завтрашнего дня будут поневоле «образовательно-емкими», будут нуждаться и в какой-то перекличке с ушедшей традицией, и в новом «крестьянско-профессорском» осмыслении национального дома и хозяйства.
Впрочем, культивирование семейной памяти о феноменах разумных укладов домашней жизни — дело всеобщее. Это ведь именно та часть национальной истории, что наиболее тесно переплетена с личной историей, с протянутой в прошлое и будущее семейной родословной.


7. Культура стойкости и ответственного гуманизма
Еще одно небольшое отступление; пара оговорок, чтобы несколько сгладить жесткость оценок «высокой словесности».
Ведь сама «высокая русская литература» — это культура не только Пушкина, Гоголя и Тургенева, но и Толстого, и Высоцкого.
«Великое искусство, понятное для всех» — у этой формулы демократического искусства есть и обратная сторона: культура уважения к человеку, культура личного выбора и ответственности за него. В этой связи хорошо известны, например, высказывания о творчестве А.П.Чехова46 . Но хорошо бы иначе взглянуть и на Льва Толстого — не только как на «вершину», но и как на универсальный «узел» культуры, да еще какой!
Филологам и идеологам привычно было видеть в толстовских религиозно-этических поисках по преимуществу смешные причуды, в его педагогических работах — «барские забавы». Но время расставило иные оценки.
Прямым последователем «наивного толстовства» стал Махатма Ганди — не только философ и подвижник, но и один из величайших политиков ХХ века — человек, который привел к независимости целый континент, огромную Индию. «Непротивление злу насилием» выросло в огромную политическую практику. Идея ненасильственного сопротивления, революций стойкости и духовной силы (а не только озлобленности и террора) — в корне своем не индийская, не европейская, а наша, толстовская. Нам, русским, стоило бы гордиться этим не меньше, чем военными победами.
А сколько насмешек вызвала опубликованная в 1862 году статья Льва Николаевича «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» Сегодня она читается как один из важнейших поворотов мировой педагогической мысли. Толстой на полстолетия опередил замыслы общеевропейского движения «Новой школы»: внимательность к жизни детей, уважение к их возможностям, деятельный подход к учению, согласование школы с окружающими обстоятельствами и т.д. И в практике своей яснополянской школы, и в методике, и в теории он представил первообразы новых оснований педагогики на десятилетия раньше, чем это по-своему (и по его следам) осуществили на Западе Адольф Ферьер, Мария Монтессори, Джон Дьюи,Селестен Френе47 .
Теперь о поэзии.
«Русская лирика от Державина до Бродского» — примерно так принято именовать ныне разнообразные антологии. Только одно имя плохо вписывается в антологии, его или оставляют за бортом или пристраивают скромненько в общем ряду. Нет, все согласны, что речь идет о явлении исключительном, но каком-то автономном, ярком побочном эффекте: «Да, а еще у нас был и Высоцкий».
Но только творчество Высоцкого «как-то сбоку» не удержать; оно резко выступает своего рода вторым полюсом русской поэзии, на котором в той же мере сходятся все «силовые линии», темы и интонации, как и на творчестве Пушкина.
Здесь не место для литературных аргументов и дискуссий, но согласимся по крайней мере с одним: если какой поэт действительно объединяет русский народ, то уж точно скорее Высоцкий, чем кто-либо иной. Если понимать слова о «народном поэте» не как комплиментарную гиперболу, а буквально: когда личное отношение миллионов людей к определенному поэтическому миру становится фактом народного самосознания, истоком национальной солидарности, то именно В.С.Высоцкий занимает такое место в русской культуре. И подобный буквальный смысл едва ли приложим к Пушкину — великому поэту образованного общества; его-то поэзия до сих пор, несмотря на все усилия школы и государства, встречает отзыв у народного большинства разве что в детстве, разве что своими сказками.
Известно выражение Павла Флоренского: «Если есть Троица Рублева — значит есть Бог».
Несколько снижая пафос, но сохранив аналогию, я рискнул бы сказать так: в русской культуре есть Высоцкий — и значит, наше положение далеко не безнадежно.


8. А также… Несколько слов о «фильтрах внимания»
Поставим многоточие в нашем обзоре.
Очевидно, не упомянуто многое. Я не затрагивал круг церковно-православной культуры, дабы не говорить тривиальности и не вызывать неизбежные эмоции с какой-либо стороны. Не затрагиваю и огромное наследие русского христианства вне канонического православия: от старообрядцев до баптистов и лютеран, до различных исканий в духе «православного протестантизма», которые вряд ли оформятся во что-то определенное, но несомненно будут продолжаться48 . (Во всяком случае, христианская Россия явно не будет гладко-православной страной.)
Далее из неупомянутого, навскидку.
…Мир русской философии, разорванный на несколько очень разных эпох и лишь ожидающий как целостного прочтения, так и осознания в самых разных контекстах.
…То, что привыкли именовать «фольклором и этнографией», а теперь чаще называют «исследованиями русской народной культуры»: не столько поиск артефактов, сколько их осмысление и трактовка; связь символики, обрядов, методов ведения хозяйства с актуальными и сегодня правилами отношений с природой, методами самоорганизации, построения деловой жизни и т.д. Этно-графический «архаико-модернизм» все чаще обнаруживает себя не в музейных, а в проектных жанрах.
…Эстетика яркой многоликости: от субкультуры ярмарки до «московского барокко» — неразрывная антитеза той русской народной культуры, где (как мало в каких других культурах) под легким налетом удальства и молодечества изобилует заунывное, печальное, отчаянное.
…Традиции русского офицерства, глубокие, уникальные, драматичные, не так уж ощутимые за пределами офицерской среды и отнюдь не служащие простым приложением к имперской машине.
…Традиция интенсивного ученичества, внезапного «вытаскивания себя за волосы из болота», многократный опыт фантастически быстрого становления из хаоса и разрухи49 .
…Историческая практика интуитивной пространственной организации — свободной живописной панорамы, пейзажных ансамблей допетровских русских городов; за этой панорамностью просвечивает феномен образования русского народа как народа рек: двигавшегося по рекам и обживавшего речные долины; народа, чей глаз настроен на речные окоемы50.
Каждый может дополнить список тем, что было мной забыто.
Мы видим, что только поспорить за первенство способны два десятка традиций. Но речь не о конкуренции, не о выборе чего-то оптимального, а об умении быть причастным разным традициям своего народа, понимать тех, для кого смысловые акценты расставлены иначе, пользоваться несколькими культурными «фильтрами внимания», осмысленно комбинируя их.
Увы, лишь два с половиной фильтра внимания постоянно в ходу в России по отношению к любым событиям: литературный, военно-патриотический — да еще, пожалуй, фильтр «стеба», злобной или горькой иронии надо всем и вся, используемый как эрзац-утешение. Каждый сросся со своим.
На этих культурных инстинктах далеко не уехать.
Пора отдирать прежние фильтры от глаз, перестать ощущать себя заложниками надрывно сознаваемой истории.
Разрабатывать же любую культурную или общественную стратегию оправдано с использованием хотя бы нескольких «фильтров», с опорой на сочетание нескольких традиций.


