Не знаю, сюжет этого рассказа вымысел автора, или описанная в рассказе история и вправду где-то когда-то произошла, а автор только донесла ее до нас в своем художественном произведении, но и в том, и в другом случае не могу остаться равнодушной к прочитанному. Может быть, это связано с недавним обсуждением в теме про принятие Ислама, а может, причина только в мастерстве автора.
Скажу только одно: моя симпатия на стороне молодых , хоть все и вышло, как Мать предупреждала. Да, жалко ее (сыновья с фронта не вернулись, а тут еще единственный вернувшийся с фронта сын на русской женится), но и она могла бы быть помягче, сказав просто:"Живой и слава Богу", - если даже женитьба на христианке такое большое горе для нее. Мне кажется, невестка все-таки в этой истории мудрее. Да и хорошая она, детей вон воспитала, женила на карачаево-балкарках, все делала, как свекровь хотела, при этом и веру свою сохраниала, и семью. Кто-то может сказать, что лицемерила всю жизнь. Я так не думаю. Во-первых, не факт, что муж не знал: он мог знать, но от Матери они решили скрыть, чтобы не огорчалась и, с другой стороны, не пыталась их разлучить. Да и соседи, наверное, попритихли со своими сплетнями. НО, вот, то, что веру в сердце сохранила, за это, почему-то, я ее зауважала, хотя, наверное, было бы встать на сторону Матери, ведь все, в конце-концов, по-еешному вышло.
Вот, собственно, сам рассказ.
Шахриза БОГАТЫРЕВА
ДУА*
Когда Исмаил, единственный сын Сулахат, вернулся из армии с русской женой, не то что мать — весь аул заплакал. — Кто меня так проклял, — заламывала руки Сулахат. — О, Аллах, лучше бы мне не жить до этого дня! Иноверка в моем доме!
Зеленоглазый стройный красавец Исмаил молча стоял перед матерью, тень подрагивающих опущенных ресниц ложилась на щеки, и темный жар заливал его чеканное лицо. Жена его, Аня, щуплая, неказистая, корявенькая, остроносая, больше похожая на воробья, боязливо выглядывала из приоткрытой двери. А Сулахат все причитала: — Завтра к эфенди пойду, пусть спасет тебя молитвами от злых происков этой ведьмы! Чем она тебя приворожила? Ни роста, ни стати...
— У нее характер хороший, — робко вставил никогда не перечивший сын, и Сулахат, впервые услышав от него слово поперек, задохнулась, поняв, что не в силах что- либо исправить.
— Аланла,** хыйны*** ему сделали, — шептался народ в ауле, искренне жалея жизнь Исмаила, загубленную иноверкой, а еще больше — Сулахат. — Русский хыйны открыть невозможно.
Жены Исмаила опасались все — неровен час, колдунья из дремучих брянских лесов наведет на аул чуму — смогла же приворожить красавца. — Ведьма она, — прикрывая рты платками, шептали бабки и скорбно и многозначительно кивали друг другу. Черная Гошаях, похоронившая в Азии всех четверых детей и с тех пор бьющаяся в приступах эпилепсии так, что искрошила свои зубы, как-то напрямик сказала Ане: — Дети у тебя будут карачаевцами и мусульманами! Нашими будут! — Я тоже хочу перейти в вашу веру, — пряча глаза, ответила Аня, и люди ахнули вдругорядь: неспроста это. А когда Аня появилась в платке, повязанном по-горски, с дуа на шее и попросила называть ее Анисат, народ вдруг поперхнулся и — замолк. И стала поживать Анисат — как все. Родила трех сыновей — Карчу, Алана, Трама. Всем троим имена давала Сулахат. Но невестку Сулахат так и не приняла — еле смотрела на нее. — Она у меня отняла одного сына, а я у нее — троих, — говорила она во всеуслышание, когда внуки выросли и женились «на своих». Властная Сулахат сама выбирала невест для внуков, сама ездила сватать.
