Арбакеш
21.12.2010 06:34:47
Obi-Wan,
наверное , это было скорее вербальное заклинание : направить хотя бы мысли в сторону позитивного ДЕЙСТВИЯ .
Все-таки хазары намного практичнее нас всех вместе взятых .
Моему сердцу более близок ответ моей матери Гокки на ситуацию ...(см ниже ) Зарни, -ханым, ты не против,я учиню премьеру новеллы у тебя ?
Может сгодится последняя фраза -совет для твоего сундучка ?
Девочка-Пуговка
Пустой колодец кишмя кишел змеями. Ступить ногой Арбакешу было решительно некуда: если и удавалось присмотреть свободный пятачок еще влажного дна, все равно оказывалось, что под ступней начинало извиваться что-то скользкое и холодное... Когда Арбакеш уже не чаял выбраться из змеиного логова, на помощь неизменно приходила рука Гокки .
Ее шершавая от тяжелой физической работы, но всегда нежная ладонь слегка поглаживала Арбакеша по макушке . Значит, все это сон, успокаивал он себя и опять проваливался в забытье.
С криком первых петухов Люфта гады, наконец, уползали в свои норы. Было время завтрака, но Арбакеш, изнеможденный ночной схваткой с рептилиями, не мог шевельнуться от усталости. Папа, обычно суровый, заботливо брал его на руки, сажал на спину и нес на кухню.
Есть не хотелось вовсе, но ароматный какао, дымившийся на печи, вкупе с утренней предшкольной суетой братьев и сестер медленно возвращал Арбакеша к жизни.
Мамык-апай сидела, как обычно, молча на диване. Ее сухонькая согбенная фигурка с испещренным морщинами темным загорелым лицом как-то незаметно стала частью интерьера кухни, и никто не обращал на нее внимания, будто она была оленьими рогами на стене темного коридора, которые некогда вызвали ажиотаж при своем появлении в доме - их привез дядя из Хабаровска, но многие годы затем висели никем не замечаемые под ворохом папиных шляп.
Мама и все дети искренне предлагали Мамык разделить с ними трапезу. Мамык неуверенно подходила к столу, отламывала маленький кусок лепешки, прикладывала его к губам и говорила: "Ешьте на здоровье". Тем самым церемония ауызашар была инициирована, и можно было завтракать без опасения нарушить незыблемые законы гостеприимства.
Когда все уходили в школу, Арбакеш оставался наедине с Мамой и Мамык и лично от себя еще раз просил бабушку разделить его медленно пробуждавшийся аппетит. В ответ Мамык поднималась с дивана, отламывала еще один кусочек лепешки, символически проталкивала его меж губ, затем вытирала краем своей косынки губы и влажные добрые глаза и говорила: "Ешь, айналайын , ешь, мамина отрада, я сыта" - и начинала свое повествование об очередных злоключениях и бедах, павших на ее голову. Муж опять напился на последние деньги ее крошечной пенсии в 32 рубля. Покупать еду не на что, топить хижину нечем. Нечем и единственную дочь накормить.
Гокка ни разу не прервала тихое журчание голоса Мамык, слушала ее всегда сосредоточенно, по ходу прибирая со стола и моя посуду в теплой воде в тазу, стоявшем на печке.
Арбакеш пытался понять, откуда явилась в Мамину жизнь Мамык и почему она питала к этой казахской бабушке такую негласную симпатию, но объяснения этому не находил. Мама упомянула однажды, что Мамык как-то прислали из стройчасти покрасить их еще старый казенный дом в центре села. "Вот так и познакомились" - односложно заключила Гокка .
Но эта фраза совершенно не объясняла некую внутреннюю связь Мамы и Мамык. Это движение Маминой души могло ускользнуть от кого угодно, только не от Арбакеша. "Когда исчез Исмаил, появился я ,чтобы ання не так силько скучала по своему младшенькому . Теперь ання далеко от нас и Мамык здесь ,чтобы Гокка не так сильно скучала по своей Маме" - думал про себя Арбакеш .
В конце аудиенции Гокка глазами указывала Арбакешу на вещь или узелок, которые надо было передать бабушке. Поскольку Мамык стыдилась принимать помощь Гокки, Арбакеш молча нес узелок вслед за бабушкой вниз по Учительской улице и у покренившихся ворот ее дома незаметно передавал поклажу. Мамык благодарила всегда смущенно, но искренне и сердечно, просила передать благие пожелания Маме и всем ее детям: "Я буду молиться, чтоб Аллах был всегда доволен Гоккой".
Иногда Гокка отправляла Арбакеша на спецзадание: надо было незаметно для Папы и соседей на улице довезти до Мамык санки с углем, дровами и теплыми вещами. Арбакеш очень гордился тем, что всегда успешно выполнял Мамин наказ. Он катил санки то в одну сторону, то вдруг как бы передумав, устремлялся в другую, а то долго копался у санок в снегу. И когда был абсолютно уверен, что никто не обращает на него внимания, стремглав влетал в убогую хату Мамык, где кроме тахты и умывальника ничего не было, быстро выгружал содержимое санок и на всех парах летел домой.
Исповеди Мамык прервались с появлением в доме Арбакеша телевизора. И без того смиренная хрупкая женщина совсем сникла, не подавала голоса и сидела не дыша, словно пионерка, сложив руки. Гокка несколько раз просила ее не стеснять себя, но Мамык словно окаменела. Наконец с ужасом в глазах, указуя подбородком на телеведущих, она смущенно прошептала: "Уят , они же смотрят на нас...".
Единственное, о чем всегда просила она Маму - это не оставлять одну ее дочь Тюймекыз . Когда выпивавший и бивший старуху муж помер, практически все содержание монологов Мамык сводилось к просьбам помочь отраде ее сердца Тюймекыз.
Мать семерых детей, Гокка, отправилась в далекую Алма-Ату и каким-то немыслимым образом упросила принять малограмотную девицу в институт без взятки, что по тем, а, впрочем, и по нашим временам дело невообразимое. А после разделила с ней ставку библиотекаря сельской школы. Неряшливая дочь Мамык так толком и не выучилась грамотно писать, так что Гокке приходилось делать двойную работу.
Душа Мамык к тому времени уже покинула этот мир, а Гокка достигла пенсионного возраста. Тюймекыз написала заявление в районо о незаконном занятии пенсионеркой Гоккой Кагиевой ставки школьного библиотекаря, и Гокку уволили.
Прознав во время университетских каникул о кознях Тюймекыз, Арбакеш вслух сетовал на неблагодарность малограмотной дочери Мамык. На что Гокка невозмутимо ответила: "Я выполнила просьбу Мамык и чиста перед Аллахом. А что ответит Тюймекыз Аллаху на Его вопрос, это уже дело ее".