Глава IV. Другие культурые основы —
другие общественные стратегии

«А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса»

Эти две строки Высоцкого часто смотрятся подходящим эпиграфом к нашей жизни. Дальнейшие тезисы сформулированы вроде бы утвердительно — но это не ответы, а скорее проблематика тех вопросов, к которым пора подбирать решения. Они не произвольны, а подсказаны тем русским культурным наследием, которое мы с вами вспоминали.
Подобных смысловых нитей должно быть достаточно много, чтобы начинать создавать ткань обнадеживающих и относительно рациональных образов российского будущего. Рациональных не только в смысле логичных и посильных, но и возможных в качестве предмета широкого согласия, предмета договоренностей между людьми, которые мыслят очень по-разному.
Попробуем взглянуть дальше событий ближайших лет, когда заведомо будет много дурного и мало осмысленного. Начнем намечать дальний горизонт, который важно удерживать взглядом уже сейчас, чтобы сохранить прямую осанку, веру в оправданность усилий, не пропускать те моменты, когда можно отталкиваться от наклонных плоскостей, не только отбиваться от обстоятельств, но и последовательно добиваться чего-то.


Сюжет первый. Домой
…У нас теперь вроде бы даже гранты выдают для финансирования исследований на тему «Пути России». Хотя почему-то никому не приходит в голову размышлять о «Путях Франции», «Лыжне Норвегии», «Трассах Бразилии» или «Хайвеях Китая», а с осмысленным развитием у этих стран получается заметно лучше.
Мне же чаще слышится другой напев, эмигрантская строчка: «…Вернуться в дом Россия ищет троп».
Едва ли не большинство населения страны ощущает себя словно в парадоксальной эмиграции, изгнанной из дома на какие-то «пути», наблюдает происходящее словно бы через стекло застрявшего в тупике вагона. Пора возвращаться. Уходить с большой дороги и сворачивать к дому.

Ориентиры образования: многоликие и поисковые
Уже не будут срабатывать никакие «золотые списки из 100 главных произведений, обязательных к изучению» и тому подобное (как бы государство их ни сочиняло и ни продавливало). Будет востребовано иное: множество разных входов в пространство русской культуры. Наряду с вариативностью возможных встреч с русским культурным наследием, важен и поисковый, исследовательский их характер. Такой ход дела по-настоящему сможет помочь и восстановлению связности и актуальности самой национальной культуры.
Ведь открытость культуры — мера ее жизнеспособности.
Залог взаимопонимания людей, встречавшихся с разным, научившихся разному, не в усвоении всеми одного «золотого списка», а в том, что разные стороны русской культуры переплетены между собой; тот, кто углубился в одни ее аспекты, найдет точки соприкосновения с теми, кто воспитывался на других ее сторонах.
Почему-то одни и те же люди требуют списков обязательных к изучению произведений (а то ужас как все погибнет!) и цитировать Тютчева про «умом не понять… в Россию надо просто верить».
Как раз тот самый случай, когда надо просто поверить.

Не страна дедов, а страна детей.
Про прошлое мы уже не договоримся (по крайней мере, как представители нынешних поколений). Многим из нас никогда не договориться и про общие ценности, пределы допустимого и запретного и т.д.
Но мы можем договариваться о делах наглядных, значение которых понятно всем: обсуждая Россию как страну, обращенную к детям. Как детям рядом с нами живется? На что они могут надеяться? Какой дом, город, область, страну мы им оставим?
Не «страна дедов», а страна детей и внуков. На это сложно переключаться, но самое время.
Вот — страна «от дома до работы», страна «где пьют и зарабатывают», «пашут и отрываются», где что-то истерично чтят и нечто настойчиво ниспровергают.
А вот — страна, уютная для детей, удобная для семейной жизни и воодушевляющая возможностями состояться в завтрашнем дне.
Каждый может оценить меру необходимых усилий для смены пейзажа.

Страна взрослых
Но страна для детей — это обязательно и страна взрослых. Тех, кто ответственно укрепляет общий с детьми житейский мир и демонстрирует образ «достойной взрослости».
Пока же детей в России окружает подростковый мир старших поколений: подростковый максимализм, утопизм, страсть кфэнтэзи, жажда простых решений, пафос «своих-чужих» и пр. Минимум чьей-либо ответственности и «кроме мордобитиев, никаких чудес».
«Высокая словесность» здесь помогает плохо. Классическая русская литература — культура мятежной юности, скорее романтическая по своему настрою (как, впрочем, и большинство европейских литератур Нового времени), культура высоких рискованных ставок и малой ценности еще не сложившейся жизни (не говоря уже о жизнях чужих).
Но даже до этой юношеской культуры общество сильно не дотягивает, всячески лелея в себе инфантильность семиклассника.
Приходит пора взрослеть. Всех этих заполонивших общественное пространство пенсионеров с подростковыми комплексами, старух Шапокляк, грезящих мелкими пакостями, всяких юношей бледных со взором горящим — задвигать в подобающие им цирки и богадельни. Потребуется упорно создавать, разворачивать такое общественное пространство, в котором разговаривают взрослые люди о взрослых вещах.
Или, изображая вечный подростковый бунт, стареющее российское общество продолжит заваливаться в старческий маразм — или все-таки соберется с умом и начнет демонстрировать черты зрелости.

