Интересное из прочитанных книг...

Spyware 28.04.2005 22:42:47
"Для чего-то маленького, жалкого, наивного, что не было ни телом, ни душой, ни талантом, - вот для этого, составлявшего личность мужчины, смысла так и не было. Он попробовал все сразу - верить, любить, радоваться жизни и творить.
Но смысл так и не нашелся. Более того, мужчина понял, что среди немногих людей, ищущих в жизни смысл, никто так и не смог его найти".
- Человеку пришлось пройти еще много дорог. Он бросался на все, что, казалось ему, несло в себе смысл. Он пробовал воевать, пробовал строить. Он любил и ненавидел, творил и рушил. И только когда жизнь его стала клониться к закату, человек понял главную истину. Жизнь не имеет смысла.
Смысл это всегда несвобода. Смысл - это жесткие рамки, в которые мы загоняем друг друга. Говорим - смысл в деньгах. Говорим - смысл в любви. Говорим - смысл в вере. Но все это - лишь рамки. В жизни нет смысла - и это ее высший смысл и высшая ценность, В жизни нет финала, к которому ты обязан прийти, - и это важнее тысячи придуманных смыслов.

Сергей Лукьяненко "Спектр"
Spyware 28.04.2005 22:49:49
- Я хочу рассказать о человеке и его мечте, - сказал Мартин. - Это был обыкновенный человек, живущий на планете Земля. И мечта у него была обыкновенная, простая, другой бы и за мечту ее не посчитал? уютный домик, маленькая машина, любимая жена и славные детишки. Человек умел не только мечтать, но и работать. Он построил свой дом, и дом даже получился не слишком маленьким. Встретил девушку, которую полюбил, и она полюбила его. Человек купил машину - чтобы можно было ездить в путешествия и быстрее возвращаться домой. Он даже купил еще одну машину - для жены, чтобы та не слишком скучала без него. У них родились дети: не один, не двое, а четверо прекрасных, умных детей, которые любили родителей.
Ключник слушал. Сидел на диванчике в одной из маленьких комнатенок московской Станции и внимательно слушал Мартина.
- И вот, когда мечта человека исполнилась, - продолжал Мартин, - ему вдруг стало одиноко. Его любила жена, его обожали дети, в доме было уютно, и все дороги мира были открыты перед ним. Но чего-то не хватало. И однажды, темной осенней ночью, когда холодный ветер срывал последние листья с деревьев, человек вышел на балкон своего дома и посмотрел окрест. Он искал свою мечту, без которой стало так тяжело жить. Но мечта о доме превратилась в кирпичные стены и перестала быть мечтой. Все дороги лежали перед ним, и машина стала лишь сваренными вместе кусками крашеного железа. Даже женщина, спавшая в его постели, была обычной женщиной, а не мечтой о любви. Даже дети, которых он любил, стали обычными детьми, а не мечтой о детях. И человек подумал, что было бы очень хорошо выйти из своего прекрасного дома, пнуть в крыло роскошную машину, помахать рукой жене, поцеловать детей и уйти навсегда?
Мартин перевел дыхание. Ключники любили паузы, но дело было даже не в этом Мартин еще не знал, как закончит свой рассказ.
- Он ушел? - спросил ключник, и Мартин понял, как надо ответить.
- Нет. Он спустился в спальню, лег рядом с женой и уснул. Не сразу, но все-таки уснул. И старался больше не выходить из дома, когда осенний ветер играет с опавшей листвой. Человек постиг то, что некоторые узнают в детстве, но многие не понимают и в старости. Он осознал, что нельзя мечтать о достижимом. С тех пор он старался придумать себе новую мечту, настоящую. Конечно же, это не вышло. Но зато он жил мечтой о настоящей мечте.

Сергей Лукьяненко "Спектр"
Эльза 04.05.2005 16:09:39
Эпиграф к "Сиренам Титана" Курта Воннегута..


"С каждым часом Солнечная система
приближается на сорок три тысячи миль к
шаровидному скоплению М13 в созвездии
Геркулеса - и все же находятся недоумки
которые упорно отрицают прогресс".

Рэнсом К. Фэрн
Guest_3e754ac4 06.05.2005 18:58:39
Я силился жаджу песком утолить.
И море пытался поджечь.
Мечтал я тебя позабыть....
М. и С. Дяченко "Ритуал".
prosto podrugomu 07.05.2005 01:25:41
ДАЙТЕ ПОЧИТАТЬ КАКУЮ НИТЬ КНИКУ ХОЧУ ЧИТАТЬ НО НЕ ЗНАЮ ЧТО ,...
Spyware 09.05.2005 15:43:17
ДАЙТЕ ПОЧИТАТЬ КАКУЮ НИТЬ КНИКУ ХОЧУ ЧИТАТЬ НО НЕ ЗНАЮ ЧТО...

Найди книжку Дэна Брауна "Код Давинчи", и интересно, и познавательно
prosto podrugomu 09.05.2005 16:24:11
To Spyware

[i:0776d574d9]"Мой милый! ? ты сказала мне.
Зачем в душевной глубине
Ты будишь бурные желанья?
Всё, что в тебе, влечет меня.
И вот в душе моей, звеня,
Растёт, растёт очарованье!"

Тебя люблю я столько лет,
И нежен я, и я поэт.
Так как же это, совершенство,
Что я тебя своей не звал,
Что я тебя не целовал,
Не задыхался от блаженства?

Скажи мне, счастье, почему?
Пойми: никак я не пойму,
Зачем мы стали у предела?
Зачем не хочешь ты любить,
Себя в восторге позабыть,
Отдать и душу мне и тело?

Пойми, о нежная мечта:
Я жизнь, я солнце, красота,
Я время сказкой зачарую,
Я в страсти звезды создаю,
Я весь ? весна, когда пою,
Я ? светлый бог, когда целую![/i:0776d574d9]
Spyware 20.06.2005 02:22:59
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.

Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, -
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.

А другой - точно сразу поймет:
Вздрогнут плечи, рука у него;
Обернется - и нет ничего;
Между тем - беспокойство растет.

Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.

Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так - игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.

Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей - не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил...

О, тоска! Через тысячу лет
Мы не сможем измерить души:
Мы услышим полет всех планет,
Громовые раскаты в тиши...

А пока - в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других...

А. Блок
prosto podrugomu 20.06.2005 19:32:13
Сонет 27

Устав от дел, спешу скорей в кровать,
Чтоб отдохнули члены от блужданья.
Но только станет тело отдыхать,
Как голова начнет свои скитанья.
Уходят мысли в страннический путь,
Спешат к тебе в усердии горячем,
И не могу я глаз своих сомкнуть,
И вижу мрак, открытый и незрячим.
Духовным зреньем вижу образ твой,
Сверкающий алмаз, слепящий очи.
Он делает прекрасным мрак ночной
И обновляет лик старухи - ночи.
Днем отдыха не нахожу ногам,
А духу нет покоя по ночам.
Spyware 13.07.2005 18:25:55
Скиталец, ты о чем? О странах? О перронах?
А сбросил ты хандру, созревшую вполне?
Так и сидишь, чудак, в дыму сигар зловонных,
И профиль твой смешной чернеет на стене.

Твой взор, увы, погас от суеты бесцельной,
Все так же хмуришься, все также нелюдим,
Как мертвая луна над снастью корабельной,
Как древний океан под солнцем молодым,

Как новые кресты на кладбищах старинных.
Нет, лучше расскажи преданье без прикрас
О рухнувших мечтах, тоскующих в долинах.
О новых горестях своих начни рассказ,

О разных женщинах, о злобе ежечасной,
О страхе, что всегда крадется по пятам,
И о политике и о любви несчастной
Пиши чернилами, но с кровью пополам.

Ты вспомни и себя, хотя другим ты занят,
Себя, наивного, как малое дитя,
Пришедшего сюда, где люди любят, ранят
На странный свой манер, смеясь или грустя.

За искренность твою тебе досталось мало?
Мужчины недобры? А женщины? Ответь,
Кто внял твоим слезам? Чье сердце понимало
Страдания твои? Кто мог тебя согреть?

Тебя или других? Ты лести верил слепо,
Несчастный, ты мечтал (безумье жить в мечтах!).
И смерти легкой нет, любая смерть свирепа,
О ангел во плоти, твои надежды - прах!

Сберег ли силы ты для достиженья цели?
Душа твоя от слез смягчилась или нет?
Под мягкою корой тверды дубы и ели,
Но мягкая душа нам не сулит побед.

Что ж, если так пошло, не требуй снисхожденья!
Совсем блаженным стань и пустоту небес
Весь день разглядывай в окно до одуренья,
Откуда на тебя с ухмылкой смотрит бес!

Что тут поделаешь, раз ты в таком упадке!
А ведь любой другой, в ком пламень не погас,
Позвал бы скрипачей, плясал бы без оглядки
На все приличия и на толпу зевак.

Пошарь в своей душе! Пошарь! Там есть пороки!
Какой - то извлекли, как шпагу из ножон!
Такой, чтобы краснеть, чтоб обжигало щеки,
Чтоб запустить его в багровый небосклон!

Твоих грехов не счесть? Тем лучше. Шпагу в руки!
Здесь выбор невелик. Не мешкай! С ходу в бой!
Прикрой свое лицо недвижной маской скуки
И ненависть свою под этой маской скрой!

Нельзя быть простаком в бездарной оперетте,
Где счастье горькое не в силах нас прельстить,
Поскольку сносит все, все мерзости на свете,
И чтоб не быть глупцом - злодеем надо быть.

- Ах, мудрость! Но ведь я прозрел иные вещи,
Твой голос мне твердит о суете земной,
А предо мной тоска, ее слова зловещи,
Я помню только зло, содеянное мной.

Во всех превратностях судьбы моей, богатой
Невзгодами, среди событий и дорог,
Моих или чужих, теперь или когда-то
Я лишь одно обрел: дарил мне милость Бог.

И если я судьбой наказан, так и надо.
Все люди тяжкий крест за что-нибудь несут
Но твердо верую, что ждет меня награда,
Прощение за все, Господень правый суд.

Обидно простаком быть в этой жизни бренной,
Но в Царство Вечности войдешь достойно ты,
Постигнув, что живет и правит во вселенной
Не зло, не ненависть, а воля доброты.

Поль Верн
диль дивана 18.09.2005 04:22:26
Как только Черный корсар появился на капитанском мостике, моряки приветствовали его восторженными криками:
? Да здравствует капитан!
Корсар в сопровождении Кармо и Ван Штиллера, которые вели под руки каталонца, прошли вдоль шеренги флибустьеров, направляясь к фигуре в белом, возникшей на лестнице полуюта.
Радостное восклицание вырвалось из уст Черного корсара:
? Это вы, Онората!
? Да, кабальеро, ? отвечала молодая фламандка, спеша ему навстречу. ? Как я рада, что вы невредимы!
В этот миг сверкающая молния прорезала глубокую темноту, царившую на море. Вдалеке громыхнул гром. Когда неожиданная вспышка осветила прекрасное лицо молодой фламандки, из уст каталонца вырвался крик:
? Боже мой! Дочь Ван Гульда! Здесь, на корабле?..
Корсар, устремившийся было к девушке, мгновенно остановился. Резко обернувшись к каталонцу, испуганно уставившемуся на молодую девушку, он спросил его голосом, в котором, казалось, не осталось ничего человеческого:
? Что ты сказал?.. Говори, или я убью тебя!
Каталонец ничего не ответил.
Подавшись вперед, он молча смотрел на фламандку, которая, шатаясь, словно от удара в сердце, медленно отступала назад.
На несколько минут на палубе воцарилась тишина, прерываемая только рокотом волн. Сто двадцать членов экипажа затаили дыхание, переводя взгляд с девушки, продолжавшей отступать назад, на корсара, вопросительно глядевшего на каталонца.
Все понимали, что вот-вот произойдет что-то ужасное,
? Говори! ? повторил корсар сдавленным голосом. ? Говори!..
? Это? дочь Ван Гульда, ? промолвил каталонец, и его слова тяжело упали в тишину, царившую на корабле.
? Ты ее знаешь?
? Да.
? Поклянись, что это она.
? Клянусь!..
Из уст Черного корсара вырвался стон. Все увидели, как он медленно наклонился вперед, как от удара палицей по голове, но тут же выпрямился и напрягся, как тигр перед прыжком.
Его голос глухо прозвучал среди рокота волн:
? В ночь, когда я опускал в море тело Красного корсара, я дал торжественную клятву. Пусть будет проклята эта роковая ночь, ибо из-за нее я теряю любимую!
? Капитан? ? сказал Морган, приближаясь к нему.
? Молчите! ? крикнул корсар, и в голосе его слышалось рыдание. ? Здесь командую не я, а мои братья!..
От суеверного ужаса дрогнули сердца бывалых моряков. Все взоры обратились к морю, светившемуся, как и в ту ночь, когда Черный корсар произнес свою страшную клятву.
Всем показалось, что на мгновение из пучины появились тела обоих братьев, погребенных на дне залива.
Молодая фламандка продолжала тем временем отступать назад. Заломив руки, она положила ладони на волосы, развеваемые ветром, а корсар неотвратимо наступал на нее, испепеляя ее взглядом. Оба не произнесли ни слова, словно лишившись дара речи.
Онемевшие, застывшие от ужаса флибустьеры провожали их глазами. Даже Морган не осмеливался обратиться к капитану.
Наконец девушка приблизилась к полуюту. Постояв минуту в немом отчаянии, она неверными шагами стала спускаться по лестнице. Корсар последовал за ней.
Когда они вошли в кают-компанию, фламандка остановилась и, словно потеряв последние силы, упала на стул.
Закрыв дверь, корсар воскликнул голосом, звенящим от отчаяния:
? Несчастная!..
? Это правда, ? прошептала девушка угасшим голосом. ? Я очень несчастна!..
Наступило молчание, прерываемое лишь рыданиями молодой фламандки.
? Зачем я дал эту клятву?! ? продолжал в отчаянии корсар. ? Вы дочь Ван Гульда, моего смертельного врага!.. Бог мой, это ужасно!..
Остановившись на мгновение, он снова продолжал о смятении:
? Да разве вы не знаете, что я поклялся уничтожить всех, кто имеет несчастье принадлежать к семье моего заклятого врага? В ночь, когда я предавал морю тело моего третьего брата, загубленного вашим отцом, я произнес эту страшную клятву, свидетелями которой были всевышний, море и мои люди. И вот теперь эта клятва будет стоить жизни единственной женщине, которую я любил, ибо вы, синьорина? умрете!..
Услышав эту ужасную угрозу, она встала.
? Хорошо, ? сказала она. ? Я готова умереть! Судьбе было угодно, чтобы мой отец стал предателем и убийцей? Убейте же меня, но своими руками. Я умру счастливой, пораженная человеком, которого я люблю.
? Мне убить вас!.. ? воскликнул корсар, в ужасе отступая назад. ? Мне? ни за что! Я не в силах это сделать? Смотрите!
Схватив девушку за руку, он увлек ее к широкому окну, выходившему на правый борт.
Море светилось, как расплавленная бронза или горящая сера. Горизонт был обложен тучами, вдали сверкали молнии.
? Смотрите! ? сказал корсар, воодушевляясь. ? Море светится так же, как в ту ночь, когда я опускал на дно залива своих братьев, ставших жертвой вашего отца. Они все еще там, они неотступно следят за нашим кораблем? Я вижу их глаза, устремленные на меня? Они требуют отмщения? Видите, как чьи-то тени мелькают под водой? Это мои братья, которые хотят, чтобы я сдержал свою клятву? Братья!.. Я за вас отомщу!.. Но я любил эту женщину? Храните ее? Я ее любил!.. Я ее любил!..
Рыдания заглушили его голос, который, казалось, принадлежал безумцу или больному.
Наклонившись к окну, он молча взирал на волны, глухо разбивавшиеся о борт корабля.
Внезапно он повернулся к девушке, отнявшей у него свою руку. На его лице не отражалось больше никакой боли. Перед ней снова стоял бесстрашный мореплаватель, ненавидевший своих врагов.
? Приготовьтесь к смерти, синьорина, ? сказал он ей мрачно. ? Просите всевышнего и моих братьев, чтобы они охранили вас от несчастья. Я жду вас на палубе.
Не оборачиваясь, он вышел из кают-компании, решительно поднялся по лестнице и взошел на капитанский мостик.
Весь экипаж находился на прежнем месте. Только рулевой на рубке вел корабль на север, поспевая за кораблями флибустьеров, маячившими вдалеке.
? Синьор, ? сказал корсар, подходя к Моргану, ? приготовьте шлюпку и спустите ее на воду.
? Что вы хотите делать, капитан? ? спросил помощник.
? Сдержать свою клятву, ? ответил глухо корсар.
? Кто поплывет на шлюпке?
? Дочь предателя.
? Синьор!..
? Молчите, на нас смотрят мои братья. Подчиняйтесь приказу! На этом корабле командует Черный корсар!!!
Никто, однако, не бросился выполнять его приказание.
Экипаж, состоявший из таких же гордых людей, как и их капитан, не жалевших жизни в самых жестоких сражениях, в этот суровый момент точно прирос к палубе, словно охваченный священным ужасом.
? Морские волки, я приказываю вам подчиниться!
Выйдя из шеренги, боцман сделал знак нескольким матросам следовать за ним. Общими усилиями они спустили с правого борта шлюпку, погрузили в нее провиант, сообразив, что Черный корсар собирается отправить в ней несчастную дочь Ван Гульда.
Едва они кончили эту работу, как из каюты вышла молодая фламандка.
На ней было белое платье, на плечи ниспадали светлые волосы. Морякам она показалась призраком.
Не говоря ни слова и словно паря в воздухе, девушка пересекла палубу.
Решительным шагом, без колебаний подошла она к лесенке, и боцман показал ей на шлюпку, колыхавшуюся на волнах. Остановившись на мгновение, она взглянула на корму, где на черном фоне грозовых туч вырисовывалась темная фигура корсара.
Посмотрев несколько секунд на гордого врага своего отца, застывшего со скрещенными на груди руками на капитанском мостике, она махнула ему рукой, быстро спустилась по лестнице и вошла в шлюпку.
Боцман отвязал канат с молчаливого согласия корсара.
Из уст всего экипажа вырвалось одно только слово: ? Сжальтесь!
Корсар ничего не ответил. Перегнувшись за борт, он следил за шлюпкой, которую бурные волны неумолимо относили прочь от корабля.
Ветер становился свежее, молнии сверкали все чаще, грохот волн заглушался раскатами грома.
Шлюпка отплывала все дальше и дальше. На носу, как и прежде, белела фигура молодой фламандки, не сводившей глаз с Черного корсара.
Весь экипаж переместился на правый борт. Моряки провожали девушку взглядами, но никто не сказал ни слова. Всем было ясно, что убедить капитана изменить решение никому не удастся.
Тем временем шлюпка стала похожей на черную точку, выделявшуюся на фоне светящегося моря и неба, озаряемого вспышками молний. Она то взмывала кверху, то проваливалась в морскую пучину, но не исчезала, словно охраняемая таинственной силой.
Некоторое время ее можно было еще различить на горизонте, потом она слилась с грозовыми тучами, словно налитыми чернилами,
Когда моряки перевели испуганный взгляд на капитанский мостик, они увидели, что Черный корсар опустился на витки канатов и закрыл лицо руками. Сквозь завывания ветра и шум волн до них донеслись приглушенные рыдания.
Подойдя к Ван Штиллеру, Кармо показал рукой на капитанский мостик и печально сказал:
? Черный корсар плачет!..