Анисат из невзрачной тощей девчушки превратилась в осанистую степенную женщину. Выучила язык, в обычаях разбиралась прекрасно, одевалась, как пожилые карачаевки, в темные длинные платья, платок повязывала, прикрывая лоб и часть щек. Дуа она не снимала даже во время купания. И с сыновьями, и с невестками была сдержанна и немногословна, к Сулахат относилась почтительно, но без тепла. Единственное, что у нее не изменилось с годами — это любовь к мужу. При виде Исмаила она по-девичьи краснела, обращалась к нему с застенчивым трепетом и никому не доверяла ухаживать за ним — даже больная, сама готовила и подавала ему еду. Мужественная красота Исмаила с годами стала отчетливей и выразительней. Хотя так же ложилась тень длинных ресниц на его щеки, так же тонок и строен был его стан, так же сдержан и мягок был его нрав. Счастлива, ах, как счастлива бывала Анисат, когда видела легкую улыбку мужа, неуловимое движение его крылатых бровей, его сильные стальные руки, плетущие из железной проволоки непонятные иероглифы. Умер он неожиданно: зашел на кухню к хлопотавшей Анисат, мягко улыбаясь, и спросил: — Княгиня (так он называл жену в глаза), кажется, что- то душно?.. — И присел у стола. Когда Анисат бросилась к мужу, он был мертв. Она взглянула в любимые зеленые глаза, уже безжизненные, сразу все поняла — и как стояла, так и рухнула. У нее отнялся язык. Молча она продолжала работать, готовясь к поминкам, двигалась как робот, и все время уходила взглядом куда-то внутрь себя. Часто подолгу смотрела в угол и беззвучно шевелила губами, держась рукой за дуа на груди. После поминок у нее отнялись ноги. Так, обезноженная, прожила она еще несколько месяцев. Невестки безропотно ухаживали за ней — а жива была еще Сулахат, после смерти сына превратившаяся в мумию.
— Я хочу жить долго, — сказала как-то она соседке Кемисхан, — чтобы каждый свой час молить Аллаха о милости к сыну. Если я умру, кто будет молиться о моем мальчике, кто подаст милостыню бедняку, кто будет думать о нем? — Жена вон как убивается, — робко вставила соседка. Сулахат отмахнулась: — Э-э, убивается или убила — еще не ясно. Он умер в тот день, когда привел ее в дом! Она высосала его!
— Ваш род всегда был жестким, — сказала соседка, неприятно удивленная злостью старухи.
— Побойся Аллаха! Она умерла вместе с твоим сыном! Только что в землю не легла.
— Лучше бы легла! — крикнула Сулахат беззубым ртом. — А ты не лезь, где нет тебе места! Делать нечего — четки перебирай.
— Она веру ради твоего сына поменяла! — чуть не слезами проговорила соседка, и Сулахат с сожалением посмотрела на нее: — Три сына у тебя, Кемисхан. Дай тебе Аллах три таких невестки. Поменяла змея кожу...
— Аллах, Аллах, — только и смогла выговорить потрясенная соседка.
Из дома раздался истошный крик: — Мама с кровати упала!
На полу недвижно лежала Анисат, и кровь уже запеклась на ее синих стиснутых губах. Левая рука сжимала дуа на груди. Последнее особо поразило людей. Похоронить Анисат решили на мусульманском кладбище, рядом с Исмаилом. — Опять за ним потянулась, — шептали женщины, утирая слезы. — Жизнь поменяла ради него, веру свою...
А когда начали обмывать тело, древняя Гошаях сняла уже обветшавшее полураспоротое дуа с ее шеи. — Она его никогда не снимала, — пояснила она собравшимся женщинам. — Зашейте. Как жила с этим дуа, так и похороним. Она родилась в другой вере, а умерла мусульманкой...
Кемисхан аккуратно распорола дуа, вытянула с одного края изношенную нить — и вдруг вскрикнула: — О Аллах! На раскрытой ладони ее лежал серебряный крестик...
(Из книги Шахризы БОГАТЫРЕВОЙ "Под знаком вечности")
(Опубликован Билалом Лайпановым в группе "Крымшамхаловские чтения"