Человек у себя на родине
Именно так: на родине с маленькой буквы. Не вообще в державе, а в своей стране — тех масштабов, которые человеку близки по складу биографии. Где он находит то, что для него лично дорого.
Вряд ли имеет хоть какую-то ценность нынешнее «патриотическое воспитание» — как надежда вселить рвение отдавать жизнь за начальство; куда нужнее воспитание людей, умеющих жить у себя на родине и намеренных сделать ее более достойной для жизни. А самих себя чувствовать в связи с этим достойными людьми.
Следом за обустройством своего дома приходит черед для восстановления общественного пространства вокруг, для взаимопонимания и самоуправления — вещей, так трудно пока приживающихся даже в головах.

Экономика согласия: домашнее измерение
У многих на слуху сочетание слов «устойчивое развитие»; оно интуитивно воспринимается как незатейливый принцип сохранения имеющегося и добавления к нему новых достижений.
Но понятие это куда менее тривиально; оно складывалось в ходе множества международных научных диалогов и опирается на обширный опыт радикальных социально-экономических перемен.
«Устойчивым развитием» обозначили задачу перехода от общества-завода, общества, мыслящего в логике «производство — потребление», к обществу, «живущему в своем доме» и о своем доме заботящемуся. Оно запускается движением не «вперед», а «вглубь и вширь» — не консервируя, а радикально преобразуя фундаментальные основы жизненного стиля.
«Устойчивое развитие» понимается как принцип отношения к жизни, основанный на открытии возможностей развития для каждого (причем не столько «равных» возможностей, сколько вариативных, почти индивидуальных). При этом резко меняются и структуры производства, и отношения местных сообществ к экономике, образованию, пространству жизни. И — главное — резко расширяется круг лиц, чувствующих ответственность за то, что происходит рядом с ними.
Так, понятию экономики возвращается его изначальный, еще античный смысл: от науки о зарабатывании денег она «переосмысливается обратно» как культура обустройства «домашнего» пространства (и в малых, и в очень больших масштабах).
Для нас речь идет не о выборе экономической стратегии, а о возможном принципе оценивания любых стратегий; способе выбирать меру их «социалистичности», «консервативности», «либеральности» и т.п.
Мы ведь убедились, что доллары-то сами по себе не помогут. Прошедшие годы относительного финансового изобилия оставляют страну еще более изуродованной, чем она была до нефтеденежных дождей.
Не пора ли видеть в экономических моделях не идеологии и знамена, а инструменты? Которые больше или меньше способны помочь в обустройстве дома.


Сюжет второй. Паритеты и договоры
Демократия как практика жизни
Россия никогда не жила при демократии, но уже успела выработать к этому слову устойчивую аллергическую реакцию.
Увы, другого слова не будет. Речь ведь не про власть большинства над меньшинством (или наоборот) — а про умение решать возникающие проблемы методом диалога, выяснения интересов друг друга и достижения согласия.
Нам доступны три способа решения проблем: договариваться между собой, подчиняться тому, кто «круче», или тихо ждать, что все разрешится как-то так, без нашего участия.
Приверженность первому способу и означает демократию.
Не будем предаваться иллюзиям. Никакой великой демократической России мы при жизни не увидим. Но добиваться паритета бюрократических сил и демократических практик, административной жестокости и человечности, безразличия к людям и уважения к ним — можно и должно.
Конечно, и без того слаборазвитые демократические традиции в стране сегодня задавлены тотальным триумфом административного аппарата. Но даже когда давление ослабнет — сможем ли мы этим воспользоваться? Чтобы потом добиваться хотя бы переменных успехов по существенным поводам, нужна заранее разработанная мускулатура.

Каркас вместо пирамиды
Разброд и шатание — или вертикаль власти. Уход от этой дилеммы выглядит необходимым условием выживания для страны. Нужно что-то прочное, но гибкое, сильное, но внимательное, разнородное, но равноправное.
Каркасная структура вместо пирамиды.
Сверху ничего в России уже не улучшить. Страна доцентрализовалась до той степени маразма, что государственный аппарат, похоже, способен ныне только распределять и разрушать (ну, и в меру сил над кем поиздеваться).
В «низовой» порыв самоорганизации инертных масс населения (или их внезапное просвещение) тоже не чересчур верится. А про совсем жалкую нынешнюю «элиту» даже вспоминать как-то совестно.
Диктатура сверху, жажда ее повалить, инертность «электората» или его ожидаемый повсеместный бунт — все это внешняя обстановка, дополнительные условия задачи, но не те данные, которые помогут решению.
Решения смогут обнаруживаться на среднем уровне. В «узлах» возможного горизонтального каркаса — среди широкого круга людей, привыкших брать на себя ответственность.
Понятно, что никакая полнота власти им не достанется; что все это будет не вместо, а вместе: и действующие круги ответственных людей, и ржавые иерархии, и эмоционально манипулируемые толпы, всегда готовые качаться от «ура» к «долой» и к «дайте мне»51 .
Потому нагрузка на «людей каркаса» будет тройная: поиск друг друга, налаживание сотрудничества, общие усилия по решению сверхсложных
проблем — только одна часть забот. Но еще и блокирование негатива, идущего с централизованных верхов, минимизация сваливающихся оттуда бед, отвоевывание фактических полномочий (часть вторая). И третья часть: культивирование практик поддержки для представителей аморфного населения, для тех, кто еще далек от самостоятельности и ответственности.