Эмилио Сальгари. "Черный Корсар."
Таулу жашладан бирёу 19.09.2005 13:41:39
навеяно предыдущим постом...

[size=18:221fa66d10]Е. Гришковец / Как я съел собаку[/size:221fa66d10]

МОНОДРАМА

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Р а с с к а з ч и к - молодой человек лет тридцати-сорока, одет в морскую форму, чаще держит бескозырку в руках, иногда надевает ее на голову.

Текст можно дополнять собственными историями и наблюдениями. Те моменты, которые особенно не нравятся, можно опускать. Эту историю желательно рассказывать не меньше часа, но и не более полутора часов.

На сцене много канатов, разных морских атрибутов, ведро с водой и тряпка. В центре стоит стул.

Р а с с к а з ч и к.
Бывают такие моменты в жизни ну, например, приходишь домой чуть позднее, чем обещал, в смысле - обещал прийти в девять, а пришел в одиннадцать: не позвонил, не предупредил, ну вот, заходишь, начинаешь извиняться, ну, мол.? А тебе говорят: "О, да ты еще и выпил, да ты пьян". А ты не пил, то есть вообще! И говоришь: "Да нет, мамочка (или кто-нибудь другой), Бог с тобой, я не пил?" - и тому подобное. И вдруг ловишь себя на мысли, четко понимаешь, что ведешь себя как пьяный, то есть, чем больше ты оправдываешься, чем больше возмущаешься - тем больше ты похож на пьяного, причем ты уже и это понимаешь, но все равно поделать ничего нельзя. "Ну, признайся, что выпил, да и иди спать, чего надрываться-то", - говорят. "Да не пил я, не пил?" - сквозь зубы процедишь, махнешь рукой и пойдешь, действительно, спать, а чего еще делать-то. И обижаться не на кого, потому что точно, как пьяный?

Это я говорю для того, чтобы было понятно, что я сам не понимаю причины, почему я это все буду сейчас рассказывать; кажется, что причин много, а как только называешь одну из них, так тут же и понимаешь, что это не та причина, или она не основная, или вообще?. То есть будем считать, что все, что я рассказываю, - это я рассказываю без причины, ну а вы? вы слушаете по той причине, что пришли послушать, или просто - деваться уже теперь некуда, или по какой-нибудь своей причине. Не знаю?.
Я расскажу о человеке, которого теперь уже нет, его уже не существует, в смысле - он был, раньше, а теперь его не стало, но этого, кроме меня, никто не заметил. И когда я вспоминаю о нем или рассказываю про него, я говорю: "Я подумал? или я, там, сказал"?. И я все подробно помню, что он делал, как он жил, как думал, помню, почему он делал то или другое, ну, там, хорошее или, чаще, нехорошее?. Мне даже стыдно за него становится, хотя я отчетливо понимаю, что это был не я. Нет, не я. В смысле - для всех, кто меня знает и знал, - это был я, но на самом деле тот "я", который сейчас это рассказывает, - это другой человек, а того уже нет и у не-го уже нет шансов вновь появиться?. Короче, мне пришлось, или довелось, служить три года на тихоокеанском флоте?. Вот какой был человек.

Пауза.

Я помню, как мы ехали от станции "Тайга" до станции "Владивосток" на почтовопассажирском поезде семь дней. Мы ехали медленно, стояли у каждого семафора, и я был благодарен железнодорожникам за эту маленькую отсрочку?. Мы ехали?, и вот интересно, можно ехать хоть куда, на восток, на юг, на север, и все время один и тот же пейзаж, в смысле, он меняется, конечно, но остается ощущение, что он один и тот же: это не очень густо растущие березы, такие равномерно расставленные бело-черные деревья, везде?. Ну, в общем, тот пейзаж, глядя на который русский че-ловек обязан сказать: "Боже? какая красота!" Выглядит это так: русский человек проснулся, выходит из еще спящего купе в коридор вагона, у него, вот так, висит на плече полотенце, в руке зубная щетка с уже надавленной на нее пастой, он слегка ос-леплен утренним светом (в купе было темновато), останавливается у окна, вот так, держась за поручень. В коридоре стук поезда сильнее. Кто-то цедит воду из титана. Поезд: тудук-тук-тук, тудук-тук-тук. Проснувшийся: "Вооо, а где мы едем-то?" Чело-век с кипятком в чашке, сосредоточенно качаясь, медленно идет и из-за этого качает-ся еще сильнее, говорит: "Да кто бы знал?" Проснувшийся: "Да?! Ну, все равно, ка-кая красота?!" Тудук-тук-тук, тудук-тук-тук?
Нас везли два морячка, они одеты были в белую парадную форму и очень следили за своей внешностью. Оба маленького роста, у одного были усы, которые он очень любил и явно гордился ими, но разглядеть их можно было не сразу, а при желании нетрудно было и пересчитать все волоски у него на верхней губе, а другой был, мне почему-то запомнилось, из Тамбова, у него были кривые ноги и, вот здесь, значок "За дальний поход". Они выходили на каждой станции и прогуливались по перрону с кассетным стареньким магнитофоном, поглядывая по сторонам, в смысле - смотрят на них или нет. Ага? смотрят! Очень хорошо! Я тогда удивлялся, как у них на затыл-ках держатся бескозырки, очевидно - они должны были упасть, но они все-таки висе-ли?. Безо всякой дурацкой метафоры, висели, как нимбы?. Я только потом узнал, как они держатся? бескозырки. И что нет никакого секрета, они просто сами держат-ся, и все.
Морячки были забавные?. Мы лезли к ним с расспросами, что да как, а они охотно рассказывали как?: "Ну, мы через пролив Лаперуза прошли, потом пошли в Камрань, там стояли?, потом пошли к Новой Зеландии, но там схода не дали, а в Австралии сход давали, но ходили только офицеры и?"
А я думал: "Ееелки зеленые? ведь я учил в школе английский язык?. Зачем?" Ну были страны, в которых на этом языке говорят, ну была Европа, ну там где-то? Париж, Лондон, там, Амстердам, ну были и были, и Бог с ними со всеми?. Мне-то что? Они иногда смутно тревожили тем, что они все-таки, вроде, существуют?, но конкретного желания не вызывали. Мир был огромным, книжным?.
А эти морячки побывали, Бог мой, - в Австралии, Новой Зеландии.? И мне предстоит то же самое, вот наденут на меня такую же форму.? И вот-вот, уже скоро, поезд довезет нас до Владивостока, а там еще чуть-чуть - и какое-то море, какие-то страны?. Неохота!!!! Потому что, хоть я и не знал ничего конкретно, но подозревал, что, ну конечно же, все там как-то не просто так, Австралия, Новая Зеландия, а там еще что-то такое, основное, чего мне знать не хочется, чего я боюсь, чего я очень бо-юсь и что очень скоро начнется? обязательно?.
Это так же как, ну.? Как?. Помните, лет пятнадцать-семнадцать назад показывали, с большой помпой, а перед этим много говорили, дескать, впервые в кинотеатрах страны настоящий фильм ужасов - "Легенда о динозавре". Билеты было реши-тельно невозможно купить, фильм показывали по две недели в кинотеатрах с широкими экранами. У касс была давка? Я ходил три дня подряд, простаивал по часу и, убедившись в том, что сегодня, увы? шел к выходу из кинозала и ждал окончания сеанса. Из зала была чуть-чуть слышна особенно громкая музыка и еще что-то? А потом выходили люди, и я всматривался в их лица. Они уже видели?! Они уже ис-пытали это! Они выходили и как-то отличались от остальных, они двигались как бы замедленно, как в видеоклипах, неся неизвестное мне знание, которое я тоже приоб-рету, которого боюсь, но которое надо?, обязательно. А они уже что-то такое пере-жили, уже знают?. Я хотел увидеть это в их глазах?. Я уважал их и понимал, что даже не могу заговорить с ними?. А потом, в пятницу, я и сам посмотрел это кино?. Ну вот, посмотрел?. И вышел? и поехал домой?
Но тут было дело посерьезнее, здесь было?. Это как, знаете?. Идешь в школу, темно, потому что зима. Все очень знакомо, все звуки мешают жить. Ну, вот такая тропиночка по снегу, деревья, снег. Впереди маячат другие бедолаги, какие-то мамы дергают вялых первоклассников. Снег, ветки, холодно.
Ты идешь, вот так, ну, чтобы руки не касались рукавов, а сквозь ветки и снег на втором этаже светятся три окна. Светятся таким ядовитым, особым светом. Это кабинет русского языка. И сейчас будет сразу два урока русского подряд??. И ты идешь, но это хуже всего, это горе, это нестерпимая?
И ведь ты все выучил, и уроки сделаны, и, в общем, бояться нечего. Но?. Эти три окна?. И в голове проскакивают разные варианты того, как этого можно избежать, и мысли о том, как было бы здорово, если бы?, или о том, что пацаны из 48-й школы рассказывали, как они?. Но ты идешь?. Ужас?.
Просто ты еще не знаешь, что учительница тебя ненавидит. Нет, не потому, что ты такой или сякой. А просто она тебя сильно не любит. Ты еще не догадываешься, что тебя могут не любить, ну потому, что ты еще?.
Ооох?
А мы ехали, ехали.? Мимо Байкала. Мимо Байкала ехали долго, потом еще ехали? Город Улан-Удэ?
Вот интересно, какой-нибудь москвич говорит какому-нибудь иностранцу: "Даа? Байкал - это наша гордость, это озеро самое большое, глубокое, там столько-то процентов всей пресной воды мира, там омуль?!"
Какой Байкал? Да до него дальше, чем до Африки?. Намного дальше?. А школьники в Хабаровске пишут сочинение в девятом классе "Петербург Достоевского". Какой Петербург? О чем вы? Семь часов разницы между этими городами, и березы?, много?, много?, много берез.
Кстати, если много раз произнести слово "много" ("много", "много", "много"?) - то оно распадется на звуки и потеряет смысл?, и так любое слово. Особенно имена быстро распадаются?. Но это так?
Мы спрашивали морячков о том, как служить, ну, в смысле.? Ну, как бы? страшно или нет, сильно ли.? Ну, понятно.? Но спрашивали как бы без особого интереса, как бы так.? А те говорили: "Неее, щас служить нормально - пионерский лагерь, вообще нормально, пальцем никто не?, не ссыте. Вот мы служили - это да.? Тогда было, да? Серега, скажи, щас-то - пионерский лагерь. Неее - нормально? Только, главное, на Русский остров не попасть, а так - нормально?
Я как-то сразу запомнил и заволновался: "Так, главное - не попасть на Русский остров, потому что туда не стоит попадать, а если туда не попадешь, - все будет нормально". Но почему-то в то, что все будет нормально, не очень верилось?
Мы приехали во Владивосток рано утром, было еще совсем темно, и в воздухе висел туман?, даже не туман, а как бы маленький дождик, но такой мелкий и который не падает, а буквально висит в воздухе. Он был удивительно освещен прожекто-рами вокзала и порта, которые во Владивостоке рядом, и страшно холодным. Но мне так и не пришлось увидеть Владивосток днем, уже через три часа меня везли на катере на Русский остров.

