"Султан Моххамед IV ? запорожским казакам?

"Я, Султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств ? Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться".

Раньше:

Милостивый и любезнейший мой друг!

Вполне убежденный в Вашей ко мне расположенности, я, с верою в успехе, направляю под сень добрейшего покровительства Вашего семейного труженика, нуждающегося в каком-нибудь занятии для насущного существования. Не откажитесь пристроить его в Ваше правление. Я за него вполне ручаюсь, гордясь Вашим ко мне расположением и убеждением в правоте слов душевно Вам преданного и искренне Вас почитающего.

Л... Г..., январь, 1897 год

Теперь:

Hello, пристрой братишку моего. Проблем не будет. Пиши...

"Султан Моххамед IV ? запорожским казакам?

"Я, Султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств ? Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться".
чисто для прикола найди в сети ответ казаков. там мат на мате! ))) казаки отожгли по-полной! )))

В возрасте 7 лет я написал поздравительное новогоднее письмо матери... она до сих пор хранит и с теплом вспоминает его ))

P.S. - это был алфавит в моём исполнении, нашёл)

диль дивана
я люблю писать письма... все мои рассказы это письма - отправленные или нет))))

Н. Г. Чернышевский - жене


ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович (1828 - 1889), писал эти письма жене своей, Ольге Сократовне, из ссылки, продолжав?шейся почти всю его жизнь (с 1862 г.), вклю?чая еще 7 лет каторги и 2 года крепости. Будучи человеком чрезвычайно высокого морального образа мыслей и нежно любя О. С. Чернышевский в письмах к жене старался всячески скрыть от нее тягости ссылки, а одно время совершенно прекратил ей писать, стараясь вычеркнуть себя из ее жизни, чтобы дать ей возможность выйти вторично замуж и снова обрести личное счастье.


18 апреля 1868 г. Александровский завод.

Милый мой Друг, Радость моя, Лялечка.

Каково-то поживаешь Ты, моя красавица? По Твоим письмам я не могу составить определенного по?нятия об этом. Вижу только, что Ты терпишь много неудобств. Прости меня, моя милая Голубочка, за то, что я, по непрактичности характера, не умел пригото?вить Тебе обеспеченного состояния. Я слишком безза?ботно смотрел на это. Хоть и давно предполагал воз?можность такой перемены в моей собственной жизни, какая случилась, но не рассчитывал, что подобная перемена так надолго отнимет у меня возможность ра?ботать для Тебя. Думал: год, полтора, - и опять жур?налы будут наполняться вздором моего сочинения, и Ты будешь иметь прежние доходы, или больше прежних. В этой уверенности я не заботился приготовить Независимое состояние для Тебя. Прости меня, мой милый Друг.

Если б не эти мысли, что Ты терпишь нужду, и что моя беспечность виновата в том, я не имел бы здесь Ни одного неприятного ощущения. Я не обманываю Тебя, говоря, что лично мне очень удобно и хорошо здесь. Весь комфорт, какой нужен для меня по моим грубым привычкам, я имею здесь. Располагаю своим временем свободнее, нежели мог в Петербурге: там было много отношений, требовавших церемон?ности; здесь, с утра до ночи, провожу время, как мне. Обо мне не думай, моя Радость; лично мне очень хорошо жить. Заботься только о Твоем здо?ровье и удобстве, мысли о котором - единственные важные для меня.

Я не знаю, собираешься ли Ты и теперь, как ду?мала прежде, навестить меня в это лето. Ах, моя милая Радость, эта дорога через Забайкалье пугает меня за Твое здоровье. Я умолял бы Тебя не подвер?гаться такому неудобному странствовании по горам и камням, через речки без мостов, по пустыням, где не найдешь куска хлеба из порядочной пшеницы. Лучше, отложи свиданье со мною на год. К следую?щей весне я буду жить уже ближе к России: зимою или в начале весны можно мне будет переехать на ту сторону Байкала, - и нет сомнения, это будет сде?лано, потому что все хорошо расположены ко мне. Вероятно, можно будет жить в самом Иркутска, - или даже в Красноярске. Путь из России до этих городов не тяжел. Умоляю Тебя, повремени до этой перемены моего жилища.

Переехав жить на ту сторону Байкала, я буду близ?ко к администраторам, более важным, нежели здешние маленькие люди. Не сомневаюсь, что найду и в важных чиновниках полную готовность делать для меня все, возможное. Тогда, придет время писать для печатанья и будет можно воспользоваться множеством планов ученых и беллетристических работ, которые накопились у меня в голове за эти годы праздного изучения и обдумыванья. Как только будет разрешено мне печатать, - а в следующем году, наверное, будет, - отечественная литература бу?дет наводнена моими сочинениями. О том нечего и говорить, что они будут покупаться дорого. Тогда, наконец, исполнятся мои слова Тебе, что Ты будешь жить не только по-прежнему, лучше прежнего.

Не знаю, исполнит ли мою просьбу та дама, с которою я посылаю это письмо. Я просил ее, когда она приедет домой и будет иметь досуг, написать Тебе. Она приобрела мое уважение чрезвычайною неж?ностью к своим детям: никто никогда не видывал ее иначе, как ухаживающею за ними. Овдовев, она уезжает с ними на родину. Быть может, остано?вится на несколько дней в Петербурге. Если так, я просил бы своих друзей бывать у нее, чтобы из ее рассказов убедиться, как удобна моя жизнь здесь, и хороши мои отношения со всеми здешними.

Она не имеет состояния. Думает, если бы нашлась возможность, трудиться для детей. По своей любви к ним, она заслуживает полной симпатии. Быть мо?жет, у кого-нибудь и найдутся в ее краю знакомые, которые могут содействовать ей в этом. Она за?служила глубокое уважение у всех порядочных лю?дей здесь.

Милая моя Радость, верь моим словам: теперь уже довольно близко время, когда я буду иметь воз?можность заботиться о Твоих удобствах, и Твоя жизнь устроится опять хорошо. Здоровье мое крепко; уважение публики заслужено мною. Здесь, от нечего делать, выучился я писать занимательнее прежнего для массы; мои сочинения будут иметь денежный успех.

Заботься только о своем здоровье. Оно - един?ственное, чем я дорожу. Пожалуйста, старайся быть веселою.