Возрождение федерации
России это слово досталось нечаянно, по советскому наследству. После стихийной федерализации-феодализации 1990-х все свернулось обратно, в сверхцентрализованную «недоимперию».
Теперь федерацию потребуется создавать уже осмысленно — и не с нуля, а с отрицательных величин.
Из редко вспоминаемых тривиальностей: федерация — это союз самобытных стран; государство, состоящее из совокупности меньших государств, каждое из которых способно к самостоятельности.
Даже если отбросить проблемы борьбы за власть и полномочия — большая часть административно нарезанных российских областей мало напоминает хотя бы претензию на какую-то цельность и самостоятельность.
Превращение российского государства в федеративное — задача столь же непростая, сколь и необходимая к разрешению.
Но ее решение — это и наш шанс на здравый компромисс между приватизаторами централизованной «вертикали» и теми людьми, которые что-то могут менять в стране к лучшему.
Компромисс можно формулировать хоть бы и так: вам «недоимперия» без демократии52 , а людям — их автономныевнутрироссийские государства. И если верхний уровень российской державы почти неизбежно останется диким, циничным и как бы «имперским», то за адекватность, демократичность и вменяемость базового уровня государственности вполне можно побороться.
Когда-то «опричнину» отделяли от «земщины»; теперь пора бы поступить наоборот: отделить «земщину» от «опричнины» и убедить последнюю в земские дела не соваться.
Фанфарами, танками, доходами и знаменами «великой державности» при этом можно восхищаться или ужасаться ими; но надо добиться, чтобы центральная власть знала свое место и не зарилась на чужое.

Место на карте и стрелки на компасе
Россия убедительно показала, что европейской страной не является; иначе с ней вряд ли случилось бы то, что случилось. Ностоль же трудно не заметить, как бодро взятый «антизападный» курс тянет государство к вероятному краху в обозримой перспективе.
Придется отказываться от привычки путать связность и принадлежность. Канада, Аргентина, Южная Корея — отнюдь не европейские страны. Но отчего-то там никому не приходит в голову с пеной у рта доказывать свою неевропейскость и культивировать ненависть к Европе. Скорее наоборот53 . (Вот у Зимбабве действительно подход ближе к нашему.)
Если же разворачивать страну больше на восток, чем на запад (что, возможно, правильно), то вряд ли получится сделать это без европейцев. Быть владельцами широкого европейского выхода к Тихому океану заметно перспективней, чем служить представительством Северной Кореи на Балтике. Да и удержать безлюдный Дальний Восток с опорой на европейские проекты куда больше шансов, чем без оных.
И еще одно географическое замечание. Быть может, вместо привычных ожиданий «ветра свободы» с Запада, мистических или геополитических откровений с Востока нам стоит повернуться на девяносто градусов?
Россия лишь в какой-то мере — Запад, в какой-то — Восток, но вот Север — по полной программе.
А у людей Севера есть много актуальных для нас привычек. Север — это умение всюду успевать, никуда не торопясь. Это привычка к вдумчивости и внимательности. Это память о необходимости согласия и сотрудничества (ведь, враждуя, на Севере долго не проживешь; да и в одиночестве долго не протянешь). Это и образ мира без тесноты и границ.
Быть может, поумерив не так уж свойственный нам южный темперамент, на том и подводить географические выводы?


Сюжет третий. Страна многих обликов и возможностей
Россия — страна бесконечно разнообразная, Россия — страна возможностей. Как-то так?
Или напротив: Россия — страна однотипных городских районов, схоже вымирающих деревень, единообразных чиновных кабинетов и инстинктов, унылолицых блюстителей закона, шаблонных моделей поведения, стандартных жилплощадей и дачных участков; страна, где всех держит прописка, где ни у кого нет денег никуда доехать (да и некуда ехать, кроме как к родственникам раз в пять лет), где все проселки давно заросли, а самолеты летают только в Москву, где в «социальных лифтах» электричество отключено за недоплату, где активные люди — явно бельмо на глазу для окружающих; Россия — страна безнадеги?
Страну возможностей, страну многообразия не создать простой поддержкой разных местных «самобытностей». Страна засветится, когда в каждом обжитом месте будут пульсировать, соединяться, обновляться различные культурные традиции, а перед каждым жителем будут открыты деловые, культурные и образовательные сообщества из многих мест.
Карта «страны возможностей» выглядит не разделенной на разноцветные лоскуты, а переплетенной разноцветными нитями. Чтобы они проступили на этой карте, грамотная разведка и эффективное использование культурных ресурсов становятся значительно важнее выкачивания ресурсов нефтяных.


* * *
…В стране нарастает холодная гражданская война, как фронты пройдут — еще непредсказуемо. На границах бьется война подлая и вполне горячая. Мир еще только начинает свыкаться с мрачным образом России, и даже если российская политика притормозит в своем безумии, еще многие годы отношение к нам будет только ухудшаться.
Хотя уже сейчас мало найдется стран, где бы у людей было так плохо с доверием друг к другу и к самим себе. Как повернуть на полувоенном фоне от инстинктов взаимоуничижения — к уважению человеческого достоинства, к непривычному налаживанию практик взаимопомощи? Достойный образ возможной завтрашней России — это ведь и более достойный образ самих себя уже сегодня.
Россия выходит из эпохи постмодерна и, соответственно, из элитарно-китчевого, высокомерно-вульгарного отношения к жизни.
Людям вновь придется отвечать на жизненные вопросы до боли всерьез.
Хорошо бы научиться отвечать на них в согласии с голосом совести, с ощущением умных усилий, с радостью от успешной помощи друг другу.
Кому-то в этой связи может пригодиться некоторое обновление культурных ориентиров — о чем мы и беседовали в данной статье.