Пауза.

Катер шел тихо, в смысле не шумел, и все сидели молча, все молчали, и даже те, кто сопровождал нас, - тоже молчали. Так - шш-шш-шш - шелестела вода. Никто не вертел головами, не смотрел по сторонам, все как бы замерли?. Страшнооо.
А морячки, которые нас везли, были забавные, мне они казались тогда такими?. А потом они слились с сотнями таких же точно, в смысле так же точно одетых?. Но те мне запомнились? такие забавные. (В этом месте лучше показать картинки или фотографии моряков или изобразить, какими они бывают и что они делают.)
Представьте себе - вы проснулись однажды утром, а вы - гусар. То есть на-стоящий гусар. У вас такая специальная шапка - кивер, с такой длинной штукой. У вас такой ментик, с безумным количеством пуговиц и шнурочков, штаны, сапоги, шпоры?, вот здесь - сабля, и конь. Такое большое животное - конь.
И при этом вы все уже знаете: как ездить на коне, как рубить саблей, как все устроено, к какому полку вы приписаны, какое у вас звание, и, что еще страшнее, - вы помните былые бои и дерзкие вылазки?. Но при этом вы очень удивлены всему этому. Так как только что проснулись, а тут такие дела?.
И вот так, все три года, я почти каждое утро думал, и чем дольше служил, тем сильнее думал: "Я матрос! Настоящий! Такой как в кино, и даже еще более настоящий. Просто, матрос на корабле, вот такой?"
Этого не может быть! Это невозможно!
Даа.. а?.
А на Русском острове было?сильно. Там было? сильно.
Я не могу смотреть, как ведут в школу 1 сентября первоклассников. Это про-сто ужасное зрелище. Чаще всего бывает? разная погода. Дождь или солнце - это неважно. Нарядная мама ведет чистенького, в новом костюмчике, еще не школьника, еще? маленького такого мальчика. Тот не вихляется, он несет букет срезанных ба-бушкой на даче цветов, которая еще вчера плакала, дескать, вот как время бежит, вот наш, ну, я не знаю, Сашенька уже и в школу?. А он идет с этими цветами, глаза без выражения, и чего-то там себе соображает. Вот приводят его к школе, там много людей, первый звонок. И там его оставляют?. Учительница первая моя?. Алевтина Петровна или Зинаида Николаевна?. А потом мальчик приходит из школы? такой странный?.
Родители спрашивают: "Ну как?"
А чего "как"? (Это не мальчик говорит, это - я говорю.) Чего "как"? Да точно так же! В точности. Вы же там сами были. Вы же?. Так что не надо?. Знаете же?.
А классе в седьмом-восьмом у вас появлялся, как из другого мира, учитель истории, такой свободный, такой другой?. С ним можно было как-то неожиданно по-говорить, или, когда он был тобой недоволен, было обидно, с ним можно было?. То есть ты стоишь в туалете, писаешь, и он вдруг зашел и тоже пописал. И это как-то не укладывается в голове?. Ну, в общем, хороший человек! Но потом его как-то не принимал коллектив, а он был бесконфликтный, его "съедали", или какие-то странные слухи?, или он женился как-то неудачно?. В общем, он исчезал, как какие-то непонятные возможные возможности, а вместо него приходила?. Понятно.
А на Русском острове было сильно?.
Нас там встретили офицеры и прочие другие люди. Офицеры считали себя аристократами и поэтому не матерились?. Никогда! Они просто так говорили:
- Здравствуйте, мля, товарищи матросы, мля! Я знаю, мля, что вам, мля, сейчас, мля, тяжело и трудно, мля! Это потому, мля, что вы, мля, думаете о доме, мля. (Они не матерились, просто губы сами прошевеливали нужные уточнения.) Так вот! Вы думаете, что дома у мамки было вам лучше. Так вот - вы ошибаетесь, мля. Теперь и надолго, мля, кроме нас, мля, у вас, мля, никого, мля, роднее, мля, нет, мля. А чтобы не думать о доме, мля, нужно иметь три простых мужских желания! Это - пить, есть и спать! Поэтому мы будем давать вам мало есть, пить и спать. Мля.
Они исполнили это в точности! И действительно, стало как-то легче, но потом, потом.
Они говорили, в смысле офицеры:
- Китайский снаряд летит сюда тридцать секунд - вы должны успеть защитить Родину. (Очень громко.)
Мы были не против. Мы вообще не были ? против. Нам нужно было одеться очень быстро, чтобы защитить Родину, - мы одевались. Только никто не боялся китайского снаряда, все страхи были рядом?, тут.
Я отлично могу понять офицеров. Они каждое утро выходили и видели нас, стоящих в строю. И было видно, что они хотели бы видеть нечто другое, а тут мы, в смысле конкретные такие, а еще узбеки, таджики, киргизы, ну, в общем, мы. Они, офицеры, когда поступали в училища, наверное, думали: командир на мостике - и та-кой гул, флаг и гюйс поднять - и все так торжественно, и флаги, и чайки, и эге-гей ээ? э! А тут мы, вот такие?. И с этим ничего не поделаешь.
И мне становилось стыдно за то, что я вот такой, а не другой, и понимал, что виноват, причем во всем?.
Там, на Русском острове (во, название), все было - ритуал. Все было проду-мано, и во всем была видна традиция. Издавна. Всегда! Но самым грандиозным действом был - "перессык"!
Для участия в этом ритуале нужно было, ну? мм-м? попасть на Русский остров?. Попасть.
В общем, в шесть ноль-ноль включался гимн по радио, громко, это значило - пора вставать. Мы вставали - очень быстро, одевали - очень быстро - ботинки, трусы на нас уже были, и очень быстро мы бежали на улицу, где улицы никакой не было, а был туман, который я уже описывал. Мы бежали поротно, а все шумело и орало: "Быстрее, мля, вы че..е..е. А!? Вы ма?.а?. И?. Бегом?, еще бегомее, падлы, мля а?а?а". А мы бежали, бежали. Все такие коротко, клочковато постриженные, с чер-ными шеями, разноцветные, в мятых, длинных синих трусах. Бежали к морю.
Там, на берегу, был невысокий обрывчик - метра четыре-пять высотой. Он нависал над морем почти по прямой. И там могло встать одновременно человек триста. А вдалеке, в темноте, - было темно, шесть утра все-таки, - был виден город Владивосток, которой я так ни разу днем и не увидел. Он светился вдалеке. Огоньки, огоньки?. И я думал, мне бы там домик, как у кума Тыквы, крохотный, и чтобы никогда вот этого всего - и я бы ничего в жизни не захотел бы там.
Так вот, мы бежали - 2 тысячи человек. Потом, строго по команде, вдоль обрыва выстраивались триста человек, по команде снимали трусы и писали в море! За этим строго следили?, когда иссякал последний? звучала команда, мы надевали трусы и делали строевое упражнение такое?, словом, на наше место становились но-вые триста?.
А в это время мимо, светясь огнями, проходил трехпалубный корабль.
И в этом была подлинная сила и какая-то очень нужная красота?, мама?, мама?.
Я знаю, почему на нас не напали никакие враги. Мы писали в море, каждое утро, и поэтому на нас не напали. Не по причине атомных подлодок и ракет?. При любой погоде, с незапамятных времен, утром? мы писали в море - на нас не напали. Я не буквально это?, я не идиот и не клоун?. Просто мы все это делали?. Воо?о?т.
Над островом летали бабочки. Большие. Зеленые махаоны. Огромные - больше воробья. Они летали медленно-медленно. И нам говорили офицеры? громко:
- Не дай Боже, какая падла этих бабочек?. Эти бабочки?. они?. занесены в Красную книгу?. Они водятся только здесь?. Мы гордимся? этими бабочками?. Чтоб ни одна?, не дай Бог?. Они..и?, они тут миллионы лет, мля, живут, а вы тут за час все засрё?.
Бабочки были очень красивые. Они очень медленно двигали крыльями и ле-тели. Вот так. (Тут необходимо снять обувь и показать, как летают большие бабоч-ки, в смысле самому показать.)
Крылья их были изумрудно-зеленые?.
Я задавил трех штук. Они хрустели, и из них выдавливалась какая-то дрянь, желтая такая?. Мне пришлось потом долго отмывать руки от зеленой пыльцы и этой?. А то ведь, действительно? не дай Боже?, ведь они не шутили? никогда. Офицеры в смысле.
Бывают такие моменты, когда, например, чистишь зубы перед зеркалом, не торопишься или моешься в ванне или под душем, тоже не торопишься - все хорошо. И вдруг вспомнится такое?, отчего станет так стыдно?, так ужасно стыдно?, хоть это и случилось с тобой еще в школе. Вспомнится какая-нибудь ложь? глупая?, или как ты изворачивался глупо?. Все уже понятно, а ты изворачиваешься. Или еще что-нибудь гадкое, но такое, о чем уже никто не помнит, да и ты не помнишь, а оно вдруг всплыло. И станет так стыдно, так стыдно, что захочется вот так съежиться, скрю-читься (тут необходимо съежиться и скрючиться), чтобы как можно меньше зани-мать места в пространстве.
Или что-то вас мучает, кто-то обидел, да обидел сильно, и вы так лежите, ночью, пытаетесь уснуть и так точно представляете себе, как завтра вы обидчику все скажете. И вы уже говорите, а он - отвечает, а у вас так ловко получается ему ввер-нуть нужное, точное слово и? засыпаете уже под утро, всего минут на сорок, потом будильник?. Всего сорок минут, и все? все куда-то делось.
Или вы идете, а вас что-то мучает. И вы, как-то так, обо всем забыли, идете. А люди видят такого человека. Ну, то есть вас. Идет человек и говорит: "Да это не моя проблема!" Потом пауза. В смысле, вы идете и вдруг останавливаетесь: "Мне что, больше всех надо, что ли?? - пауза. - Извините! - пауза. - Ну, не знаю, не знаю".
То есть понятно - вам плохо. Нет ничего особенного, просто?. Все время как-то? нехорошо. Или что-то болит, или какое-то беспокойство, ну, понятно?, понятно?.
А раньше, давно, ты бегаешь, бегаешь целый день по двору, орешь, хохочешь, выдумываешь всякие странные затеи. Ручки-ножки новенькие такие, ничего не болит. Э..э..э..х. А потом папа зовет, то есть кричит в форточку: "Женя..а..а.., мультфильмы!" И ты бежишь домой, жадно пьешь воду из-под крана, и садишься перед телевизором, и весь аж трясешься?. Потому что перед этим ты просмотрел программу на неделю, а там для тебя мало чего приготовили, но ты все свои интересы подчеркнул каранда-шиком. А тут целых двадцать минут мультфильмов.
И ты не можешь переждать, пока говорит диктор, потом дурацкую кинозари-совку с особой, такой особой музыкой, а когда на экране появляются титры мультфильмов, ты, как всегда, не выдерживаешь и бежишь в туалет - писать?. Ты пред-вкушаешь удовольствие, радость?. Всем собой? подлинно? надеешься.
А потом начинается кукольный мультфильм??????. Такой мультфильм?. Про?ну?медведя, зайца и, к примеру, ежика. И вот этот ежик или медведь - нехороший, жадный или ленивый. У него есть, допустим, яблоко, а он не делится или никому не помогает. И тогда все перестают с ним общаться. Никто не разговари-вает?. Он все понимает и начинает всем помогать или делиться со всеми, и ему это начинает нравиться, и все эти животные в конце концов поют?. Ну, в общем, - лажа. Но?.
Ты сильно не расстроился, досмотрел до конца и? побежал опять бегать?. Пусть те, кто делал этот мультфильм, тебя тоже не любят?. Ты бегаешь? во дворе. Нормально.
Или ты такой маленький, ты спишь, воскресенье, зима. Уже половина двена-дцатого, скоро полдень, а ты спишь и не спишь - слушаешь, бабушка говорит: "Нет, пора его будить уже". Она идет, отдергивает одеяло и гладит тебя по спине, а у ба-бушки рука шершавая - ты весь извиваешься. Ведь у тебя такая спина?, такая спи-на?, и руки такие, и весь ты такой?, сам понимаешь - красивый то есть, все родственники восхищаются?. Это потом ты удивишься, взглянув в зеркало: "О..о.., вот это я?" То есть все "Я" выглядит вот так. Нее..е..ет.
Много, много стыдного было! А там как-то особенно много было стыдного - на Русском острове. Чего по отношению к детству вообще быть не должно. А оно было? ЕСТЬ.
И хочется вот так лечь (нужно лечь), и свернуться калачиком (нужно свернуться), и постараться занимать как можно меньше места (нужно так и сделать, полежать? некоторое время, понять, что не получается, и сказать следующее) - не получается? нет?, бесполезно. Ведь ты когда-то весил три с половиной килограмма. А еще раньше был такой рыбкой с хвостом. И вроде был и вроде не был. Вот это было очень хорошо? наверное?. Я, конечно, не помню. Чего тут врать. Никто не пом-нит.
Гораздо приятнее было бояться темноты, подвала в третьем подъезде, или пацанов из соседнего двора, или мифического кого-нибудь?, чем конкретных?, которых на Русском острове?, вообще хватало.
Как было приятно забежать в подъезд и оттаивать на батарее снежные катышки, налепившиеся на рукавички, и при этом бояться пацанов из соседнего двора.
Или бегать-бегать, а потом упасть в снег и увидеть, ВДРУГ, ночное небо, звезды и думать о бесконечности, в смысле, там за звездами - еще звезды, еще, еще, и так? бесконечно?, и вдруг, ? "БЕСКОНЕЧНО", как взрыв. Перехватывает дыха-ние, ой-ей-ей? страшно? и? все? отпустило. Но страшно? хорошо.
Вот интересно, кому-нибудь было нужно то, что мы на Русском острове делали? Кому-то конкретно? Был ли такой человек, который понимал, зачем все это происходит? Если он был или он есть, то что же это за человек? Я даже вообразить не могу?. Елки-палки. Это же надо?.
И там? на службе, я почувствовал, а потом и понял, что Родина и страна, в которой ты родился, - не одно и то же. Наверное, это и так понятно, но это же надо понять? ну, понять!
И многие из ребят, с которыми я служил, так этого и не поняли, но сильно что-то такое подозревали, для них в этом случае было важнее - кто предал. Страна или Родина? Вот тут надо разобраться?, но не будем?. Я же сказал, что ребята?, многие из них, не поняли?, а только подозревали.
Но они придумывали для себя конкретные объекты подозрений. У них у всех?, у всех? То есть их девушки их не дождались, а выходили замуж, за всяких студентов и прочих отмазывающихся от службы. И тут они давали горя?о..о..о..: "Я вернусь - этот студент у меня попляшет, он у меня - вот так будет там танцевать, вот так".
"Тока мама никогда не предаст, тока мама,? тока мамочка?" А сами писали письма, какие-то письма, подписывали на обратной стороне фотографии "пусть напомнит тебе обо мне неподвижная личность моя" и отправляли в какие-то города, ко-торые Бог знает где.? В такие города?. Которые, когда подъезжаешь к ним ночью, видны точками освещенных окон. И все эти окна желты?. Такой свет?, от которого хочется развернуться и ехать в темноту. А иногда едешь по центральной улице такого города и, вдруг, глянешь в окно второго этажа, и видно - это кухня. А шторы такого цвета?, и обои?, и абажур оранжевый, пластмассовый, а у окна спина мужика на секундочку мелькнет, в майке, голубой? наверное. И все известно?, о чем там говорят, что там в холодильнике, что на столе?, и какая посуда стоит в серванте в комна-те, и какой диван, и какой висит на стене ковер и чеканка?.
И оттого, что ты заглянул в это окно, и от этого знания? становится так? скучно. Ну, как если бы взять пыль, которая валиками собирается в труднодоступных углах под кроватью, и набить ею рот? и так жить. Жить.
Родина предала?. Но мы Родину не предали?, мы ее защищали? постоянно?.
А однажды нас наказывали искусством. То есть однажды мы провинились, все, сильнее обычного. И командир всего учебного отряда нас наказал. Сильно.
Нам двадцать раз показали фильм "Жестокий романс". Такой фильм? хороший?. Нам показывали его каждый день, после того как стемнеет, - в летнем кино-театре?. Был конец октября. Фильм показывали без звука. Специально поставленные люди следили за тем, чтобы мы не спали. А фильм шел и шел день за днем, в смысле ночь за ночью. Ну, мы-то еще ладно, но каково было узбекам или ну,? другим ребя-там? Для кого Волга - не матушка-река. Как они должны были ненавидеть Никиту Михалкова, который безмолвно, самодовольно открывал рот?. Они же не знали, что он поет про мохнатого шмеля?. И почему так пляшут цыгане. (Здесь нелишне было бы показать, как они танцуют.) Мы сидели и спали с открытыми глазами, а на экране, из-за того что части фильма были самым удивительным образом перепутаны, - только что убитая героиня вдруг танцевала? и вообще все, что было на экране, было так мучительно, что я не переставал удивляться точности выбора фильма. Но, конечно же, все наше кино такое? для узбека?, в смысле.
Я помню, как эти ребята, родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в строю с нами и пели? громко?:

Россия, любимая моя,
Поля родные, березки, тополя?