Целую детей. Жму руки Вам, мои милые друзья.

Крепко обнимаю Тебя, моя миленькая Голубочка Лялечка.

Твой Н. Ч.

Будь же здоровенькая и веселенькая. Целую Твои глазки, целую Твои ножки, моя милая Лялечка. Крепко обнимаю Тебя, моя Радость.

* * *

29 апреля 1870 г.

Милый мой друг, Радость моя, единственная любовь и мысль моя, Лялечка.

Давно я не писал Тебе так, как жаждало мое сердце. И теперь, моя милая, сдерживаю выражение моего чувства, потому что и это письмо не для чтения Тебе одной, а также и другим, быть может.

Пишу в день свадьбы нашей. Милая радость моя, благодарю Тебя за то, что озарена Тобою жизнь моя.

Пишу на-скоро. Потому немного. На обороте пишу Сашеньке.

10 августа кончается мне срок оставаться праздным, бесполезным для Тебя и детей. К осени, ду?маю, устроюсь где-нибудь в Иркутске или около Иркутска и буду уж иметь возможность работать по-прежнему.

Много я сделал горя Тебе. Прости. Ты велико?душная.

Крепко, крепко обнимаю Тебя, радость моя, и целую Твои ручки. В эти долгие годы не было, как и не будет никогда, ни одного часа, в который бы не давала мне силу мысль о Тебе. Прости человека, наделавшего много тяжелых страданий Тебе, но преданного Тебе безгранично, мой милый друг.

Я совершенно здоров по обыкновению. Заботься о своем здоровье, - единственном, что дорого для меня на свете.

Скоро все начнет поправляться. С нынешней же осени.

Крепко, крепко обнимаю Тебя, моя несравненная, и Целую и целую Твои ненаглядные глаза.

Твой Н. Ч.

Благодарю Тебя, Саша, за Твои письма. Вижу, Ты становишься дельным человеком. Радуюсь на Тебя. Целую Тебя и Мишу.

* * *

11 октября 1872 г. Вилюйск.

Милый друг мой, Оленька,

Целую Тебя за Твои письма от 31 мая, 20 июня, 3, 13 и 19 шля. Ты выражаешь в них с достойным Тебя самоотверженным чувством любви намерение приехать сюда. Отвечаю, как можно короче, - в надежде, что краткость моего письма поможет ему поскорее дойти до Тебя, чем я очень дорожу.

Ты знаешь, что Твоя любовь ко мне - все счастье моей жизни. Стало быть, нечего говорить о том, желал ли б я, чтобы жить нам с Тобою вместе, если б это было возможно. Но возможно ли это, - вопрос, который подлежит решению в Петербурге.

От кого зависит решение, я не знаю определительно. Полагаю, что для удовлетворительного решения необходимо внесете дела на Высочайшее усмотрение. Без того, нельзя решить вопроса так, чтобы Твое спокойствие подле меня было достаточно обеспечено.

Почему я так думаю, пусть будет все равно. Пусть будет довольно для Тебя знать, что я так думаю.

Умоляю Тебя, пощади себя. Не предпринимай по?ездки с такими недостаточными гарантиями, как в 1866 году. Заклинаю Тебя, пощади себя.

И если бы оказалось, что можно Тебе ехать жить со мною, то видеть Тебя здесь, - и не здесь только, но хоть бы где-нибудь е Якутской области, - хоть бы в самом Якутске, - было бы смертельным мучением для меня. Не подвергай меня такому страданию.

Но мне одному, - мужчине, - здоровому, - привык?шему жить в тех условиях, в каких живу, - мне здесь недурно. Это я говорю Тебе по совести: моя жизнь здесь достаточно хороша для меня.

Я совершенно здоров. Благодарю Сашу за его пись?мо. Целую его и Мишу.

Тысячи и тысячи раз обнимаю и целую Тебя, моя милая.

Твой Н. Чернышевский

K. Н. Толстой - С. А. Берс


Граф ТОЛСТОЙ, Лев Николаевич (1828 - 1911), в сентябре 1862 г. сделал предложение Софии Андреевич Берс, дочери московского доктора; через несколько недель состоялась свадьба, и молодые пересе?лились в Ясную Поляну, где Л. Н. писал ?Войну и Мир?, и ?Анну Каренину?, содержание между прочим много черт 6иoгpaфического характера всей его семьи.



16 сентября 1862 г.

Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухо?жу с той же тоской, раскаянием, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собою это письмо, чтобы отдать его вам, ежели опять мне нельзя, или недостанет духу сказать вам все. Ложный взгляд вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в вашу сестру Лизу. Это не?справедливо. Повесть ваша засела у меня в голове, оттого, что, прочтя ее, я убедился в том, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастье, что ваши отличные поэтические требования любви... что я не за?видую и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мне казалось, что я могу радоваться на вас, как на детей. В Ивицах я писал: ?Ваше присутствие слишком живо напоминаешь мне мою старость, и именно вы?. Но и тогда, и теперь я лгал перед собой. Еще тогда я мог бы оборвать все и опять пойти в свой монастырь одинокого труда и увлечения делом. Теперь я ничего не могу, а чувствую, что напутал у вас в семейств-; что простые, дорогие отношения с вами, как с другом, честным человеком потеряны. И я не могу ухать и не смею остаться. Вы честный человек, руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать? Чему посмеешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, если бы месяц тому назад мне сказали, что можно мучаться, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь это время. Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать: нет, но я его пред?вижу и найду в себе силы снести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасно!

Angel
Брависсимо.

И. С. Тургенев - Полине Виардо

ТУРГЕНЕВ, Иван Сергеевич (1818 - 1883), с 1847 года жил большею частью за границей, в Париже, где весьма сдружился с артистическою четою Виардо. С г-жой Полиною Виардо, знаменитою певицею, к ко?торой И. С. относился с чрезвычайною идеальною нежностью, он постоянно пере?писывался во время его или ее отлучек из Парижа.



Париж, воскресенье вечером, июнь 1849.