ПРИМЕЧАНИЯ
1 В качестве примера локального, но выразительного можно еще вспомнить целый раздел искусства, закрепившийся на культурной авансцене по большому счету усилиями одного человека. Техника палехской и федоскинской миниатюры когда-то возникла как отрасль иконописного искусства и казалась почти обреченной на гибель; но благодаря великому искусствоведуА.В.Бакушинскому в советское время она умудрилась стать одним из символов русского художественного творчества.
2 Более того, привычно, что именно государство географически и социально очерчивает биографию деятеля русской культуры, придает форму его судьбе. Произвол власти — словно неизбежный и непредсказуемый «спарринг-партнер» для судьбы человека в «культурной России».
3 Белоруссия, заметим, и легкого экзотизма не удостоилась.
4 Обратим внимание, что творчество Бажова и Писахова запросто могло вовсе не случиться или остаться незамеченным; да и сейчас оно воспринимается по преимуществу «экзотикой».
5 Заметим для себя: не в малой мере это случилось и благодаря совершенно особому положению Льва Николаевича в ряду русских писателей — имперскость и литературоцентричность ему-то как раз были чужды до отвращения, а близки многие из тех «скрытых» аспектов русской культуры, о которых пойдет речь далее.
6 Конечно, типизация — одно из свойств любой культуры; но в большинстве случаев оно уравновешивается другим культурным вектором: любовной внимательностью к особенному, уважением к уникальности судеб и событий, культивированием ожидания «умной встречи» с непредсказуемым. В русской «высокой» культуре соотношение сил на этих полюсах весьманеравновесно.
7 Одним из последствий стала инфантилизация гуманитарного образования. За пределами псевдомарксистской риторики советское гуманитарное образование в огромной мере было обращено к области русской литературы и литературно воспринимаемой истории. Инерция сохранилась. Инерция количественная: в стране тысячи дипломированных исследователей поэзии Цветаевой и Ахматовой, но ничтожно мало адекватных специалистов по рациональному выбору общественных стратегий, социально-экономическому анализу и проектированию, социокультурной экспертизе и т.д. Инерция качественная: общая привычка к тому, что гуманитарное образование — это не о готовности искать и находить умные решения для многих острейших проблем, а приятное времяпрепровождение, самоценная «игра в бисер», приправленная вольными разговорами на свободные темы.
8 А вышла из нее, по всей видимости, на рубеже 1980-х годов — со смертью Высоцкого и началом расцвета рок-культуры — когда сама молодая поэзия ушла в мир рок-музыки, принципиально синкретичный.
9 Заметим, кстати, что русская архитектура и живопись, гуманитарная и научная мысль, да и многие другие стороны национальной культуры подобной закомплексованностью и «роковой обреченностью» взглядов на исторический процесс отнюдь не страдали и не страдают.
10 Мы так привыкли к пушкинскому «Я не ропщу о том, что отказали боги / Мне в сладкой участи оспоривать налоги / Или мешать царям друг с другом воевать… Иные, лучшие мне дороги права» и пр., что вряд ли вспоминаем о том, что именно ближайшие старшие товарищи поэта сочиняли «Опыты теории налогов», жарко обсуждали темы военно-политической стратегии и как раз свое собственное общество (а не царский двор и не крепостное крестьянство) почитали и ведущей сознательной частью народа, и ядром русской политической нации.
11 «Победителей и оправданье тиража», — по известному выражению Пастернака о Маяковском.
12 Потому и образ мира русской высокой культуры — не столько содружество сильных талантов, сколько свита вокруг гениев. Для честолюбивого среднеталантливого человека перспективнее не воплощать творческое призвание у себя на родине, а, воспользовавшись своим дарованием в качестве «разового взноса», сделать скачок наверх и пробиться в «свиту».
13 Это не самая значительная его должность, но все-таки самая драгоценная для русской культуры. Полковник в войнах екатерининской эпохи, управляющий Монетным двором на рубеже веков, первый помощник Сперанского, а после 1814-го двенадцать лет «исполняющий должность государственного секретаря» империи. Между делом — президент Академии художеств, археолог, археограф и рисовальщик. Миротворческий объединитель «карамзинистов» и «шишковистов» в своем салоне, покровитель Крылова иГнедича, «которых приютил и приручил в библиотеке». Создатель русской эпиграфики — «науки о надписях» и признанный лидер в своеобразном направлении — «правилах медальерного искусства». Впрочем, в сносках не место для подробных биографий, а о роли Оленина в русской культуре — долгая история.
14 Николай Полевой — пример уже скорее трагической, чем гармоничной судьбы. Его «Московский телеграф» («каждая книжка его была животрепещущей новостью») соединял проповедь литературного романтизма с новинками европейской техники, философии и политэкономии; впервые вопросы культуры, образования, техники, промышленности, экономики рассматривались рядом друг с другом и в тесной связи. Купеческий сын, вынужденный всю жизнь биться за хлеб насущный, он попытался опереться на ориентиры и интересы образованного «среднего сословия». Он взялся создавать культурные основы для сближения и согласия разных сословий, просвещения и политики, технической мысли и художественной — в стремлении сделать своих читателей современниками европейского XIX века. В едва ли не безнадежной ситуации он умудрился продержаться почти десятилетие между прессом бюрократического николаевского государства и презирающим плебеев дворянским обществом.
О Н.А.Полевом не так давно вышла книга Самуила Лурье «Изломанный аршин» (СПб, 2012) — одна из замечательных «ласточек» радикального переосмысления картины культурного прошлого. Книга, в которой не жизнь пушкинского современника оттеняет жизнь поэта, а, напротив, судьба Пушкина выступает фоном для биографии его выдающегося ровесника. И сравнение их общественных и моральных позиций неожиданно оказывается отнюдь не выигрышным для Александра Сергеевича.