Они писали в своих дембельских альбомах какие-то псевдовысказывания Петра Первого. Вроде такого: "Рябых и кривых на российский флот не брать, дабы не позорили они своим видом государства Российского". Видели бы вы этих ребят?, которые это записывали в свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки татуировки с Андреевскими флагами, кораблями и надписями, сделанными "былинными" буквами, в память о "славе Российского флота". Забавно смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.
А однажды я видел, как один красавец азербайджанец писал в письме какой-то незнакомке, из Омска по-моему. Просто переписывая буквы малознакомого ему русского языка, имея в виду свою фотографию, которую он тоже посылал:

Не смотри, что здесь нет красоты,
Красота в жизни не каждому дается,
Но зато здесь простая душа
И сердце простое так бьется.

Но это так, к слову.
Что мы там делали все-таки? Мы делали очень много всякой фигни?. Все это, понятно, называлось - "защита Родины". Сейчас ясно, что делали мы это нормально - никто не напал на нас в это время. Так ведь.
Потом, когда мы попали на корабль, стало проще. Втянулись уже как-то. Времени было уже не жалко. На небо посматривать какой-то странной потребности уже не было. Кстати, какое небо над океаном, я не помню, наверное, не видел ни разу, голову не поднял.
Вот шли мы на корабле. Все здорово, все по местам, все работает. "Жизнь всего экипажа в руках одного дурака. Не будь этим дураком!" - кричал старпом? часто, считая это очень остроумным. Все было здорово на корабле.
Но вдруг придет в голову мысль - наш корабль плывет по поверхности планеты Земля. Это мировой океан, а по его поверхности плывет железный такой?, а на нем сто двадцать восемь человек. А вокруг воздух, а дальше - космос, другие планеты. И это называется - "защищать Родину". После такой мысли трудно собрать все воедино, ну, чтобы можно было дальше всем этим заниматься, участвовать в этом. В смысле?. Старпом сильно помогал. Всегда.
Как все-таки здорово русские моряки умели топить собственные корабли! Нет, они замечательно умели делать все, что нужно, но это - они делали особенно талантливо. Я не имею в виду то, как топили черноморский флот, ну, с целью перегородить входы в?. Нет, нет. Я имею в виду?. Все было здорово. Но либо разведка оплошала, либо телеграмма не дошла, либо забыли предупредить, и крейсер, без сопровождения, попал в туман?. А там - западня, в смысле вражеская эскадра. Кругом враги. А мы против всех. Всегда! Одни. В западне! Против всех! Ёё..ё..ёлки..и! И тогда уже?, кроме шуток. Тогда уже?. Если кругом враги?. Тогда - ооо..о..о..о! Тогда - огонь из всех орудий и наши комендоры - самые лучшие. И во всех казематах, у каждого орудия, истекая кровью и потом, быстро и точно, среди всего этого ада - они?! И вот уже один вражеский эсминец пошел ко дну, один крейсер уходит из боя, кренясь и горя, еще два корабля сильно потрепаны, а мы еще бьем из трех пушек. Кругом все красно, все красно, и ночь уже отступает, и вот-вот рассвет. Вот уже?. Но кончились снаряды. Командир белоснежным платком протирает внутреннюю часть фуражки, надевает на забинтованное плечо белый китель в крестах и звездах, записывает последнюю запись в журнал.
- Ну что, Сережа? - спрашивает он штурмана.
- Предлагают сдаться, их флагман горит, но они подняли флаги?
- Хорошо дрались матросики, мои матросы? - говорит капитан. - Все, Сережа,?да?.
- Понятно, Алексей Дмитриевич, все были готовы, все надели "первый срок"?
А на искореженной палубе стояли, сидели, лежали, кто-то, шатаясь, шел?. Русские моряки - герои? настоящие. Настоящие. Они курили или умирали от ран, а молоденький мичман и пара усатых старшин шли открывать кингстоны. А командир стоял на мостике?! И всходило солнце? над дымами, над Андреевским флагом.
А в это время на английском (или немецком, да хоть на японском) флагмане команда тушила пожар, суетилась?. А адмирал спрашивал какого-нибудь офицера:
- Ну что там русские? Молчат?
- Молчат, сэр. У них, видимо, закончился боезапас.
- Да..а..а?. Как они дрались а??! Как дрались! Мне бы таких моряков. Вы приготовьте все, приготовьте каюту для русского капитана. Надо принять всех на борт, я хочу посмотреть на этих моряков.
- Простите, сэр, но?? они утонули.
- То есть как? Вы сигналили им, что мы?.
- Да, сэр,? но они?, мы видели их - все в парадной форме?, видимо, открыли кингстоны?
- Утонули, что ли? Все?
- Все, сэр.
- Стоп! А какой смысл? Бой же уже закончился.
- Утонули, сэр, только бескозырки на воде.
- Не понял?. Я не понял. Смысла-то нет?. Ну надо же! Ну? вы? там? отсалютуйте. Все-таки классные моряки были?. Зачем? Стрельните из пушки? в честь?. Непонятно.
И действительно! Был корабль большой?. Вот интересно - Александр Матросов?. Был солдат, но Матросов?. Тоже открыл свои кингстоны. И так, скрипнув зубами, ррраз?. Страшно.
Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был? в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов.
В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках - японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально,? раз - и показал ему руками??, в смысле - хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил. Вот и все.
Это был наш поединок. Хотя я понимаю, что у японца были заняты руки, но я? все равно победил. У меня была реакция лучше?, в общем, победил, а победителя не?.
Ребята, с которыми я служил, все хотели домой. Даже те, у кого и дома-то не было. Просто нужно было хотеть. Хотеть домой было проще и понятнее всего.
В голове все время звучало: "Хочудомой, хочудомой, хочудомой". "Хочу есть" и "хочудомой", "хочу спать" и "хочудомой", все время, все время, как стук колес в поезде. Этот стук то слышно, то не слышно, он то приятен, то невыносим, но он все время есть, когда ты в поезде, конечно.
Ребята шили форму, готовились приехать в свой городок или поселок. Корабль по ночам превращался в мастерскую. Везде шлифовали бляхи и точили каблуки, рисовали альбомы - готовились. Весь последний год службы уходил на подготовку к возвращению домой.

Клеши делались - сорок сантиметров, в клеши вшивались гитарные струны, чтобы они были всегда натянуты, в стрелки брюк насыпали воск и утюжили. С приборов соскребали фосфорную краску, смешивали с эпоксидной смолой и обводили этой смесью буквы на ленточке бескозырки. Зачем? Чтобы светились в темноте. Манжеты подшивали бархатом. Лучше всего синим, черным или красным. Зеленым - лажа, но если ничего другого не было, шили зеленый. Ленточки свисали? ниже пояса. В общем - красота!
И вот все это продумывалось, готовилось, тщательно пряталось в тайниках, украдывалось, оберегалось?, ужас.
А потом дембелек садился в поезд, приезжал к себе в село, в первый же вечер напивался, рвал эту красоту или обблевывал - все с непривычки к свободе. Форма комкалась и запрятывалась в какой-нибудь дальний угол. И все говорили: "Ну, слава Богу, нельзя же таким петухом ходить. Все! И живи себе, живи". А жить как?, никто не говорил. Могло, правда, начаться и кончиться все еще в поезде. И тогда дембелек выходит на родном полустанке виноватый, помятый такой?. Он же надеялся, что Родина ему будет благодарна. Что все будут смотреть на него, как когда-то я смотрел на тех людей, выходящих из кинотеатра. В смысле, уважать будут, будут любить.
Мы же ведь три года? там? ёлки зеленые. Мы же?. Неважно?. Мы там?, нам ведь очень было?. Мы же не виноваты?, мы старались?. Вы спросите - мы расскажем, как мы защищали Родину. Хорошо защищали. Вы спросите.
И парень показывал свой дембельский альбом: "Вот Толян, мой братишка, просто братишка, такой пацан, он приедет ко мне, а это Леха, Серега и Федя-таджик, хрен знает, как его звали по-настоящему, не выговоришь. Мы его звали - Федя. Тоже парень классный, хоть и чурка, конечно. А это? ну, это неважно. О?, а это моя пушка - семьдесят два миллиметра. Я ее так вылизывал, она у меня играла просто. Моя ма-а-ленькая. А это наш командир - мужик? вообще? исключительный. А это - старпом?, ну? тоже? справедливый такой. Да чё, вам неинтересно?. Да чё, я не вижу что ли. Да пошли вы,? да ладно. Давайте лучше пиво пить. А есть пиво-то? Ма-а-ам, пиво есть?" - и парень мается, мается, и мама, как-нибудь так, спросит: "Сынок, покажи, какая пушка-то твоя, покажи мне, я не запомнила". Он откроет альбом: "Вот пушка? моя?, ма-а-ам, да фиг с ней, чё на нее смотреть, тебе-то она? потом, ладно". Вот так вот.
А на флоте я узнал, что предметы могут иметь совершенно иное предназначе-ние. То есть ты думал, что эта вещь - для того-то, а она совсем наоборот, для другого. И настолько для другого, что только диву остается даваться. Вот, например, вы думаете, что посуда нужна для того, чтобы из нее есть. НЕТ. Поесть, если надо, можно как-нибудь по-другому, без посуды?. Посуда нужна для того, чтобы ее мыть?, на флоте так?, одни ее моют всегда, другие недовольны тем, как она вымыта??? всегда.
Палуба нужна не для того, чтобы по ней ходить, а для того?, чтобы ее??? ну, мыть, конечно. Причем мыть долго, но быстро. То есть по времени долго, а по скорости? быстро. Очень долго и очень быстро. При этом выполнялись и многие воспитательные задачи. Многое оттачивалось и закреплялось.
Мытье?, драенье палубы - это??, хотя чего об этом говорить. Вот как это было?. (Здесь должна заиграть очень красивая и торжественная музыка, и под эту музыку надо помыть пол, то есть сцену, так, как это делалось на флоте, то есть очень хорошо, быстро, но тщательно. При этом надо себе кричать громко? самому себе: "Бегом, бегом, падла! Еще бегомее! Суши палубу? сука?. Ты что, Родину не любишь?? Лизать палубу?. Если не лижешь палубу - палуба грязная а?а?а?ах ты, сука? и т.д. и т.п.)
А прошло года полтора, и я сам стал видеть, что посуду моют? не очень?, и палубу тоже не?, особенно? стал замечания делать?, ну, не нравилось мне.

Пауза.