Добрый вечер. Как вы поживаете в Куртавенел? Держу тысячу против одного, что вы не угадаете то?го, что... Но хорош же я, держа тысячу против одно?го - потому что вы уже угадали при вид этого лоскут?ка нотной бумаги. Да, сударыня, это я сочинил то, что вы видите - музыку и слова, даю вам слово! Сколь?ко это мне стоило труда, пота лица, умственного терзания, - не поддается описанию. Мотив я нашел до?вольно скоро - вы понимаете: вдохновение! Но затем подобрать его на фортепиано, а затем записать... Я разорвал четыре или пять черновых: и все-таки да?же теперь не уверен в том, что не написал чего-нибудь чудовищно-невозможного. В каком это может быть тоне? Мне пришлось с величайшим трудом собрать все, что всплыло в моей памяти музыкальных крох; у меня голова от этого болит: что за труд! Как бы то ни было, может быть, это заста?вить вас минуты две посмяться.

Впрочем, я чувствую себя несравненно лучше не?жели я пою, - завтра я в первый раз выйду. Пожа?луйста, устройте к этому бас, как для тех нот, которые я писал наудачу. Если бы ваш брать Ма?нуэль увидел меня за работой, - это заставило бы его вспомнить о стихах, которые он сочинял на Куртавенельском мосту, описывая конвульсивные круги но?гой и делая грациозные округленные движения рука?ми. Черт возьми! Неужели так трудно сочинять му?зыку? Мейербер - великий человек!!!

* * *

Куртавенель, среда.

Вот, сударыня, вам второй бюллетень.

Все вполне здоровы: воздух Бри положительно очень здоров. Теперь половина двенадцатого утра, мы с нетерпением ожидаем почтальона, который, надеюсь, доставит нам хорошие вести.

Вчерашний день был мене однообразен, чем по?завчера. Мы сделали большую прогулку, а затем вечером, во время нашей игры в вист, произошло ве?ликое событие. Вот что случилось: большая крыса за?бралась в кухню, а Вероника, у которой она накануне съела чулок (какое прожорливое животное! куда бы ни шло, если б еще это был чулок Мюллера), имела ловкость заткнуть тряпкой и двумя большими кам?нями дыру, которая служила отступлением крысе. Она прибегает и сообщает нам эту великую весть. Мы все поднимаемся, все вооружаемся палками и входим в кухню. Несчастная крыса укрылась под угольный шкаф; ее оттуда выгоняют, - она выходит, Верони?ка пускает в нее ч-м-то, но промахивается; крыса возвращается под шкаф и исчезает. Ищут, ищут во всех углах, - крысы нет. Напрасны все старания; наконец, Вероника догадывается выдвинуть совсем маленький ящичек... в воздух быстро мелькает длинный серый хвост, - хитрая плутовка забилась ту?да! Она соскакивает с быстротой молнии, - ей хотят нанести удар, - она снова исчезает. На этот раз поиски продолжаются полчаса, - ничего! И заметьте, что в кухне очень мало мебели. Утомившись войной, мы удаляемся, мы снова садимся за вист. Но вот входить Вероника, неся щипцами труп своего врага. Вообразите себе, куда спряталась крыса! В кухне на столе стоял стул, а на этом стуле лежало платье Вероники, - крыса забралась в один из его рукавов. Заметьте, что я трогал это платье четыре или пять раз во время наших поисков. Не восхищае?тесь ли вы присутствием духа, быстротой глаза, энер?гией характера этого маленького животного? Человек, при такой опасности, сто раз потерял бы голову; Ве?роника хотела уже уйти и отказаться от поисков, ко?гда, к несчастью, один из рукавов ее платья чуть приметно шевельнулся... бедная крыса заслуживала, чтоб спасти свою шкуру...

Это последнее выражение напомнило мне, что в National я прочел прискорбное известие: по-видимому, арестовали несколько немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Гер?цена. Дайте мне о нем известие, прошу вас. Реакция совсем опьянена своею победой и теперь выскажется по всем своем цинизме.

Погода сегодня очень приятная, но в мне хотелось бы чего-нибудь другого, вместо молочного неба и легкого ветерка, который наводит на мысль, не слишком ли он свеж. Вы привезете нам хорошую погоду. Мы не ждем вас раньше субботы.

Мы покорились этому... Маленькая заметка от дирекции в газете не оставляет нам насчет этого никаких иллюзий. Терпение! Но как мы будем сча?стливы снова увидеть вас!

Оставляю немножко места для Луизы и для других, (Следуют письма Луизы и Берты).

P. S. Мы, наконец, получили письмо (половина четвертого). Слава Богу, все шло хорошо во вторник. Ради Бога, берегите себя. Тысячу дружеских приветствий вам и прочим.

Tausend Grusse.

Ihr Ив. Тургенев.

* * *

Куртавенель, четверг, 19 июня 1849, 8V2 ч. вечера.

Нет более тростника! Ваши канавы вычищены, и человечество свободно вздохнуло. Но это не обошлось без труда. Мы работали, как негры, в продолжение двух дней, и я имею право сказать мы, так как и я принимал некоторое участие. Если бы вы меня ви?дели, особенно вчера, выпачканного, вымокшего, но сияющего! Тростник был очень длинен, и его очень трудно было вырывать, тем труднее, чем он был хрупче. В конце-концов, дело сделано!

Уже три дня, что я один в Куртавенеле; и что же! Клянусь вам, что я не скучаю. Утром я много рабо?таю, прошу вас верить этому, и я вам представлю доказательство................

.............................. .............................. .....

Кстати, между нами будь сказано, ваш новый садовник немного л-нив; он едва не дал погибнуть олеандрам, так как не поливал их, и грядки вокруг цветника находились в плохом состоянии; я ему ничего не говорил, но принялся сам поливать цветы и полоть сорную траву. Этот немой, но красно?речивый намек был понят, и вот уж несколько дней, как все пришло в порядок. Он слишком болтлив и улыбается больше, чем следует; но жена его хорошая, прилежная бабенка. Не находите ли вы эту последнюю фразу неслыханною дерзостью в устах такого величайшего лентяя, как я?

Вы не забыли маленького белого петуха? Так этот петух - настоящей демон. Он дерется со всеми, со мною в особенности; я ему подставляю перчатку, он бросается, вцепляется в нее и дает нести себя, как бульдог. Но я заметил, что каждый раз, после бит?вы, он подходит к дверям столовой и кричит, как бешеный, пока ему не дадут есть. То, что я при?нимаю в нем за храбрость, может быть только наглость шута, который хорошо знает, что с ним шутят и заставляет платить себе за свой труд! О, иллюзия! вот как тебя теряют... г. Ламартин, вос?пойте мне это.