15 В.Ф.Одоевский отдельно известен как писатель, отдельно — как музыковед, отдельно — как организатор литературного салона, отдельно — как философ и естествоиспытатель, отдельно — как ответственный государственный чиновник. А еще — как директор Румянцевского музея, соучредитель Географического общества и основоположник отечественной фантастики. Все это редко осмысляется вместе. Еще менее знаменита его центральная роль в истории русской педагогики на протяжении двух десятилетий: между эпохой «Педагогического журнала» в начале 1830-х и расцветом деятельности Пирогова и Ушинского в 1850-х. Хозяин главного салона литературной аристократии (наследников «пушкинской партии»), он становится и главным народным просветителем, ведущим писателем и издателем массовых популярных книг для крестьянского и детского чтения.
16 Личность К.Д.Кавелина, одна из масштабнейших в XIX веке и ключевых в ходе «великих реформ», оказалась равно неудобной для идеологии почти всех партий. Кавелина с безразличием упоминают между делом то в одном, то в другом ряду под стандартными ярлычками; его привычно записывают то в число «западников», то в ряды «идеалистов» и «позитивистов» (причем одновременно — уникальный случай). Но вот примеры нескольких его мировоззренческих позиций, столь же актуальных сегодня, как и полтораста лет назад:
Рассмотрение в качестве ближайшей исторической задачи народа формирование личностного способа жизни: «как Россия, вбирая необходимые условия из своего прошлого и имея перед собой опыт других стран, найдет свой — русский — путь к личности».
Убежденность, что «психическое, юридическое и нравственное ничтожество личности в России» может быть прекращено только через согласование гражданских форм жизни с семейными, общинными и государственными.
Примирительный отказ от тупикового конфликта западников и славянофилов через постановку приоритетной задачи изучения России, «реальных явлений в жизни русской земли, русского народа, прошлой и настоящей, без всякой предпосылки».
Организация массовой работы по изучению России и русского народа (среди реализованных идей — разосланные и заполненные самими жителями в разных уголках страны формы описаний местности, в которой они проживают).
Его наиболее значительные книги — «Задачи психологии», «Задачи этики» и «О задачах искусства» — предложили продуманные основания для обширной и по существу доселе не воплощенной программы гуманитарных исследований. В совокупности своих трудов Кавелин впервые развернул систему представлений о том, что позднее назовут «культурно-исторической психологией». (Подробнее об этом см., напр., Шевцов А.А. Введение в общую культурно-историческую психологию. — СПб., 2000).
17 Напр., из «Письма к Достоевскому» К.Д.Кавелина (Вестник Европы, 1880, №11): «Не могу я признать хранителем христианской правды простой народ, внушающий мне полное участие, сочувствие и сострадание в горькой доле, которую он несет, — потому что, как только человеку из простого народа удается выцарапаться из нужды и нажить деньгу, он тотчас же превращается в кулака… Бойкие, смышленые, оборотливые почти всегда нравственности сомнительной. Теперь вглядитесь пристальнее в типы простых русских людей, которые нас так подкупают и действительно прекрасны: ведь это нравственная красота младенчествующегонарода! Первою их добродетелью считается, совершенно по-восточному, устраниться от зла и соблазна, по возможности ни во что не мешаться, не участвовать ни в каких общественных делах… Мы бежим от жизни и ее напастей, предпочитая оставаться верными нравственному идеалу во всей его полноте и не имея потребности или не умея водворить его, хотя отчасти, в окружающей действительности, исподволь, продолжительным, выдержанным, упорным трудом... Что важнее, что должно быть поставлено на первый план: личное ли нравственное совершенствование или выработка и совершенствование тех условий, посреди которых человек живет в обществе? …Оба решения вопроса и верны, и неверны: они верны, дополняя друг друга; они неверны, если их противопоставлять друг другу».
18 По выражению того же К.Д.Кавелина.
19 Во многом именно А.Н.Оленина можно считать основателем правильной организации библиотечного дела в России; с легкой руки Н.А.Полевого в России появилось само понятие «журналист» и само представление о том, каким должно быть дело главного редактора. В.Ф.Одоевский — организатор системы работы в детских приютах и детских больницах, создатель одной из первых выстроенных систем педагогических методик и руководств (и уж заодно — законодатель отечественного музыковедения); Кавелин — один из главных деятелей реформ Александра II и т.д.
20 Если продолжать метафору, то главные «силовые линии» «горизонтальной культуры» проходят не по вершинам, а по перевалам. От таких точек отсчета открыт и путь вверх — к вершинам гениальных произведений, и спуск вниз, «в долины», но только не к литературных эпигонам, а к многосложному ходу культурной жизни в разных уголках и областях страны.
21 См. книги Иванова А.В.: Message-Чусовая. — СПб., 2007; Хребет России. — СПб., 2010; Горнозаводская цивилизация. — М., 2013; е-бург. Город храбрых. — М., 2014.
22 Салимов И.Х.Среднее Поволжье. Книга для чтения по краеведению. — М., 1994.
23 Вот еще несколько строк из книги: «…Следует ли воспринимать региональное сознание как нечто, данное нам изначально? Конечно, нет. Как человек воспитывается всю жизнь, точно так же происходит становление местностей. Народы не только заселяют местность, но из поколения в поколение происходит выработка местного самосознания. И в зависимости от давности заселения, от конкретных условий этот процесс в разных местах находится на разных стадиях.
…Итак, в России очень немного местностей среднего звена — краев. Можно сказать, что в настоящее время идет их становление. В этой связи Среднее Поволжье представляется очень интересным примером выработки самосознания, где наряду с уже устоявшимися традициями, представленными в основном коренным населением, происходит становление нового регионального сознания. С ростом местного самосознания укрепляется и сам край, т.е. от осознанности края во многом зависит его будущее.
…Будущее края должно быть таким, каким он сам себе его задумывает. Поэтому речь скорее должна идти не об экологии человеческого обитания, а об экологии мысли. Это возможно только тогда, когда мысль, освободившись от чуждой среды, поселится в ландшафте и из мысли о ландшафте превратится в замысел самого ландшафта».