У нас на корабле был Коля И. Кореец. Фамилия И. Он был тихий, маленький, забитый и грязный. По-русски говорил плохо?. И узбекам он был не свой, и русским - не земляк. Бедолага. Чего-то ему все время не везло. То шапку? потеряет, то подушка у него как лягушка. В увольнения его не пускали, и вдруг выясняется, что наш И - тоже дембель?. И что надо его уважить и перестать его притеснять, то есть дать парню вздохнуть.
И из первого же своего увольнения И пришел с мертвой собакой в сумке. Все давай на него орать, давай, дескать, эту собаку за борт. А он не дает. Обижается. Ни в какую. Да так твердо.
Потом мы видим: а он обиделся сильно. Уволок собаку куда-то, спрятал, и ?, ну, обиделся. Ночью сидит, плачет. Я?, мол, успокойся, старик, плюнь ты. И понять надо - гадость же, собака эта. А он мне выкладывает, да горько так, что собаку он зарезал по всем правилам, что собака какая надо, что целый день он такую искал. И все это он сделал, чтобы нас обрадовать корейским блюдом?. И опять заплакал. Обиделся сильно.
Я помню, как мы ночью: Коля И, Аброр-узбек - кок и я - сидели и ели эту собаку, которую Коля долго готовил, а потом волновался, боясь моей реакции. А я сидел и думал: "Вот я - ем собаку. Может быть, сейчас какая-нибудь девочка, устав от рыданий, всхлипывая, только-только задремала, а до этого они с папой, с фонариком, обшарили все дворы, сараи, опросили и обзвонили всех знакомых - где любимая собачка. Завтра поиски продолжатся, будут написаны детской рукой объявления, а над кроваткой долго еще будет висеть фотография щеночка с ленточкой на шее?. Или какая-нибудь бабушка выглядывает на улицу, смотрит в темноту и, на каждый шорох, спешит к двери, открывает ее?, и в тишину подъезда, без всякой на то надежды? - Боник, Боник, Боник?. А потом садится у покрытого клеенкой кухонного стола, смотрит на миску и плошку с водой в углу кухни и плачет".
Я ел, ел, думал, понимал, что внутри меня, в желудке, уже находится кусок этого доверчивого и беззащитного существа, которое, наверное, перевернулось на спину, когда Коля подманил его, и виляло хвостом?. Ел, пытался ощутить бунт в себе, а мне? было вкусно. Коля вкусно приготовил. Я думал, до последнего, что не смогу есть, а смог. И с аппетитом. А раньше не смог бы?. Раньше?. То есть один человек думал, другой - ел. Тот, который ел, был более? современным?, то есть лучше совпадал со временем. Тем временем - флотским. Моим флотским временем. А теперь бы я не смог бы есть собаку. Точнее, не мог бы ночью, на камбузе, с Колей И, узбеком-коком, на большом противолодочном корабле?. Больше не смог бы? наверное?.
Я обнаружил в себе удивительные ощущения: в те моменты, когда совсем было худо, когда меня сильнее всего? обижали, когда я делал то, чего не надо было делать, ни за что не надо было делать, то есть очень обидное что-то?, когда меня называли такими словами?, в общем, в такие моменты? - мне не было себя жалко.
Я не жалел себя, не обижался?. Мне было невыносимо жалко своих родителей и всех, кто меня любит или любил. Ведь они меня так любят, так ждут. Мама, ведь я для нее?. А отец?. Они меня так знают, что я такой и такой, что я единственный, единственный такой. Любят?.
А меня бьют?, меня так сильно?. Меня нет?. Того, которого так любят, ждут?. Того единственного?. Его нету. Меня - того, нет. А мои родные об этом не знают. А меня нет.
Как их жалко. Мама писала письма каждый день. Посылки посылала. А мне было трудно есть печенья, которые лежали в этих ящичках. Мне было жаль нарушать положение вещей в уложенной мамой посылке. Эту посылку они посылали тому, кто махал им рукой из уходящего на восток поезда?. А этого мальчика уже нет. Посылка пришла не по адресу. Она пришла не к их милому, единственному, умному мальчику. А к одному из многих грязных, затравленных и некрасивых пареньков, который имеет порядковый номер и? фамилию,? эту фамилию один раз в сутки выкрикивают на вечерней поверке?.
Мне было мучительно трудно прикидываться прежним?, чтобы отвечать на мамины письма: "Здравствуй, мамочка, ? у меня все нормально?, кормят не плохо?, погода плохая, но скоро?, скучать не приходится, служба идет?. Целую, ваш сынишка?" Не мог же я написать, что меня нет, что их сына нет, а есть другой. Но тогда этот другой должен был бы написать?. Да нет. Что я - идиот что ли. Я был матросом, а не идиотом. Все-таки.
И все время в голове звучало: "Хочудомой, хочудомой?"
Я помню, как переночевал первую ночь дома?. Просто спал крепко, проснулся рано. Три года думал, как буду ночевать дома и что буду спать, спать?. А проснулся в шесть утра. Я проснулся в своей комнате? и думал: "А как дальше?.. Вот я дома?, а хочу домой?, а где дом?? Стоп! Где дом? А дома нету!"
Моя комната, конечно, осталась. Мама в ней все сохранила точно так же, как было. Все разложено, как в доме-музее. Но это не дом?. В смысле, желание ДОМОЙ было таким сильным, что переросло конкретный дом и я не помещался в нем, как не влез ни в одни дофлотские брюки. Но было в этом и что-то еще? ужасное??. Дома не было?! Меня не было?!
И жизнь была раньше какая? Вот такая: надо закончить школу - это значит впереди экзамены, сложный выбор института и пр. Потом ожидание армии, от которой никуда не деться, потом, на службе, постоянная мысль о доме?. В смысле, вся жизнь была накануне чего-то?. А?а?а теперь все,? впереди никаких канунов?. Живи и живи?, а не хочется?, а как?.
А еще потом появилось время?и ощущение, что оно движется?, уходит, в смысле.
Многие же ребята так и остались на всю жизнь моряками. Они, может быть, водители, или кочегары, или плотники, но это только так? получилось, на самом деле они моряки. И каждое последнее воскресенье июля они одевают свою старенькую форму, встречаются в каком-нибудь традиционном для их города месте?, напиваются, обнявшись, поют, плохо: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает". Плачут, скрипят зубами, сжимают кулаки до побеления косточек - не понимает же никто. Потом дерутся?, потом это долго обсуждается, потом мирятся, а потом опять кочегары и плотники?. То есть, то же самое, что а день пограничника или десантника, но немного лиричнее и тоньше. Стихия потому что такая?. Море.
Как я много знаю таких ребят?.
Я уходил с корабля 27 апреля. Раз и навсегда. То есть я много раз сходил с корабля на берег, а потом поднимался на борт, но это не так. А в последний раз с корабля и с флота, в качестве русского матроса, я сходил в первый раз, и в последний, конечно. Перед этим я не спал всю ночь, не веря в то, что произойдет завтра. Завтра настало, я позавтракал, сделал все, что положено матросу, в последний раз, попрощался, сошел по трапу на пирс и ушел? домой.
Я сильно плакал. Я прощался с ребятами и плакал. Я записывал в книжечку адреса и свято? свято верил в собственные обещания всем написать?, приехать в гости?, принять всех у себя. А ребята толкались вокруг меня, волновались, видно было, что забыли или стесняются сказать что-то настоящее, стоящее?. И говорили, как обычно: "Ну, ты давай там?, моряк на суше не дешевка!" - "Дам!.." - "Девкам там покажи, пока мы тут?" - "Покажу?" - "Не дрейфь ты там?." - "Да не ссыте - как-нибудь разберусь?." А в глазах у всех была такая тревога, такая тоска, так легко было сосчитать, сколько им еще осталось? каждому? служить?, в глазах там было видно?. И еще - "хочу домой" в глазах?.
А мне мысль, что завтра, а точнее, уже нынче, мою койку займет другой, впервые не доставила удовольствия. Все вертелось в голове и душе, что-то обрывалось? больно. Но невозможно было понять ничего. Ведь я так ждал этого дня. А завтра чего ждать? А сейчас, уже сейчас? чего?
Вдруг все стихло, ко мне медленно подошел командир, пожал руку, как-то так вздохнул: "Давай, не забывай, удачи тебе, спасибо за службу", - развернулся и ушел. А я подумал: "Боже, какой хороший, какой мудрый и справедливый человек, как я ему благодарен, ?как я раньше этого не понял, я ему тоже напишу, нет, ему - первому. Сразу же напишу, обращусь по имени-отчеству, расскажу, как дома и как?вообще, как я ему благодарен, что таких мужиков? Ему приятно будет".
Я уходил по пирсу от корабля, оборачивался, махал рукой?. А над кораблем звучала музыка. Есть такая музыка?, гениальная?, марш? - "Прощание славянки". А в этот раз он играл в мою честь. Со мной прощался Российский флот, от Петра Первого, Ушакова, Нахимова до?, я не знаю, ? до нашего командира. Флот прощался со мной. Меня благодарили за все. И за то, что меня так сильно?, за то, что я писал в море, за японского летчика, за все три года?, за собаку?, за все. Все! Я оглядывался, рыдал и клялся, что всем напишу, всех люблю и жить не смогу без них. И это было в тот момент - правда! И ребята махали мне, кто-то плакал, даже из тех, ко-торых я знал едва?. Ну страшно же оставаться еще так надолго, особенно когда кто-то уходит? домой.
Российский флот. Весь! "Российские моряки не спрашивали, каков числом враг, но где он!", "Флаг и гюйс поднять!" - и т.д. и т.п. Навсегда.


Пауза.


Никому не написал. Никого не повстречал?, даже случайно?. И слава Богу!
А о чем говорить? Как мы о-го-го?! Или: "А помнишь, как тогда??" Ну, выпить, полчаса потолкаться по улицам, потом сказать: "Извини, ко мне никак нельзя, у меня там?" И в ответ: "Ну, у меня тоже, понимаешь?" Обрадоваться этому, пообещать звонить, сказать строго: "Ну, ты тоже звони, а то мы, сам видишь, не поговори-ли, а надо все обсудить, вспомнить". И расстаться?. А потом отплевываться и томиться несколько вечеров. Зачем?
Но Российский флот?

Пауза.

У меня в жизни этого уже не будет. Никогда! (В это время нужно собрать все предметы, которые были на сцене. Все. Собрать все, чтобы сцена осталась пус-той.)
Никогда. Но раньше было как-то? я не знаю?. а домой пришел, а дома нет! Ну, в смысле? что ли?. Но с другой стороны, чего жаловаться-то?. Очень многие ведь. Просто в моей жизни этого не будет?. И совсем даже - необязательно?. А дома нет?.
(Уходя и унося все разом.) Просто? ну, нужно как-то понять, разобраться?. Ведь что получается, или?. Хотя, конечно, ничего не попишешь?, оно все так? конечно.

Да! Да, да, да, я и сам так думаю?

Не стоит? это ведь?

Я бы не стал так однозначно

Я же не настаиваю

Это уж - как хотите?.
диль дивана 07.11.2005 01:59:56
В течение трех часов Консуэло молилась за своего супруга, созерцая его величественное спокойствие. Смерть, придав его лицу несколько более темный оттенок, мало изменила его, и Консуэло, любуясь его красотой, порою забывала, что он перестал жить. Ей чудилось даже, что она слышит его дыхание, а когда она отходила на минуту, чтобы подбросить благовоний в курильницы и сменить свечи, ей казалось, будто она слышит слабый шорох и видит легкое колебание занавесей и драпировок. Тотчас же она возвращалась к нему, но, глядя на холодные уста и угасшее сердце, отрешалась от мимолетных безумных надежд.
Когда часы пробили три, Консуэло поднялась и поцеловала в губы своего супруга; это был ее первый и последний поцелуй любви.
- Прощай, Альберт! - проговорила она громко, охваченная религиозным экстазом. - Ты теперь, без сомнения, читаешь в моем сердце. Нет больше туч между нами, и ты знаешь, как я тебя люблю. Ты знаешь, если я и покидаю твои священные останки и предоставляю их твоей семье, которая завтра придет взирать на тебя, и покидаю, уже не падая духом, то это не значит, что я расстаюсь с вечной памятью о тебе и перестаю думать о твоей нерушимой любви. Ты знаешь, что не забывчивая вдова, а верная жена уходит из твоего дома и уносит тебя навеки в своей душе. Прощай, Альберт! Ты верно сказал: "Смерть проходит между нами и, по видимости, разлучает нас только для того, чтобы соединить в вечности". Преданная вере, которую ты преподал мне, убежденная, что ты заслужил любовь и благодать твоего бога, я не плачу о тебе, и никогда в моих мыслях не явишься ты мне в ложном и нечестивом образе покойника. Нет смерти, Альберт! Ты был прав, сердце мое чувствует так, раз теперь я люблю тебя больше, чем когда-либо!

Жорж Санд "Консуэло."
диль дивана 07.11.2005 02:12:25
? Что творится в твоей душе, Гедвига, когда ты спрашиваешь меня об этом? ? начала она очень серьезно и спокойно. ? Что такое для тебя любовь, о которой ты говоришь? Не правда ли, нужно ощущать влечение к любимому с такой непреодолимой силой, чтобы существовать и жить только мыслями о нем, отказаться ради него от самой себя и видеть в нем все свои стремления, все надежды, все желания, весь свой мир? И эта страсть должна возносить на вершины блаженства, да? У меня кружится голова от подобной высоты ? ведь внизу зияет бездонная пропасть со всеми ужасами неотвратимой гибели. Нет, Гедвига, мое сердце не понимает такой любви, столь же ужасной, как и греховной, и я буду твердо верить, что оно останется навеки чистым, на веки свободным от нее. Но может, конечно, случиться, что мы отличаем какого-нибудь мужчину из всех других или даже чувствуем искреннее восхищение перед ним за выдающуюся мужественную силу его духа. Даже более того: в его присутствии мы чувствуем какую-то таинственную, сердечную отраду; кажется, будто наш дух только сейчас проснулся, будто только сейчас засияла нам жизнь; мы веселы, когда он приходит, и мы печалимся, когда он нас покидает. Ты назовешь это любовью? Ну, так почему бы мне не признаться тебе, что покинувший нас Крейслер вызывает во мне это чувство и что мне тяжко его не видеть?
? Юлия! ? воскликнула принцесса, внезапно вскочив и пронизывая Юлию горящим взглядом. ? Можешь ли ты вообразить его в объятиях другой и не испытывать при этом невыразимой муки?
Юлия покраснела и ответила голосом, выдававшим, как сильно ока была оскорблена:
? Никогда я не воображала его в моих объятиях!
? Ты не любишь его! Ты не любишь его! ? резко воскликнула принцесса и снова упала на софу.