Эти подробности с птичьего двора и из деревни заставят вас, вероятно, улыбаться, вас, которая го?товится петь Пророка в Лондоне... Это должно вам показаться очень идиллическим... А между тем я во?ображаю себе, что чтение этих подробностей доста?вить вам некоторое удовольствие.

Заметьте - какой апломб!

Итак, вы решительно поете Пророка, и все это де?лаете вы, всем управляете... Не утомляйтесь чрезмер?но. Заклинаю вас небом, чтобы я знал наперед день первого представления... В этот вечер в Куртавенеле лягут спать не раньше полуночи. Сознаюсь
вам, я ожидаю очень, очень большого успеха. Да хра?нить вас Бог, да благословит Он вас и сохранить вам прекрасное здоровье. Вот все, что я у Него про?щу; остальное - зависит от вас........................... .............................. .

Так как, впрочем, в Куртавенеле в моем распоряжении находится много свободного времени, то я Пользуюсь им, чтобы делать совершенно нелепые глупости. Уверяю вас, что время от времени это для меня необходимо; без этого предохранительного клапана я рискую в один прекрасный день сделаться в самом деле очень глупым.

Например, я сочинил вчера вечером музыку на следующие слова:

Un jour une chaste bergere
Vit dans un fertile verger
Assis sur la verte fougere,
Un jeune et pudique etranger.
Timide, ainsi q'une gazelle
Elle allalt fuir quand, tout a coup,
Aux yeux eflrayes de la belle
S'offre un epouvantable loup:
Al'aspect de sa dent qui grince
La bergere se trouva mal.
A lors pour la sauver, le prince
Se fit manger par l'animal.



Предложите знаменитому автору Offrande сочинить на это музыку. Я пришлю свою, и посмотрим, кто одержит верх, вы будете судьей.

Кстати, я у вас прошу извинения, что пишу вам по?добный глупости.

* * *

Пятница 20-го, 10 час. вечера.

Здравствуйте, что вы делаете сейчас? Я сижу перед круглым столом в большой гостиной... Глубо?чайшее молчание царствует в доме, слышится толь?ко шепот лампы.

Я, право, очень хорошо работал сегодня; я был застигнуть грозой и дождем во время моей прогулки.

Скажите, Виардо, что в этом году очень много перепелов.

Сегодня я имел разговор с Jean относительно Пророка. Он мне говорил очень основательные вещи, между прочим, что ?теория есть лучшая практика?. Если б это сказать Мюллеру, то он, наверно, откинул бы голову в сторону и назад, открывая рот и поднимая брови. В день моего отъезда из Парижа, у этого бедняка было только два с половиной фран?ка; к несчастью, я ничего не мог ему дать.

Послушайте, хотя я и не имею den politischen Pa?thos, но меня возмущает одна вещь: это возложенное на генерала Ламорисьера поручение для главной квар?тиры императора Николая. Это слишком, это слишком, уверяю вас. Бедные венгерцы! Честный человек, в конце-концов, не будет знать, где ему жить: молодые наши еще варвары, как мои дорогие сооте?чественники, или же, если они встают на ноги и хотят идти, их раздавливают, как венгерцев; а старые наши умирают и заражают, так как они уже сгнили и сами заражены. В этом случав можно петь с Рожером: ?И Бог не гремит над этими нече?стивыми головами?? Но довольно! А потом, кто сказал, что человеку суждено быть свободным? История нам доказывает противное. Гёте, конечно, не из желания быть придворным льстецом написал свой знаменитый стих:

Der Mensch ist nicht geboren frei zu sein.

Это просто факт, истина, которую он высказывал в качестве точного наблюдателя природы, каким он был.

До завтра.

Это не мешает вам быть чем-то чрезвычайно прекрасным... Видите ли, если бы там и сям на земле не было бы таких созданий, как вы, то на самого себя было бы тошно глядеть... До завтра.

* * *

Вторник, 1 (13) ноября 1850. С.-Петербург.

Willkommen, theuerste, liebste Frau, nach siebenjahri-ger Freundschaft, willkommen an diesem mir heiligen Tag! Дал бы Бог, чтобы мы могли провести вместе сле?дующую годовщину этого дня и чтобы и через семь лет наша дружба оставалась прежней.

Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с ва?ми. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, - помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относят?ся к вам... Мне приятно ощущать в себе после семи лет все то же глубокое, истинное, неизменное чув?ство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, - то, что я вам го?ворю, правда, насколько может быть правдиво чело?веческое слово... Надеюсь, что вам доставит некоторое удовольствие чтение этих строк... а теперь по?звольте мне упасть к вашим ногам.

* * *

С.-Петербург, четверг 26 окт. (7 нояб.) 1850.

Дорогая моя, хорошая m-me Виардо, theuerste, lieb-ste, beste Frau, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? нет дня, когда до?рогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз; нет ночи, когда бы я не видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше, чем когда-либо, силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьей; я счастлив тем, что пользуюсь ва?шей симпатией, и грустен оттого, что так далек от вас! Прошу небо послать мне терпения и не слишком отдалять того, тысячу раз благословляемого заранее момента, когда я вас снова увижу!

Работа моя для ?Современника? окончена и удалась лучше, чем я ожидал. Это, в добавление к ?Запискам охотника?, еще рассказ, где я в немного прикрашенном виде изобразил состязание двух народных певцов, на котором я присутствовал два ме?сяца назад. Детство всех народов сходно, и мои певцы напомнили мне Гомера. Потом я перестал ду?мать об этом, так как иначе перо выпало бы у меня из рук. Состязание происходило в кабачке, и там было много оригинальных личностей, который я пытался зарисовать a la Teniers... Черт побери! какие громкие имена я цитирую при каждом удобном случае! Видите ли, нам, маленьким литераторам, ценою в два су, нужны крепкие костыли для того, что?бы двигаться.

Одним словом, мой рассказ понравился - и слава Богу!

Н. А. Захарьина - А. И. Герцену

16 января 1836 г., Москва.