24 За то себя и уважают, как известный волк из детского мультфильма.
25 В которую могут войти и книги таких «писателей земли башкирской», как Аксаковы, и знание календаря башкирских праздников, и чуткость к особенностям татарской речи, и представление об обычаях марийских и чувашских деревень и т.д.
26 Потому не менее значим и мысленный диалог с теми народами, что участвуют в нем из глубины времен; идет ли речь о древних вотяках и пермяках Урала или о тех, кто изгнан/истреблен уже в ХХ веке: как финны в Ленинградской области, евреи в Невеле и прочих городках вдоль черты оседлости, немцы на Саратовском левобережье и т.д.
27 К чему заводили такие проекты на свой страх и риск волевым начальникам, умным, обеспеченным, отлично встроенным в партийную систему, кроме надежды на добрую память потомков? В 1973 году в своем дневнике Г.В.Мясников формулировал так: «Мое устремление: 1) сделать Пензу интересным городом, пробудить у жителей настоящую любовь к нему. Но одними лозунгами сделать это сложно, нужна материальная основа. Надо иметь то, чем гордиться. 2) В ходе революции ни один народ не растерял традиций столько, сколько русский народ. Поэтому основная направленность "интересных" строек — это возрождение национального достоинства русского человека».
28 «Бекетовскими» они не стали зваться лишь потому, что коллега Андрея Николаевича, профессор К.Н.Бестужев-Рюмин, вызывал большее административное доверие.
29 Ведь патриотическая версия вынуждена была прицениваться: к степени «русскости» фамилий, нюансам подданства, мере зависимости от иностранных исследований и наставников (не дай бог оказаться кому должным!), «идейности» и понятности для современной власти и т.д. и т.п. — в результате от истории национальной науки оставалась лишь малая часть, загнанная в прокрустово ложе пафосных «героических» биографий.
30 А трое сыновей Эйлера — генерал, врач и ученый-физик — с юности привыкли считать себя российскими подданными.
31 Яснов М.Д. Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах. — СПб., 2014.
32 Вот пример формулировки: «Вобравшая в себя обломки, осколки и целые конструкции мифа древности, обогатившаяся многовековым опытом развития (сначала — фольклорного, затем — литературного), сказка в чтении нынешних детей стала чем-то вроде «возрастного
мифа» — передатчиком исходных норм и установлений национальной культуры. Сказка превращает дитя семьи — этого папы и этой мамы — в дитя культуры, дитя народа, дитя человечества. В «человека социального», по современной терминологии». (Петровский М.С. Книги нашего детства. — М., 1986.)
33 Из комментариев крупнейшего исследователя детской литературы Мирона Семеновича Петровского: «…Сказки Чуковского представляют собой перевод на «детский» язык великих традиций русской поэзии от Пушкина до наших дней. Они словно бы «популяризируют» эту традицию — и в перевоплощенном виде возвращают ее народу… осуществляя экспериментальный синтез этой высокой традиции — с традицией низовой и фольклорной... Великое искусство, понятное всем, было его идеалом, от которого он никогда не отступался...»
34 По замечанию М.Д.Яснова: «Детская субкультура всегда отличалась тем, что в ней «оседали» уже отработанные во взрослой культуре обычаи и представления. В XIX веке детская поэзия шла вослед взрослой; но в ХХ столетии ее место резко изменилось… разного рода запреты начали вытеснять в детскую литературу таланты, лишенные возможности реализоваться во взрослом обществе, но стремящиеся сохранить свою индивидуальность и присутствие в культуре (нечто подобное происходило в советском художественном переводе)».
35 Петровский М.С. Книги нашего детства. — М., 1986.
36 «Детская поэзия — это воспитание сострадания, сочувствия и умения эстетически воспринимать жизнь, — формулируетМ.Д.Яснов, добавляя, — одно из предназначений поэзии для детей — раскрепощать читателя в отношении с языком, то есть с миром».(Яснов М.Д. Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах. — СПб., 2014.)
37 Вообще мультипликационная традиция едва ли уступает здесь по масштабности литературной и сохраняет свое величие до наших дней: вплоть до «ожившей живописи» фильмов Александра Петрова, до замечательнейшего проекта «Колыбельные мира»; до тех же «Смешариков» (всем привычных и поставленных на поток, но не менее от того достойных признания).
38 Только для ясности придется условно разделить два понятия. Назовем одно историей образовательной регламентации: нормирования правил обучения, бюджетов, физического устройства школ и вузов, селекции учащихся и учителей, формальных требований к ним, административных утопий и пр. А историей педагогической культуры другое: историю осмысления, изобретения, становления грамотных, человекосообразных форм передачи опыта жизни от взрослых к детям, практик достойного общения между людьми разных поколений. Педагогическая культура в чем-то воспроизводит себя из века в век, в чем-то узнаваемо обновляется, в чем-то вдруг оказывается совсем новой и неожиданной. Она распространяется в отечественном социальном пространстве рывками, прорывами, всплесками; вновь и вновь подавляется очередным торжеством бюрократического насилия при относительном равнодушии населения. Возможно, отсюда и нигилизм по ее поводу: мало какая культура так искорежена, искажена в социальной жизни; чтобы увидеть нечто настоящее, требуется с усилием разбираться, добираться до нее.
39 Умозрительная схема — силовое внедрение — наказание неисполнительных — частичный результат, достигнутыйнежданно-дорогой ценой — обживание получившегося социального уродца: в политике такой жанр работы доминирует. Но когда подобная стратегия реализуется во всех сферах по любым возможным жизненным поводам…
40 А после того, как условия созданы, зачастую никаких дополнительных планов, распоряжений и усилий может и не потребоваться.