Амадей Гофман "Житейские воззрения кота Мурра."
Madagaskar 09.11.2005 17:25:59
Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену.
Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалеку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки.
- Дорогой мистер Беннет, - сказала как-то раз миссис Беннет своему мужу, - слышали вы, что Незерфилд-парк наконец больше не будет пустовать?
Мистер Беннет ответил, что он этого не слышал.
- Тем не менее это так, - продолжала она. - Только что заходила миссис Лонг и сообщила мне эту новость!
Мистер Беннет промолчал.
- А хотелось бы вам знать, кто будет нашим новым соседом? - с нетерпением спросила его жена.
- Готов вас выслушать, если вам очень хочется мне об этом сказать.
Большего от него не требовалось.
- Ну так слушайте, мой дорогой, - продолжала миссис Беннет. - Незерфилд, по словам миссис Лонг, снят очень богатым молодым человеком из Северной Англии. В понедельник он приезжал туда в карете, запряженной четверкой лошадей, осмотрел поместье и пришел в такой восторг, что тут же условился обо всем с мистером Моррисом. Он переезжает к Михайлову дню, и уже в конце будущей недели туда приедет кое-кто из его прислуги.
- А как его зовут?
- Бингли.
- Он женат или холост?
- Холост, дорогой, в том-то и дело, что холост! Молодой холостяк с доходом в четыре или пять тысяч в год! Не правда ли, удачный случай для наших девочек?
- Как так? Разве это имеет к ним отношение?
- Дорогой мистер Беннет, - ответила его жена, - сегодня вы просто невыносимы. Разумеется, вы понимаете, что я имею в виду его женитьбу на одной из них.
- Гм, таковы его планы?
- Планы! Боже мой, скажете же вы иной раз! Но ведь может вполне случиться, что он в одну из них влюбится. Поэтому, как только он приедет, вам необходимо будет нанести ему визит.
- Я, признаюсь, не вижу к тому достаточных оснований. Поезжайте-ка вы сами с девочками. Или пошлите их одних - это, возможно, будет еще лучше. Не то вдруг он вздумает влюбиться в вас - ведь вы ничуть не менее привлекательны, чем любая из наших дочек.
- Вы мне льстите, дорогой. Когда-то я и в самом деле была не лишена привлекательности. Но сейчас, увы, я уже не претендую на то, чтобы слыть красавицей. Женщине, у которой пять взрослых дочерей, не следует много думать о собственной красоте.
- В этих обстоятельствах у женщины не часто остается столько красоты, чтобы о ней приходилось особенно много думать.
- Но, мой друг, вам непременно следует навестить мистера Бингли, как только он появится.
- Едва ли я за это возьмусь.
- Но подумайте о наших девочках. Вы только представьте себе, как хорошо одна из них будет устроена. Вот увидите, сэр Уильям и леди Лукас сразу поспешат в Незерфилд. А ради чего, как вы думаете? Уж конечно, ради своей Шарлотты - вы же знаете, они не очень-то любят навещать незнакомых людей. Вы непременно должны поехать - ведь мы сами без этого никак не можем у него побывать.
- Вы чересчур щепетильны. Полагаю, мистер Бингли будет рад вас увидеть. Хотите, я дам вам для него записочку с обещанием выдать за него замуж любую из моих дочек, которая ему больше понравится? Пожалуй, надо будет только замолвить словечко в пользу моей крошки Лиззи.
- Надеюсь, вы этого не сделаете. Лиззи ничуть не лучше других ваших дочерей. Я уверена, что она и вполовину не так красива, как Джейн, и гораздо менее добродушна, чем Лидия. Но ей вы почему-то всегда оказываете предпочтение!
- Ни одна из моих дочек ничем особенно не примечательна, - ответил он. - Они столь же глупы и невежественны, как все другие девчонки в этом возрасте. Просто в Лиззи немножко больше толку, чем в ее сестрах.
- Мистер Беннет, как смеете вы так оскорблять ваших собственных детей? Вам доставляет удовольствие меня изводить. Конечно, вам нет никакого дела до моих истерзанных нервов.
- Вы ошибаетесь, моя дорогая. Я давно привык с ними считаться. Ведь они - мои старые друзья. Недаром вы мне толкуете о них не меньше двадцати лет.
- Ах, вы себе даже не представляете, как я страдаю.
- Надеюсь, вы все же доживете до того времени, когда в окрестностях появится множество молодых людей с доходом не менее четырех тысяч в год.
- Даже если их будет двадцать, какой в них прок, раз вы все равно отказываетесь к ним ездить?
- Ну, если их будет двадцать, моя дорогая, тогда я, конечно, соберусь да сразу и объеду их всех подряд.
В характере мистера Беннета так затейливо сочетались живость ума и склонность к иронии, замкнутость и взбалмошность, что за двадцать три года совместной жизни жена все еще не сумела к нему приноровиться. Разобраться в ее натуре было намного проще. Она была невежественной женщиной с недостаточной сообразительностью и неустойчивым настроением. Когда она бывала чем-нибудь недовольна, то считала, что у нее не в порядке нервы. Целью ее жизни было выдать дочерей замуж. Единственными ее развлечениями были визиты и новости.
Джейн Остен. Гордость и предубеждение :гыы:
диль дивана 07.12.2005 15:28:41
Бывают женщины нежные и робкие, которые в любых обстоятельствах стараются подавлять жалобы и притворяться спокойными и беззаботными. Такая не упрекнет мужа даже тогда, когда он этого заслуживает. Все обиды копит она в сердце, когда же чаша терпения переполнится, изольет душу в невыразимо горьких словах или в трогательной песне и, оставив мужу дар, на который глядя должен он, о ней вспоминая, мучиться угрызениями совести, скрывается в горной глуши или на диком морском побережье и живет там, отрекшись от всякого сообщения с миром. Когда я был ребенком и дамы рассказывали при мне подобные истории, я неизменно чувствовал себя растроганным: "Что за печальная, прекрасная судьба! Как это возвышенно!" - и даже ронял слезы. Теперь же поведение таких женщин представляется мне вызывающе легкомысленным и неразумным. Право же, нелепо оставлять любящего тебя мужа потому лишь, что он показался тебе недостаточно внимательным, убегать и прятаться, делая вид, что тебе неведомы его истинные чувства, повергать сердце мужа в тревогу, осуждать и себя и его на долгие годы страданий только ради того, чтобы испытать, постоянен ли он в своих привязанностях. А ведь, воодушевленная похвалами окружающих ("Ах, как глубоко умеет она чувствовать!"), такая женщина может даже постричься в монахини. Решаясь на столь опрометчивый шаг, она искренне верит, что сердце ее совершенно очистилось и ничто больше не привязывает ее к бренному миру. Но вот кто-то из давних знакомых заходит ее проведать: "Печально сознавать... Как вы могли..." Весть о перемене в ее судьбе доходит и до мужа, который так и не сумел ее забыть, и он льет горькие слезы, о чем ей незамедлительно сообщает кто-нибудь из служанок или престарелых кормилиц: "Господин искренне привязан к нам, а вы... Ах, какое горе!" И вот уже она сама с ужасом ощупывает волосы у лба, бессильное отчаяние овладевает ею, и лицо искажается от сдерживаемых рыданий. Как ни крепится она, слезы текут по щекам, и с каждой каплей все более нестерпимым представляется ей ее нынешнее положение и все сильнее мучит раскаяние. Пожалуй, и Будда подумает, на нее глядя: "Да ведь ее душа не только не очистилась, а, напротив..." В самом деле, человек, отказавшийся от мира, но не освободившийся от суетных помышлений, наверняка попадет на одну из дурных дорог гораздо быстрее, чем тот, кто живет, погрязнув в мирской суете. Если супругов связывают достаточно крепкие узы, которым начало положено было еще в прошлом рождении, то мужу иногда удается разыскать и вернуть жену прежде, чем она примет постриг, но и тогда разве не будут воспоминания о ее поступке причиной постоянного взаимного недовольства? Разве не кажется вам более прочным и достойным восхищения такой союз, когда супруги переживают вместе дурное и хорошее, стараясь не замечать слабостей друг друга и прощать невольные обиды? А в сердцах этих двоих навсегда поселится тревога, и вряд ли смогут они доверять друг другу.

Мурасаки Сикибу "Повесть о Гэндзи."
диль дивана 21.12.2005 18:37:18
Все смотрели на неподвижную фигуру, стоявшую на ступеньках алтаря. И вот в мертвой тишине раздался отчетливый, мерный голос кардинала:
- В евангелии от святого Иоанна сказано: "Ибо так возлюбил бог мир, что отдал сына своего единородного, дабы мир спасен был через него". Сегодня у нас праздник тела и крови искупителя, погибшего ради вас, агнца божия, взявшего на себя грехи мира, сына господня, умершего за ваши прегрешения. Вы собрались, чтобы вкусить от жертвы, принесенной вам, и возблагодарить за это бога. И я знаю, что утром, когда вы шли вкусить от тела искупителя, сердца ваши были исполнены радости, и вы вспомнили о муках, перенесенных богом-сыном, умершим ради вашего спасения.
Но кто из вас подумал о страданиях бога-отца, который дал распять на кресте своего сына? Кто из вас вспомнил о муках отца, глядевшего на Голгофу с высоты своего небесного трона?
Я смотрел на вас сегодня, когда вы шли торжественной процессией, и видел, как ликовали вы в сердце своем, что отпустятся вам грехи ваши, и радовались своему спасению. И вот я прошу вас: подумайте, какой ценой оно было куплено. Велика его цена! Она превосходит цену рубинов, ибо она цена крови...
Трепет пробежал по рядам. Священники, стоявшие в алтаре, перешептывались между собой и слушали, подавшись всем телом вперед.
Но кардинал снова заговорил, и они умолкли.
- Поэтому говорю вам сегодня. Я есмь сущий. Я глядел на вас, на вашу немощность и ваши печали и на малых детей, играющих у ног ваших. И душа моя исполнилась сострадания к ним, ибо они должны умереть. Потом я заглянул в глаза возлюбленного сына моего и увидел в них искупление кровью. И я пошел своей дорогой и оставил его нести свой крест.
Вот оно, отпущение грехов. Он умер за вас, и тьма поглотила его; он умер и не воскреснет; он умер, и нет у меня сына. О мой мальчик, мой мальчик!
Из груди кардинала вырвался долгий жалобный стон, и его, словно эхо, подхватили испуганные голоса людей. Духовенство встало со своих мест, дьяконы подошли к кардиналу и взяли его за руки. Но он вырвался и сверкнул на них глазами, как разъяренный зверь:
- Что это? Разве не довольно еще крови? Подождите своей очереди, шакалы! Вы тоже насытитесь!
Они попятились от него и сбились в кучу, бледные, дрожащие. Он снова повернулся к народу, и людское море заволновалось, как нива, над которой пролетел вихрь.
- Вы убили, убили его! И я допустил это, потому что не хотел вашей смерти. А теперь, когда вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами, я раскаиваюсь в своем безумстве! Лучше бы вы погрязли в пороках и заслужили вечное проклятие, а он остался бы жить. Стоят ли ваши зачумленные души, чтобы за спасение их было заплачено такой ценой?
Но поздно, слишком поздно! Я кричу, а он не слышит меня. Стучусь у его могилы, но он не проснется. Один стою я в пустыне и перевожу взор с залитой кровью земли, где зарыт свет очей моих, к страшным, пустым небесам. И отчаяние овладевает мной. Я отрекся от него, отрекся от него ради вас, порождения ехидны!
Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта, людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите: вон со ступенек алтаря течет горячая, дымящаяся кровь! Она течет из сердца моего сына, и она пролита за вас! Лакайте же ее, вымажьте себе лицо этой кровью! Деритесь за тело, рвите его на куски... и оставьте меня! Вот тело, отданное за вас. Смотрите, как оно изранено и сочится кровью, и все еще трепещет в нем жизнь, все еще бьется оно в предсмертных муках! Возьмите же его, христиане, и ешьте!
Он схватил ковчег со святыми дарами, поднял его высоко над головой и с размаху бросил на пол. Металл зазвенел о каменные плиты. Духовенство толпой ринулось вперед, и сразу двадцать рук схватили безумца.
И только тогда напряженное молчание народа разрешилось неистовыми, истерическими воплями.
Опрокидывая стулья и скамьи, сталкиваясь в дверях, давя друг друга, обрывая занавеси и гирлянды, рыдающие люди хлынули на улицу.

Этель Лилиан Войнич "Овод."
диль дивана 26.12.2005 19:22:49
"Любовь? Что такое любовь? -- думал он. -- Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть Бог, и умереть -- значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику".


Л.Н.Толстой "Война и Мир."
диль дивана 07.02.2006 03:59:48
Он не спал всю ночь. Он сорвал этот цветок, потому что видел в таком
поступке подвиг, который он был обязан сделать. При первом взгляде сквозь
стеклянную дверь алые лепестки привлекли его внимание, и ему показалось, что
он с этой минуты вполне постиг, что именно должен он совершить на земле. В
этот яркий красный цветок собралось все зло мира. Он знал, что из мака
делается опиум; может быть, эта мысль, разрастаясь и принимая чудовищные
формы, заставила его создать страшный фантастический призрак. Цветок в его
глазах осуществлял собою все зло; он впитал в себя всю невинно пролитую
кровь (оттого он и был так красен), все слезы, всю желчь человечества. Это
было таинственное, страшное существо, противоположность Богу, Ариман,
принявший скромный и невинный вид. Нужно было сорвать его и убить. Но этого
мало, - нужно было не дать ему при издыхании излить все свое зло в мир.
Потому-то он и спрятал его у себя на груди. Он надеялся, что к утру цветок
потеряет всю свою силу. Его зло перейдет в его грудь, его душу, и там будет
побеждено или победит - тогда сам он погибнет, умрет, но умрет как честный
боец и как первый боец человечества, потому что до сих пор никто не
осмеливался бороться разом со всем злом мира.


Всеволод Гаршин "Красный цветок."
диль дивана 14.03.2006 17:52:28
К вечеру Лобо, очевидно, направился к нашему ущелью, так как его голос звучал все ближе и ближе. В этом голосе слышалось горе. Он выл не яростно, как прежде, а протяжно и жалобно. Он как будто звал свою подругу: "Бланка, Бланка!" В конце концов он, должно быть, напал на наш след и, когда достиг того места, где она была убита, издал душераздирающий жалобный вой. Раньше я никогда не думал, что мне так тяжело будет слушать его. Даже суровые ковбои удивлялись этому горестному вою.

Лобо прекрасно понял, что произошло, так как земля там была забрызгана кровью Бланки. По следам лошадей он дошел до самой фермы. Быть может, он надеялся найти там Бланку или хотел отомстить, - я не знаю. Но во всяком случае мщение ему удалось: он настиг за воротами нашу сторожевую собаку и разорвал ее на клочки в пятидесяти шагах от фермы. Очевидно, он приходил на этот раз один, потому что утром я нашел только его след. Судя по этому следу, он метался вокруг фермы, совсем забыв про осторожность. Я рассчитывал на это и потому наставил по всему пастбищу множество добавочных капканов. Впоследствии я убедился, что Лобо попался в один из них, но он был так силен, что ему удалось вырваться из капкана.



Я предполагал, что Лобо будет рыскать по соседству, пока не найдет труп Бланки; поэтому я употребил все старания, чтобы захватить его, прежде чем он успокоится. Тут я понял, что сделал большую ошибку, умертвив Бланку,- воспользуйся я ею как живой приманкой, я захватил бы его в первую же ночь. Я собрал все капканы, какие только мог. У меня набралось сто тридцать крепких стальных волчьих капканов, и я расставил их по четыре на каждой тропе, ведущей к ущелью. Каждый капкан был отдельно прикреплен к бревну, и каждое бревно отдельно засыпано землей. Зарывая их, я аккуратно снимал дерн и клал на брезент так, чтобы потом, когда дерн был положен на место и все было закончено, не оставалось никаких признаков человеческой деятельности.

Когда капканы были спрятаны, я проволок между ними труп бедной Бланки. Потом я отрезал одну из ее лап и проложил линию следов поверх каждого капкана. Я принял все предосторожности, прибегнул ко всем известным мне уловкам и наконец поздно вечером удалился. Ночью мне показалось, что я услыхал голос Лобо, но я не был в этом уверен. На следующий день я поехал верхом, но темнота наступила раньше, чем я успел объехать северное ущелье, и я вернулся ни с чем. За ужином один из ковбоев сказал:

- Сегодня утром скот в северном ущелье был чем-то встревожен. Уж не попался ли кто-нибудь в капкан?

Только на следующий день под вечер я наконец добрался до указанного места и, подъехав ближе, увидел, что какая-то большая серая тень поднялась с земли, напрасно пытаясь убежать. Передо мною стоял Лобо, гроза Куррумпо. Капканы крепко держали его. Бедный старый герой! Он не переставал искать свою любимую и, когда нашел след, проложенный ее телом, безрассудно бросился по этому следу и попал в ловушку. Четыре железных тиска держали четыре его лапы.

Он лежал совершенно беспомощный, а множество следов вокруг указывали, что тут собирался скот, чтобы поглумиться над павшим деспотом, не решаясь, однако, приблизиться к нему.



Два дня и две ночи он пролежал там и теперь совсем обессилел. Тем не менее, когда я приблизился к нему, он поднялся, ощетинился и в последний раз потряс стены ущелья, издав громкий, протяжный вой, призывавший на помощь стаю. Но никто не откликнулся, не ответил ему, и, покинутый в час бедствия, он отчаянно рванулся, пытаясь броситься на меня. Все было напрасно! Каждый капкан весил более трехсот фунтов, и стальные челюсти крепко держали все четыре лапы волка. Как скрежетали его огромные клыки, когда он хватал ими твердые цепи! А когда я попробовал прикоснуться к нему стволом ружья, он оставил на нем следы зубов, сохранившиеся и до сих пор. Его глаза потемнели от ненависти и злобы, и его челюсти глухо щелкали, когда он старался схватить зубами меня и мою дрожавшую от страха лошадь. Но он ослабел от голода и потери крови и скоро упал в изнеможении на землю. Что-то вроде сожаления шевельнулось в моей душе, когда я собрался поступить с ним так, как он поступал с другими.

- Великий старый хищник, герой бесчисленного множества беззаконных набегов, - сказал я, обращаясь к нему,- через несколько минут ты превратишься в груду падали. Но иначе я не могу поступить.