Когда ты сказал мне, Александр, что отдал мне самого себя, я почувствовала, что душа моя чиста и высока, что все существо мое должно быть прекрасно. Друг мой, я была счастлива тем, что могла восхи?щаться тобою, любить тебя, становилась выше и добродетельнее от желания быть ближе к твоему идеа?лу; казалось, до него мне, как до звезды небесной, высоко. Я жила одним тобою, дышала твоею дружбой, и весь мир был красен мне одним тобою. Я чувствовала, что я сестра тебе и благодарила за это Бога; искала, чего желать мне, - клянусь, не находила, так душа моя была полна, так довольно ей было твоей дружбы. Но Бог хотел открыть мне другое небо, хотел показать, что душа может переносить большее счастье, что нет границ блаженству любящим Его, что любовь выше дружбы... О, мой Александр, тебе знаком этот рай души, ты слыхал песен его, ты сам певал ее, а мне в первый раз освещает душу его свет, я - благоговею, молюсь, люблю.

Друг мой, Александр, я бы желала сделаться совершенным ангелом, чтобы быть совершенно достойной тебя, желала бы, чтобы в груди, на которую ты склонишь твою голову, вмещалось целое небо, в котором бы тебе недоставало ничего, а она богата одною любовью, одним тобою. И с этою любовью - сколько веры в тебя, и можно ли любить без веры? Нет, мой друг, нее, мой ангел, твой идеал далеко, ищи его там, ближе к Богу, а здесь, на земле, нет его. Ты можешь быть идеалом многих, а быть твоим... Мне часто бывает грустно, когда я обращаюсь на себя и вижу всю ничтожность свою пред тобою, мой несравненный Александр; грудь моя слишком тесна, чтобы заключить в себе все, чего бы ты желал; может, и душа моя слишком далека твоей души, чтобы слиться с нею в одно? Нет, мой ангел, ищи несравненного, неподражаемого, а мне ты много найдешь подобных; не склоняй головы твоей на слабую грудь, ко?торая не в силах снести столько прекрасного, столько святого. Грустно стало мне... Прощай.

* * *

29 января 1836 г., Москва.

Научи меня, ангел мой, молиться, научи благода?рить Того, Кто в чашу моей жизни влил столько бла?женства, столько небесного, кто так рано дал мне вполне насладиться счастьем. Когда я хочу принесть Ему благодарение, вся тленность исчезает, я готова пред лицом самого Бога вылить всю душу молит?вой. Но этого мало, и жизни моей не станет довольно возблагодарить Его; ты научил познать Его, научи, научи благодарить Его, ангел мой!

Напрасно ты боялся, друг мой, чтоб меня не от?няли от тебя. Когда я встретила тебя, душа моя ска?зала: вот он! И я не видала никого, кроме тебя, и любила одного тебя. Я не знала, что люблю тебя; ду?мала, что это дружба, и предпочитала ее всему на свет, и не желала узнать любви, и никем не желала быть любимой, кроме тебя. Верь, Александр, я бы была до?вольно счастлива, ежели бы умерла и сестрою твоей, да, довольно, а теперь я слишком счастлива! Тебе этого не довольно, ты слишком велик и пространен сам, чтоб ограничиться таким маленьким счасть?ем; в обширной груди твоей и за ним будут кипеть волны других желаний, других красот и целей. Бог создал тебя не для одной любви, путь твой широк, но труден, и потому каждое препятствие, оста?новка и неудача заставят тебя забыть маленькое сча?стье, которым ты обладаешь, заставят тебя отвернуться от твоей Наташи. А я, мой друг, ин нечего желать, мне нечего искать, мне некуда стремиться; путь мой, желания, цель, счастье, жизнь и весь мир - все в тебе!

Тебе душно на земле, тесно на мор, а я, я потонула, исчезла, как пылинка, в душе твоей; и мудре?но ль, когда душа твоя обширнее моря и земли? И неужели, друг мой, я могу сказать: "j'ai pour ami, pour epoux, pour serviteur, pour maitre, un homme, dont l'ame est aussi vaste qu'une mer sans bornes, aussi feconde en douceur, que le ciel... un dieu enfin"... Да, я могу, я должна говорить это. И ты, друг мой, говори: ?Наташа, ты любишь меня?, говори мне это, ангел мой, в этих словах мое счастье, ибо я сама и любовь моя созданы тобою.

Я видела твой портрет. Ты можешь вообразить, что это за минута была для меня, но зачем тут были люди? Они мне не дали насмотреться на тебя, нагово?риться с тобою. О, в эту минуту я бы расцеловала ту руку, которая изобразила так похоже Твое лицо и выражение! А если бы видела его, на коленях .. упросила бы списать для меня.

... ?Я тебя люблю, насколько душа моя может любить, а насколько же душа твоя может любить? Какой океан блаженства! Знаешь ли, я никогда не верю счастью, - так велико, так дивно оно. Тот ли это Александр, перед которым я преклонялась Душою, тот ли, чьи слова были мне заповедью, тот ли, кого я боготворила?.. И прошедшие надежды и мечты, которыми я жила, но которые мне казались несбыточны, снова восстают толпами в душе, и волнуют ее; но вдруг я обращаюсь к настоящему, - воскресаю всем существом, и облако сомнения исчезает, и ясно вижу ясное небо.

Давно я слышала о Полинах, но, зная тебя, я не писала тебе, зачем же ты пишешь мне? Не прощаю и Emilie, что она писала тебе, но она слишком занята своим несчастьем, потонула в нем и духом, и ду?шою. Я не послала тебе ее письма, в котором она пишет тебе о словах: ?он может быть счастлив в тесности семейного круга, а мне нужен простор?. Она вовсе не так поняла их, я объясняла ей, уверяла и уговорила не писать этого, но из твоего письма вижу, что она писала. Истерзанная душа ее во всем нахо?дить для себя новые мучения. Легче расстаться душ- с телом, нежели душе с душой, а она, кажется, разлучена с ним навеки.

* * *

22 февраля 1836 г., суббота, Москва.