41 Бабушкина Т.В. Что хранится в карманах детства. — СПб., 2013. См. далее: «…В своей жизни мы каждый раз искали тот язык, ту роль ребенка, ту ситуацию, ту декорацию (в широком смысле этого слова), то произведение, через которое ребенок сможет проклюнуть скорлупу и зайти в эту бесконечность культуры. Для разных людей это может происходить в очень разных точках, иногда по поводу самых странных произведений. Когда происходит это глубокое прочувствование хотя бы чего-то одного, то человек уже как бы сам становится своим проводником, начинает душевно грамотно осматриваться и двигаться в культурном пространстве — поскольку все становится целостно».
42 Насколько странен даже столь привычный для нас жанр дачи-убежища — где-нибудь на огромных осушенных болотах, расчерченных квадратно-гнездовым способом на сотни одинаковых участков. Жажда хоть какого-то личного пространства и подобия семейного труда собирает летом миллионы людей в эти перенаселенные дачные города, где до ближайшего не засыпанного мусором леса иногда приходится шагать километры. Причем росли эти дачные города одновременно с вымиранием в живописнейших местах множества русских исторических деревень. Последующие дворцы российских нуворишей чаще всего выглядят воплощением все той же бездомной мечты о даче-убежище, но только раздутой до тех масштабов, на какие денег хватало.
43 Напр., у И.В.Киреевского: «Не природные какие-нибудь преимущества словенского племени заставляют нас надеяться на будущее его процветание, нет!.. Русский быт и эта прежняя, в нем отзывающаяся, жизнь России драгоценны для нас, особенно по тем следам, которые оставили на них чистые христианские начала»; «…Сама философия есть не что иное, как переходное движение разума человеческого из области веры в область многообразного приложения мысли бытовой».
44 Это наглядно заметно на фоне Украины, где культурный мир крестьянства все-таки выжил и во многом продолжает задавать тон в общенациональном диалоге. Сохранность крестьянской культуры мы обнаружим и у многих российских народов. У русских, изничтожающих сейчас последние сельские школы, дело обстоит едва ли не хуже всех; культура русского крестьянского хозяйствования едва держится в сельском пространстве обрывками, ошметками на фоне антикультуры лесорубовских поселков, индустриального типа сельхозпредприятий и затухающих деревень с последними пенсионерами.
45 Можно вспомнить и обстоятельный «Лад» Василия Белова, и поразительные крестьяноведческие исследования ТеодораШанина, и восстановления памяти о том удивительном слое русской интеллигенции столетней давности, которая была тесно связана с крестьянством и умела мыслить одновременно и научными, и общественно-хозяйственными, и крестьянскими категориями. К примеру, наследие таких выдающихся представителей «крестьянствующих ученых», как А.В.Чаянов и А.В.Советов, Ф.И.Гиренокраскрывает в качестве одной из наиболее значимых традиций оригинальной русской философии (в книге «Патология русского ума.Картография дословности». — М., 1998).
46 Знаменитая цитата из «Жизни и судьбы» Леонида Гроссмана: «…Чехов ввел в наше сознание всю громаду России, все ее классы, сословия, возрасты. Но мало того! Он ввел эти миллионы как демократ, понимаете ли вы, русский демократ! Он сказал, как никто до него не сказал: все мы прежде всего люди, понимаете ли вы, люди, люди, люди!.. Понимаете — люди хороши и плохи не оттого, что они архиереи или рабочие, татары или украинцы — люди равны, потому что они люди. Полвека назад ослепленные партийной узостью люди считали, что Чехов выразитель безвременья. А Чехов знаменосец самого великого знамени, что было поднято в России за тысячу лет ее истории, — истинной, русской, доброй демократии, понимаете, русского человеческого достоинства, русской свободы. Чехов сказал: пусть Бог посторонится, пусть посторонятся так называемые великие прогрессивные идеи, начнем с человека, будем добры, внимательны к человеку, кто бы он ни был; начнем с того, что будем уважать, жалеть, любить человека, без этого ничего у нас не пойдет. Вот это и называется демократия,
пока несостоявшаяся демократия русского народа. Русский человек за тысячу лет всего насмотрелся — и величия, и сверхвеличия, но одного он не увидел — демократии».
47 Да и сама «Школа Толстого» как педагогическая система вполне успешна поныне в разных странах. Если же говорить о влиянии на историю российского образования, то на рубеже ХIX — ХХ веков «толстовское» издательство «Посредник», руководимоеИ.И.Горбуновым-Посадовым, четверть века выступало явным лидером в цветущем тогда и многообразнейшем педагогическом книгоиздании.
48 Порой высказывают мнение, что и сама русская классическая литература в идейной своей направленности — несложившийся«протестантизм на православной почве».
49 По выражению философа Г.П.Щедровицкого: «Россия — такая странная, чудовищная и чудесная страна, что в ней потом возникает то, чего нет, появляется неизвестно откуда и оказывается на самом высоком уровне».
50 Воспоминание о «речном происхождении» русского народа звучит особенно болезненно при нынешнем небрежении и кпутеводности рек, и к деградации речных долин, и к панорамам городов.
51 А также разнообразные бандиты и мародеры на всех уровнях — «вишенкой на торте».
52 Говоря по совести, не бог весть как много демократии найдется и в верхах американской или индийской политики. Но вот «этажом ниже» «государственные люди» уже резко перестают быть всесильны перед лицом местных сообществ, традиций, законов, интересов и т.д.
53 Еще есть странное чувство, словно «воинствующее безбожие» советской эпохи решили с внутренних целей перевести на внешние; потоки клеветы на христианскую церковь в России переадресовали к остальным странам христианского мира. (Только ведь если долго убеждать своих соседей, что они враги, то они постепенно поверят и будут как минимум со все большей опаской и брезгливостью смотреть на твою страну. Разубеждать придется долго.)

Sabr 27.02.2016 05:04:11
Сообщений: 7254
Бюгюн кёб газет, журнал нени юсюнден джазадыла?

60 джылны мындан алгъа, февралны 25-де КПСС-ни 20-чы съезди болгъанды. Анда Хрущев джолдаш Сталинни кесин, джоругъун да ууатыб сёлешгенди. Адамланы, халкъланы да ашаучу эмеген ёмюрню тауусулгъанын билдирген бир Сёздю аны доклады.

Ол съезд болмаса, Хрущев болмаса, джуртларындан сюрюлген халкъла джуртларына къайыталырмы эдиле?

Быллай тарих тархланы унутмайыкъ.
Читают тему (гостей: 1)

Форум  Мобильный | Стационарный