Я взмахнул лассо, и оно просвистело над его головой. Но не тут-то было! Он далеко еще не покорился, и не успела гибкая петля упасть ему на шею, как он схватил ее зубами и сразу перекусил крепкие, толстые пряди и бросил их к своим ногам.

Конечно, у меня было ружье, но мне не хотелось портить его великолепную шкуру, Поэтому я поскакал назад в лагерь и вернулся с ковбоем и новым лассо. Мы бросили своей жертве кусок дерева, который он схватил зубами, и прежде чем Лобо успел выпустить его, наши лассо просвистели в воздухе и обвились вокруг его шеи. Но когда свирепые глаза Лобо начали тускнеть, я крикнул своему помощнику:

- Погоди, не будем убивать его! Возьмем его живьем и отвезем в лагерь.

Он настолько обессилел, что нам нетрудно было просунуть ему в пасть толстую палку позади клыков и обмотать челюсти толстой веревкой, привязанной к палке. Палка удерживала веревку, а веревка - палку, и, таким образом, он был совершенно безопасен для нас. Как только он почувствовал, что его челюсти крепко связаны, он уже больше не сопротивлялся и не издал ни одного звука, а лишь спокойно смотрел на нас, точно хотел сказать нам:

"Хорошо. Вы наконец одолели меня, так делайте со мной теперь что хотите!.."

И с этой минуты он уже больше не обращал на нас никакого внимания.

Мы крепко связали ему ноги, но он не издал при этом ни одного стона, ни разу не завыл и не повернул головы. Затем мы с большим трудом взвалили его на мою лошадь. Он дышал ровно и спокойно, как во сне, и глаза его снова стали ясными и блестящими. Но на нас они не смотрели. Взор его был устремлен вдаль, на холмы, по которым теперь разбрелась его знаменитая стая.

Мы не торопились и благополучно достигли фермы. Там, надев на Лобо ошейник с крепкой цепью, мы привязали его на нашем пастбище и освободили от веревок.

Тут я в первый раз как следует рассмотрел его и убедился, как мало можно доверять сплетням о еще живых героях или тиранах. На шее Лобо не оказалось золотого ошейника, а на плечах - перевернутого креста, свидетельствовавшего о том, что он заключил союз с дьяволом. Зато я увидел у него на боку большой, широкий рубец, след, который Юнона - вожак своры Теннерея - оставила за миг перед тем, как он бросил ее бездыханной на песок ущелья.

Я поставил перед волком воду и мясо, но он и не взглянул на них. Он лежал спокойно на животе, устремив пристальный взгляд желтых глаз мимо меня, ко входу в ущелье, и дальше, в прерию, где он царствовал. Он даже не шевельнулся, когда я дотронулся до него. И когда солнце зашло, он все еще продолжал пристально смотреть туда же, в прерию.

Я ждал, что ночью он станет призывать свою стаю, и даже приготовился к этой встрече. Но он уже однажды призывал ее в минуту отчаяния, и тогда никто не явился. Больше он не захотел звать.

Говорят, что лев, лишившийся своей силы, орел, потерявший свободу, и голубь, разлученный с подругой, умирают от разбитого сердца. И разве можно было думать, что сердце этого свирепого хищника вынесет тройное испытание? Он потерял и силу, и свободу, и подругу. Когда настало утро, он все еще лежал спокойно, точно отдыхал. Но он уже был мертв... Я снял цепь с его шеи. Один из ковбоев помог мне оттащить труп под навес, где лежали останки Бланки. Мы положили его рядом с ней, и ковбой проговорил:

- Ты все искал ее? Ну, так теперь вы снова вместе!


Э. Сетон-Томпсон, "Лобо."
StarDust 12.05.2006 18:51:03
Душа поэта.

Когда в слезах душа поэта,
Ничто не может ей помочь.
И в горе горбится планета,
Одевшись в траурную ночь.

Какая здесь виновна сила?
Что в роли страшной? Может, ложь
К душе подкралась и вонзила
В ее наивность острый нож?

А может быть (и это хуже),
Ее сразила вражья месть,
И те над ней смеются души,
За чью она сражалась честь?

...Душа поэта плачет редко,
Когда же плачет, вместе с ней
Горюет одственница-Ветка,
Рыдает родственник-Ручей.

На ней луна от боли рдея,
Склоняется, как будто мать...
Они притвосртвом не владеют,
И не умеют продавать.

Они безхитростны и грубы,
И первозданны,как поэт.
Нежны,как он. Их Бог - не рубль,
А солнца Свет и Яблонь Цвет.

Они грустят. И видеть это
Душе поэтовой невмочь,
Поэтому душа поэта
Обиды вечер гонит прочь.

И, раскрываясь просветленно,
Дарует миру новый стих,
Чтоб оттряхнулся мир зеленый
От всех нерадостей своих.


Герихан Гагиев.
диль дивана 28.05.2006 23:07:23
Роза
Иван Тургенев



Последние дни августа? Осень уже наступала.

Солнце садилось. Внезапный порывистый ливень, без грому и без молний, только что промчался над нашей широкой равниной.

Сад перед домом горел и дымился, весь залитый пожаром зари и потом дождя.

Она сидела за столом в гостиной и с упорной задумчивостью глядела в сад сквозь полураскрытую дверь.

Я знал, что свершалось тогда в её душе; я знал, что после недолгой, хоть и мучительной, борьбы она в этот самый миг отдавалась чувству, с которым уже не могла более сладить.

Вдруг она поднялась, проворно вышла в сад и скрылась.

Пробил час?пробил другой; она не возвращалась.

Тогда я встал и, выйдя из дому, отправился по аллее, по которой - я в том не сомневался - пошла и она.

Всё потемнело вокруг; ночь уже надвигалась. Но на сыром песку дорожки, ярко алее даже сквозь разлитую мглу, виднелся кругловатый предмет.

Я наклонился? То была молодая, чуть распустившаяся роза. Два часа тому назад я видел эту самую розу на её груди.

Я бережно поднял упавший в грязь цветок и, вернувшись в гостиную, положил его на стол, перед её креслом.

Вот и она вернулась наконец - и, лёгкими шагами пройдя всю комнату, села за стол.

Её лицо и побледнело и ожило; быстро, с весёлым смущеньем бегали по сторонам опущенные, как бы уменьшенные глаза.

Она увидела розу, схватила её, взглянула на её измятые, запачканные лепестки, взглянула на меня - и глаза её, внезапно остановившись, засияли слезами.

- О чём вы плачете? - спросил я.

- Да вот об этой розе. Посмотрите, что с ней сталось.

Тут я вздумал выказать глубокомыслие.

- Ваши слёзы смоют эту грязь, - промолвил я с значительным выражением.

- Слёзы не моют, слёзы жгут, - ответила она и, обернувшись к камину, бросила цветок в умиравшее пламя.

- Огонь сожжёт ещё лучше слёз, - воскликнула она не без удали, - и прекрасные глаза, ещё блестевшие от слёз, засмеялись дерзостно и счастливо.

Я понял, что и она была сожжена.


Апрель, 1878
Сьюзи 08.12.2007 01:37:18
[color=darkblue:88e39d809b][b:88e39d809b]Антуан де Сент-Экзюпери
Маленький принц[/b:88e39d809b]

XXI
- Кто ты? - спросил Маленький принц. - Какой ты красивый!
- Я - Лис, - сказал Лис.
- Поиграй со мной, - попросил Маленький принц. - Мне так грустно...
- Не могу я с тобой играть, - сказал Лис. - Я не приручен.
- Ах, извини, - сказал Маленький принц.
Но, подумав, спросил:
- А как это - приручить?
- Ты не здешний, - заметил Лис. - Что ты здесь ищешь?
- Людей ищу, - сказал Маленький принц. - А как это - приручить?
- У людей есть ружья, и они ходят на охоту. Это очень неудобно!
И еще они разводят кур. Только этим они и хороши. Ты ищешь кур?

- Нет, - сказал Маленький принц. - Я ищу друзей. А как это -приручить?
- Это давно забытое понятие, - объяснил Лис. - Оно означает: создать узы.
- Узы?
- Вот именно, - сказал Лис. - Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик,
точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен.
И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица,
точно такая же, как сто тысяч других лисиц.
Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу.
Ты будешь для меня единственным в целом свете.
И я буду для тебя один в целом свете...
- Я начинаю понимать, - сказал Маленький принц. - Была одна
роза... наверно, она меня приручила...
- Очень возможно, - согласился Лис. - На Земле чего только не
бывает.
- Это было не на Земле, - сказал Маленький принц.
Лис очень удивился:
- На другой планете?
- Да.
- А на той планете есть охотники?
- Нет.
- Как интересно! А куры есть?
- Нет.
- Нет в мире совершенства! - вздохнул Лис.
Но потом он вновь заговорил о том же:
- Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за
мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне
скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем
озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав
людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня,
точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом - смотри! Видишь,
вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны.
Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя
золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая
пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на
ветру...

Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:
- Пожалуйста... приручи меня!
- Я бы рад, - отвечал Маленький принц, - но у меня так мало
времени. Мне еще надо найти друзей и узнать разные вещи.
- Узнать можно только те вещи, которые приручишь, - сказал Лис. -
У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи
готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы
друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у
тебя был друг, приручи меня!
- А что для этого надо делать? - спросил Маленький принц.
- Надо запастись терпеньем, - ответил Лис. - Сперва сядь вон там,
поодаль, на траву - вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты
молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись
немножко ближе...
Назавтра Маленький принц вновь пришел на то же место.
- Лучше приходи всегда в один и тот же час, - попросил Лис. - Вот,
например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трех часов
почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем
счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю
цену счастью! А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю,
к какому часу готовить свое сердце... Нужно соблюдать обряды.

- [u:88e39d809b]А что такое обряды[/u:88e39d809b]? - спросил Маленький принц.
- Это тоже нечто давно забытое, - объяснил Лис. - [u:88e39d809b]Нечто такое,
отчего один какой-то день становится не похож на все другие дни, один
час - на все другие часы.[/u:88e39d809b] Вот, например, у моих охотников есть такой
обряд: по четвергам они танцуют с деревенскими девушками. И какой же это
чудесный день - четверг! Я отправляюсь на прогулку и дохожу до самого
виноградника. А если бы охотники танцевали когда придется, все дни были
бы одинаковы и я никогда не знал бы отдыха.
Так Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья.
- Я буду плакать о тебе, - вздохнул Лис.
- Ты сам виноват, - сказал Маленький принц. - Я ведь не хотел,
чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил...
- Да, конечно, - сказал Лис.
- Но ты будешь плакать!
- Да, конечно.
- Значит, тебе от этого плохо.
- Нет, - возразил Лис, - мне хорошо. Вспомни, что я говорил про
золотые колосья.
Он умолк. Потом прибавил:
- [i:88e39d809b]Поди взгляни еще раз на розы. Ты поймешь, что твоя роза -
единственная в мире. [/i:88e39d809b] А когда вернешься, чтобы проститься со мной, я
открою тебе один секрет. Это будет мой тебе подарок.
Маленький принц пошел взглянуть на розы.
- Вы ничуть не похожи на мою розу, - сказал он им. - Вы еще
ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили. Таким был
прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я
с ним подружился, и теперь он - единственный в целом свете.
Розы очень смутились.
- Вы красивые, но пустые, - продолжал Маленький принц. - Ради вас
не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою
розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже
всех вас. Ведь это ее, а не вас я поливал каждый день. Ее, а не вас
накрывал стеклянным колпаком. Ее загораживал ширмой, оберегая от
ветра. Для нее убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы
вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я
прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она - моя.
И Маленький принц возвратился к Лису.
- Прощай... - сказал он.
- Прощай, - сказал Лис. - [b:88e39d809b]Вот мой секрет, он очень прост: [u:88e39d809b]зорко
одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь[/u:88e39d809b].[/b:88e39d809b]
- Самого главного глазами не увидишь, - повторил Маленький принц,
чтобы лучше запомнить.
- Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.
- Потому что я отдавал ей всю душу... - повторил Маленький принц,
чтобы лучше запомнить.
- Люди забыли эту истину, - сказал Лис, - [u:88e39d809b]но ты не забывай: [b:88e39d809b]ты
навсегда в ответе за всех, кого приручил[/b:88e39d809b]. [/u:88e39d809b]Ты в ответе за твою розу.
- Я в ответе за мою розу... - повторил Маленький принц, чтобы
лучше запомнить.[/color:88e39d809b]
дейдре 10.04.2008 16:10:22
А не набирал что ни вечер по семи книг, прочесть из каждой по две страницы? Я был молод. Раскланивался сам с собой в зеркале, пресерьезно выходил на аплодисменты, поразительное лицо. Ура отпетому идиоту! Урря!
Никто не видел - никому не рассказывай. Собирался написать книги, озаглавив их буквами. А вы прочли его "Ф"? Конечно, но я предпочитаю "К". А как изумительна "У". О да, "У"! Припомни свои эпифании на зеленых овальных листах, глубочайше глубокие, копии разослать в случае твоей кончины во все великие библиотеки, включая Александрийскую. Кому-то предстояло их там прочесть через тысячи лет, через махаманвантару. Как Пико делла Мирандола. Ага, совсем как кит. Читая одну за одной страницы
одинокого однодума кого уж нет не одну сотню лет будто сливаешься заодно с тем одиночкой который как-то однажды...