Друг мой, ангел мой, одно слово, одно только сло?во, потому что некогда, а хочу непременно писать тебе сегодня, - я приобщалась. Ты можешь вообразить, как чиста теперь душа моя, как я небесна, как люблю тебя! Никогда не говела я с таким благоговением, не исповедалась с таким раскаянием, и никогда не чувствовала себя так достойною сообщиться с Христом. Как я чиста теперь, мой ангел! Вот теперь я чувствую, что я достойна тебя, Александр, друг мой! Ты не хочешь, чтоб я хвалила тебя, ну, что ж ты хочешь? Ведь, ты знаешь, я люблю тебя, обожаю, боготворю, и эта любовь возвышает меня, я чувствую сама, мне другие говорят это. Я стала добрее, лучше, и это именно ты, ты, ангел, твоя любовь сделала меня такой! Теперь не могу видеть бедного, несчастного; сердце обольется кровью, я заплачу о том, что не имею средств помочь, и тотчас ты предо мною, и я ищу утешения в твоих глазах, и удаляю своего счастья несчастному, и, кажется, ему легче, кажется, участь его уже облегчилась от того, что ты тут. Разве я придаю тебе слишком много?.. Полно, Александр, полно, друг мой, не говори мне этого: неужели в те?бе мало, и еще надо дополнять воображением твое достоинство? О, нет, мой Александр, мне порукой в том моя любовь, ибо я никого бы не могла так любить, как люблю тебя. Отнять у меня эту любовь, значить, отнять всю чистоту, всю святость, все прекрас?ное, все возвышенное, и что же после я останусь?.. Про?щай, устала ужасно; кругом меня говорят, кричать.

Прощай, обнимаю тебя.

Хотела одно только слово - какое длинное слово! Сейчас была у меня Эмилия, - все так же мила, хоро?ша, прелестна, а Николай ее... Писал ли ты к нему? Ух, страшно!

?Теперь нравственное начало моей жизни будет лю?бовь к тебе?. Я все читаю с восторгом в твоих письмах, а тут слезы градом полились от умиления, я невольно упала на колени перед тем, кто соединил жизнь мою, маленькую пылинку, с твоею Жизнью - бурным и обширным морем. Тут более даже, нежели любовь, тут само небо, сам Бог! Из того чувства мы извлекаем все, через него мы можем достигнуть всего, им можем купить не только земное счастье, но и блаженство небесное, вечное. Лю?бя тебя, я рвусь из ничтожества к великому, к изящ?ному; любя тебя, люблю всех ближних, всю вселен?ную. И ты, Александр мой, и ты, любя твою Наташу, можешь стать против всех искушений, можешь на?править порывы пламенной души твоей к одному высокому и изящному. Можно ли, чтобы ты увлекался в пороки? Н-т, между ними и тобою - я! Ты прежде наступишь на меня, отнимешь у меня жизнь, поставишь ногу на грудь мою, чтобы перешагнуть к пороку, и тогда только, когда меня не будет, когда я буду под ногами твоими... нет, нет, этого никогда не будет, ангел мой; рука Бога ведет тебя, и Он не оставить тебя, не покинет! Я молю Его об этом, молю, чтобы в душе твоей не померкло небесное начало ее, чтоб утвердил тебя в добродетели, чтоб сделал нас с тобою совершенно достойными назвать небесного Отца отцом нашим, а мы - дети Его!.. О, друг мой, сколько счастлив может быть человек! Как Он любить нас, как научает быть добродетельными! Вознесем же души наши к Нему, обнимем добродетель, и с нею пойдем по той лестнице, которая ве?дет на небо! Прощай, целую тебя. Нельзя больше пи?сать. Давеча была у меня Саша Б. Вот еще прелестней?шее создание; кажется, ничто в свете никогда не мо?жет разорвать нашей дружбы.

* * *

10 августа 1836 г., Загорье.

16 дней остается до назначенного тобою дня. Я ужасно недовольна собою. Ежедневно мне пеняют, что я не весела, задумчива, а перемениться нет сил. Тяжко принять веселый вид. Мысль, что, может быть, еще год розно с тобою, гонит и самую улыбку. Вид мой стал суровее, мрачнее, а это означает недостаток твердости, слабость характера. Но что ж мне делать, ангел мой? Я умею владеть собою, умею скрывать и переносить многое, но где ты, там я вся, там нечего уделить мне людям. Но что же, впрочем, я готова для них делать и делаю все, а быть ве?селой без тебя - не могу.

Александр, ангел мой, зачем ты написал в последнем твоем письме: ?твой до гроба?? Неужели за гробом вечность без тебя? На что ж говорить о небе, на что искать неба? Мое небо там, где ты. Я не поменяюсь с жителями неба, не отдам земного странствования на райскую жизнь, нет, нет! Але?ксандр мой, милый, на что же Бог соединил нас здесь, когда за могилой нам вечная разлука? Разве радости небесные могут заменить мне тебя? Тобою я свята, ты мой ангел, ты мое небо, ты мой рай, моя светлая жизнь; гроб не разлучит нас; мы переживаем друг друга: расставшись с телом, не две ду?ши возлетят на небо, а один ангел. Для чего же здесь вместе, когда там розно? Не для того ли Бог слил наши существования в одно, чтобы мы друг другом становились добродетельнее, чище, выше, святее, чтобы друг другом сближались с Ним! Не для того ли, чтобы, будучи в обители скорби и печали, мы находили друг в друге и небо, и рай, чтобы сде?лали себя здесь быть достойными друг друга там? Я твоя вечно, твоя и здесь, твоя и там! Мне не страшна могила, мне сладко будет лежать и в земле, по ко?торой ты будешь ходить. Мне кажется, расставшись с телом, душа моя не покинет землю, когда еще на ней будешь ты, тогда она будет твоей спутницей, и уж ни язык коварного, ни рука злого не коснется тебя, милый мой, - душа моя охранит тебя, умолить за тебя.

О, мой Александр! Что может сравниться с то?бою? Что может заменить тебя? Если б ты и не любил меня, я боготворю тебя; мое блаженство безгра?нично тем, что ты есть, что я тебя знаю, что я умею любить тебя. Несравненный, неподражаемый! И измерь же ты сам весь рай души моей, когда я могу назвать тебя моим Александром! Будь моим до гроба, а я твоя, твоя навеки! Твоя, твоя! Твоею на земле, твоею и в небесах!

* * *

26 августа, среда, 1836 г., Загорье.

Здравствуй, милый, единственный друг! Сию мину?ту открыла глаза, - и тотчас за перо. Чем же мне начать мой праздник, как не словом к тебе, чем подарить себя боде, как не этим? Итак, уже и 26, опять бумага, опять перо передают тебе мою душу... Когда ж, когда ж?..

Вчера я долго сидела над рекой одна. Благове?стили ко всенощной. Как спокойна, как чиста была моя душа в это время! Исчезло все суетное, житей?ское; я видела одно небо, слышала один призыв свя?того храма, а душа, душа... она была тогда вся ты, и после восторга, после молитвы я обратилась на себя. Что бы могло сделать меня несчастною? Смерть твоя? - нет, потому что я не переживу тебя. Итак, что же может убить меня при жизни твоей? Если ты пере?станешь любить меня, - может, это убьет меня, я то?гда умру, но несчастной не назовусь. Дунул ветер, и навеял пылинку на твое лицо, дунул в другой раз, - и ее уже нет; а лицо твое все так же ясно, чисто, все так же благородно, прекрасно и величе?ственно, а пыль исчезла; коснувшись лица твоего, она не падет уж ни на что, она стала освященною. Мо?жет быть, Провидение так же и меня навеяло на твою душу, как пылинку; может, Его же рука сотрет меня, и ты все так же чисть, высок, свят и божествен, и буду ль сметь я роптать на Него, на тебя? Кто отнимет у меня то, что дано было мне твоею любовью, кто отнимет тогда у меня мою любовь? Нет, кля?нусь тебе, мой ангел, я и тогда буду счастлива, ежели будешь счастлив ты. Молиться о тебе, служить тебе, любить тебя - разве это не счастье, не блаженство? По?сле этих размышлений я обратилась на людей. Как жалки они! И они не жалеют обо мне! Твоей любви, кажется, не верить никто, кроме меня и Саши Боборыкиной; Эмилию убила измена, а другие... Кто ж мо?жет вполне постигнуть тебя, кто может обнять твою необъятную душу? Прощай, еду к обедне молиться не о себе. Целую тебя.

* * *

Вечер, 10 марта 1838 г., четверг. Москва.

Вчера получила письмо от 4; послов 3-го и писаное слово сделалось теплее, звучнее, одушевленнее. Да, после 3-го марта и все переменилось: черное прошед?шее залито светом, черное будущего светлеет им, настоящее - это все свет. И я, Александр, сделалась достойнее тебя - с этого дня, да, в этот день твое создание дополнилось, усовершенствовалось.

Ангел мой, мне кажется, мы будем век гово?рить друг другу о 3-м марте, и век не доскажем. Странно, я много читала о свиданьях и поцелуях, еще больше слыхала о чих от приятельниц и ближе приятельниц - и всегда дивилась: что находят в этом приятного, мне казалось глупо, и я никогда не решилась бы ни за что на свете, - но вот и со мной сбылось 3 марта, только оно не помирило меня с их поцелуями, с их восторгами, они остались их, а 3 марта - мое 3 марта!

В небе я не была бы святее, как в твоих объятиях, перед Ним я не желала бы явиться чище, Как была на груди твоей, и от Него не желала бы более награды, как твой поцелуй. О! мой Александр! мой Александр! Ведь, я видела в твоем взоре лю?бовь, любовь твою, я видела во всем, что ты мой, и целая-то жизнь наша будет не что иное, как 3-е мар?та. О, мой Александр! ни о чем я еще не могу теперь думать, мысль и слово отстали вместе с телом и землей. Я сказала тогда нелепость, ясное доказатель?ство, что нам не нужно тогда было говорить. Я не могу вообразить, что будет за жизнь тогда, как мы дойдем до того, чтоб ее размерить, учредить, сделать порядочною, - а жизнь эта будет, я верую! Огля?нусь направо - свет, блаженство, все свято, все благословлено Им, мы - Его ангел; оглянусь налево, - страшно, там проклятье, преступленье, там разлука, страданье.

А в самом деле, друг, ты писал ужасное в прошлом письме: поклялся не подаваться назад, а потом: ?разрыв - тут много ужасного, безнравственного, но скорее разрыв, нежели уступка?. И тогда, тогда, как с нами будет Бог, как мы будем в раю, как мы составим одного ангела, ты скажешь: ?Наташа, я поступил безнравственно?. Не ужасно ли? Но теперь я не верю решительно ни во что дурное, а холодность пап(еньки) очень дурное; стало, Он уни?чтожить ее. Праск. Андр. с величайшим участьем говорит мне: ?Ну, что ж, он сделал лучше, и так рискуя?. - ?Ничего, - сказала я ей, - мы увидались толь?ко Потом. ?Ах, он безголовой?. - ?Да, правда, без?головой, но лучше безголовой, нежели бездушной? - не знаю, поняла ли она, а она, ведь, очень добра. Ты без?головой, а я - безумная - чудо! Вдруг давеча беру Emilie за руку и называю ее Александром, да, может, и не заметила бы этого, если бы мне не дали заметить. Она мечтает о том, как мы будем скитаться с нею, как меня выгонят. Дивно. Александр: мир от?кажется от нас за нашу любовь, за наше святое - сво?бода!.. Я никак не могу разглядеть обстоятельств, а тогда представляется мне не иначе, как 3-м марта, и так ясно, так ясно... О! друг мой! Да, я вижу, тебе необходимо отдохнуть здесь, на груди, отдохнуть дол?го, долго, потому что ты страдал долго. Мы едва прикоснулись к чаш блаженства нашего, а она без дна, без краев... Ведь, я не насмотрелась на тебя, красота моя, да такого красавца нет во вселенной,

потому что ни на ком рука Его не видна так ясно. О, Александр, нет, ведь, недостаточно, несносно го?ворить через бумагу, когда уж раз попробовал ле?петать живою речью, хоть едва понятною, ребячьею, - но все она лучше, превосходнее мастерского писанья! Нет, еще мы будем говорить, будем, я верую. Мы доскажем друг другу все здесь, и уже тогда пойдем рассказывать Богу.