Дж. Джойс "Улисс"
и оттуда же:

Моя шляпа в стиле Латинского квартала. Клянусь богом, мы же должны поддерживать репутацию. Желаю бордовые перчатки. А ты ведь учился, верно?
Чему только, ради всех чертей? Ну как же: эфхабе. Физика-химия-биология. А-а. Съедал на грош mou en civet [похлебка из легких (франц.)], мяса из котлов фараоновых, втиснувшись между рыгающими извозчиками. Скажи этак непринужденно: когда я был в Париже, знаете, Буль-Миш, я там имел привычку. Да, привычку носить с собой старые билеты, чтобы представить алиби, если обвинят в каком-нибудь убийстве. Правосудие. В ночь на семнадцатое февраля 1904 года арестованного видели двое свидетелей. Это сделал другой: другой я. Шляпа, галстук, пальто, нос. Lui, c'est moi [он - это я (франц.)]. Похоже, что ты не скучал там.
Гордо вышагивая. А чьей походке ты пробовал подражать? Забыл: кто-то там обездоленный. В руках перевод от матери, восемь шиллингов, и перед самым носом швейцар захлопывает дверь почты. Зубы ломит от голода. Encore deux minutes [еще без двух минут (франц.)]. Посмотрите на часы. Мне нужно получить. Ferme [закрыто (франц.)]. Наемный пес! Ахнуть в него из дробовика, разнести в кровавые клочья, по всем стенкам человечьи клочья медные пуговицы. Клочья фррр фррр щелк - все на место. Не ушиблись? О нет, все в порядке. Рукопожатие. Вы поняли, о чем я? О, все в порядке. Пожапожатие. О, все в полном порядке.
дейдре 23.04.2008 16:04:41
)) любопытно.
"Сигналы личности" М.Люшер:

За частым употреблением выражений: "конечно", "само собой разумеется", "разумеется, я об этом думал" или "конечно же, я дал ему после этого пощечину" скрывается отчетливая самозащита. Это вовсе не само собой разумеется, что я думал об этом, и не было никакой естественной необходимости давать ему пощечину.
Выражения "Конечно" и "Само собой разумеется" употребляются тогда, когда ожидают критики и заранее хотят защитить себя от нее.
"Принципиально", "Я хотел бы сделать еще одно принципиальное замечание" ? тот, кто склонен к таким принципиальным разъяснениям, тот хочет выносить в качестве высшего судьи обобщающие, директивные приговоры. В этом случае самоутверждение станет виться высокомерной заносчивостью и чванством.
"В сущности говоря", "по сути дела", "собственно говоря", "само по себе" ? все эти выражения раскрывают скромную, ориентированную на объективность оценочную установку. Когда студентка радуется встрече со своим сокурсником и говорит: "Собственно говоря, у меня с трех до четырех - лекция", то на самом деле она хочет дать ему понять, что объективно правильным было бы, если бы я пошла на лекцию; но если у тебя нашлось для меня время, то я предпочла бы посещению лекции возможность побыть с тобой.
Слова типа "собственно", "собственно говоря" ("Собственно говоря, этому следовало бы что-либо противопоставить"), которые часто вставляются в свою речь, осмотрительными и критичными людьми, означают: "То, что, собственно, есть, я считаю объективно правильным в противоположность другим возможностям". Тот, кто критически противопоставляет "объективно правильному" другие возможности, тот ориентируется на идеальные целевые установки и этические требования.
"Очень просто" ? является предпочтительным выражением тех людей, которые стараются утвердиться по отношению к неуверенности и неясности. "И тогда я очень даже просто спросил его, что я должен делать".
"Честно" и "действительно по-настоящему" являются излюбленными словами многих наших современников, которые рассматривают свои бессмысленные будни как самообман и из-за этой жизненной лжи сомневаются в своей собственной правдивости. Пища для них всегда "честно" вкусная, вино они находят "по-настоящему" превосходным, а сыр их "на полном серьезе" вполне устраивает. Они "без лишних слов", "честно", "по-настоящему" и "вполне серьезно" воодушевлены. И это вполне очевидно, так как их сигнальные слова подтверждают, что: "Мое высказывание в данном случае соответствует также моему убеждению". В противном случае их образ жизни противоречит их убеждению. И об этом следует "честно", "по-настоящему", "вполне серьезно" сожалеть.
Есть определенное количество слов-сигналов, выражающих неуверенность вообще или неуверенность в себе, например: "кое в чем", "отчасти", "в неизвестной мере", "кое-как", "как-нибудь", "в некотором смысле", "некоторым образом", "так сказать", "в определенной степени", "или как". Тот, кто часто вставляет слова в свою речь, показывает, что он говорит о чем-либо или оценивает что-либо такое, о чем он знает, что оно неточно ему известно и что он за это не отвечает. "Это, в известной степени, может быть решено как-нибудь технически", "Отчасти можно представить, что тогда случится", "Это, в определенной степени точно".
"Наверняка", "уверенно" ? гласит клейкий пластырь при неуверенности. "Завтра наверняка будет хорошая погода". "Наверняка будет не так плохо". Тот, кто хотел бы успокоить собственные и чужие сомнения, выдает свою собственную неуверенность путем оценки "наверняка".
"Практически" ? излюбленное слово людей, которые чувствуют себя неуверенно по отношению к теоретически - интеллектуальным понятиям. Они с гениальной краткостью резюмируют рассуждения о сложных функциях какого-либо аппарата, например, следующим образом: "Значит практически мне достаточно повернуть эту ручку". Когда слово "практически" необоснованно часто используется в речи, то это, по сути дела означает: "В деталях я этого совершенно не понимаю, я просто неспособен это понять". Часто это люди, которые именно поэтому ведут себя импульсивно.
"Ну конечно", "да, пожалуй" или "ну, так", "ну и..." ? все это смиренное "аминь" человека, который полагает, что он знает, что именно надо сделать, но не верит в практическую осуществимость этого и "капитулирует".
Слова "уж", "поди", "бишь", "небось" ? означают, что с данной ситуацией приходится с сожалением смириться: "Он, небось, Скорпион", "Я, небось, женщина".
Слова "ведь", "Он ведь Скорпион", "Я ведь женщина", однако означают, что данная ситуация оправдывает поведение.
Выставляемая на передний край кажущаяся неуверенность, тактическое самоизвинение может также быть выражением самовосхищения и высокомерия. Так, например, важничающий честолюбец выходит, наконец, из своего бюро, с подчеркнутой сердечностью хватает посетителя за руку и за локоть и изрекает: "Вы должны меня извинить, у меня как раз сейчас был звонок из другой страны." Выставляемая на передний план просьба "Вы должны меня извинить" в каждом отдельном случае, а особенно, если она произносится часто, является снисходительно - покровительственным мнимым извинением человека, восхищающегося собственной важностью. Человек, который столь настойчиво произносит прощение, без которого несмотря на все его усилия, так и не смогли обойтись, просто должен быть очень значимой личностью. И эта ханжеская просьба произносится им вовсе не для того чтобы его извинили, но для того, чтобы им восхитились.
"Я полагал бы, что...". Столь осторожно и столь терпимо, но в то же время столь механически и столь принужденно выражаются многие духовные обитатели мансард. Среди этих людей нелегко найти духовную, личность, которая имеет свое мнение и допускает, что оно может быть верным или неверным. "Я полагал бы, что дважды два четыре". Эмоциональная установка манеры выражения "Я полагал бы" наряду с выдвигаемым на первый план самоотречением позволяет также увидеть самонадеянную переоценку собственного мнения, поскольку оно оценивается как объективная точка зрения. Выражение "Я полагал бы, что..." говорит о том, что "Я, как скромная личность, не хочу ничего утверждать субъективно, но объективно я вижу это так, как я это сейчас представляю".
Это означает также: "Я выражаю не личную точку зрения, но даю оценку от имени объективности". В выражении "я бы", кроме того, нельзя не услышать возможность к трусливому отступлению: "Если оценка, несмотря на ожидания, окажется неверной, то я тем не менее не потеряю доверия к себе".
Переплетение кажущейся терпимости с незаконно присвоенным правом на объективность и с возможностью оппортунистического увиливания и отговорок позволяет предположить при такой распространенной манере речи часто самонадеянное или дипломатическое поведение.
Выражение "ибо", "Ибо я подруга вашей жены", "Ибо у меня нет с собой денег", всегда означают то, чего Вы еще не знали. Однако откровения, вводимые словом "ибо", вовсе не всегда обозначают что-то неожиданное. В выражениях: "Ибо я ваш шеф", "Ибо я твой муж" с помощью слова "ибо" вводится то, что Вы должны были знать.
"Я, как президент", "Я, как офицер" и т.п. высказывания людей типа "Я, как..." представляют собой предлог (причину) показать, что они из скромности всегда хотели бы оставаться на заднем плане подобно собственной тени, коль скоро их "Я, как..."-роль не заставит их представить себя в качестве важной персоны. И поскольку на большинство своих "Я, как..."-ролей они постоянно вскарабкиваются с высунутыми от потери сил языками, то этими своими "Я, как..." они попросту в своей беззастенчивой скромности водружают на себя собственные короны.
"Отлично, но..." ? так называется большой нож для нарезания жаркого, которым еще древние римляне, руководствуясь принципом "разделяй и властвуй", крошили великое. Изрекающий подобное сначала вздымается с помощью похвалы "отлично" до уровня мастера, извещающего ученика о благосклонном к нему отношении, а затем, поводив на помочах льстивого признания свою мелочно опекаемую жертву, он выдает ему последующее "но" в виде пришпоривающей критики и еще удивляется тому, что порожденные им же самим противоречия и отклонения выпячиваются и торчат подобно кинжалу между ребер.
"Это, пожалуй, наглец и нахал" ? означает не то, что человек, о котором так говорят, может быть наглецом при определенных обстоятельствах, а то, что он является таковым вне всяких сомнений. Логическое "сальто-мортале" слова "пожалуй" действует непонятно, поскольку утверждение тотчас кажется поставленным под вопрос. Выражением "пожалуй, наглец" хотят сказать, что имеет место наглость неимоверно большая, совершенно неожиданная, удивляющая и ошарашивающая. Кажущаяся непонятной бессмыслица становится само собой разумеющимся буквальным смыслом, если слово "пожалуй" переместить в последующее придаточное вопросительное предложение. Ведь предложение "это, пожалуй, наглец" ? это сокращенный вариант выражения: "Это наглый парень, или Вы, пожалуй, так не считаете?": Противоречащей смыслу является лишь позиция слова "пожалуй", но ведь это не что иное, как обычный вопрос типа "Не правда ли?" либо "Или нет?", который рассчитан на подтверждающий кивок головы слушателя.
"Восхитительное платье!" ? заверяет продавщица. "Ах, как чудесно, что Вы подумали о моем дне рождения!" ? уверяет бизнесмен. Слова "восхитительный", "чудесный", "привлекательный" ? это прилагательные, которые характеризуют не предмет или ситуацию, а неприкрыто и явно выставляют напоказ собственную захваченность эмоциями.
Тот, кто произносит слова "очаровательно" и "восхитительно", тот не только констатирует положение вещей, но и демонстративно заверяет, что он обращается к своим чувствам и что он очень тронут.
Тот, кто разделяет одобрительные суждения типа "привлекательное платье", "восхитительная фигура", чтобы снискать к себе расположение, тот вместе со смягчающим похлопыванием по плечу занимает самодовольную позицию. В насмешливо-ироническом порицании и упреке типа "Да уж, это действительно привлекательно" это скрытое самодовольство распознается особенно отчетливо.
Одобрительная оценка, высказываемая на уровне третьей аффективной ступени; "великолепно", "отлично", "исключительно", при ее регулярном употреблении постоянно является сигналом самовосхищения. Лишь тот, кто чувствует себя в качестве мастера, может похвалить или одобрить другого в качестве ученика за его достижения словами "отлично" или "исключительно".
Неуверенность в себе, перекрываемая авторитарной нетерпимостью и упрямым самоутверждением, сквозит из абсолютизированной манеры речи вида "ни в коем случае", "вообще не...", "ни при каких обстоятельствах", "не может быть и речи".
Невзрачно ноющим звучит словечко "также" или "тоже": "я тоже хотел бы попробовать", "и соль также забыл?", "и салфеток тоже нет" в речи вечно фрустрированного брюзги и привередника, который полагает, что жизнь его обделила.
От отдельных слов-сигналов путь ведет к манере речи, сигналы которой не менее отчетливо раскрывают эмоциональные установки личности.
Мудрое изречение "Живем только один раз" говорит тому, к кому оно обращенно, не что иное, как : "Растормозись", "Ну, давай".
ne angel 16.06.2008 01:30:34
Подземелье. Все готово для таинственного банкета: на столе, покрытом
белоснежной скатертью, горят свечи в вычурных канделябрах; возле тарелок разложены серебряные ножи и вилки. Вазы с гвоздиками. Все как на обычном банкете. За исключением одного - середина стола пуста. Очевидно, туда должны поставить какое-то гигантское блюдо.
- Не готово еще? - спрашивает меня один из приглашенных.
Лица его я не вижу, оно расплывается в полумраке, но голос
торжественный и явно старческий. Лица гостей вообще как бы подернуты дымкой.
Ярко освещена лишь поверхность стола, и белые руки сидящих нетерпеливо теребят посверкивающие ножи и вилки. Негромкий гул голосов, сливающихся в неясный фон. Иных звуков на этом зловещем сборище не слышно - разве что изредка пронзительно скрипнет стул.
- Еще минутку терпения, - прошу я.
Воцаряется гробовое молчание. Гости явно недовольны задержкой.
- Пойду посмотрю, как там дела, - объявляю я. Встаю, направляюсь к
двери, заглядываю в кухню. В углу - каменные ступени лестницы, ведущей наружу.
- Не готово? - спрашиваю я у шеф-повара.
- Сейчас-сейчас, - сердито бормочет он в ответ, нарезая какие-то овощи.
На широченном кухонном столе пусто.
Со стороны лестницы доносится веселый смех. В кухню входит еще один
повар, ведя за собой моего одноклассника. Он в брюках и расстегнутой на
груди синей рубашке с короткими рукавами.
- А-а, это ты, - небрежно приветствую я его.
Он спускается по ступенькам, засунув руки в карманы, и озорно
улыбается. В это время зашедший ему за спину шеф-повар внезапно стискивает моему приятелю горло. Тот отчаянно пытается высвободиться.
Наблюдая за борьбой, я говорю себе: "Это что, прием дзюдо? Похоже на
то... Как он называется?.. Ну, когда сзади за горло... Ничего, он не умрет.
Только сознание потеряет..."
В железных тисках мощных рук шеф-повара юноша быстро слабеет, тело его обмякает. Повар легко подхватывает его и раскладывает на кухонном столе. Его помощник ловко снимает с лежащего рубашку, часы, брюки, и вот мой одноклассник остается совершенно голым. Он раскинулся на спине, свесив голову набок. Я наклоняюсь и со вкусом целую его в губы.
- Может, спинкой кверху перевернуть? - спрашивает шеф-повар.
- Нет, так нормально, - отвечаю я.
Мне хочется, чтоб было видно широкую грудь, похожую на янтарный щит.
Второй повар снимает с полки огромное овальное блюдо как раз в
человеческий рост. Вид оно имеет необычный: по краю в нем проделаны
маленькие отверстия - пять с одной стороны и пять с другой.
- Раз-два, взяли! - дружно крякают повара и перекладывают юношу на
блюдо.
Довольно насвистывая, они накрепко привязывают тело, пропуская шнурок сквозь отверстия. По всему видно, что дело это для них привычное. Потом красиво обкладывают лежащего со всех сторон листьями салата. Сбоку пристраивают разделочный нож и большую вилку.
- Раз-два, взяли! - снова хором вскрикивают повара и поднимают блюдо.
Я распахиваю дверь в столовую.
Нас встречает торжественная тишина. Блюдо водружается посередине
ослепительно белой скатерти. Я возвращаюсь на свое место во главе стола,
высоко поднимаю разделочный нож и вилку. Спрашиваю:
- С какого места начнем?
Все молчат, лишь подаются лицами к блюду.
- Наверное, отсюда, - решаю я и вонзаю вилку прямо в сердце связанному.
В лицо мне ударяет фонтан крови. Ножом я аккуратно отрезаю от груди
тонкий ломтик мяса...
:smt122
Obi-Wan 16.06.2008 01:37:39
это называется "ниотаимори" ;) тока в роли тарелки, обычно, дева!
Фортуна Фиделя 16.06.2008 22:06:20
[quote:81fbb8e2d3]
тока в роли тарелки, обычно, дева!
[/quote:81fbb8e2d3]
а что же не добавил "крестьянка"?)))))))) прямиком с поля рисового))))))) naturale :гыы:
Фортуна Фиделя 16.06.2008 22:10:21
Цитата

Мне хочется, чтоб было видно широкую грудь, похожую на янтарный щит.


Вспомнила речь Гефестио Александру Македонскому)))
Дюша Метёлкин 16.06.2008 22:18:53
ne angel, ты что читаешь вообще???? :smirk::неа: фуууу :недибучот: Готовься к зачетам :явгневе:
Читают тему (гостей: 1)

Форум  Мобильный | Стационарный