Дивный мой, прелестный мой, милый... Да! merci за комплимент; вот неожиданно, да тебе это показа?лось... Нет, я вздор говорю, именно я, должно быть, была хороша тогда, ведь, я была тогда - с кем? Все еще дивлюсь, как осталась на земле, как осталась без тебя. Да, что 9 апреля в сравнении с 3 марта. . А тогда мы скажем: что 3-е марта в сравнении с те?перь. Ни на один миг не покинула бы тебя, ни на миг не спустила бы с тебя глаз... Или смерть? Да будет Его воля! Праск. Андр. говорит: ?ведь, родительским благословением дом строится?; если толь?ко, - то пусть наш дом век не состроится, но в благословении для меня более... Он поможет.

не правлю ошибки... считаю лишним... размещаю здесь эти письма с вашего позволения... )

было бы классно, если бы здесь размещали и свои письма... можно под анонимом...)) с поправкой, что *все имена и фамилии изменены, любое совпадение с реальными событиями является случайностью..*)) у меня вот в жизни было много писем, но, к сожалению их сейчас нет рядом... мои - у адресата, а предназначенные мне... остались дома, в Черкесске... при случае, может, смогу их тоже разместить...)

Бетховен "Бессмертной возлюбленной" графине Джульетте Гуакарди

Людовик БЕТХОВЕН (1770-1827) писал эти письма в 1801 г. шестнадцатилетней девушке-красавице, графине Джульетте Гуа?карди; знаменитый композитор посвятил ей известную сонату в Cismoll. Когда Бетховен давал ей уроки, графиня была уже помолвлена за ее будущего мужа, графа Га?ленберга, - посредственного музыканта.



6-го июля, утром, 1801 г.

?Ангел мой, жизнь моя, мое второе я - пишу сего?дня только несколько слов и то карандашом (твоим) - должен с завтрашнего дня искать себе квар?тиру; как это неудобно именно теперь.-3ачем эта глубокая печаль перед неизбежным? Разве любовь может существовать без жертв, без самоотверже?ния; разве ты можешь сделать так, чтобы я всецело принадлежал тебе, ты мне, Боже мой! В окружающей прекрасной природе ищи подкрепления и силы поко?риться неизбежному. Любовь требует всего и имеет на то право; я чувствую в этом отношении то же, что и ты; только ты слишком легко забываешь о том, что я должен жить для двоих, - для тебя и для себя; если бы мы совсем соединились, мы бы не страдали, ни тот, ни другой. - Путешествие мое было ужасно: я прибыл сюда вчера только в четыре часа утра; так как было слишком мало лошадей, почта следовала по другой дороге, но что за ужасная дорога! На последней станции мне советовали не ехать ночью, рассказывали об опасностях, которым можно подвергнуться в таком-то лесу, но это меня только подза?дорило; я быль, однако, неправд: экипаж мог сло?маться на этой ужасной проселочной дороге; если бы попались не такие ямщики, пришлось бы остаться среди дороги. - Эстергази отправился другой обыкновенной дорогой на восьми лошадях и подвергся тем же самым неприятностям, что я, имевший только 4-х ло?шадей; впрочем, как всегда, преодолев препятствие, я почувствовал удовлетворение. Но бросим это, перейдем к другому. Мы, вероятно, вскоре увидимся; и сегодня я не могу сообщить тебе заключений, сделанных мною относительно моей жизни; если бы серд?ца наши бились вместе, я бы, вероятно, их не делал. Душа переполнена всем, что хочется сказать тебе. Ах, бывают минуты, когда мне кажется, что язык наш бессилен. Развеселись, будь по-прежнему моим неизменным, единственным сокровищем, как и я твоим, об остальном, что должно с нами быть и будет, позаботятся боги.

Твой верный Людвиг


В понедельник вечером, 6-го июля 1801 г.

?Ты страдаешь, ты, мое сокровище! Теперь только я понял, что письма следует отправлять рано утром. Понедельник, четверг - единственные дни, когда поч?та идет отсюда в К. Ты страдаешь; ах, где я, там и ты со мной; зная, что ты моя, я добьюсь того, что мы соединимся; что это будет за жизнь!!!! Да!!!! без тебя же буду жить, преследуемый расположением лю?дей, которого я, по моему мнению, не заслуживаю, да и не желаю заслуживать; унижение же одного человека перед другим мне тяжело видеть. Если же взгляну на себя со стороны, в связи с вселенной, что значу я? Что значит тот, кого называют самым великим? Но в этом-то сознании и кроется божествен?ная искра человека. Я плачу, когда подумаю, что ты не раньше субботы получишь весточку от меня. Как бы ты ни любила меня, я все-таки люблю тебя сильнее; будь всегда откровенна со мной; покойной ночи!? Так как я лечусь ваннами, я должен вовремя идти спать (здесь три или четыре слова зачеркнуты рукою Бетховена так, что их невозможно разобрать). Боже мой! чувствовать себя в одно время так близко друг от друга и так далеко! Не целое ли небо открывает нам наша любовь - и не так же ли она непоколебима, как небесный свод?.







7-го июля 1801 г.

?Здравствуй! Едва проснулся, как мысли мои летят к тебе, бессмертная любовь моя! Меня охватывают то радость, то грусть при мысли о том, что готовит нам судьба. Я могу жить только с тобой, не иначе; я решил до тех пор блуждать вдали от тебя, пока не буду в состоянии прилететь с тем, чтобы броситься в твои объятия, чувствовать тебя вполне своей и наслаждаться этим блаженством. К сожалению, это надо; ты согласишься на это тем бо?лее, что ты не сомневаешься в моей верности к тебе; никогда другая не овладеет моим сердцем, никогда, никогда. О, Боже, зачем покидать то, что так лю?бишь! Жизнь, которую я веду теперь в В., тяжела: твоя любовь делает меня и счастливейшим и несчастнейшим человеком в одно и то же время; в моих годах требуется уже некоторое однообразие, устойчивость жизни, а разве они возможны при наших отношениях? Ангел мой, сейчас узнал только, что почта отходит ежедневно, я должен кончать, что?бы ты скорей получила письмо. Будь покойна; только спокойным отношением к нашей жизни мы можем достигнуть нашей цели - жить вместе; будь покойна, ?люби меня сегодня ? завтра - о, какое страстное желание видеть тебя - тебя-тебя, моя жизнь (почерк стано?вится все неразборчивее), душа моя ? прощай - о, люби меня по-прежнему - не сомневайся никогда в верности любимого тобою Л.

Люби навеки тебя, меня, нас?.